Танда Луговская
Анти-Данте
или
Путешествие без Вергилия
Как огонек дрожит на сквозняке ночном!
Мне снова не до сна. Я масло жгу безбожно,
Не думая, что день дохода не принёс
Вчера, не принесёт и нынче. За окном
Деревья шелестят уныло и тревожно,
И воет во дворе пятнистый старый пёс.
Сижу, скриплю пером (его срезал я дважды,
Но затупился нож, и лень спускаться вниз -
Искать точильный круг на кухне у хозяйки).
О, творческий порыв! Страшнее нету жажды,
Чем тяга превратить весь мир в один эскиз,
В терцинах всю любовь представить без утайки.
Но все-таки сильней надежда, вопреки
Классическим словам: "Memento mori, Caesar!",
Победно превозмочь безвестность, тишь и мрак,
Талантом ли, умом иль силою руки
Противника сразив (будь смерть он или цензор),
И вечность укротить, сказавши: "Будет так!"
Гордыня! Ты уже столь многих погубила!
И я не устоял, и в черноту воззвал,
За миг забыв святых отцов увещеванья:
"О, Дьявол, Люцифер, неведомая сила!
Прошу, сойди ко мне! Хоть я и слаб, и мал,
Не страх в моей душе, но дерзкие желанья.
Ты Светом стал с тех пор, как пожелать рискнул!"
И ангел предо мной предстал, красив и бледен,
И твердым голосом промолвил: "Что ж, идём
К тому, кого ты звал." Я отодвинул стул
(Легко идти ко всем чертям тому, кто беден!)
И, завернувшись в плащ, покинул старый дом.
*
Недолог был тот путь: гранитные ступени
Под землю нас вели. Багровые огни
Мне ослепили взор, когда исчез вожатый.
Вергилий, Дантов друг, ты где? Молчали тени.
Я сделал шаг вперед, и увидал в тени
Высокий грубый крест. И человек, распятый,
Висел там. Закусив губу, смотрел он вдаль -
Так полководцы на разгромленное войско
Глядят сквозь пыль, совсем не чуя ран своих:
Ведь боль для них ничто. Упрямство и печаль,
Застывшие в глазах, совсем иного свойства -
Он не повержен, нет! Как Океан, притих
Пред бурей роковой... Но вывернуты руки,
Пришпилены к кресту - безжалостный металл
Впивается, язвя, в измученное тело.
- Кто ты, великий муж, что с честью терпит муки?
Как величать тебя, воитель? - вопрошал
Я долго. Он молчал. Тогда легко, несмело
Коснулся я его плеча. Он, головы
Не повернув, сказал: - Когда-то вел восставших
К свободе. Для рабов стал богом их Спартак.
И верили, дрались отчаянно... Увы,
В горах и на полях остались сотни павших;
А выживших - на крест, в постыдный рабства мрак...
Мне кара поделом - смотри, учись, прохожий!
Вожак, я не привёл к победе люд простой,
Хоть обещал ее в награду за лишенья.
Надеюсь лишь на то, что кто-нибудь похожий
Помянет и меня в триумфа час златой,
Хоть слабое, поверь, по смерти утешенье!
Но все-таки никак не мог иначе я!
Я человек- не раб! И об одном жалею:
Что проиграл судьбе - не Крассу проиграл!
Раздавлена давно сомнения змея:
Мне не под силу жить в цепях, гния и тлея.
И знаю на кресте: я прав был! Я восстал!
- Ты честен, мудр и смел, и лучшего достоин,
Хоть благороден, но тебе сужден не рай -
Быть может, потому, что горд, без покаянья
И жил, и умирал? Но улыбнулся воин:
- Живой здесь - редкий гость. Смотри, запоминай:
Нет слова "суждено" - судьбу ты в состояньи
Вершить и сам. Когда ж от слабости людской
Ты к небу возопишь, презренный и смиренный,
С мольбою сохранить, помиловать, спасти -
Ты сам себя предашь за призрачный покой,
И счастия не дашь ты боле плоти бренной,
И дерзостной душе не скажешь ты: "Лети!"
Но - дале устремись. Ты встретишь там поэта,
Что красочней, чем я, способен рассказать,
Как жизнь тускла (и смерть!) у сирых и убогих.
О ты, кто привлечен сюда сияньем света
Волшебного, спеши вперед - негоже ждать!
Я устремился прочь от властных слов и строгих.
*
Багровый мрак не мерк, но ярче полыхал,
И море озарял, где волны словно лава,
И пены кружева, и деву, средь камней
Лежащую ничком, и острых скал оскал -
Так щерится змея, в чьей радости отрава.
Утесы вкруг меня смыкались все тесней,
Когда я подходил, ступая осторожно
(Темна пучина вод и яростен прибой),
К прекрасному, но всмерть изломанному телу.
Она была жива, хоть это невозможно:
Не в силах шевельнуть ни кистью, ни стопой,
Казалось, в хладе волн навек заледенела;
Но вскинута была упрямо голова
И чёрные глаза отчаянно сверкали:
Таких не укротят ни беды, ни Господь.
Здесь отступила смерть - ведь и её права
Не безграничны здесь, где пена цвета стали
Укутала собой израненную плоть.
И я с тоской смотрел на выцветшие губы,
Когда улыбка вдруг мелькнула на лице
Простёртой предо мной в круговращеньи пенном.
Я наклонился к ней, и показались грубы
Слова: - Скажи, кто ты? В бушующем кольце
Валов морских своим решеньем дерзновенным
Ты оказалась здесь, иль кознями врагов
Опутана? - О нет, - рекла, - то я решила.
Свободным не к лицу виновников искать -
Будь за свои дела ответить сам готов.
- Неужто, дева, ты столь страшно согрешила,
Чтоб в наказанье боль безмолвно принимать?
- Грешила? Нет, чиста была перед богами.
В ином моя вина: я, слабостью людской
На миг побеждена, - я предала призванье.
На миг побеждена - смотри, плачу веками,
Что здесь проведены, под пеною морской.
Я выбрала сама за слабость наказанье!
- Но женщина слабей мужчины быть должна
И телом, и душой - ведь из ребра Адама
Праматерь создана, чтоб за супругом шла
Повсюду, но второй... - Осекся я: она
Смотрела на меня с издёвкой, гордо, прямо -
Божественной тогда и страшною была.
- О да! Для тех, кто жизнь влачит, как дров вязанку
Дряхлеющий осёл - для тех и лишний прут
Обуза. Сделать вид, что груз сей непосилен -
По силе и глупцу. Болящую служанку
Переведут туда, где легче рабский труд,
И будет взор ее покорен и умилен.
Но кто заворожен гармониею сфер,
Не вправе отступать, жалеть себя не вправе
На выбранном, пускай и горестном пути.
Тебя призвал сюда Свет Мира, Люцифер -
Ты душу отворил Кастальской злой отраве -
Не медли же, вставай, чтоб далее идти!
Там встретится тебе властитель и философ.
Три года правил он - на пять веков вперед
Плотиной стал, что от безумья защищала.
Ответить сможет он на множество вопросов,
Захочешь ли задать их - ведь адамов род
Робеет, знаю я, пред мудростью Начала?
- Но как тебя зовут, о дева? Не таи:
Кем прежде ты была под солнцем и луною?
И голос зазвенел среди гранитных скал:
- Меня зовут Сафо. Стихи читал мои?
А были времена - зачитывались мною
Те, рукописи чьи напрасно ты искал:
Язычников труды пылали, освещая
Невежество креста и серпика луны -
Тому, кто мудр и смел, жечь книги не пристало.
Как Феникс, ты сильней становишься, сгорая -
Ведь мысли не умрут, коль вправду рождены...
Но время уходить тебе давно настало.
*
Дорога меж холмов петляла там и тут.
И в поле, где репью вольготно и просторно,
А возле валунов - терновник с лебедой,
Увидел я того, кто ратный кончил труд,
Пришпиленный копьем к ковру живому дёрна,
Сроднившийся навек с победой и бедой.
Я знал уже, кто он. И ждал я этой встречи.
Отец мой, в тридцать лет сожжённый на костре,
Герметик, еретик, алхимик, чернокнижник
Нарек меня "Жюльен" - отца я помню речи!
"Меня не посрами! Запомни, дю Вентре:
Хоть кесарь позабыт, былых богов сподвижник,
Но искру от его огня ты сохранить
Обязан. Труд велик, и не сулит он счастья,
Но это долг, Жюльен, мой сын, мой Юлиан!
Лишь знание сей мир способно изменить,
Лишь знание, сынок, должно быть в мире властью.
Но щупальца простёр по странам спрут-тиран,
Что жарит тех, кто смел, на пламени священном -
Чтоб выжечь мысль, готов себя четвертовать!
Но все же под луной и эта власть не вечна.
Запомни: что сейчас известно посвященным,
То кесарь Юлиан велел преподавать
Народу. Мудрых столь правленье быстротечно!"
Я молча подошел, колени преклонил.
Вот свиделись. Как он отца напоминает:
Рисунок резкий скул, прямой и тонкий нос,
Закушена губа от боли... Дальше сил
Уж нет - из глаз слеза катиться начинает.
Мне кесарь руку сжал и тихо произнёс:
- Спасибо, что пришел. Смотри вокруг бесстрастно
И думай! Все поймешь, Жюльен, и сам, один,
Когда не дашь себе и в помыслах поблажек.
Коль не стремишься ты туда, где безопасно -
Пройди еще вперед, и станешь господин
Для самого себя. Но помни - жребий тяжек!
*
И устремился я туда, где лился свет,
По огненным мостам, не торною дорогой -
И радостью тогда наполнилась душа:
Так потрясён старик, что сбросил бремя лет
Внезапно; так вдова пред погребальной дрогой
На мужа, что воскрес, глядит, едва дыша.
И я предстал пред Тем, кого бессильно кляли:
Сколь в окруженьи звёзд прекрасен светлый лик!
Но далее молчу и описать не смею:
Бессильное перо поможет мне едва ли.
Он улыбался - мудр, спокоен и велик.
И приближался я, от робости немея.
- Приветствую тебя, недрогнувший пиит!
Преодолев препон немало, по заслугам
Ты здесь. Что ж, говори, чего желаешь ты?
Зачем пришел сюда, отринув страх и стыд,
Что накрепко внушен был верным Церкви слугам?
Какие привели тебя ко мне мечты?
- Не то, чтобы просить... О Люцифер, Заря! -
Слыхал я: знанья все подвластны Сатане -
Вот это... И еще - для моего народа -
Пусть сбросит рабство он! Ведь, верую, не зря
Сапфировым венцом сияет в вышине
Великим естеством нам данная свобода!
- Свобода? Если б так! Подумай, вспомни сам:
Как часто ты, певец любви, исканий, воли,
Ту волю отдавал неведомо кому -
Любовнице своей, бесстрастным небесам,
Балбесам-школярам, кабацкой жадной голи,
Священникам-лгунам, хозяйке, в чьем дому
Живешь, et cetera? И ты же утверждаешь,
Что род людской хорош свободою своей?
Я опустил глаза в смятении великом,
А Дьявол продолжал: - Ты прав, и сам не знаешь,
Сколь эта правота гранитных глыб прочней.
Пройти сюда дерзнув, ты зрил прекрасных ликом
Воителей - из тех, кто вечность победил
В борьбе, что глупый люд считает безнадежной.
Но кто велик, врага не ищет послабей!
И те, кому беда лишь прибавляет сил,
Кто крыл не поломал мечте своей мятежной -
Они прекрасны, да! Прекрасен выбор сей:
Остаться одному пред тайнами Вселенной,
Перед толпой людской, средь океанских вод,
Пред музыкою сфер, пред пламенем любовным -
И выдержать! И ввысь воспрять душой нетленной,
И далее века, земной свершив поход,
Гореть сквозь мглу огнем негаснущим и ровным!..
- Но те, страданья чьи я нынче видеть мог,
При жизни не тебе - иным богам молились.
Так отчего ж им здесь приют последний дан?
- Запомни навсегда: Я - Люцифер! Не бог!
Те, кто от суеты навеки исцелились,
Тенета разорвав, что сплел паук-Обман -
Те в Царствии моем пребудут, коль дерзали!
А верили в кого - какое дело мне?
Пускай ревнует тот, кто слаб и неуверен,
Кто обвиняет мир :"Ты мне принес печали!",
Виною всем грозит (мол, истина в вине!),
Кто зависти одной лишь остается верен!
- А где же мать моя, что не чинила зла:
Не поднимала бунт, волшбе не предавалась
(Не до того, когда в дому кати шаром!) -
Готовила, пряла, стирала, родила
Двух сыновей и дочь, и в сорок лет скончалась
(И без неё тотчас осиротел наш дом)?
Неужто здесь для всех готовы истязанья?
- О нет! - ответ мне был. - Скажи-ка, сколько душ
Простых ты видел тут? Где пекарь, где садовник?
Их нет - как не было! И ад не наказанье -
История! Когда оставит славный муж
Потомкам память о себе, а не терновник
На сельском кладбище заброшенном, тогда
Увидеть можно здесь былого тень величья.
Могучим по плечу самим держать ответ!
А тихий добрый люд уходит, как вода
В песок - в погоста тишь, где зелень, трели птичьи,
И сорная трава навек скрывает след
Того, кто был любим; и заходился в плаче;
И в церковь приходил исправно; и писал
Доносы на друзей; и, пьяный, бил посуду;
Всю жизнь копил гроши; надеясь на удачу,
Проигрывался в прах; и драку начинал;
Боялся полюбить, остерегаясь худа...
Хоть разные, одна судьба готова им -
Забвенье. Вот чего высокие избегнут.
Другой вопрос - зачем? Ту участь видел ты.
Столетий сладкий груз суров, неотвратим.
Запоминай, поэт! Пером готовь себе кнут -
От славы не спасут ни жертвы, ни посты!
- Но где же тот, кому молитвы возносил я
В часовенке слепой? Где добрый, всеблагой,
Где пастырь наших душ - Христос из Назареи?
- Ты хорошо спросил. Смотри, коль хватит силы!
Смотри - и все костры предстанут пред тобой,
Все дыбы, плахи все, все виселицы, реи...
Смотри, где был Христос! Толпой приговорён,
Он возлюбил толпу. О, это оценили!
Костры еще дымят, и долго им чадить...
Горя, еретики поддерживают трон.
Правитель всяк стоит на общей на могиле.
Так где же тот, кто им владыкой призван быть?
*
В негаснущем огне увидел лик Христа я:
Как глиняный кувшин, на черепки разбит
И мертв! Живей его, пожалуй, дно морское!
Я в ужасе бежал из ада (или рая?),
Но виденное раз не в силах позабыть,
И нету мне с тех пор блаженного покоя.
И в чаше не вино, тем паче не вода,
Но знанье - кровь его в себя переливаю:
И веры не спасти, и не забыться сном -
Я ад прошёл - не стать мне прежним никогда.
Так больно! И душа, смятенная, живая,
Как огонёк дрожит на сквозняке ночно