Роберт А. Сигал
Юнг и Леви-Брюль
Аннотация: Знания К. Г. Юнга о «первобытных» племенах основаны на работах Люсьена Леви-Брюля (1857-1939), французского философа, который в середине своей карьеры стал кабинетным антропологом. В серии своих книг, начиная с 1910 года, Леви-Брюль утверждал, что «первобытные» народы неверно поняты западными людьми. Размышляя, так же, как современные люди, хотя менее связно, «туземцы» формируют свой собственный образ мышления. «Примитивное» мышление мистическое и в то же время дологическое (наряду с данным термином далее в тексте используется его аналог «пралогическое» — прим. пер.). Под «мистическим» Леви-Брюль подразумевал, что «первобытные» племена ощущают себя в неразрывной связи с окружающим миром. Их отношение к миру, а также к своим соплеменникам, он называл мистическим сопричастием. Под «дологическим» Леви-Брюль понимал «примитивное» мышление, безразличное к противоречиям. «Первобытные» народы считают, что все вещи связаны друг с другом и в то же время существуют сами по себе. Человек может быть одновременно и деревом, и живым существом. Юнг всецело принял Леви-Брюлевское описание «первобытного» разума, невзирая на то, что сам лично, в отличие от Леви-Брюля, совершал полевые исследования. Однако Юнг внес изменения в концепцию «примитивного» мышления Леви-Брюля по трем пунктам. Во-первых, он привнес в нее психологическую составляющую. Леви-Брюль объясняет «первобытное» мышление с точки зрения социологии, тогда как Юнг объясняет это понятие посредством психологии: поведение «первобытных» народов сродни их мышлению, потому что они живут в состоянии неосознанности. Во-вторых, Юнг унифицировал «первобытный» менталитет. В то время как у Леви-Брюля «первобытное» мышление все более вытесняется современным мышлением, для Юнга, «первобытное» мышление — это первичное психологическое состояние всех людей. В-третьих, Юнг высоко оценил понятие «первобытного» мышления. Если для Леви-Брюля «первобытное» мышление — это нечто ложное, Юнг же считает его истинным, раз и навсегда признав, что оно отображает работу подсознания, а не описывает окружающий мир. Я полагаю, что хотя коллеги Леви-Брюля, философы и антропологи, восприняли весьма критически его концепцию о «первобытном» мышлении, Юнг постиг основную суть этого термина.
Ключевые слова: Юнг и Леви-Брюль, Леви-Брюль, мистическое сопричастие, «первобытный» разум, «первобытные» народы.
_________________________________________________________________
*В своих трудах о «первобытных» племенах К. Г. Юнг опирался в основном исключительно на работы Люсьена Леви-Брюля (1857-1939), знаменитого французского философа, который в середине своей карьеры обратился к антропологии. В серии из своих шести книг с 1910 года (Levy-Bruhl 1923, 1928, 1935, 1938, 1983, 1985), Леви-Брюль утверждал, что «первобытные» племена не были поняты современными западными людьми. Не смотря на то, что «дикари» думают, как современники, хотя менее организованно, их мышление в целом отличается от такового у цивилизованных народов в двух ключевых направлениях: оно и «мистическое», и
_________________________________________________________
*Хочу поблагодарить Родерика Мейна, Пола Бишопа, и прежде всего Джона Биба за их наиболее полезные комментарии к данной статье.
0021-8774/2007/5205/635 © 2007, Общество аналитической психологии
Опубликовано в Blackwell Publishing Ltd, 9600 Garsington Road, Oxford OX4 2DQ, UKand 350 Main Street, Malden, MA 02148, USA
«дологическое». Под «мистическим» Леви-Брюль подразумевает способность «первобытных» народов воспринимать окружающий мир, отождествляя его с самими собой, в отличие от современных людей, которые, наоборот, от него дистанцируются. «Первобытные» народы не только ощущают, но и впитывают, и познают окружающий мир и себя в нем как единое целое. Их взаимодействие с миром и с себе подобными было названо мистическим сопричастием. «Пралогическим», Леви-Брюль называет нечувствительность «туземцев» к разного рода противоречиям, к которым, в свою очередь, очень внимательны современные люди. «Первобытный» разум не разделяет живое и неживое, все вещи и явления в нем взаимосвязаны, оставаясь при этом самодостаточными и определенными, — что противоречит логике. Человек может быть одновременно и деревом и живым существом.
Юнг безоговорочно принял описание «первобытного» разума, данное Леви-Брюлем. Это произошло даже, несмотря на то, что Юнг, в отличие от Леви-Брюля, лично участвовал в сборе первичных данных. И все же Юнг не соглашается с Леви-Брюлевским разделением мистического и дологического аспектов «первобытного» мышления. Юнг объединяет мистическое начало с дологическим, тем самым расходясь с фундаментальным принципом теории Леви-Брюля о «первобытном» мышлении.
В то же время Юнг видоизменяет конецепцию «первобытного» мышления по трем пунктам. Во-первых, Юнг вносит в «первобытное» мышление психологическую составляющую. То, что Леви-Брюль объясняет с позиций социологии, Юнг описывает с точки зрения психологии. «Первобытные» народы мыслят в свойственной им манере не потому, что живут в обществе, а потому что живут в состоянии неосознанности. Во-вторых, Юнг обобщает и дополняет понятие «первобытного» разума. Если у Леви-Брюля «первобытное» мышление все больше вытесняется современным, у Юнга оно выступает первичным состоянием психики всех людей. В-третьих, Юнг наделяет большой значимостью примитивное мышление. В то время как Л-Б считает примитивное мышление ложным, Юнг признает его подлинным проявлением работы бессознательного, а не природы как таковой.
Леви-Брюль
Самая первая и наиболее значимая работа Леви-Брюля в области антропологии «Как мыслят туземцы» впервые была опубликована во Франции в 1910 году (Les Fonctions mentales dans les societes inferieures), а переведена на английский в 1926 году, три года спустя после перевода его второго, также наиболее весомого антропологического труда, «Первобытный склад ума» (1923), впервые опубликованного в 1922 году. В 1985 году Princeton University Press опубликовало переизданный вариант перевода «Как мыслят туземцы» с новым предисловием к нему от американского антрополога К. Скотта Литллтона. Леви-Брюль никогда не утверждал, что «первобытные» народы стоят на более низкой ступени развития, нежели современные народы. Он, как раз наоборот, защищает их от такого обвинения, выдвинутого родоначальниками английской антропологии, Э. Б. Тайлором и Дж. Дж. Фрейзером. О Тайлоре и Фрейзере он заявляет так: «Оставим попытки сравнивать их умственную деятельность с нашей собственной, и оценивать ее как некую второсортную» (Levy-Bruhl 1985, p. 76). По Тайлору и Фрейзеру, «первобытные» думают так же, как и цивилизованные, просто менее структурно, в отличие от современных. У Тайлора и Фрейзера это различие в типе мышлений всего лишь штрих, у Леви-Брюля же – это важный аспект.
Леви-Брюль соотносит «первобытное» мышление с культурой, а не с биологией. Как и другие антропологи двадцатого столетия (see Boas 1965 pp. 43-44, Франс Боас — амер. лингвист, этнограф и антрополог, «отец американской антропологии» – прим. пер.), он отделяет культуру от биологического вида: «Несомненно, у них («дикарей») такие же чувства, как у нас… и структура интеллекта подобна нашей. Но мы должны четко понимать, какие именно их коллективные представления «вшиты» в их восприятие (Levy-Bruhl 1985 p. 43; см. также Леви-Брюль 1923, pp. 21-33; 1952, pp. 121; 1975, pp. 49). Под «коллективными представлениями» (representations collectives), термином, заимствованным у французского социолога Эмиля Дюркгейма, Леви-Брюль понимает набор верований, привитых всем членам социума. Эти верования являются общими для всех «первобытных» обществ. «Первобытные» представления, или концепции, формируют восприятие, или впечатления см. Levy-Bruhl 1985, pp. 43-45, 106; см. также Throop 2003, pp. 370-375).
По мнению Леви-Брюля, «первобытные» народы верят, что все явления, включая людей и их предметы, — это часть объективного священного, или «мистического» мира, пронизывающего наш привычный мир, или, другими словами, все эти явления сопричастны этому таинственному миру: «Поэтому «первобытный» человек живет и действует в среде существ и объектов, которые наряду наблюдаемыми качествами еще и наделены атрибутами мистики» (Levy-Bruhl 1985, pp. 65). Вспомним хотя бы знаменитый пример Леви-Брюля про племя Бороро из Бразилии, члены которого называли себя красными арара.
Это вовсе не означает, что только после смерти они превратятся в арара (попугаев), или что арара являются превращенными в бороро… Это вовсе не имя, которым он себя нарекают, и не декаларация о своем родстве с арара. Все, что они хотят, — это выразить свою истинную сущность.
(Levy-Bruhl 1985, pp. 77)
Мистицизм – это первая из двух ключевых характеристик «первобытного» интеллекта. Вторая характеристика, дологичность, выстраивается на основе первой, являясь, тем не менее, более фундаментальной, ибо она нарушает закон непротиворечия, а именно, что нечто не может быть одновременно самим собой и чем-то еще. Убеждение в том, что все вокруг мистическим образом связано воедино, является само по себе и однозначным, и неоднозначным. Мистицизм встречается во многих культурах, включая западную, начиная с древних времен и до наших дней, и проявляется не только в верованиях, но и на практике. Но вера в то, что все объекты и явления, сохраняя свои особенности, одновременно могут быть чем-то другим, определенно является «первобытной» (Levy-Bruhl 1985, pp. 76). Индейцы племени Бороро по-настоящему верят, что человек – это и попугай, и человек одновременно. Они не думают, что человек и попугай в чем-то похожи, ведь и тот и другой обладает своими особенностями. Такая вера — всего лишь версия мистицизма. Скорее всего, Бороро верят, что и люди, и попугаи во всех смыслах и похожи, и не похожи. И явно и не явно, люди и попугаи, одновременно являются одним целым и в то же время отличаются друг от друга.
Леви-Брюль вовсе не делает заключения (как о нем традиционно говорят) о том, что «первобытные» племена, будучи отсталыми в биологическом смысле, не умеют мыслить логически (см. Radin 1957). Вместо этого он утверждает, что «дикари», движимые их коллективными представлениями, постоянно «буксуют» в своем логическом развитии: «первобытное» мышление «не антилогично; оно также и не алогично. Называя его «пралогическим», я только хочу сказать, что оно не стремится, подобно нашему мышлению, избегать противоречия» (Levy-Bruhl 1985, p. 78; см. также Levy-Bruhl 1983, p. 7). Будучи очень старательным и щепетильным автором, Леви-Брюль выбирал такие понятия, которые очень часто претерпевали уродливое искажение, и многие читатели неверно толковали термин «пралогический», принимая его за «нелогический». Тем самым, сам не желая того, Леви-Брюль делал «первобытные» народы еще более безнадежно отсталыми по отношению к современникам, нежели их описывали в своих работах Тайлор и Фрейзер. И такой вот неприятный термин как «примитив», беззастенчиво использующийся во времена Леви-Брюль, до сих пор живет во французском языке.1
__________________________________________
1 Смотрите, например, как защищает «первобытное», даже «дикарское» мышление Клод Леви-Стросс: La Pensee sauvage [1962]): «Жажда всеобъемлющего знания – вот один из наименее изученных аспектов мышления людей, которых мы называем «первобытными» (Levi-Strauss 1966, p. 3). И еще: «Когда мы ошибочно думаем, что Дикарем движут исключительно биологические и экономические нужды…» (Levi-Strauss 1966, p. 3).
Продолжая ярую полемику по поводу того, что «первобытное» мышление по своей природе отлично от цивилизованного, Леви-Брюль, однако, не настаивает на том, что эта идея единственно верная. Утверждая, как выражается Литтлтон, что примитивное мышление следует понимать в непосредственно ему присущей терминологии (Littleton 1985, p. 14; в оригинале курсивом), он не утверждает, что и по ней же стоит оценивать примитивный разум. Действительно примитивное мышление разумно только в пределах своей территории:
Тот факт, что «модели мышления» различны и обусловлены исходными условиями, не дает дикарям мыслить, как мы, и в этом смысле их мышление ни более и не менее «логично», чем наше собственное.
(Levi-Strauss 1952, p. 121; курсив в оригинале)
Но предпосылки «примитивного» мышления все же алогичны. По этой причине «первобытное» мышление нелогично по причине нелогичности предпосылок: нечто не может быть одновременно и самим собой и чем-то еще. Если для Тайлора и в меньшей степени для Фрейзера «первобытное» мышление является рациональным, но все же ложным, то для Леви-Брюля «первобытное» мышление является иррациональным и, следовательно, ложным.
Иначе говоря, Леви-Брюль не релятивист. Он абсолютист. Существует несколько разновидностей релятивизма – концептуальный, перцептуальный (релятивизм восприятия) и этический – и не один из них не характерен для Леви-Брюля. Концептуальный релятивизм, который ошибочно приписывал Леви-Брюлю Литтлтон (1985) и другие (см., например, Needham, 1972, pp. 181-183) отрицает существование объективных критериев для оценки разнообразия представлений о мире. Якобы убеждения могут быть оценены только в культуре, только через свои собственные стандарты. Едва ли можно назвать Леви-Брюля концептуальным релятивистом: он рассматривает мистицизм и пралогичность как ложные представления о мире. Релятивизм восприятия отрицает возможность объективно оценивать разнообразие впечатлений об окружающем мире. Концептуальный релятивизм дает возможность трактовать по-разному привычный опыт. Релятивизм восприятия решительно заявляет, что сами впечатления разнообразны. Люди «живут» в разных мирах, и тут никак нельзя рассуждать о различиях. Что для одной культуры ощущается как Бог, для другой – иллюзия. Нельзя назвать Леви-Брюля и релятивистом восприятия: опыт единства он считает заблуждением. Этический релятивизм, отрицающий существование объективных критериев оценки неоспоримого многообразия смыслов бытия, не имеет отношения к Леви-Брюлю.
Хотя Леви-Брюль принимает концепцию Дюркгейма о коллективных представлениях, он, в отличие от Дюркгейма, подчеркивает различие между «первобытными» и современными представлениями, а не сходство. У Леви-Брюля эти самые первобытные представления рождаются при взаимодействии туземцев с окружающим миром. Эти представления формируют ощущения и систему восприятия, которые позволяют «первобытным» племенам не просто думать, а чувствовать, что все в мире едино и в то же время существует само по себе. Современные представления, напротив, формируют только систему понятий, а не сами ощущения, которые всего лишь передают современному человеку мысли и ощущения, но не связывают его с окружающим миром (see Levy-Bruhl, 1985, pp. 375-376).
В главе под названием «Переход на высшие уровни психики» известной работы Леви-Брюля «Как думают туземцы» (p. 361-386) описан прогресс и эволюция в познании, требующие фильтрации эмоциональных компонентов, которые окрашивают «первобытные» представления (см. Levy-Bruhl, 1985, pp. 380-81). Только современные представления были подвергнуты «испытанию» (см. Levy-Bruhl, 1985, pp. 380-81). На самом деле только «научное теоризирование» достаточно абстрактно для того чтобы быть вполне свободным от эмоций, а следовательно, и от склонности к мистике и пралогичности (см. Levy-Bruhl, 1985, p. 382) . Но разница между «первобытными» и цивилизованными людьми не в том, что современники думают логически. А в том, что «первобытные» народы мыслят в целом пралогически. У Леви-Брюля эмоциональная привлекательность мистического участия делает ее исчезновение маловероятным, и он приводит пример за примером сохранения дологического мышления у современного человека (см. Levy-Bruhl 1985, pp. 382-383; см. также 1935, p. 33). И наоборот, он прослеживает уменьшение мистической связи даже среди «примитивных» народов (см. Levy-Bruhl 1985, pp. 365-79). Таким образом, наблюдается противоречие в типах мышления первобытных и современных людей, но не как между ними самими. Многие другие философы, не менее убежденные абсолютисты, подобно Леви-Брюлю, были подвергнуты гораздо менее резкой критике. Причиной такого спора, инициированного Литтлтоном (1985, pp. 19-20), стал тот факт, что Леви-Брюль, сам того явно не желая, фактически характеризует первобытное мышление гораздо более негативно, чем это делают Тайлор и Фрейзер. Тайлор (1958) и Фрейзер (1922) приняли за аксиому, что «первобытные» народы признают не только закон непротиворечия, но большинство «современных» различий, такие как, видимость и реальность, субъективность и объективность, сверхъестественное и естественное, человеческое и нечеловеческое, живое и неживое, индивидуальное и групповое, один и другой, одно пространство и другое пространство. В действительности, у Тайлора и Фрейзера первобытные народы не могут мыслить критически в достаточной мере, тем самым создают больше религиозные верования, а не научные, но не по причине каких-либо недостающих отличий. У Тайлора и Фрейзера первобытные народы по-прежнему мыслящие, и мыслящие логично и систематично. Религия, не меньше, чем наука, — это продукт наблюдения, гипотезы и обобщения, но никак не адаптации к чужой культуре.
У примитивных народов, по Леви-Брюлю, вообще нет религии (см. Levy-Bruhl, 1983, pp. 4,10).Те верования, что имеются у них, пришли к ним из их коллективных представлений, а не появились путем наблюдения за миром, без всякого реакций на эти наблюдения (см. Levy-Bruhl, 1983, pp. 27-30). Будучи далекими от рационального мышления, «первобытные» народы, зомбированные своими мистическими и дологическими убеждениями, едва ли вообще могли мыслить. Безусловно, для Фрезера (1922, ch. 3-4), действенность магии, которая для него представляет собой стадию, предшествующую религии, предполагает неспособность сделать два различия: например, между тем, что буквально, а что символично (тогда кукла вуду будет просто символизировать человека, не оказывая на него влияния), или между частью и целым (тогда отрезанная прядь волос просто будет частью, когда-то принадлежавшей человеку, и не сможет воздействовать на него). Кроме того, магия для Фрейзера предполагает разветвленную сеть (подобно паучьей) между всеми вещами, в том числе, между куклой и человеком, частью и целым.
Кроме того, Фрейзер не допускает, что даже на данном этапе «первобытные» народы не обращают внимания на другие различия, как, например, между видимостью и реальностью и между субъективным миром и объективным. И все эти различия, оставленные незамеченными, являются различиями в понимании, а не в ощущении, их Фрейзер вместе с Тайлором считают неизменными.
И Тайлор, и Фрейзер считают, что «первобытные» народы просто принимают, но не чувствуют своеобразную связь куклы и человека. На стадии религии, а также и магии, по мнению Фрейзера, дикари могут рассердиться на камень, о который они споткнулись, как будто камень подставил им подножку, но они все равно воспринимают его как камень. Для концептуальных абсолютистов донаучные убеждения ложны, а для перцептуальных универсалистов все восприятия одинаковы.
Как и Фрейзер, Леви-Брюль считает магию культурной стадией, предшествующей религии (see Levy-Bruhl, 1983, pp. 183-184). Но он рассматривает магию гораздо более фундаментально. Он, следуя за Фрейзером, рассматривает магию как «восприимчивую магию», он меньше делает упор на имитацию желаемого эффекта, чем на восприимчивость в имитации, Леви-Брюль под имитацией понимает идентичность субъекта с имитируемым объектом (see Levy-Bruhl, 1983, ch. 5).
В вышеупомянутом труде «Как думают туземцы» Леви-Брюль прямо следует Дюркгеймовскому основополагающему принципу, что «первобытные» верования не только социальны, или коллективны, а не индивидуальны по своей природе, что и должны, поэтому, трактоваться как социальные а не индивидуальные, как утверждают Тайлор и Фрейзер: «Коллективные представления – это социальное явление…. А у социальных явлений свои закономерности, а также закономерности, которые анализ индивида как [только] индивида не сможет раскрыть» (Levy-Bruhl 1985, p. 23). Таким образом, определение «первобытного» мышления можно найти скорее в социологии, а не в психологии. Психология как предмет изучения обособленной личности – вот та область, которую Леви-Брюль с Дюркеймом отводят Тайлору и Фрейзеру. Коллективные верования, будь то современные или примитивные, являются результатом социализации. В противовес Дюркгейму, Леви-Брюль скорее просто обозначает коллективные представления, нежели объясняет их. По его мнению, они существуют изначально.2 Общество, а не разум является источником «примитивных» убеждений, но он (Леви-Брюль), в отличие от Дюркгейма, находит корни этих убеждений в структуре общества. В противоположность обоим Дюркгейму и Леви-Брюлю, Тайлор и Фрейзер отвергают любой социологический аспект коллективных убеждений. По их мнению, Робинзон Крузо с таким же успехом мог придумать миф или религию, подобно магу или приходском священнику.
У Леви-Брюля, по-прежнему следующего учению Дюркгейма (см. Durkheim, 1965, pр. 21-33, 267-272. 476-496; Durkheim & Mauss, 1963), и цивилизованные и первобытные народы имеют свои коллективные представления; представления эти изначально систематизированы; не имея представлений, человек не мог бы иметь не только своих личных (индивидуальных), мыслей, а вообще никаких; Первобытные представления формируют идеи наряду с ощущениями; первобытные представления обременены еще и эмоциями, современные же представления обходятся без них; первобытные представления формируют религию (веру), современники же – науку (естествознание); наука заменяет религию в вопросах миропонимания; религия ложна, наука – вот что истинно.
Однако Дюркгейм жестко критикует Леви-Брюля за преувеличение различий между дикарями и современниками (см. Durkheim, 1965, pр. 267-72; 1975, pp. 169-73). По Дюркейму, туземцы воспринимают те же категории, что и цивилизованные люди, а потому они (категории) не являются пралогическими. Фактически, наука наследует эти категории от «примитивных» религий. Без «примитивных» религий не было бы науки, хотя наука впоследствии берет верх над религией. Следует признать, что наука для Дюркгейма наиболее объективна, чем религия. Она требовательна, лишена эмоциональности и проверяется опытным путем. Но разница между религией и наукой относительна (см. Durkheim, 1965, pp. 1965, стр. 270, 477, 486, 493, 1975, p. 171).3
Леви-Брюль как гид для Юнга
Юнг причисляет Леви-Брюля к списку своих учителей наряду с Ричардом Вильгельмом, Карлом Кереньи и Полом Радином, которые, по иронии судьбы, были заклятыми врагами Лев-Брюля. Он использует их труды для данных, которые потом подвергает «психологической обработке». Должным образом воспринятая картина мира в реальности описывает работу нашего подсознание. Применять в своих работах идеи Леви-Брюля, которого Юнг знал лично (см. de Angulo 1977, p. 214), характерно для него.4 То, что Леви-Брюль, следуя традиции Дюркгейма, постоянно настаивает на том, что источник первобытного мышления не в психологии (см., как пример, Levy-Bruhl 1952, p. 121), Юнга это вовсе не смущает. Юнг даже отметил Леви-Брюля как «авторитета в области примитивной психологии» (Jung 1976, para. 106; добавлено курсивом).
Юнг ссылается на Леви-Брюля на всем протяжении своего писательского труда, начиная с «Психологических типов» (1921; CW 6, para. 12, 123, 216, 692, 781). Наиболее часто он использует эти ссылки в своих трех эссе по теме первобытных народов: «Архаичный человек»
____________________________________________________
2 О защите Леви-Брюля против общего обвинениz в том, что он предполагает, а не объясняет коллективные представления, см. Horton 1973, pp. 255-56. Еще Леви-Брюль сам признает этот недостаток: см. Levy—Bruhl 1952, p. 118.
3 Леви-Брюль ни разу однозначно не ответил на критику Дюркгейма. Для лучшего понимания причин негласных и не очень однозначных ответов Леви-Брюля см. Merllie 1998. См. также Schmaus 1996, p. 430.
4 О Юнге и Леви-Брюле читайте у Progoff 1973, р. 146-151, 233-238; de Angulo 1977, р. 214-215, который сообщает, что Юнг горько сожалел об отречении Леви-Брюля от своих взглядов, опубликованном после его смерти; Adams 1996 р. 54-60, на которого Леви-Брюль произвел сильное впечатление; Dourley 2003, всецело полагающийся на Юнга в изучении работ Леви-Брюля и потому ошибочно воспринимающий понятие мистического сопричастия, считая именно его, а не пралогическое мышление, первоосновой «первобытного» разума; а также Burleson 1997 и 2005, который обвиняет Юнга за непрофессионализм в его исследованиях в Восточной Африке и слепое следование идеям Леви-Брюля, но который, тем не менее, хвалит Юнга за его умение проникнуть в самую суть мистической природы «первобытных» народов, даже не смотря на то, что эта природа сходна с той, что описана Леви-Брюлем.
(1931, в Германии, CW 10, para. 104-147), «Разум и Земля» (1972, CW 10, para. 49-103), и «Духовная проблема современного человека» (1928; CW 10, para. 148-196).
Все три очерка были переведены и опубликованы в 1933 году как часть Юнгианской коллекции «Современный человек в поисках души».
Юнг полагается на Леви-Брюля даже тогда, когда едет в Восточную Африку на 5 месяцев, чтобы лично встретиться с «первобытными» людьми (см. Burleson 1997). Он был охвачен идеями Леви-Брюля и неслучайно повсюду находит им подтверждение. Леви-Брюль был для него своего рода путеводителем. Ни одно подобное знакомство не побуждало Юнга задаться вопросом, что же представляют собой «первобытные» народы. Все три сочинения появляются после его путешествий, и по-прежнему несут в себе идеи Леви-Брюля. То, что Юнг находит в «первобытных» народах «Жизненный потенциал, который переросла цивилизация» (Юнг, 1963, p. 246), подразумевает для него точное соответствие с Леви-Брюлевским описанием «первобытных» народов.
Юнг воздает должное Леви-Брюлю за само понятие архетипа:
Архетипические описания основываются на инстинктивных предпосылках и не имеют ничего общего с разумом; они не могут быть как рационально обоснованы, так и быть отвергнутыми доводами разума. Они всегда были и остаются составной частью картины мира – коллективными представлениями, как точно назвал их Леви-Брюль.
(Jung, 1963, p. 353)
То, что Юнг ценит больше Леви-Брюля за понятие коллективных представлений, нежели Дюркгейма, означает, что, многообещающий тандем Дюркгеймовской социологической концепции и психологической концепции Юнга пронизан Леви-Брюлевскими идеями (см. Shamsadini 2003, pp. 288-293, 295-297).
Неверное прочтение Леви-Брюля Юнгом
Несмотря на влияние, оказанное Леви-Брюлем на творчество Юнга, последний не смог понять наиболее важные утверждения Леви-Брюля о «первобытных» народах, не то, что они мистичны, а то, что они дологичны. Даже если Леви-Брюль уделяет больше внимания мистическому, чем пралогическому аспекту, в своей первой и наиболее известной книге (1985) дологический аспект доминирует, и «дологический» — это термин, который Юнг наиболее часто ассоциирует с Леви-Брюлем.5
С самой завязки «Архаичного человека» Юнг апеллирует к авторитету Леви-Брюля:
Когда мы впервые начинаем контактировать с первобытными народами или когда читаем о первобытной психологии в научных трудах, мы не можем быть не потрясены до глубины души странностью архаичного человека. Сам Леви-Брюль, авторитет в области первобытной психологии, не устает подчеркивать поразительную разницу между пралогическим состоянием разума и сознательным взглядом на мир вещей. Как современному человеку, ему непонятно, почему дикарь игнорирует очевидные уроки опыта и категорически отвергает наиболее явные причинно-следственные связи, и вместо того, чтобы ясно осознавать, что какие-то события случаются сами по себе, а какие-то имеют обоснованные причины, он принимает свое «коллективное представление» как нечто действительно единственно верное и неоспоримое. Под «коллективными представлениями» Леви-Брюль понимает широкий спектр образов и идей, истинность которых представляется очевидной с самого начала…. Мы отлично понимаем, что люди умирают в преклонном возрасте или в результате неотвратимых болезней, но такой ход вещей непонятен первобытному человеку. Он не верит, что человек умирает от старости. Он утверждает, что есть люди, которые прожили гораздо дольше… Для дикаря объяснение смерти кроется в магии – либо его убил дух, либо это действие колдовства.
(Jung, 1970, para. 106).
Далее Юнг приводит пример пралогического мышления, заимствованный (по неподтвержденным данным) у самого Леви-Брюля (1923, p. 52-53): в животе крокодила, застреленного европейцем, были найдены два ножных браслета. Туземцы признали эти браслеты, принадлежавшие двум женщинам, которых съел крокодил. Вместо заключения о том, что крокодил сам поймал их обеих и съел, туземцы пришли к выводу, что некий колдун «призвал
________________________________________________
5 О данном смещении акцентов читайте O’Keefe 1982, р. 86-88
крокодила и приказал ему схватить двух женщин и принести их ему». Но при чем здесь колдовство? А при том, что крокодилы не едят людей, если только их не заставляет это делать. А браслеты послужили ему наградой.
(Jung, 1970, para. 106).
Юнг считает эту историю «превосходным примером того, что для «пралогического» состояния разума характерно так причудливо объяснять разные явления» (Jung, 1970, пар. 107). Но это не так. Для Леви-Брюля пралогичность заключается в допущении некой мистической связи между колдуном (или ведьмой) и крокодилом.
В местах, где водятся крокодилы,… согласно поверьям, ведьмы иногда превращаются в крокодилов или вселяются в них и побуждают их хватать своих жертв, обрекая тех на смерть.
(Mrs Н.М. Bentley, цитата от Levy-Bruhl 1923, p. 52)
Леви-Брюль считает, что магия действует, потому что ведьма превращается в крокодила. Юнг же трактует действие магии как настоящую «вербовку» крокодила ведьмой на убийство жертвы. Ведьма и крокодил – это два разных существа. У Леви-Брюля магия мистична, потому что маг и его т. н. «посредник» одной природы, и магия дологична, так как оба существа продолжают оставаться каждый сам по себе.6 В интерпретации Юнга магия не является ни мистической, ни пралогической.
Следующий пример Юнга также был заимствован у Леви-Брюля (1923, р. 49-50):
Если женщины идут к реке набрать воды, и крокодил хватает ту, что посередине, и тащит ее под воду, мы приходим к заключению, что та самая женщина была схвачена крокодилом случайно… Первобытный человек не удовлетворится таким объяснением. То, что мы называем чистой случайностью, для него сознательное намерение. Более того, это было намерение именно крокодила – как все могли видеть – схватить среднюю из трех женщин. Если бы у крокодила не было такого умысла, он мог бы сцапать любую другую. Но почему у крокодила появилось такое намерение? Обычно эти существа не поедают людей… Учитывая их численность, они убивают на удивление мало людей, и это неожиданное и противоестественное явление, когда они пожирают человека. Такое явление требует объяснений. По собственному желанию крокодил не отнимет человеческую жизнь. Кто же ему приказал сделать это?
(Jung, 1970, paras. 115, 117).
Здесь Юнг, как и Леви-Брюль, считает, что дикарь списывает эти несчастные случаи скорее всего на враждебность, чем на непредвиденное обстоятельство, но у Леви-Брюля эта враждебность опять же заставляет колдуна превращаться в крокодила, хотя он все еще остается человеком.
Юнгианская психологизация «первобытного» мышления
На полпути в написании своего «Архаичного человека» Юнг, без всяких заявлений, направляет свое внимание к психологии «первобытного» мышления. Там, где современные люди научились отличать, что внутри, а что снаружи, по крайней мере, в том, что касается физического мира, «первобытные» люди никак не преуспели. Они полностью проецируют себя на физический мир, который впоследствии становится игровым полем для божественных и полу-божественных фигур, а не проявлением объективных законов природы. Как выразился Юнг, «Для первобытного человека… духовное и реальное сливаются воедино во внешнем мире». То, что, по сути, является внутренним, проецируется вовне и поэтому воспринимается как внешнее: «В разуме первобытного человека психологический элемент отсутствует. Духовные события происходят вне его поля зрения, в объективном мире». (Jung, 1970, para. 128).
Следствием проекции, отмечает Юнг, является отождествление человека со всем остальным в мире:
_____________________________________________________
6 Вероятно, Юнг по своим взглядам был наиболее близок английскому антропологу Эвансу-Притчарду (Evans—Pritchard (1937), для которого нетипичность несчастного случая говорит о присутствии магии без мистического единения (мага и его посредника – прим. пер.).
Белый человек стреляет в крокодила. Тут же прибегает толпа из ближайшей деревни и наперебой кричат, требуя восполнения утраты (компенсации). Они объясняют, что крокодилом была некая старуха из их деревни, которая умерла в момент, когда прогремел выстрел. А этот крокодил, вероятно, был ее лесной душой.
(Jung, 1970, para. 129)
Юнг ценит изобретательность Леви-Брюля, придумавшего для такого необычного «родства» термин «мистическое сопричастие» (Jung, 1970, para. 130). И хотя Юнг сожалеет, что Леви-Брюль выбрал термин «мистический», он безусловно принимает его описание взаимосвязи между крокодилом и женщиной, да и сам часто использует понятие мистического сопричастия.7 В двух предыдущих примерах Юнга наблюдается отождествление мага с его посредником (см. Levy-Bruhl 1923, p. 55). Теперь же мы видим это отождествление между посредником и его жертвой.
Далее Юнг утверждает, что современная проекция и «первобытное» мистическое сопричастие – это одно и то же. «Мы полагаем, что все, что нам приятно и желанно, так же приятно и желанно другим, и все, что кажется нам плохим, также должно и другим казаться плохим» (Jung, 1970, parа. 130). Такая современная версия идентификации весьма банальна, потому что тут мы идентифицируем не себя с другими, а только наши суждения с суждениями других людей. Лучше сказано у Юнга, который отождествил проекцию с мистическим сопричастием: «проекция — … это то же, что и мистическое сопричастие, которое Леви-Брюль (надо воздать ему должное) особенно подчеркивал, считая его главной характерной чертой первобытного человека» (Jung, 1970, para. 131). Мы, современники, просто называем это по-другому и, как правило, отрицаем свою вину в этом. Все, что скрыто в нашем бессознательном, мы обнаруживаем у окружающих, и относимся к ним соответственно» (Jung, 1970, para. 131). А «мистическое сопричастие» у Леви-Брюля означает, что мы переносим на других то, что мы признаем в себе самих, а не отрицаем. Он имеет в виду принятие абсолютной идентичности между собой и другими. Но он говорит не только о нашей связи с другими людьми, но и о связи со всем остальным миром, с неживой и живой природой, с тем же крокодилом, например.8 Прежде всего, он подразумевает абсолютную веру в мистическое сопричастие, а не в ее источник, как говорит Юнг. Источником служит не разум, а общество с привнесенными в него разными культурами, но никак не проекциями.
Еще в «Архаичном человеке» Юнг приводит совсем современную идентификацию человека с леопардом дабы просто показаться образным.9 Юнг иллюстрирует, как индейцы Пуэбло, с которыми он встречался, идентифицировали его с медведем:
Индейцы Пуэбло деловито заявили, что я принадлежу к тотему Медведя – другими словами, я медведь, потому что я спустился по веревочной лестнице не как прямостоящий человек, а на четвереньках, согнувшись как медведь. Если кто-то в Европе говорил, что у меня медвежий характер, это означало бы то же самое, но с несколько иным смысловым оттенком… Если мы воспринимаем образы (метафоры) буквально, мы возвращаемся к «первобытному» суждению.
(Jung, 1970, p. 132)
Но даже если бы Юнг воспринял такую идентификацию буквально, это все равно было бы еще очень далеко от того, что Леви-Брюль называл «первобытной» ментальностью. Что до туземцев Пуэбло, они, по Юнгу, не называют его медведем, пока тот остается человеком. У Леви-Брюля же ведьма одновременно является и крокодилом и самой собой: «связь между магом и крокодилом можно объяснить так – маг становится крокодилом, однако фактически не сливается с ним» (Levy-Bruhl 1923, p. 55).
Какой бы нейтральной не была у Юнга характеристика «первобытного» мышления, он не в меньшей степени, чем Леви-Брюль готов назвать его ложным. Таким образом, Юнг предстает,
________________________________________________
7 Джон Биб (John Beebe) объяснил мне, что Юнг использует термин мистического сопричастия для понимания того, что в наши дни именуется пограничным расстройством личности.
8 В других источниках сам Юнг указывает на это различие: «Среди цивилизованных людей оно (мистическое сопричастие) возникает между двумя людьми, реже между человеком и вещью» (Jung 1971, para. 781).
9 Эванс-Притчард, критикуя Леви-Брюля, не иначе как с иронией, подобно Юнгу, воспринимает «первобытную» идентификацию.
не более, чем Леви-Брюль, концептуальным или перцептуальным релятивистом:
Как известно, великие умы бились над проблемой, то ли яркое солнце освещает мир, то ли подобный солнцу человеческий глаз. Древний человек верит, что солнце, цивилизованный же верит, что это глаз… Ему (современному человеку) нужно «обездушить» природу, чтобы покорить ее; и чтобы увидеть мир объективно, он должен отречься всех своих архаических проекций.
(Jung 1970, para. 135)
И у Леви-Брюля и у Юнга, мышление дикарей не просто отличается от такового у современных людей, в чем они солидарны с Тайлором и Фрейзером, но они действительно мыслят по-разному. У Леви-Брюля это мистическое мышление, вобравшее в себя мистическое единение с миром, и научное мышление, видящее мир таким, каков он есть. Для Юнга это фантазийное мышление, сходное с тем, что Фрейд называет первичным процессом мышления, и «ориентированное» или «логическое», — мышление, подобное вторичному процессу мышления у Фрейда. Там, где ориентированное мышление целенаправленно, организованно и осознанно, там фантазийное мышление спонтанно, ассоциативно и лишено направленности:
Что происходит, когда мы не думаем целенаправленно? В таком случае наше сознание лишается главных движущих образов и ощущения направленности, порождаемого ими. Мы больше не заставляем наши мысли идти по строго очерченному пути, наоборот, пусть они плывут, тонут или взлетают, в зависимости от своей массы.
(Jung, 1967, para. 18).
Фантазийное мышление «уводит прочь от действительности к иллюзиям прошлого и будущего» (Jung, 1967, para. 19). По сравнению с фантазийным мышлением направленное мышление открыто настежь миру. Юнг, конечно, не утверждает, как и Фрейд, что фантазийное мышление функционирует по принципу удовольствия, но он поддерживает Фрейда в том, что направленное мышление действует по принципу реальности:
В этой связи, направленное или логическое мышление – это мышление, адаптированное к действительности, с его помощью мы копируем последовательность объективно реальных явлений и вещей, так что образы внутри нашего разума следуют один за другим в строгой причинно-следственной последовательности событий, происходящих за его пределами. Мы также называем это «мышлением с направленным вниманием».
(Jung 1976, para. 11)
Для Юнга, так же как и для Фрейда, фантазийное мышление наиболее часто встречается в видениях и мифах. Юнг даже использует выражение «мифическое мышление», иногда заменяя им «иллюзорное мышление». Фрейд и Юнг единодушны в том, что мифы выходят за рамки видений, чтобы проецировать фантазийное мышление на окружающий мир. Мифы преобразуют внешний мир и расширяют внутренний. Мифическое мышление – это не просто способ мыслить, а способ размышлять о мире и, в свою очередь, способ ощущать этот мир:
Мы пребываем в мире фантазий, свободном от внешнего хода вещей, эти фантазии всплывают из самых глубин, чтобы породить бесконечно изменяющуюся череду пластичных и нереальных форм… Все воспринималось через антропоморфность либо через териоморфность, по образу человека или животного… Так возникла картина Вселенной, которая впоследствии была полностью стерта из реальности, но которая так созвучна человеку с его субъективными образами.
(Jung 1967, parа. 24)
И Юнг, и Леви-Брюль считали «первобытные» народы целиком зависимыми от фантазийного мышления. Не смотря на то, что оно вряд ли отсутствует у современного человека, фантазийное мышление было дополнено и существенно вытеснено направленным мышлением, которое проявляется прежде всего в науке. В свое время Юнг соглашается с предположением, сформулированном в Законе Быстрого повторения (рекапитуляции) Эрнста Геккеля, что биологическое развитие индивида (онтогенез) повторяет развитие самого вида (филогенез): «Следовательно, предположение о том, что и в психологии может наблюдаться соответствие между онтогенезом и филогенезом, кажется оправданным. А если так, это будет означать, что инфантильное и фантазийное мышление – это всего лишь повторение ранних стадий развития» (Jung, 1967, para. 26).10 Отсюда следует, что дикари – это аналоги детей, а современные люди –
_______________________________________________________
10 О подъеме и крахе Закона Геккеля читайте Gould 1977, особенно pр. 1-9, 76-85, 167-206. О признании Юнгом (равно как и Фрейдом) принципов данного закона см. Gould 1977, pр. 155-161 (о Фрейде) и 161-163 (о Юнге).
аналоги взрослых: Эти соображения подталкивают нас провести параллель между мифологическим мышлением древнего человека и подобным мышлением, встречающимся у детей, у примитивных народов, а так же во снах» (Jung 1967, para. 26). Точно так же как ребенок управляется фантазийным мышлением и как взрослый, который главным образом, руководствуется направленным мышлением, так и дикарь всецело управляется фантазийным мышлением и только цивилизованный человек руководствуется в большей степени целенаправленным мышлением. Леви-Брюль также находит соответствие между «первобытным» мышлением, свойственным ребенку (см. например, Levy-Bruhl, 1928, р. 16).
По Юнгу, мифы служат главным образом для того, чтобы открыть взрослым их подсознание, от которого они становятся неизбежно оторванными в процессе взросления. Мифы в многозначительной манере «компенсируют и корректируют постоянную однобокость и причудливость нашего разума» Jung 1968, para. 276). Юнг считает, что именно эго современного человека, эффективно развитое, теряет связь с бессознательным:
С тех пор, как многоуровневое сознание цивилизованного человека получило в дар этот эффективный инструмент для практической реализации своего потенциала посредством движущей воли, и чем больше тренируется эта воля, тем больше опасность, что он заблудится в своей однобокости и отклонится все дальше и дальше от законов и истоков своей сущности».
(Jung, 1968, para. 276).
«Первобытные» же племена, напротив, пребывают в такой близости к бессознательному, что вряд ли их эго даже приступило к развитию:
Первобытный разум отличается от цивилизованного главным образом тем, что он гораздо меньше по масштабу и интенсивности. Такие функции, как мышление, воля,. еще не дифференцированы; они носят характер до-сознания, в случае с мышлением, например, оно демонстрирует себя в условиях, когда дикарь не размышляет сознательно, но мышление само возникает… Более того, дикарь не способен хоть на какое-нибудь сознательное усилие воли…
(Jung, 1968, para. 260)
«Первобытные» мифы – это нераспознанные проекции на окружающий мир. Они являются изначальным откровением подсознания, невольным изложением бессознательных психических явлений и всем, чем угодно, кроме воплощений физических процессов» (Jung, 1968, para. 261):
Все природные явления, наделенные чертами мифа, такие как лето и зима, лунные фазы и сезоны дождей, и тому подобное, никоим образом не являются воплощением этих объективных процессов; т. е., как внешние явления, они, скорее, являются символическим выражением внутренней, бессознательной драмы психики, которая становится доступной для сознания человека путем проекции—т. е. зеркального отображения в природных явлениях.
(Jung 1968, para. 7)
Современники игнорируют проекции физического мира и объясняют мир с точки зрения науки, тогда как дикари воспринимают мир как продолжение самих себя.
Иначе говоря, «первобытный» ум для Юнга не менее односторонен, чем у современного человека. Он всего лишь скорее односторонне-бессознателен в отличие от современника, у которого он односторонне-сознателен. Однако и он нуждается в коррекции.
Юнгианская оценка «первобытного» мышления
Несмотря на проводимые аналогии между дикарями и детьми, Юнг не принижает первых. Он также не чернит и их творение – мифы. На самом деле, он осуждает фрейдистов за то, что они принижают и дикарей, приравнивая их к детям, и их мифы:
Первые попытки мифотворчества, конечно же, можно наблюдать у детей, чьи игры в-понарошку часто содержат исторические отголоски. Однако мы должны поставить жирный знак вопроса против (Фрейдистского) утверждения о том, что мифы исходят из «детской» психической жизни (человеческого) рода. Творящий мифы и живущий среди мифов человек был взрослым человеком, а не четырехлетним малышом. Миф – это, определенно, не детская выдумка, а один из наиважнейших атрибутов первобытной жизни.
(Jung 1968, para. 29)11
________________________________________________
11 О нелестной оценке Фрейдом «первобытных» народов читайте Brinkman 2003.
Леви-Брюль не более, чем Юнг, считает унизительным для «первобытных» народов отождествление их с детьми.12 Разница в суждениях Леви-Брюля и Юнга заключается в том, что, по Юнгу, современники могут учиться чему-либо у дикарей, а по Леви-Брюлю, — не могут.
И для Юнга, и для Леви-Брюля, цивилизованные люди до такой степени современны, что отвергли первобытное мышление. Однако если Леви-Брюль бескомпромиссно прославляет освобождение современников от «первобытного» мышления, то Юнг, также празднуя это освобождение, одновременно сожалеет о разрыве между современными людьми и их первобытными корнями. Юнг и Леви-Брюль оба считают, что интеллектуальный прогресс рождается путем выявления и разоблачения примитивного искажения внешнего мира. Прогресс происходит, когда мы видим мир таким, какой он есть. Внешний мир скорее естественный, чем сверхъестественный, объективный, а не субъективный. Наука с целью объяснить мир меняет миф на религию. Но обратный процесс невозможен.
Источник таких искажений Леви-Брюль видит в ложных коллективных верованиях, которые надо просто выбросить за ненадобностью. Юнг же видит причину в бессознательном, которое делает ложные проекции, оставаясь при этом истинными и требующими развития. Опознав этот источник, можно перенаправить внимание с ложного объекта – внешнего мира — на истинный, а именно, — бессознательное.
Согласно Юнгу, современники наиболее продвинутые в отличие от дикарей, потому что стали цивилизованными, оторвавшись от своих первобытных корней – своего подсознания. Современность лучше примитивизма, но это не самое лучшее состояние. Это всего лишь этап большого пути. Отделив себя от бессознательного из соображений развития своего эго, современникам теперь требуется вернуться к своему подсознанию и подключиться к нему. В данном отношении современникам есть чему поучиться у первобытных народов, хотя по-настоящему им стоит узнать себя.13 Для Леви-Брюля, в противовес Юнгу, современность – это идеальное состояние, и все, что остается сделать, — удалить оставшиеся застарелые «первобытные» представления. Леви-Брюль отмечает, что эта задача никогда не будет решена, но призывает продолжить ее решение. Он считает, что «первобытные» народы достойны уважения, даже если их ассоциируют с детьми, но учиться современникам у них нечему.
Критика Леви-Брюля
С момента публикации первой из шести своих книг Леви-Брюль был подвергнут критике за свое утверждение о существовании «первобытного» мышления. Именно сборщики первичных данных, изучавшие «первобытные» народы посредством личных контактов, и опровергли Леви-Брюлевское представление о них, которое, несомненно, основывалось на данных, полученных из первых рук других полевых исследователей. Английский антрополог Э. Э. Эванс-Притчард, который фактически был самым непоколебимым защитником Леви-Брюля, по поводу критики делает следующее заключение:
Большинство специалистов, также совершавших первичные исследования, едины во мнении, что первобытные племена преимущественно ориентированы на практическую экономическую деятельность: садоводство, охота, рыбная ловля, разведение скота, изготовление оружия, утвари и украшений; а также на социальные контакты: домоводство, семья и родственники, отношения с друзьями и соседями, начальниками и подчиненными, устройство праздников и танцев, решение правовых споров, участие в распрях и войнах. Поступки мистического типа в основном четко ограничены конкретными ситуациями общественной жизни. Кроме того, они, как правило, связаны с практической деятельностью таким образом, чтобы объяснить эти поступки самим себе, как говорил Леви-Брюль, такое поведение мистического типа лишено смысла, он вытекает из его социального положения и культурных наслоений
(Evans-Pritchard 1934, p. 11)14
______________________________________________________________
12 О предусмотрительности Леви-Брюля в сравнении «первобытных» народов и детей см. Jahoda p. 2000, р. 220-221, 228-230.
13 Такой, по мнению Юнга, «взаимовыгодный» обмен, описан у Adams 2004, ch. 7
14 Эванс-Притчард также ссылается на профессиональных исследователей, чьи сведения подтверждают идеи Леви-Брюля: см. Evans—Pritchard 1934, pр. 15-16; см. также Evans—Pritchard 1981, р. 131.
Классическим антропологическим опровержением Леви-Брюлевской теории нашло отражение в труде американского антрополога Пола Радина «Первобытный человек как философ» (1957), впервые опубликованном в 1927 году (см. также Radin 1937, pp. 60-61, 269—274; 1953, pp. 49, 319). Подобно другим критикам-антропологам, Радин отрицает отсутствие у «первобытных» народов различий, которых, по заявлению Леви-Брюля, они напрочь лишены, а именно, причина и следствие, субъект и объект, естественное и сверхъестественное, мистическое и немистическое, индивидуальное и групповое, буквальное и символическое. Но Радин, в отличие от остальных критиков-антропологов, разделяет членов общества, будь то современного или первобытного, на «людей действия», которые вполне могут и не ощущать некоторые Леви-Брюлевские различия, и на «думающих», которые подобные различия ощущают. Леви-Брюль, наоборот, настаивает, что «обычный человек» так же как и «развитый и образованный человек», отличаются от «первобытного» человека (см. Levy-Bruhl 1975, р. 49). Радин критикует не только самого Леви-Брюля, но и тех, кто принимает его точку зрения, — Юнга ни в меньшей степени (см. Radin 1957, рp. 39,63; 1933, рp. 15-16; 1937 р. 61; 1953, р. 306). Противником Леви-Брюля выступает французский структурный антрополог Клод Леви-Стросс, который аналогично утверждает, что «первобытные» народы мыслят не иначе, чем современные (см. Levi-Strauss 1966, особенно ch. 1; 1969, рp. 1-32; 1978). Они всего лишь сосредотачиваются на наблюдаемых, качественных аспектах явлений, а не как современники, на ненаблюдаемых и количественных. Цвета и звуки, а не масса и длина, волнуют их. Будучи далекими от науки, «первобытные» народы в полном объеме постигают научные знания о мире. Просто для них эта наука не есть что-то отвлеченно-непонятное, она для них вполне конкретна. И действительно, даже если они, подобно современникам, отделяют абстрактные явления от реальных, они выражают абстракции через конкретные случаи.
Более того, их познания по существу таксономичны (Таксономия— учение о принципах и практике классификации и систематизации – прим. пер.), так что «первобытные» народы вполне способны к классификации и систематизации. Фактически, их таксономии принимают форму противоположностей, которые в качестве противоречий, по Леви-Строссу, помогают «первобытным» племенам не только осознавать противоречия, но также способствуют к их устранению. Мифы, прежде всего, демонстрируют строгий, суровый и беспощадный к логике характер первобытного мышления. Леви-Стросс считает мифы эквивалентом математических головоломок (см. Levi-Strauss, 1955).
В то время как Радин утверждает, что большинство людей, и современных, и «первобытных», равнодушно к логике, к слову сказать, Леви-Брюль настаивает, что все «первобытные» племена и только они, имеют эту особенность, Леви-Стросс же отказывается делить людей на типы, а вместо этого бескомпромиссно заявляет, что «первобытные» народы в общей массе так же логичны, как и современные люди. Следовательно, противоречие «логического и пралогического мышления», объявленное Леви-Брюлем, — ложно». «Разум дикаря так же логичен, как и наш… Вопреки мнению Леви-Брюля, его мышление происходит из понимания, а не эмоций, с помощью различений и противопоставлений, а не путем заблуждений и соучастия» (Levi-Strauss 1966, р. 268)15.
Главным защитником Леви-Брюля от несправедливых обвинений был Эванс-Притчард, даже не смотря на то, что сам винил Леви-Брюля, что тот считал «первобытное» мышление «дологическим» (см. Evans-Pritchard 1934; 1937; 1939; 1965, ch. 5; 1965, ch. 4; 1981, ch. 12). Там, где у Леви-Брюля «первобытное» мышление занимает место науки, у Эванса-Питчарда магия дополняет протонауку (собирательное название для исторических, философских дисциплин, которые существовали до разработки научного метода и стали впоследствии действительными науками – прим. пер.): параллельное существование магии и протонауки. У племени Азанде (народность, живущая на северо-востоке Республики Конго, в юго-западных районах Судана и ЦАР – прим. пер.) явные физические характеристики дерева объясняют его обычное естественное «поведение». Например, колдовство как наиболее известная иллюстрация сверхъестественной обусловленности у Эванса-Притчарда объясняет только несчастные случаи, происходящие по «вине» дерева: почему в один прекрасный день оно обрушивается на человека,
______________________________________________________________
15 В защиту Леви-Брюля против Радина и Леви-Стросса, см. Pertierra 1983, pр. 118, 121-123.
или вот другой не менее известный пример – почему из-за падающего дерева рушится амбар, под которым сидят Азанде. У Леви-Брюля же, наоборот, такие, казалось бы, обычные и естественные события, как рождение, болезнь и смерть, приписываются «магии» — понятие, которое он, в отличие от Эванса-Притчарда и других антропологов, широко использует для охвата всех сверхъестественных причин (см. Levy-Bruhl 1985, pр. 293-298).16
Леви-Брюль полагает, что «первобытные» племена должны иметь практические, житейские навыки, чтобы выжить: «первобытные» народы, придающие особое значение наиболее очевидным причинно-следственным связям, вполне способны пользоваться ими, чтобы обеспечить себя всем необходимым, едой, например, или какими-либо специальными инструментами» (Levy-Bruhl 1923, р. 443). Подобным образом,
Австралийские Аборигены, например, имея в арсенале несколько ружей и приспособлений, никогда бы не смогли научиться мастерски охотиться на животных, составляющих их обычный рацион, — кенгуру, эму, опоссумов, небольших сумчатых, птиц и рыб, — не будь они подробным образом осведомлены о местах их обитания, особенностях поведения, сезонных миграциях и вообще обо всем, что связано с их жизнью. Подобные знания зачастую могут быть вопросом жизни и смерти.
(Levy-Bruhl 1983, р. 66; см. также Levy-Bruhl 1923, р. 442; 1928, р. 19; 1952, р. 122)
И в очередной раз Леви-Брюля несправедливо осуждают за допущенный промах – помимо прочих, антрополог Бронислав Малиновски, поляк по происхождению, (1954, p. 25) и даже Эванс-Притчард (см, например, Evans-Pritchard 1981, pр. 127-128). В действительности же Леви-Брюль просто-напросто отличает псевдонаучные методы, используемые «туземцами», от какой бы то ни было научной трактовки этих методов «первобытными» людьми. «Первобытные» народы объясняют эффективность своих действий либо мистически, либо вообще никак (см. Levy-Bruhl 1985, pр. 228-229; 1923, pр. 442-444; 1928, pр. 19-20; 1935, pр. 24, 92).
Переходя от Азанде к племени Нуэр (воинственное негритянское племя, живущее в Южном Судане между р. Нил и Эфиопией – прим. пер.), Эванс-Притчард оспаривает наиболее яркое Леви-Брюлевское свидетельство существования пралогического разума: например, утверждение, что огурец – это бык, а близнецы – это птицы (см. Evans-Pritchard 1956, ch. 5). Леви-Борюль настаивает на том, что мистические представления преобладают над чувствами, поэтому «первобытные» племена каким-то образом, действительно, понимают, а не чувствуют, огурец в качестве быка. Эванс-Притчард не согласен и с этим утверждением. Туземцы Нуэр, заявляет он, разговаривают только на языке образов. Они говорят, что огурец по своим качествам похож на быка, так что сможет быть ему заменой:
Когда огурец используется в качестве жертвоприношения, жители Нуэр говорят о нем, как будто это бык. При этом они утверждают, что он гораздо больше, чем просто заменитель быка. Конечно, это не означает, что все огурцы – это быки, и, говоря о конкретном огурце в роли жертвенного быка в данном обряде, они всего лишь указывают, что огурец может рассматриваться в качестве быка в этой конкретной ситуации; и они совершают ритуал жертвоприношения самым правдоподобным образом, как если бы жертвой был настоящий бык.
(Evans-Pritchard 1956, р. 128)
Подобным образом туземцы Нуэр говорят и о близнеце как о птице, но только касательно определенной ситуации, а не в общем смысле (см. Evans-Pritchard 1956, pр. 131-132).
В своих посмертно изданных Записках (в 1949 – на франц., в 1975 – на англ.) Леви-Брюль не отказывается (как традиционно считалось) полностью от своего утверждения, что «первобытные» племена обладают определенным, только для них характерным складом ума (см., например, Needham 1972, pр. 164-166). Характеризуя «первобытное» мышление, Леви-Брюль в конце концов отказывает ему в «дологичности», но окончательно признает его мистическим (см. Levy-Bruhl 1975, в особенности pр. 37-39, 47-50, 100-101, 126-127; см. также Horton 1973, pр. 257-258; Lloyd 1990, pр. 1-2). Различие между «первобытными» народами и современниками определяется степенью мистичности мышления у каждого из них:
_____________________________________________________________
16 Хотя едва ли Тайлор делает вывод на основе данного примера, он также считает, что «первобытные» народы расценивают смерть исключительно как проявление колдовства: см. Tylor 1958, I, р. 138
Давайте исправим то, что я считал правильным в 1910 году (время написания Les Fonctions mentales dans les societes inferieures): не существует никакого первобытного разума, отличающегося от обычного по двум свойственным ему характеристикам (мистичность и пралогичность). Есть мистический разум, который наиболее выражен и чаще наблюдаем среди «первобытных народов», чем в нашем обществе, но он присутствует в сознании каждого человека.
(Levy-Bruhl 1975, pр. 100-101)
Действительно, наиболее важным в «первобытном» мышлении Леви-Брюль считал пралогический аспект, но этот аспект опирается на мистическое свойство, значимость которого для него ничуть не меньше.
Леви-Брюль, в отличие от Эванса-Притчарда (1956, ch. 5), полагает, что представители племени Бороро, называя рыбой туземцев водного племени Трумай (народ, проживающий в деревнях на берегу истока р. Шингу в Бразилии – прим. пер.), просто сравнивают их с рыбой. Однако Леви-Брюль допускает, что туземцы Трумай – рыбы в духовном смысле, а не в физическом: их сверхъестественное «рыбье» качество дополняет их физическое человеческое качество, а не противоречит ему (см. Levy-Bruhl 1975, pр. 8-10, 136-138). Таким образом, «первобытные» народы осознают, по крайней мере, не упускают различия между нефизическим и физическим (см. Levy-Bruhl 1975, pp. 5-12, 19-22, 40-42, 45-50, 125-129).
Если другие критикуют Леви-Брюля за то, что он делает «первобытные» народы пралогичными, или откровенно нелогичными, то Юнг критикует его за то, что тот делает логичными современников. Делая акцент на пралогической или нелогической природе современников, Юнг все меньше сходится во взглядах с Леви-Брюлем, нежели с итальянским социальным теоретиком Вильфредо Парето, который считает, что как раз современное поведение в своем большинстве «нелогично». Наряду с другими критикам Леви-Брюля, Юнг утверждает, что Леви-Брюль зашел слишком далеко в своей характеристике именно современников, а не «дикарей».
Спустя почти семьдесят лет после своей смерти Леви-Брюль продолжает оставаться в центре полемики. Он до сих пор привлекает к своей персоне как защитников, так и противников.17 Специалисты таких областей исследования, как детское развитие, народная медицина, когнитивная психология, так или иначе обращаются, или возвращаются, к идеям Леви-Брюля, основанным на противопоставлении «первобытного» мышления современному, на сравнении «первобытного» мышления с детским мышлением. Были предприняты попытки защитить Леви-Брюля, увязав его идеи с идеями Жана Пиаже, который считает, что мышление детей отличается от такового у взрослых, и который сам ссылается на Леви-Брюля, хотя и с оговорками, сравнивая «первобытных» людей с детьми (см. Piaget 1971, pp. 197-198).18 Претерпев и похвалу, и критику, работы Леви-Брюля распространились19 далеко за пределы антропологии, психологии и других социальных наук, вплоть до гуманитарных. Приведу только один пример из дискуссии по поводу психической деятельности, возвращаясь опять же к Леви-Брюлю.
Леви-Брюль прекрасно обходится без Юнга. А Юнгу Леви-Брюль необходим. Поскольку Юнг предполагает, что развитие индивидуума повторяется из вида в вид, и потому что он изображает человека как нечто изначальное, чисто бессознательное и лишь постепенно развивающееся в своем сознании в окружении внешнего мира, для чего ему просто необходим образ наших предков, существующих в своем зачаточном состоянии, будучи оторванными от объективного мира. Леви-Брюль наполняет содержанием этот образ. Чего нельзя сказать о Тайлоре и Фрейзере, которые полагают, что наши прародители реагируют на внешнюю действительность точно так же, как это делаем мы. Переживет ли Юнгианская история психе потерю Леви-Брюля – это предмет, достойный отдельной статьи.
____________________________________________________________
17 О том, кто частично был на стороне Леви-Брюля в противостоянии с Эвансом-Притчардом, см. Gellner 1970, pр. 34-39.
18 О влиянии Леви-Брюля на Пиаже (Piaget) см. Jahoda 2000.
19 О непрерывном влиянии Леви-Брюля, предвосхищающем новые суждения «за» и «против», читайте у Lloyd 1966, pр. 3-6; Lloyd 1990, pр. 1-5, 116-119, 141-142, 144; Needham 1972, pр. 167-171; Horton 1973, pр. 272-273; Porter 1978; Gardner 1985, особенно pр. 223-227, 257-259; Littleton 1985, pр. (неразборчиво); Pertierra 1983, pр. 114-115; Price—Williams, 1999.