Интервью с автором сайта.

2005 год, первая степень в О.Т.О.

А.Ч. Начнём нашу беседу с самого начала — кем вы себя считаете?

О.Ш. Современный гностик. Познание как акт мятежа. Гностицизм возник в первых веках нашей эры как попытка осмысления религиозных символов в противовес тупой и слепой вере зарождающегося христианства. Дело в том, что гностицизм был первой духовной системой, чьей целью была не покорность внешнему миру и власти, которые как бы являются выразителями воли Бога, а напротив — мятеж против мира. Для себя трактую понятие «гностицизм» несколько шире чисто исторического контекста, и любой желающий может обраться к моим работам на эту тему «Гностицизм — знание вопреки» и «Второй мятеж».

А.Ч. С чем прежде всего вы связываете свой духовный путь?

О.Ш. На данный момент я являюсь посвящённым первой ступени О.Т.О. и своё дальнейшее развитие и рост я связываю прежде всего с деятельностью в Ордене. Это и духовный рост — практики Ордена позволяют проникнуть достаточно глубоко, это и работа на благо человечества, дабы закон свободы — Телема, распространился по всему миру. Телему я принял примерно год назад, найдя в нейте грани, которые позволили мне окончательно сформировать своё мировоззрение.

Также я разрабатываю свой проект «Касталия», основная цель которого — сформулировать конкретные основы Игры в Бисер, о которой писал Герман Гессе.

Мои исследования — это попытка осмыслить наследие двух величайших людей двадцатого века — Телемы Алистера Кроули и Аналитической психологии Карла Густава Юнга. Здесь и теоретический материал, и хроники личного опыта (кои, на мой взгляд, вполне могут помочь начинающему сформировать правильный взгляд на психологию и оккультизм).

А.Ч. Что вы имеете в виду, говоря «правильный взгляд»?

О.Ш. Взгляд, свободный от морализаторства; опять же, познание как акт мятежа, но не покорности. Юнг, помнится, писал о злосчастном сплетении религии и морали, от которой большинство бед западной цивилизации. А уж вся жизнь Кроули — это уничтожение этого принципа на корню. К сожалению, на данный момент на одного серьёзного практика приходится десяток кастратов, которые одним своим видом формируют искажённое представление об оккультизме, эзотерике и магии. Единственным известным мне объединением, где подобных субъектов нет, не было и не будет, является Орден О.Т.О.

А.Ч. Объясните, что Вы имеете в виду под познанием как актом покорности?

О.Ш. Человек может заниматься философией, литературой, наукой и даже оккультизмом по совершенно разным мотивам, порой совершенно взаимоисключающим. Я стал об этом задумываться, когда на некоторое время пересёкся с одним превосходно образованным человеком, который знал в киноэстетике и классической философии на несколько порядков больше меня, но при этом не понимал некоторые, с моей точки зрения, очевидные вещи. Мне было весьма интересно наблюдать за ним, тем более при внешнем сходстве интересов, благо оба интеллектуалы, у нас абсолютно не было понимания в позиции мировоззренческой. Со временем я понял, что в основе нашей психической жизни лежали совершенно разные архетипы: для него философия и всё остальное были чем-то вроде служения миру, актом покорности родителям, оправданием их надежд, поэтому, к примеру, он мог отстранённо изучать Сорокина как постмодерниста, при этом в жизни быть ханжой крайней степени. Для меня напротив, познание — это определенный акт мятежа, попытка выйти за те грани, который установлены социумом, разрушить в себе стереотипы и паттерны. В общем, как когда-то пел Егор Летов — «убить в себе государство». Задача эта не так проста, как может показаться, и сам Летов так и не смог справиться с ней, судя по его выступлениям на коммунистических митингах.

Этот яркий пример расхождения базовых архетипов подтолкнул меня к исследованиям, которые вы можете прочитать в пятой и двенадцатой лекции, а так же краем во многих других. Я понял, что главное — не действие, как таковое, а тот мотив, который является причиной того или другого действия.

А.Ч. Вы говорили о кастратах. Объясните, что вы под этим подразумеваете?

О.Ш. Вы, должно быть, знаете, что очень многие якобы эзотерики относятся к сексу как к греху или, в лучшем случае, как к помехе. Для серьёзного практика секс — это неотъемлемая часть его жизни, которую не стоит недооценивать или переоценивать. Хотя, справедливости ради, надо сказать, что я встречал исключения — иногда аскеза одно из условий магической работы. Потому есть ряд критериев, по которым можно определить, кто перед тобой — кастрат или серьёзный практик. Практик любит жизнь и использует магию, чтобы сделать свое бытие ещё более полнокровным, тогда как кастрат с помощью магии просто бежит от жизни. Практик понимает, — существует множество путей, из которых путь, который он избрал, предпочтительней для него, но отнюдь не универсален, тогда как кастрат готов при любом удобном случае начать крестовый поход за свою веру.

А.Ч. Я наблюдаю некоторое противоречие в ваших утверждениях. Вы только что сказали, что признаком псевдодуховности является утверждение своего пути как единственного, но не универсального, хотя сами говорите, что Орден — это единственное духовное сообщество, свободное от тех, кого вы называете кастратами.

О.Ш. Нисколько. Во-первых, я сказал, что не встречал других, подобных объединений,но этоне исключает, что они могут существовать. Более того — я прекрасно знаю, что в практически любой эзотерической системе, даже самой, на первый взгляд, поверхностной, могут оказаться серьёзные практики, которые берут для себя всё, что возможно из данной системы именно для достижения свободы и мятежа. Мне приходилось общаться с индивидуальностями, практикующими совершенно разные системы самопознания и самотрансформации, вплоть до христианства, весьма эффективно для себя. Но это затрагивает только отдельных людей.В том же, что касается организаций, все современные эзотерические объединения не имеют главного — системы отбора, и к ним может прийти любой, кто располагает энной суммой денег. Потому на одного серьёзного практика десяток кастратов. При таком подходе теряет смысл само понятие эзотерического или оккультного -что означает тайного, допустимого не для всех знания. Отсутствие элитарности — очень печальный факт, ибо, глядя на околооккультныесообщества неудачников, действительно серьёзные люди получают предубеждение к оккультизму как таковому, и разрушать это предубеждение — дело весьма сложное.

Орден О.Т.О. — одно из немногих оккультных объединений, где существует необходимая система отбора. Человек ниже определённого уровня просто не может получить посвящение и стать членом Ордена. Членство в Ордене — это огромная честь, и далеко не всякий может быть этой чести удостоен. Для меня, например,с момента установления контакта с Орденом до посвящения прошел год. Так что в наше время это единственное подлинно элитарное оккультное содружество. Есть ещё один немаловажный факт: Орден — это единственная организация, где мастера не имеют корыстных интересов.

А.Ч. Чем ещё вы занимаетесь, помимо написания статей и магической работы?

О.Ш. Разными организаторскими делами.Я достаточно регулярно организую квартирные концерты для бард- и рок исполнителей «Второй волны». Удачный квартирник даёт позитивный заряд на неделю вперёд. В своё время у меня на флэту выступали такие современные мастера рока, как Сергей Калугин, Рада Анчевская и другие, обладающие самым благородным видом славы — «широкой известностью в узких кругах».

Так же организую регулярные просмотры элитного кино таких классиков, как Бергман, Тарковский, Бунюэль и пр. Могу с гордостью сказать, что моей библиотекой и видеотекой пользуется большая часть калужских интеллектуалов.

В свое время мне приходилось вести психологические группы юнгианского направления. Лекции, написанные для этих групп, выложены на сайте и вполне могут дать представление начинающему о сути учения Юнга.

А.Ч. Ваша автобиографическая работа «История одного анализа» впечатляюще откровенна. Вы сознательно пишете о негативных сторонах вашей личности и весьма неприятных эпизодах прошлого, к тому же активно используете ненормативную лексику. Чем продиктована подобная манера изложения?

О.Ш. Любовью к правде. Не считаю для себянеобходимым играть по правилам. Я предпочитаю выходить из границ, которые задаёт не только культура, но и субкультура (если только не считаю эти границы целесообразными). «История» описывает реальные события, и отдельные, непристойные с точки зрения обывателя детали делают её более убедительной. Мне ничего не стоило бы заменить слово «хуй» на «член», но я сознательно этого не делаю. Я не червонец, чтобы всем нравиться.

Мне вспомнился один эпизод из практики Алистера Кроули. Он читал лекции по йоге — серьёзнейшее исследование, которое вряд ли найдёт равные аналогии. Так вот, в определённые моменты он прерывал ход своих мыслей криком «К чёрту папу римского», «К чёрту епископа Кентерберийского», желая таким действием отделить тех, кто находится закованным в общепринятые стандарты, от тех, кто действительно ищет свободы и кого можно чему-то реально научить. Для современной, привычной ко многому публики выкрики должны быть порезче…

А.Ч. С таким подходом немного у вас будет последователей.

О.Ш. Остаётся вспомнить Гераклита.

А.Ч. Судя по всему, Алистер Кроули для вас значит очень много. Кто он для вас прежде всего: маг, поэт, йог, писатель?

О.Ш. Гностик. Один из последних. А значит — нарушитель правил. Помнится, Ницше писал, что невозможно представить мистика и оккультиста сомневающимся и с рациональным подходом. Кроули в этом отношении был исключением -магом нового поколения. Бунтарей и во времена Кроули было предостаточно, но все они какие-то мелкотравчатые, банальные, играющие по правилам, предписанным для тех, кто называет себя бунтарём, — это тоже ограничение.

Для Кроули же просто не существовало правил иных, кроме тех, что он определял для себя сам. Делай, что желаешь — вот святой закон Телемы.

А.Ч. Так это его пример подтолкнул Вас к поискам новых путей развития?

О.Ш. Нет, поиск начался гораздо раньше. Кроули я открыл для себя относительно недавно и в его учении нашел те недостающие грани, которые дали моему мировоззрению необходимую завершенность. А желание выйти за грань было у меня всегда, сколько я себя помню, правда, в раннем детстве проявлялось несколько неполноценно, в виде стихийных выплесков бесконтрольной агрессии. Первым пониманием необходимости мятежа интеллектуального был тот момент, когда я прочитал работу Эрика Бёрна «Люди, которые играют в игры». Сейчас, с позиции своего опыта, я понимаю наивность и ограниченность этой книги, но для 14 лет это казалось откровением. То, что было до этого лишь смутным ощущением, невыразимым на языке слов, оформилось в чёткую концепцию. Благодаря Бёрну я узнал, чтоу меня есть программы, которые заложены родителями, и надо искать пути их разрушить.

Это осознание, что я — это не я, а лишь набор программ, которым следую абсолютно бессознательно,стало истинным прозрением. Примерно в то же время я услышал песню ДДТ «Я получил эту роль», и понимание было глубоко закреплено эмоционально, и я оказался навсегда связан с русским роком.

А.Ч. Каков был следующий этап?

О.Ш. Открытие художественной литературы. До какого-то момента, даже открыв для себя психологию, я продолжал потреблять литературный ширпотреб, поскольку интерес к серьёзной литературе был прочно отбит школьной программой. Литература была закрыта для меня, потому что ассоциировалась с «праведным миром взрослых», которого я хотел избегнуть любой ценой. И тут со мной происходит история, которую иначе, как мистической не назовёшь. Мне было примерно лет 16, я шел с другом из гостей, и мы остановились поговорить около его подъезда. Здесь находилась весьма пьяная женщина лет 30, которая ждала мужа от любовницы. Ей явно было некому излить душу, и она стала говорить с нами. За полчаса она раз десять повторила фамилию великого писателя-философа Альберта Камю,который в»Падении», по её мнению, показал всю суть человеческой природы. Я бы забыл об этом, но буквально через пару дней на лотке случайно (?) мне попался в руки томик упомянутого писателя. Когда я прочитал его «Постороннего», я понял, что это моё, родное до основания. А потом по цепочке я стал изучать других писателей двадцатого века, непрерывно увеличивая своё познание…

Оглядываясь назад, я с удивлением признаю, что всю жизнь меня подталкивала некая высшая сила, направляяк следующей ступени развития. В моём кругу общения появлялись люди, которые открывали мне новые грани литературы, музыки, психологии ровно настолько, насколько я был готов на тот момент. Появись кто-то из моих учителей чуть раньше, и я бы просто не смог его понять. Для меня вся моя жизнь есть подтверждение существования высшей силы, которая, как бы играя, подталкивает меня вперёд. Одним словом, я чувствую, что мне покровительствует кто-то из высших. Я думаю, что это Лилит.

Предвидя ваш следующий вопрос, сразу скажу, что другим важным прорывом был приход в группу Белковского и пробуждение Кундалини. Этот период я описал с особой тщательностью в «Истории одного анализа». Не буду пересказывать то, что вы уже читали, лишь повторю, что пробуждение кундалини стало для меня вторым рождением, и в некотором смысле тот старый Я, намертво прикованный к инфантильному мифу обречённого на поражение, в тот великий день окончательно умер, и ближайшие два года Я формировал себя нового.

А.Ч. И, тем не менее, мятеж остался вашим личным мифом.

О.Ш. Совершенно иной мятеж, нежели то, что я понимал под ним до пробуждения. Первый мятеж — это всего лишь показной мятеж подросткового бунта, единственная цель которого — обратить на себя внимание. То, что я называю «Вторым мятежом» — мятеж отъединения, мятеж, выраженный актом познания, который можетдаже не иметь внешних проявлений. А уж к политике такой мятеж точно не имеет отношения -ни к ультралевой, ни к ультраправой.

А.Ч. Стало быть, политикой вы не интересуетесь и о революции не мечтаете?

О.Ш. Только если о сексуальной! Политикой я переболел лет так с 11 до 14. Помню, даже в 11 лет убежал из дома, чтобы на баррикадах защищать Ельцина от путчистов. Правда, когда я добрался до Москвы, узнал, что всё уже миновало. Но, повзрослев, я понял, что эта суета не для меня. Политика — это та область, где мы имеем наименьшие шансы получить реально объективную информацию и понять, что же действительно происходит.

Политика ничем не отличается от религии — тот, кто имеет политические предпочтения, неизбежно осмысляет все происходящие события, исходя из тех догматов веры, которые он себе выработал. На мой взгляд, лучше не быть марионеткой политических эгрегоров и стоять в стороне.

А.Ч. Что вы подразумеваете под «сексуальной революцией»?

О.Ш. Египетский фараон, чтобы получить власть, был обязан жениться на своей сестре. Американский президент, чтобы оставаться президентом, обязан этого не делать. В обоих случаях система обуславливает одну конкретную модель сексуальной активности, даже если это касается фараона или президента. Цель сексуальной революции — разрушить диктат одной возможной модели и установить такое положение вещей, когда выбор модели — будь то полигамия, полиандрия, классическая семья или шведская — был одинаково равноценен и не более определял отношение к индивиду, чем выбор цвета одежды.

А.Ч. А сейчас это не так?

О.Ш. А вы сомневаетесь?

А.Ч. Что сформировало интерес именно к аналитической психологии?

О.Ш. Очарование снами. С раннего детства мне снились весьма запоминающиеся сновидения, которые я впоследствии включил в свою коллекцию снов. Каким-то образом ещё тогда я чётко знал — как только я найду ключ к сновидениям, то обрету свободу. Это подтвердилось тогда, когда я был полностью погружен в анализ снов. Юнг из всех известных мне психологов предлагает наиболее широкую и многогранную систему анализа сновидений, коей я и собираюсь посвятить отдельное исследование.

Впрочем, аналитическая психология не ограничивается исключительно снами и является цельным мировоззрением, понять и разделить которое может далеко не каждый. Особенно я люблю поздние работы Юнга, где он работает с теми материями, которые традиционно были в компетенции Мага. Читая «Ответ Иову» или «Эон», трудно избавится от ощущения, что где-тоЮнгу пришлось пересечься с Кроули, хотя мы знаем, что это невозможно. Подробнее в статье «Параллельные прямые пересекаются».

А.Ч. Если все же говорить о снах, нельзя не вспомнить о Фрейде.

О.Ш. Как о первооткрывателе, безусловно. Но его подход — настолько узок, что может быть эффективен в 20 процентах случаев — например, применительно к истерикам и сексуально закомплексованным личностям. На мой взгляд, сводить сны к чему-то одному — будь то сублимированный секс (Фрейд), инстинкт власти (Адлер) или перинатальная проблематика (Гроф) — является грубой ошибкой. Юнгу удалось увидеть картину целиком, и он включил в неё Фрейда, о чём свидетельствует его фраза в «Тавистокских лекциях», что в каждом конкретном случае нужен отдельный подход и «иногда я работаю по Фрейду, иногда по Адлеру». А вот у Фрейда не хватило мужества и научной совести откинуть предрассудки века и будь настоящим учёным — изучать явления без каких-либо шор и предрассудков, будь то даже шоры материализма.

Я начинал, как материалист, но со временем мне стало ясно, что догматизм материализма — не более чем одна из форм религии, истинный же ученый, способный иметь дело с фактами, рано или поздно неизбежно придет к более широкому мировоззрению.

А.Ч. Было бы интересно узнать ваши нынешние литературные и музыкальные предпочтения.

О.Ш. Трудно сказать. Вначале пути есть однозначно любимый писатель, но когда уже получаешь достаточно знаний, выделить одного становится всё сложнее. Так же и в музыке. Я всегда был очарован немецкой литературой — от «Фауста» Гёте до Томаса Манна и Германа Гессе. Эта литература самопознания как раз то, что мне близко. Из малоизвестных авторов хочу выделить недавно переведённого Лоренса Даррелла «Александрийский квартет», прочтение которого стало для меня подлинным наслаждением. Это тот самый Ларри, которого так карикатурно изобразил его брат-естественник Джеральд.

Люблю наших символистов — Гиппиус и Мережковского, даже несмотря на их христианство. Майринк впечатляет. Хотя, на мой взгляд, он так и не избавился от своего эдипова комплекса и некоего сублимированного комплекса мадонны-проститутки. Иначе он бы понимал, что, по сути, Елизавета и Исаис суть разные аспекты одной и той же силы. Оскар Уайльд хорош. Прежде всего, как бунтарь и нарушитель канонов. Из драматургов мне ближе всех Генрик Ибсен, что, думаю, даже не нуждается в пояснениях. Со временем я планирую написать серию эссе о своих любимых писателях.

Если говорить о музыке, то это тоже сугубо под настроение. Из первой волны — Гребенщиков и Наутилус, из второй — «Зимовье зверей», Рада и «Терновник», Сергей Калугин. Из бардов — Олег Медведев, Александр Мирзоян. Впрочем, список далеко не полон….

А.Ч. Какое свое качество вы считаете главным?

О.Ш. Пассионарность. Тотальный раджас, если говорить в понятиях востока. Понимаете, я всегда иду до конца, максимально быстро осваивая ту нишу, в которой оказался. Когда я услышал «Я получил эту роль», за месяц скупил практически все кассеты ДДТ, а за два и остальных классиков русского рока. Когда я прочитал Камю, я не остановился на нём, а стал искать, что к нему близко — Сартр, Дюрренматт, и так по цепочке изучил практически всех классиков двадцатого века. Когда я работал с Белковским, я буквально закидывал его мандалами и снами, хотя во всей остальной группе если кто и нарисует раз в месяц одну мандаллу — это уже событие. И так практически во всём. Помню, как у нас в компании никто не мог поверить, что мне удастся пригласить на квартирник Сергея Калугина. Удалось же!

А современные люди в большинстве своём инертны, как амёбы. Это качество меня более всего раздражает — должно быть, что-то, связанное с тенью. Хотя надо сказать, мне весьма повезло с окружением, и в тех компаниях, в которых я вращаюсь, амёбоподобные как-то сами отсеиваются, причём достаточно быстро.

Кстати говоря, наибольшую духовную пассионарность я наблюдаю именно у Телемитов, что логично, ибо само учение Телемы таково, что амёбоподобный в нём просто не сможет находиться. Телемит не может не быть индивидуальностью!

2006 год, вторая степень в О.Т.О.

А.Ч. С нашего последнего разговора прошло немногим более года. Скажите, изменилось ли за это время что-нибудь в вашей жизни, убеждениях, ценностях?

О.Т. Очень многое. Для посвященного два года — это большой, слишком большой срок. Два года назад вы говорили с Олегом Шишковым, а сейчас перед вами Олег Телемский. Это разные люди.

А.Ч. И что подвигло вас на смену фамилии?

О.Т. Сложно сказать однозначно. Смена фамилии — это такой же магический обряд, как, к примеру, уход в магическое уединение или служение Гностической мессы. Для меня очевидно, что жизнь — это символ, и уж тем более фамилия, которую мы носим.

Человек редко имеет мужество выбирать религиозные, политические, культурные установки, отказавшись заимствовать те, которые ему навязаны с воспитанием. Но если кое-кто религию выбирает еще более-менее осознанно, то мне не встречалось, чтобы человек самостоятельно выбирал себе фамилию. Это еще одно проявление моей индивидуальной свободы, это чисто творческий акт.

Смена фамилии была мне крайне полезна. Как будто освободилась некая часть моей личности, прикованная к материнскому, родовому, бессознательному, и это позволило мне вплотную подойти к источнику колоссальной духовной энергии. Все лучшее было написано мной за этот год, после смены фамилии. А это для меня очень много.

Изначально я не рассчитывал ни на какой результат. Это был акт чистой воли. Помните в Книге Закона — «Ибо чистая воля, не устремленная к цели…», ну и далее по тексту. Со мной очень часто происходит, что я узнаю, для чего делалось то или иное действие, где-то через пару месяцев после его свершения. Конечно, приятно строить планы, анализировать, играть с собой в бисер… Главное — делать это потом, уже после действия, а не перед или во время. «Если в процессе воля останавливается и спрашивает почему, она не совершает ничего».

А.Ч. Изменилось что-либо в личной жизни за последний год?

О.Т. Еще бы. Я женился на любимой женщине. Знаете, за свою жизнь я слышал много мифов о том, что брак ослабляет дух, что семейный человек перестает интересоваться возвышенным, «берется за ум», «взрослеет», а по сути, умирает. Мы с моей любимой были так запуганы этими сказками, что вопрос «есть ли жизнь после брака» казался не менее загадочным, чем «есть ли жизнь после смерти». Но опять же — чистая воля, и я, и она знали, что это нам нужно, что, кроме чувств, это может быть взаимным сотрудничеством и в символе, и в жизни. Пример мы видели в своих учителях. И действительно, для нас все так и оказалось. Все мои лучшие работы, как магические, так и просветительские, были выполнены именно после брака. Это как если бы я всю жизнь ехал на первой передаче и вдруг резко переключился на четвертую. Конечно, я писал и до этого (хотя меньше и хуже), но моя магическая работа по-настоящему осознанно началась только с брака. До этого — не более чем обязательные ритуалы и изучение святых текстов. То есть подготовка. А тут от разговоров к делу. Так что для меня все произошедшее за год — это невероятный качественный скачок, как в той любимой моему сердцу притче про Змея, Колибри и Ибиса.

Можно спорить и анализировать, чему я обязан этим скачком, ибо за три месяца произошло слишком много событий. Вступлением в Брак? Смене фамилии? Посвящению во вторую степень? Мне кажется, это часть одного процесса на каком-то очень глубоком уровне. Ибо есть фактор неисчислимый и невыразимый.

Кстати, смена фамилии была тесно связана с вступлением в брак. Традиционные модели для нас были исключены. Ведь если один из супругов берет фамилию другого — это символизирует его подчинение и растворение в нем. А оставаться при своих фамилиях, обесценивая сам символизм брака как соединения?… Мы взяли третью, и это, во-первых, обозначило наше равенство, а во-вторых, наше единение с традицией Телемы.

А.Ч. По-вашему, что не только спасло вас с супругой от энтропии, но и наоборот, подстегнуло развитие?

О.Т. Во-первых, хочется перефразировать высказывание какого-то классика про разное действие ветра на спичку и пламя пожара. Под ветром спичка гаснет, а костер — разгорается.

А во-вторых, слава Госпоже нашей, мне была дарована действительно достойная женщина, понимающая то, что понимаю я. Не могу сказать ВСЕ просто потому, что я опережаю её ровно на одно посвящение.

По моему мнению, брак — это чрезвычайно важная, сложная и опасная алхимическая процедура. Окажешься не готов или что-то будет неосознанно — сосуд взорвется. Окажешься готов или просто боги помогут — и это будет один из самых больших переходов на иной уровень. Если вы не успели превратить свою спичку в костер — тогда погаснете. Впрочем, нет особой разницы — погаснуть, когда подует ветер или когда кончится спичка, — я знаю и тех, кто погрязли в скорлупах и не вступая в брак. Успел, провел свою личную операцию, учитывая по мере возможностей каждый нюанс, — значит, победил. Вы поймите — Зона исполняет только Истинные желания.

А.Ч. Вы упомянули о вашей магической работе. В чем она заключается?

О.Т. Один из самых впечатляющих результатов я опубликовал на Касталии в «Сексуальной магии», все сказанное — правда от первого до последнего слова. Еще мы регулярно служим Гностические мессы. К сожалению, мы не смогли справиться с программой-максимум — служить одну мессу в две недели, все-таки дела, в том числе связанные с организацией клуба, внутриорденской работой и работой над текстами создают серьезные сложности со временем. Вот если бы в сутках было семьдесят два часа… По мере сил стараюсь хотя бы на два дня в месяц уходить в радикальное магическое уединение, когда все время посвящается ритуальной работе, асанам, написанию статей и размышлению над своими подсознательными процессами. Знаете, эти дни уединения стали для меня своеобразной формой кристаллизации, когда можно осознать хаос впечатлений, мыслей, эмоций, обрывков творческого порыва и из этого хаоса сделать нечто толковое. Правда, требуется немалая дисциплина — какой-либо выход в общение (даже в сеть) или получение новых, не связанных с темой впечатлений (даже прослушивание любимой музыки) строго запрещены, потому что не дают сосредоточиться на внутреннем процессе и выплескивать его в текст. Вхождение в уединение чем-то похоже на вхождение в теплый день в воду — кажется холодно и сложно. Потом — кайф. А вот выходить тоже сложно. Кто облегчает выход — так это моя любимая, которая всегда дожидается меня секунда в секунду.

Есть еще несколько магических проектов, которые надеюсь осуществить в ближайшее время, но о несделанном, как известно, говорить нельзя, а задачи серьезные.

А.Ч. Что, по-вашему, особенно необходимо и важно для мага?

О.Т. Две составляющие — свобода и дисциплина. Это только кажется, что они противоречат друг другу, на самом деле это как арка из загадки Леонардо Да Винчи — «Две слабости, создающие одну силу». Свобода без дисциплины действительно слабость, ибо она истощит себя за кратчайший период и сделает беспомощным перед силами Иалдабаофа. Едва ли повсеместную «расслабленность» можно назвать свободой. Единственное, что вспоминается, так это то, что в традиционные времена «расслабленными» называли паралитиков. Еще большая слабость — это дисциплина без свободы. Это уровень механизма, педантично исполняющего монотонную работу, не желая или ленясь осознать ее смысл.

А.Ч. Что такое магия?

О.Т. Я писал об этом в одной из своих работ. Магия — это соединение противоположностей. Магов очень мало не по какой-либо абсурдной причине, а просто потому, что слишком немногие могут принять эту простую максиму магии. «Пока вы не поймете, что антитезис столь же верен, как тезис, вы ничего не поймете даже в самом тезисе». Не может быть мага «только лирика» или «только физика», «только мыслителя» или «только эмоционала», «только плотского» или «только духовного». Список можно продолжать очень долго, но идея, думаю, и так понятна.

Большинство людей — это слишком «только». В этом смысле личность мага широка настолько, что вбирает в себя целый мир. Посмотрите на Кроули, какие только интересы не сходились в нем — альпинист, шахматист, поэт, писатель, художник, визионер, пророк и, к тому же, весьма эпатажная личность. Если вы начнете действительно изучать биографию и творчество Кроули, вы увидите, как изумительно он выскальзывает из рамок любых определений и шаблонов. Вот это и есть магия.

А.Ч. В прошлом интервью вы говорили о ваших литературных предпочтениях. Изменилось ли что-нибудь за этот год, и были ли книги, которые вас действительно поразили?

О.Т. К сожалению, нет. Это на самом деле печально, я даже завидую тем, кому рекомендую список когда-то прочитанных мной книг. Такое море впечатлений впереди! После того, как все лучшее прочитано, уже невозможно удивляться. А хотелось бы застыть перед книгой, словно перед божеством, как когда-то перед «Дамианом» Гессе или «Жюстин» Даррелла.

Хотя одно сильное впечатление было. Это не так давно переведенные романы Алехандро Ходоровского «Плотоядное томление пустоты» и «Альбина и мужчины-псы». Ходоровский настоящий визионер, он виртуозно создает мир образов, открывает очень глубокие уровни символического.

Еще хочется сказать несколько добрых слов про недавно переведенную трилогию Роберта Уилсона «Иллюминатус». Её сравнивали и с «Маятником Фуко» и с «Кодом Да Винчи», но в реальности это совершено особый и неповторимый интеллектуальный шедевр, который родился у Уилсона, словно дитя из пропасти, мгновенно принеся своему родителю мировую известность. Совершенно безумная смесь мистики, кислотных трипов, секса, политических убийств, магии, мистификаций и инициаций всех мастей, стёба над теориями всемирных заговоров — впервые на русском языке. Кроули, Йог Сотот, Джон Диллинжер, Кеннеди, Атлантида, хиппи, культ Богини, разумных дельфинов и многое другое. Потрясающая игра воображения, отвязная игра в бисер без границ и пределов. Спасибо Андрею Костенко за перевод такой книги — это настоящий магический опус. Пока такие книги находятся в свободной продаже -для этой страны далеко не все потеряно.

А.Ч. Вспоминая одну из ваших последних работ — «Философский камень как кирпич на голову», скажите, что подвигло вас на повторное возвращение к автобиографическим темам?

О.Т. Я всегда мечтал написать автобиографию. «История одного анализа» — не совсем то, во-первых, там только особый обрывок моей жизни, а во-вторых, это скорей научная психологическая работа. За это дело я брался десятки раз, на четвертой странице перечитывал все написанное и смывал все нажатием delete в пространство вечного нуля. Потому что не передает. Писать автобиографию — очень сложно. Из миллионов обрывочных воспоминаний нужно выбрать нечто существенное, узловое, и из этих точек составить приблизительную карту своей жизни. К тому же возникает проблема влияния других людей. Насколько мы можем описать себя, не описав тех, кто нас создавали? Как избегнуть схематизации и невольной лжи? В «Философском камне» я несколько меняю акценты на символическую часть, осмысляю свою жизнь как некое символическое произведение, я начинаю учиться играть в бисер гностическими символами. Мне было полезно написать эту книгу сейчас, когда впереди третья степень, она своего рода подведение итогов целого периода, который предшествовал инициации.

А.Ч. Очень многие, в том числе и ваши сторонники, критикуют вас за слишком резкое отрицание христианства. Что вы на это можете сказать?

О.Т. Сложная тема. Но интересная. Я бы ответил словами Гурджиева: «Я не могу никак относиться к христианству, поскольку в своей жизни не встречал ни одного христианина, а счел бы за честь». Я отрицаю христианство за его несуществование. То есть, я могу допустить, что на миллиард человек существует парочка христиан, которых ни я, ни даже Гурджиев не видели. Но то, что называют христианством, — не более чем фикция. Если встреченный вам христианин и подставит левую щеку, когда ударили по правой, то только для того, чтобы совершить нырок и ударить апперкотом в челюсть. Те, кто не ответят потому, что трусят — еще противнее. Смиренных, кстати, опасаюсь больше всего — ибо их запала нерастраченной ненависти хватит на хорошую бомбу.

Никогда не встречали»премилый» тип экзальтированной дамы, которая с искаженным от ярости лицом проповедует о том, что всех надо любить, а раз все не понимают этого, то они мерзавцы и уроды? Вот это вам и христианство.

Наши русские христианские философы Серебряного века ставили вопросы, на которые до сих пор не получили ответа. Отличие Телемы в том, что она реальна, подлинна именно в силу того, что не налагает на последователей каких-либо унифицирующих и неисполнимых требований сродни «подставь другую щеку» или «искушает глаз — выколи глаз». Если вы принимаете Книгу Закона и «Делаете, что изволите» — вы телемит. Все просто. При этом вы можете быть кем угодно — поэтом, воином, ремесленником, философом, предпринимателем. Любые убеждения, любой род занятий соответствует своему архетипу, своему богу. Если вы задумались над Книгой Закона и приняли её и если вы считаете, что ваша жизнь — не проклятие судьбы, а самоосуществление, причем считаете так наедине с собой (мне решительно неважно, что вы скажете мне, соблюдая условности персоны), вы телемит. Видите, как все просто

А.Ч. Вы говорите, что не знаете ни одного христианина. А как же христианские святые?

О.Т. Святые… У Мережковского я читал жизнеописание одного из самых почитаемых русских святых. Бр-ррр, не по себе стало. Представьте, вам говорят что-то вроде: «Слушай, ты мне здесь уже не так нужен, а вот Авдотий весьма в хозяйстве полезен, а ему умирать пора. Ты умри за него». И после этой просьбы вы умираете в этот же вечер. Или приводят «одержимую богом», которую насильно выдали замуж, родила она детей, они в младенчестве умерли (народ говорил — никак по проклятию юродивой). Сама — что сухая ветка, в подвале по полгода прячется, тело, что кость от горя. Так когда этому старцу рассказали её историю, как вы думаете, какова была его реакция. Может, попробуете угадать?

Он расхохотался. Где уж тут ницшеанскому сверхчеловеку, который, может, и подтолкнет падающего, но едва ли будет смеяться «звенящим, словно колокольчик, смехом» над судьбой двух умерших в младенчестве детей «по проклятию юродивой». Я понимаю, в это трудно поверить, но источник — не атеистическая литература, а Дмитрий Мережковский — христианин, цитирующий святцы.

А таноб этот египетский! Святой, возвысившийся до того, что мог из рук крокодилов и львов кормить, а перед смертью метался в ужасе, что спастись невозможно. Я не могу судить, ибо я слишком хорошо понимаю, как страшна смерть и как я буду перед её ликом себя вести. Но все же если выбирать идеал, то точно, не в танобе или пустоши, а где-нибудь в античности, когда воины и философы уходили на пиру в окружении друзей и любимых, ведя свои прощальные беседы.

А.Ч. И все-таки: как вы относитесь к Христу?

О.Т. Хочется процитировать Кроули на этот счет: «Я не виню Исуса в том учении, которое ему навязали». Честно не виню -он, этот исключительно талантливый и свободный иудейский реформатор из фарисеев, и сам не подозревал, к чему оно все приведет. Не согласен я с ним во многом, но я вообще мало с кем во всем согласен. Ну куда это годиться — вожделение — грех. Однако в уважении ему невозможно отказать, достойно прошел свой путь, до конца. Правда, здесь сложно говорить, ибо едва ли мы можем отделить слова Христа от слов, ему предписанных, и от тех мифологических проекций, экраном которых он стал.

А.Ч. Ладно, достаточно с христианством. Как вы считаете, что изменилось в ваших убеждениях после стольких значимых событий?

О.Т. Радикально — ничего. То, что я говорил тогда, стало мне гораздо лучше понятно в связи с общим контекстом. Это как если бы я видел часть картины, а потом увидел целую. Те же самые слова открылись с другого, более глубокого уровня.

А.Ч. Например?

О.Т. Всю свою жизнь я очень много и правильно говорил о мятеже, но только сейчас понимаю, что именно я говорил. Мятежом является любое индивидуальное активное действие. Вы проповедуете новое учение — мятеж, идете против родственников в выборе работы или учебы — мятеж, взрываете бомбу — тоже мятеж, работаете в субботу — тоже мятеж, если вы еврей. Причем тут суббота и евреи? В апокрифическом евангелии есть очень хорошие слова, обращенные Исусом к человеку, работавшему в субботу — «О человек, если ты ведаешь, что ты творишь — ты благословен, но проклят и нарушитель закона ты, если не ведаешь, что творишь».

Именно эти слова Юнг взял за основу своей традиции. Вы только подумайте, какая глубина — если вы нарушаете заповедь религии по своему бунту, вы ближе к истинному богу, чем если делаете это по инерции сознания, надеясь на авось. Это как рабочий в церкви спрашивает у священника про распятие — «куда этого Христа прибивать?»

В этом смысле мятеж, о котором я говорю, — это выкристаллизовывание себя вопреки всему и всем. То, что Юнг называл индивидуацией. Создание индивидуальности и разрушение персоны. Но для этого надо научиться заново слышать каждое слово и формировать свой взгляд, свое мнение на все, даже «общеизвестные» вещи, вместо того, чтобы просто принимать предлагаемое. Причем не обязательно на все говорить «Нет», но скорее долго и мучительно «через себя» обдумывать каждый вопрос, формируя только свое, не повторяющее никакие шаблоны «ДА» или «Нет». В этом случае вы будете гораздо дальше от порабощения, чем любой внешний мятежник. Прежде, чем говорить слово, следует спросить себя — насколько то, что яскажу, индивидуально.

Об этом говорила алхимия — «отделяй тонкое от грубого». Чтобы понять эти простые слова, нужен не один год, потому что в семантическом поле общего дискурса понятия «грубого» и «тонкого» никак не пересекаются с герметическим дискурсом. Это как если бы вы нашли древний текст с знакомыми словами, но имеющими совсем другой смысл. А тысячи современных эзотериков убеждены, что все понимают. Даже смешно.

Я об этом написал красивый поэтический комментарий — «Три стадии великого делания, или «Делай, что изволишь». Символы говорят гораздо больше, чем любые самые логичные концепции, так что за дальнейшим разъяснением советую обратиться туда.

А.Ч. В чем вы видите цель и перспективы вашего проекта Касталия?

О.Т. Касталия — это прежде всего просветительский проект. Наша задача -дать ключи от дверей в пространство символической вселенной, в пространство Иного, в пространство неограниченной свободы. Потому темы, которые включаются, — очень широки: от символизма Таро до элитного киноискусства, от редкой музыки до ритуальной магии, от семантики до анализа сновидений. Общим для всех Касталийских тем является одно — эмиграция в символическое. Ведь как я уже сказал, маг не может быть никаким «только».

В перспективе я надеюсь, что наша виртуальная Касталия превратится в своего рода элитарную субкультуру интеллектуалов особого типа. А почему бы и нет? Касталия уникальна слишком по многим пунктам, и рано или поздно творческие личности начнут узнавать о ней.

А.Ч. А в чем отличие Касталии от любого другого сообщества интеллектуалов?

О.Т. Свобода. Большинство форумов поражают именно тем, как их участники создают клетку друг для друга. Вместо самореализации — самоутверждение и попытка построить инстинктивную иерархию, чем-то схожую с иерархией животных. Интернет, конечно, значительно смягчает эту животную склонность анонимностью, оставляя пространство для игры, устраняя физическую угрозу, но, тем не менее, основной принцип остается неизменным. Можно говорить об оригинальности и индивидуальности, но настоящая оригинальность тут же оказывается под прессом «тирании нормальности». Самые лучшие сайты либо сразу попадают в эту схему, либо создают свою слишком ограниченную «этику отрицания», и только и делают, что обсуждают, как все плохо. В любом случае персона все также довлеет над индивидуальным.

Настоящий бунт не в разговоре о бунте и даже не в каких-либо диверсиях, но в выстраивании своей семантики. Для метафизического бунтаря коллективный дискурс слишком скучен, чтобы уделять ему внимания, гораздо интереснее обсудить, чем Звезда отличается от Верховной Жрицы или что общего между поэзией Гребенщикова и орфическими гимнами. Здесь главное — непривязанность к норме, отсутствие страха ошибки. Надо, наконец-то, прикончить папочку, который говорит — «так нельзя думать», «это неправильно», «это нарушение». Мы, касталийцы, можем играть в бисер со всем и по-всякому и в этой игре освобождать мозг от узлов, которыми оплела нас система. Когда я интерпретирую сон, я пытаюсь эстетически расширить границы его смысла, нахожу параллели, играю с ассоциациями. В отличие от других форумов, мы не ставим никаких целей (помните — именно «чистая воля, не устремленная к цели, совершена во всех отношениях»), и уж тем более целей приближения к норме.

Многих шокирует моя автобиографическая откровенность, но, как оказалось, этим я способствую освобождению других, и люди следуют моему примеру. Своим по-настоящему искренниманализом относительно самых мрачных эпизодов своего прошлого или каких-либо образов активного воображения я разрушаюстандарты игры и более того — формулирую новые правила.

Это и есть стратегия радикального разрыва с персоной. Это и есть выход из-под власти Иалдабаофа. В «Книге Закона» сказано — «Выберите остров. Укрепите его». Чем и занимаюсь.