Том 1: Бриллиантовые дороги гнозиса

Это плавание я начну с небольшого экскурса в юнгианскую традицию, а конкретно, с отношения юнгианства к искусству. Юнг разделял два вида искусства – психологическое искусство, которое полностью порождено сознанием, и провидческое, то есть тот вид искусства, где сам творец не до конца понимает все символы, а основная руководящая функция принадлежит бессознательному.

Гении провидческого искусства всегда так или иначе символисты. В списке провидческого искусства Юнг называл вторую часть «Фауста» Гете, Ницше «Так говорил Заратустра», романы Майринка и «Улисса» Джойса. Мы можем добавить в этот список практически всю школу символистов и их наследников – поэтов русского рока.

Символы индивидуации, «воссамления» (укоренения в Самость) в поэтической образности «Наутилуса» – тема, до сих пор не исследованная. Думаю, эта работа существенно расширит границы понимания в этой области.

Наше исследование я начну с рассмотрения творчества «Наутилуса». Уникальность плавания «Наутилуса» в том, что в его творчестве как нигде более легко проследить вполне конкретные стадии трансформации, которые были представлены в его песнях от начала и до конца. Плавание «Наутилуса» очень четко направлено от жизни к символу и от горизонтали к вертикали. Мысленно мы проделаем это символическое плавание вместе с ним, проследив его путь от самой начала и до конца. Разумеется, мы не можем рассмотреть каждую из его песен, ибо, с одной стороны, это не влезло бы ни в одну работу, а с другой, нам пришлось бы постоянно повторяться. Потому акценты будут сделаны только на той стороне творчества «Наутилуса», где символизм трансформации наиболее очевиден.

Начнем мы, как и должно быть, с начала, то есть с альбома «Переезд». Большая часть песен на этом альбоме еще достаточно проста, понятна и направлена вовне. Доминируют два мотива – смерти (это первая смерть, то есть разрушение внешней, социальной персоны) и битвы с тенью, которая выражается, с одной стороны, в обличении пороков окружающего, а с другой, в таком символическом образе, как «битва с магнатом». Для наших целей наиболее интересна песня «Летучий фрегат», где мистерия явит себя впервые:

Смотри – огромное море.

Ты видишь точку вдали.

Смотри – бездонное небо.

К нему прикован твой взгляд.

Смотри – приблизилась точка,

Ты видишь этот корабль,

А там бескрайнее небо,

Что видишь ты в высоте.

Мираж – он тоже вдали.

Само название «Наутилус» - это название мифической подводной лодки, поэтому образ корабля, который больше не повторяется в творчестве этой группы (разве что песня «Титаник», но это совсем иное смысловое пространство), в этой песне является особенно значимым.

Корабль здесь уподобляется точке, и я прошу вспомнить то, что было сказано о символизме точки в работе «Между Юнгом и Кроули». Но поскольку в данном случае образ достаточно конкретен, мы не будем брать его на веру, а возьмем как один из мотивов.

Какие смыслы связаны с образом корабля? В греческой мифологии корабль – это символ дальнего странствия, арго, который несет аргонавтов к золотому руну, или корабль Одиссея, возвращающийся на родину. Однако в более поздних мифах образ корабля начинает обретать зловещую окраску – самым известным из зловещих кораблей является «Летучий голландец» средневековых преданий и … скандинавской мифологии. Корабль символизирует не только путешествие как таковое, но и является вестником, проводником, тем, кто приносить новости.

В гностических аллюзиях корабль символизирует человеческую душу, мечущуюся на волнах жизни. То же самое плавание по морю в поисках золотого руна христианские апологеты интерпретировали как стремление души к небесной отчизне.

Известно, что величайший оккультист двадцатого века Алистер Кроули написал стихотворение «Корабль», но поскольку это стихотворение еще не переведено, мы ничего не можем о нем сказать. Карл Юнг понимал корабль прежде всего как символ эго-сознания, отправившегося в путешествие по волнам бессознательного в поисках целостности.

Смотри – безбрежное море

Несет по морю корабль,

Смотри – в безоблачном небе

Плывет летучий фрегат.

Я хотел бы выделить этот момент особенно, ведь именно с этих сток творчество «Наутилуса» из горизонтали переходит в вертикаль. Вместо одного корабля два – корабль моря и корабль неба, которые как бы отражаются друг в друге. Можно предположить, что если образ морского корабля символизирует эго и мир сознания, которое плывет по волнам бессознательного, то небесный фрегат – это Самость, тайное я, которое «есть я помимо всего, что есть я» (цитата из Кроули). «Человек и бог – близнецы-братья», - говорит древняя каббалистическая мудрость, но, с другой стороны, эго – это лишь отражение Самости, её отблеск. Образ Самости будет разворачиваться по мере творчества «Наутилуса» и с каждым альбомом её проявления будут все более близкими и значимыми.

Море и небо, подсознание и сверхсознание – две бездны, отражающие друг друга, а человек – между ними. Здесь с самого начала творчества «Наутилуса» в символах проигрывается поистине космогоническая драма двух бездн, на которых распят человек. И именно эта драма будет проигрываться на протяжении всей истории его творчества в разных гранях и символах. Это и есть основа: море и небо, горизонталь и вертикаль, тьма и свет, жизнь и смерть. Противоположности, объединяемые искусством великого делания. Противоположности, объединяемые в чем-то третьем. Но пока до объединения очень далеко.

Небесный корабль – Самость, земной – эго. Конечное и бесконечное, бог и человек – еще одна грань мистерии противоположностей. Эго есть лишь отражение Самости. Идея плавания по небу есть парадокс, а именно парадоксы, согласно всем истинным традициям, свойственны образу самости или высшей целостности.

В гностическом гимне есть образ корабля света, который переносит души через пропасть в вечную плерому вне времени и пространства:

О душа, обрати свой взор в высоту и созерцай свои оковы... смотри, твой Отец зовет тебя.

Теперь сядь на Корабль Света, и получи венок славы, и возвратись в свое царство, и возрадуйся со всеми Эонами (Ганс Йонес «Гностицизм»).

Как уже было сказано, земля и небо – это две отражающиеся друг в друге бездны. Мотив двух бездн прослеживается в поэзии Мережковского:

Одна другую отражает

Как зеркало, а человек

Их соединяет, разделяет

Своею волею навек.

Ты сам свой бог, ты сам свой ближний,

О, будь же собственным творцом.

Будь бездной верхней, бездной нижней,

Своим началом и концом.

А Мефистофель у Гете говорит следующие слова: «Поднимись или рухни в пропасть. Это одно и тоже». Наконец, у Кроули мотив двух бездн встречается в одной из святых книг, и эти слова открывают нам архетип двух бездн совершенно с неожиданной стороны: «Я открываю вам великую тайну: вы стоите между двух бездн: бездной высоты и пропастью глубины. И там и там вас ожидает спутник, и этот спутник - вы сами». Небо и море, высота и глубина, а между ними – человек, корабль – мистерия высоты и глубины внутри нас – вот высочайшая тайна.

Смотри – открытое море,

Исчез проклятый корабль.

А там, в предутреннем небе,

Проплыл свинцовый ковчег.

Стой, стой, обессилевший ветер.

А о чем этот заключительный отрывок и какие параллели мы можем найти? Каждый начинающий исследователь оккультной философии знает, что свинец – метал Сатурна. Это самый тяжелый металл, символизирующий в алхимии смерть, скорбь, депрессию и тоску, а также начало великого делания, ибо именно из свинца создается философский камень. Стадия свинца в алхимии называется нигредо или почернение, которая обычно происходит либо в самом начале великого делания, либо как результат встречи двух противоположных элементов в соединении и поглотивших друг друга.

На нигредо указывает и то, что ковчег по форме напоминает гроб. Здесь еще один интересный парадокс: ковчег как утроба жизни и гроб как утроба смерти имеют одну форму и являются двумя сторонами одной монеты. Внешне рисунок ковчега и рисунок гроба невозможно отличить. Более того: в каббале свинцу соответствует сфира бина, которая является госпожой жизни и смерти. Она является матерью всего и убийцей всего, она же великое море, мать всего сущего.

Озирис обманом был помещен в свинцовый гроб, где и был убит своим братом Сэтом. Эта мифологема символизируется заходом солнца во тьму ночи. Нигредо, тьма, ночь представляют один символический полюс и одновременно начало индивидуации. Мария Луиза Фон Франц, исследуя алхимию, обратилась к этому мифу, чтобы проиллюстрировать состояние нигредо. «Поэтому можно сказать, что человек представляет собой гробницу и вместилище гробницы, удушенного и душителя, гроб и мертвого бога в нем». (Мария Луиза Фон Франц «Алхимия»). В одном из стихотворений Максимильяна Волошина есть строки, которые почти цитируют Марию Луизу Фон Франц: «Я только гроб, в котором тело бога погребено».

Нигредо еще называют темной ночью души, а поговорка «черна ночь перед рассветом» является выражением тезиса о том, что пик страданий в свинцовом нигредо происходит в так называемый «час волка» за несколько минут до начала рассвета. Вот почему в стихотворении «Наутилуса» свинцовый ковчег, символизирующий нигредо и смерть бога (вместо небесного корабля солнца – свинцовый ковчег!), плывет в «предутреннем небе», за несколько минут до воскресения.

Поводя итог анализу, можно сказать, что здесь идет речь о первой встрече с Самостью и одновременно о начале пути.

Следующая песня на этом альбоме, на которую следует обратить внимание, - «Пессимистия». Текст этой песни, на первый взгляд не очень сложный, содержит, по сути, прямые инструкции к постижению сакральной вселенной.

Стань слепой, и ты увидишь

Пред собой в глубокой нише лик святой.

Ты глухой, но ты услышишь непокой, которым дышим мы с тобой.

Пусть немой споет молитву, мы подхватим тихо-тихо, пусть.

Пусть убогий снимет шляпу, наберет в неё святой воды.

Унеси с собой прощение, очищенье от земных грехов.

Унеси с собой смятенье, если ты проникся красотой.

Пусть немой споет молитву, мы покинем тихо-тихо сон,

Ты уйдешь, но ты вернешься, приступив невидимый порог.

Зрячий слепой или слышащий немой – откуда родом эти образы, которые позднее вернутся на новом уровне в песне «Бесы»: «Без глаз – в которых соблазны, без слов – в которых беда. Темнота – моя больная сестра. Молчанье мое – заклинанье мое».

Речь идет об особого рода самоуглублении, получение которого мгновенно обесценивает всю информацию внешнего мира. Не смотреть, чтобы увидеть внутренним взором. Это символическое самоослепление и самооглушение в данном контексте представляет метафору взгляда в глубину себя, в бездну, сокрытую в душе адепта или, говоря языком Юнга, интровертирование сознания и изъятие проекций из «десяти тысяч вещей внешнего мира». Гностик, получивший гнозиз, становился слеп и глух к внешнему миру, почитая его порождением Иалдабаофа, а алхимик уединялся в лаборатории, не видя ничего, кроме своей цели. В «Алхимическом романсе» Лоры Бочаровой эта тема передана с удивительной глубиной:

Разум мой и горн полыхали вместе,

Я отдал им слух и оглох для лести,

Я забыл язык и остался нем,

Обладая всем, должно стать ничем.

Следующая цитата взята из финального труда Юнга «Мистерия объединения» и тоже расширяет понимание этого образа: «Ухо, глаз и рот – вотри драгоценные вещи. Их следует закрыть. Истинный человек, живущий в бездне, плавает в центре круглого сосуда. Разум передается в царство небытия, чтобы он обрел там вечное состояние безмыслия». Этот символизм очень важен для понимания основной символики песни.

Главный и наиболее тайный смысл сосредоточен в последних двух строках этой песни. Это не просто произведение искусства – это инструкция к следованию. Пусть немой споет молитву, мы покинем тихо-тихо сон. Ты уйдешь, но ты вернешься, приступив невидимый порог. Стоит лишь немного задуматься, чтобы смысл стал ясен и прозрачен, как горная вода.

Дело в том, что в гностицизме состояние обычного сознания человека, погруженного в мир, уподобляется сну. Вот что пишет Ганс Йонес, выдающийся исследователь гностицизма, по этому поводу: «Наиболее постоянно и широко используемым является, вероятно, образ «сна». Душа спит в Материи. Адам, «глава» расы и в то же время символ человечества, пребывает в глубоком сне совершенно иного рода, нежели библейский Адам: люди вообще «спят» в этом мире. Метафора выражает общую заброшенность мира. Определенные фигуры речи лежат в основе этого духовного и нравственного аспекта. Люди не просто спят, но «любят» спать» («Почему ты любишь спать и спотыкаешься на этой ошибке?») Гностический миф о жемчужине повествует об одном принце, который поехал в чужую страну, чтобы вернуть отцу-королю жемчужину, и был одурманен жителями этой страны сном и наваждением. Впрочем, гностицизм не одинок в этом утверждении. Покинуть сон, пробудиться в буддизме означает обрести состояние Будды. Просветление и пробуждение в буддисткой традиции являются синонимами.

В творчестве «Наутилуса» тема сна гораздо позднее будет обыграна в песнях «Умершие во сне» и «Труби, Гавриил».

Последняя строка говорит об обретении гнозиса и возвращении обратно в мир, чтобы этот гнозис нести. Строка может показаться простой, но, как это часто бывает у «Наутилуса», простота оказывается обманчива. Дело в том, что слово «преступив» имеет двойной смысл – переступить или нарушить нечто, предположительно, закон. Преступление порога – это своего рода пересечение границы, минуя таможни, нарушение правил, установленных демиургом материального мира. Это – запретный гнозис яблока змея, а змей, как известно, в гностицизме символизировал носителя высшего знания об ином. В этих нескольких поэтических строках передана высшая правда гностицизма – истинное постижение высшего возможно только через нарушение некоего внутреннего священного запрета, который охраняет этот невидимый обычному зрению порог. Порог может иметь и своего стража (это достаточно распространенная тема в мифологии).

Разворачивая это предположение, мы неожиданно обнаруживаем грандиозное подтверждение нашей правоты – прием подразумеваемой рифмы. Обратите внимание, что последние две строки характерны нестрогой рифмой – сон-порог. Как подсказывает мой опыт, часто это означает наличие скрытой или подразумеваемой рифмы, которая подчеркивается через диссонанс нестрогой рифмы. Чтобы объяснить, о чем идет речь, я приведу один наглядный пример из поэзии Бориса Гребенщикова: «Ты живешь здесь, твоя листва на ветру; Я только гость, я ценен тем, что уйду». И по смыслу и по рифме больше подходит слово «умру», однако автор заменяет точную рифму приблизительной, чтобы особым образом обратить на это внимание.

Глупо предполагать, что Б.Г. или Кормильцев, используя скрытую рифму, что-то скрывают. Напротив: диссонанс неполной рифмы обращает особое внимание на это место, давая возможность не только сознанию, но и подсознанию «зацепиться» за скрытым образом присутствующее слово.

Какое скрытое слово есть в последних двух строках этой песни? Сон естественным образом рифмуется со словом «закон», и я утверждаю, что именно на «преступление закона», причем закона не материального, не из уголовного кодекса, но «невидимого», установленного, указывает эта песня. Эти предположения были бы лишь пустой спекуляцией, если бы не один маленький лингвистический факт: на русском языке глагол «преступить» более естественно связывается со словом «закон», чем «порог». Попробуйте в восприятии поиграть с этими двумя словосочетаниями, и вы увидите, что я совершенно прав: порог можно перейти, перешагнуть или на него подняться, но «преступить» - это слово больше соответствует скрытой рифме «закон».

Со всякого древа ешьте, но не с древа познания. В гностицизме библейское грехопадение было подвигом, грехоподъемом, мятежом против слепого демиурга и познанием своей богоподобности. Невидимый закон приковывает человека к этому миру и общепринятым системам ценностей, миру сна, иллюзии и майи. Разрыв с этим миром, выход – это всегда преступление с точки зрения самого мира. Оккультизм всегда мятежен и еретичен, это подвиг нарушения, шаг за грань, преодоление власти управителей архонтов.

Следующий альбом – «Невидимка». Ключ к названию альбома и основная песня – «Превращение»:

Я прекращаю биение сердца,

Отныне мне это ни к чему.

Ведь я собрался жить вечно,

Хотя это непостижимо уму.

Еще следует отрезать уши,

Глаза, руки, убрать живот.

Тогда мне нечем будет слушать,

Видеть, трогать, набивать рот.

А если я ухитрюсь избавиться,

От неуемной моей головы,

Тогда я точно доживу до старости,

Пусть думают, что меня нет. Увы.

На самом деле я буду на месте,

Просто избавлюсь от ненужных вещей.

Слишком многие выгоды

Из лабиринта тяжелых идей,

Я прекращаю иметь облик

До тех пор, пока не понадобятся

Руки, глаза, голова и сердце,

Чтобы уметь воплощать мысли,

Тогда я вернусь к живой материи,

Я обрету человеческий облик.

Самой яркой и точной параллелью к этой песне будет описание тибетского ритуала Чед. Чтобы достигнуть высшей реализации и преодолеть власть материи, йогин идет на кладбище и призывает всех призраков, демонов и чудовищ, чтобы они пожрали его тело. Он должен четко представить, как он отдает в пищу демонам свое тело по частям, превращаясь в чистое сознание. Этот ритуал является одним из самых опасных ритуалов тибетской магии и одна ошибка может стоить жизни или психического здоровья неосторожному практику. Осознав себя как чистое сознание йогин собирает себя заново, представляя, как демоны, отведавшие его плоти, были пресуществлены из неблагородного в благородное. Он обретает новую плоть и возвращается в мир полностью реализованным существом. Согласно представлениям тибетцев, практик, прошедший Чед, обретает алмазное тело или бессмертие. Значительно позднее этот ритуал описывается в творчестве Бориса Гребенщикова, однако здесь речь идет скорее об интуитивном «считывании» информации.

Без этого пояснения смысл текста может казаться абсурдным и непонятным. Впрочем, подобные ритуалы, в которых неофит символически переживает опыт расчленения, известны еще с первобытных времен. Расчленение, распад и последующее восстановление «в новом теле» - известный элемент инициации шаманов. Символ расчленения практически всегда связан с первыми этапами инициации, достаточно вспомнить уже упомянутый миф о смерти и возрождении Озириса.

В евангелии от Фомы (гностический апокриф, к которому мы еще не раз вернемся) есть строки, удивительно созвучные процитированному тексту: «…И когда вы сделаете глаза вместо глаза, и руку вместо руки, и ногу вместо ноги, образ вместо образа, тогда вы войдете в царствие».

В алхимии стадия нигредо сопряжена с мотивом расчленения бессознательной целостности, разделением на элементы, как убиенный в свинцовом ковчеге (!) Озирис был расчленен и разбросан по всем краям земли, чтобы потом быть заново собранным Исидой. В «Мистерии объединения» Юнг пишет, что «распад, расчленение – предварительное условие искупления».

Альбом «Разлука» мог бы быть пропущен, поскольку практически все песни направлены на внешнюю реальность жизни. После мистериального «Летучего фрегата» и «Пессимистии» слушать о девочке, влюбленной в Ален Делона, или о провинциальных нравах «рвать ткань» несколько обидно. Но чтобы совершить прыжок, вначале следует отойти назад. Это подтверждается тем, что после слишком экстравертной «Разлуки» последовала первая вершина творчества «Наутилуса» – альбом «Чужая земля», о котором мы будем говорить достаточно подробно и детально, ибо это высший пик творчества «Наутилуса».

Однако на одну песню из альбома «Разлука» все же стоит обратить внимание. Какую и почему? Перед тем, как назвать эту песню и приступить к ее анализу, я хотел бы напомнить разницу между аллегорией и символом. Аллегория – это иносказание чего-либо конкретно существующего или предполагаемого, но всегда четко определенного. Символ, напротив, максимально абстрактен, многозначителен и имеет множество значений, граней и смыслов. Кроме того, символ вызывает более глубокие переживания, поскольку задействует более глубокий пласт психики, чем аллегория, однако если научить понимать аллегорию можно практически каждого, то величие символа доступно только для избранных людей духа.

К примеру, в песне «Шар цвета хаки» используются антивоенные аллегории. Пытаться их интерпретировать в каком-либо другом ключе означает пренебречь бритвой Оккама. Однако какой аллегорией можно объяснить песню «Праздник общей беды»? Антикоммунистической? Но тогда при чем здесь «дамы пылающих гнезд» или «особы безупречных кровей»? Попытка раскрыть символ как аллегорию сталкивается с противоречиями, символ упорно вырывается из прокрустого ложа интерпретации, и только обращение к мифологии отчасти приближает нас к его пониманию.

Искрометные особы безупречных кровей,

выходите на бульвары, выползайте скорей,

выносите свои крепкие худые зады,

будем пьянствовать, сегодня праздник общей беды.

Уважаемые дамы из сияющих гнезд,

вас погасят сегодня кавалеры белых звезд,

сегодня, как всегда, станет снова спокойно,

ведь общая беда – это жуткое пойло,

и чьи-то некрасивые жаркие глаза

зальет по краям прохладная вода,

и желто-красный бант у тебя в рукаве

станет голубым, как лунный свет на траве.

Праздник общей беды – это просто когда

наступает действительно большая беда,

и все, что в тебе, все это к общей беде,

и это всех нас достойно вполне.

Гемоглобин и лейкоциты искрометных кровей

безупречно будут смешаны с твоей и моей,

все растворится в чреве общей беды,

гуляй, ведь не ясно, где я, а где ты.

Сегодня единственный в жизни день,

когда мы всем скопом несем свою лень,

это первая степень свободы пока,

но нужно брать быка за рога,

будет еще танец огня,

на это нам вряд ли достаточно дня,

и дамы погасших пылающих гнезд

спалят кавалеров с тупых белых звезд.

Самое интересное, что эта песня может быть до конца понята только в контексте оккультного символизма алхимии и Телемы, даже если на момент её написания автор «не имел ввиду ничего подобного». Дело в том, что одной из наиболее любимых тем алхимии является тема «брака элементов» (чаще всего именно огня и воды), в результате чего эти элементы погибают, отдав жизнь чему-то третьему.

«Праздник общей беды» имеет в своей основе тот же архетип, что и «Летучий фрегат», однако на принципиально ином уровне: – бракосочетание двух бездн. Мужское и женское, земное и небесное, огненное и водное, земное и воздушное, темное и светлое смешивалось в первозданном хаосе, прима-материи, в которой смешаны все элементы. Символы огня и воды повторяются дважды, причем несут в себе элемент взаимопроникновения – женское начало соотносится с огнем, а мужское – с водой.

Но если в «Летучем фрегате» противоположности представлены безличными стихиями, то здесь, уже на более высоком уровне индивидуации, эти стихии персонифицируются человеческими фигурами, что означает, что мистерия стала ближе к сознанию. В более поздних альбомах «Наутилуса» мы увидим, как сознание будет отождествлено с одной из сторон мистического брака, и к каким результатам это приведет.

Желто-красный бант у тебя в рукаве

Станет голубым, как лунный свет на траве.

Желтый цвет – это цвет солнца, отцовской власти и сознания. Красный – огонь, красная сера, символизирующая жгучее, мужское начало. Голубой – цвет стихии воды и небесной лазури – символизирует женское начало в материнском или эротическом аспекте, в зависимости от контекста. В этих строках дается символический ключ к песне – алхимический брак приводит к полному хаосу и смерти. Это догадка о существовании связи с символикой противоположностей подтверждается указанием на лунный свет, ибо луна – это древнейший символ женского начала, один из центральных символов алхимии. Смысл мистерии общей беды – сделать женское мужским, мужское женским с тем, чтобы не осталось женского и мужского.

В гностическом евангелии от Фомы, о котором уже шла речь, об объединении противоположностей сказано весьма конкретно: «Когда вы сделаете двоих одним и когда вы сделаете внешнюю сторону как внутреннюю и верхнюю сторону как нижнюю, и когда вы сделаете мужчину и женщину одним, чтобы мужчина не был мужчиной, а женщина не была женщиной». Объединение противоположностей заканчивается обоюдным уничтожением. Это особенно понятно в контексте алхимической и магической традиции. Говоря о значении любви в магии, Кроули пишет, что Наилучшим образом Любовь можно определить, как вспышку Ненависти, воспламененной до точки безумия, когда ей требуется убежище в Саморазрушении. Взгляд Любви прояснен похотью смертельной ярости, она анатомирует жертву с энергичной ревностью, подыскивая, куда ударить лучше, метит смертельно в сердце; она становится слепа, лишь когда ее бешенство полностью, всецело берет над нею верх и швыряет ее в красное чрево печи самопожертвования. (Алистер Кроули «Любовь»)

Брак воды и огня приводит к взаимному уничтожением обоих, а дитя этого брака – пар или, говоря языком магии, элемент воздуха. Это взаимоуничтожение подчеркнуто в указанной песне дважды: вначале гибнет женский огонь - «уважаемые дамы из сияющих гнезд, вас погасят сегодня кавалеры белых звезд», а затем вода – «и дамы погасших пылающих гнезд спалят кавалеров с тупых белых звезд». Огонь традиционно соотносится с мужским, а вода – с женским. Однако это только внешние соответствия, тогда как на глубинном уровне нет иной воды, кроме горящей, и нет иного огня, кроме жидкого.

Следующий отрывок из алхимического трактата, процитированный Юнгом в «Мистерии объединения», проиллюстрирует этот тезис: «Так же и влага луны, получая свет солнца, убивает солнце, и при рождении ребенка философов она тоже умирает, и умирая, оба родителя отдают свои души сыну и умирают, и исчезают. И родители есть пища сына». Таким образом, речь идет о центре первичного нигредо, где в хаосе противоположности умирают друг в друге, чтобы дать жизнь принципиально новому началу, символизируемому сыном или камнем философов. Это полностью совпадает с герметической философией, и более того, в дальнейшем образ камня будет представлен весьма конкретно.

Для человека, находящегося в плену рационально-сентиментальных выхолощенных мыслительных форм христианской ментальности, эта образность любви и смерти может показаться неясной и даже шокирующей. Но душа гностика – человека духа, чувствует умом и думает сердцем. Гностик мыслит не концепциями, а символами, и не склонен задумываться над приемлемостью тех образов, которые встречаются на пути к центру. Наследницей гностицизма стала средневековая алхимия, в которой тема соединения противоположностей представлена наиболее полно. Также эссе Кроули «Любовь» и «Психология переноса» Юнга раскрывают эту динамику весьма подробно.

Любовные истории а ля «Ромео и Джульетта», заканчивающиеся гибелью обоих, - лишь бледная и жалкая тень изначальной алхимической мистерии бракосочетания огня и воды. Способность передать мистериальные аспекты любви и смерти выдает подлинный гностический гений. Чем безличнее образ соединяющих элементов, тем больше сознание очищено от проекций личного опыта и воспринимает архетип в его полноте и силе. В алхимии тема объединения противоположностей предстает в самых разных символических гранях, но объединение огня и воды является одним из самых распространенных образов.

До «Чужой земли» в творчестве «Наутилуса» не было надындивидуальных персонифицированных фигур, представляющих Самость (фрегат небес – исключение, подтверждающее правило), но с 1987 года взаимодействие индивидуального я и я трансцендентного стало основной темой его творчества.

Само название альбома «Чужая земля» уже не намекает, а напрямую утверждает о принадлежности к гностическому мироощущению «чужого» и «чуждого», которое свойственно и оккультному мировоззрению. В этом альбоме как нигде «Наутилус» объявляет о своей принадлежности к гностическому видению, и не осознавать этого есть откровенная слепота!

Когда я проснусь, снова буду один

Под серым небом провинций,

Уже зажгутся огни, словно лужи глаза,

Словно камни в воде, все погасшие звезды – лежат.

Лежат на тинистом дне.

Если бы подобный текст был написан семнадцать веков назад, он без сомнения был бы чем-то вроде гностического евангелия! Ибо в нескольких словах Кормильцев переедает главную идею гностиков – принудительное воплощение в материю искр божественного света. Погасшие звезды – это все тот же принц, который забыл о своем высшем предназначении и уснул в объятиях материи. Человек воплощенный аллегорически уподобляется упавшей звезде, начиная от мистерий пифагорейцев и заканчивая алхимией.

Ниже я привожу отрывок из современного откровения Алистера Кроули «Звезда видна», где используется тот же образный ряд:

Ноги твои в болоте, голова во тьме; о человече, сколь мучительны твои страдания! Запуганный сомнениями, утомленный болезнями, ты лишен мужества и воли к сражению - в твоем сердце нет надежды, в твоей работе нет смысла, ты не видишь ни единой звезды! (Алистер Кроули «Звезда видна»).

Мы сталкиваемся с еще одной гранью нигредо и его символом – болотом, в которое принудительно погружены сверкающие искры божественного света. До того, как не произойдет осознание «чуждости» и не будет услышан зов чужого бога, душа находится в плену иллюзии. Болото является прекрасной метафорой этого состояния. Следующие цитаты дают ключ к пониманию символа: «Как зерно огня, заключенное в теле, так и царский сын находится в темных глубинах моря, словно мертвый и, тем не менее, живой, и взывает из бездны. Кто бы не освободил меня из вод и вывел на сухую землю, тому дам я вечные блага». И «Ибо он был лучом света, идущего свыше от того совершенного света, побежденного во тьме и ужасной грязной воде, и он был сверкающим духом, унесенным прочь водой». (Юнг «Психология и алхимия»).

Гностическая идея о душе, подобной упавшей звезде, пененной грязными водами материи, заново возрождается в этой песне. Ганс Йонас пишет о результате творения в гностических теологиях: После этих событий пришла Пистис и открыла себя над Материей Хаоса, которая была брошена (там) подобно выкидышу... безграничная тьма и бездонные воды.

Само название песни «Чужая земля» уже отсылает нас именно к гностическому мировоззрению: Чуждое» является тем, что происходит откуда-то из другого мира и не принадлежит этому. Для тех, кто действительно принадлежит этому миру, оно представляется странным, незнакомым и непостижимым; но их мир в своей части является также непостижимым и для чуждого, которое приходит для того, чтобы обитать здесь как в чужой земле, где оно далеко от дома. Потому оно испытывает участь чужеземца, который одинок, незащищен и не может разобраться в ситуации, полной опасностей.Мука и тоска по родине — часть жребия чужеземца. Чужеземец, который не знает дорог чужой земли, странствует как потерянный; если же он их узнает, он забывает, что он чужеземец, и теряет в ином смысле, поддавшись соблазнам чужого мира и отдалившись от своих истоков. Потом он становится «сыном дома». Это также является частью судьбы чужака. При его отдалении от самого себя страдание проходит, но самый этот факт является кульминацией трагедии чужеземца.Воспоминание о своей отчужденности, признание своего места изгнания является первым шагом назад; пробуждение тоски по дому — началом возвращения. Все это принадлежит «страдающей» стороне отчужденности. Тем не менее, по отношению к истокам она в то же самое время является точкой отсчета опыта, источником силы и тайной жизни, неизвестной окружению и в крайнем случае недоступной для нее, как она непостижима для созданий этого мира. (Ганс Йонес «Гностицизм»)

Упавшая звезда уподоблена камню, что имеет алхимическое значение. Камень, о котором идет речь, - это философский камень алхимиков, камень, отброшенный строителями, но ставший во главу угла, сокровенная самость и одновременно эго. Пока это сопоставление может показаться натянутым, ибо доказательства правильности символического понимания камня мы окончательно найдем в другой песне в этом же альбоме.

Плотнее плюшевых штор,

Страшней чугунных оград,

Я вижу только себя,

Везде встречаю свой взгляд.

Прощай, чужая земля,Но нам здесь больше нельзя,

Мы стали легче тумана,

Мы стали чище дождя.

Мы вновь вернемся сюда,

Но кто нам скажет, когда?

Прощай, чужая земля! Прощай!

Когда я перестал смотреть и начал видеть, меня словно поразила молния. Ибо я соприкоснулся с высочайшей оккультной тайной. Принцип разделения – иллюзия, говорят нам все тайные учения. Все представители глубоких традиций едины в том, что все окружающее нас – это продолжение нас самих.

До этого момента непроходимая завеса иллюзии отделяет нас от этого понимания. Люди, дома, деревья, камни, свои и чужие, друзья и враги – все постигается не непосредственно, а через толщу своих проекций. Живой, бьющий ключом мир, единый с нашим истинным я, сокрыт от нас собственными проекциями, оценками, опытом. Это «плотнее плюшевых штор и страшнее чугунных оград» - главная иллюзия разделенности. По сути, мы не знаем ничего, и метод познания, которому мы обучены с детства, лишь упражнение в невежестве. Вот он, парадокс алхимиков и гностиков, не раз повторяемый в творчестве «Наутилуса»: чтобы познать – надо отвергнуть знания, чтобы увидеть – ослепнуть, чтобы услышать – оглохнуть.

Все вокруг принадлежит сакральной вселенной, но чтобы увидеть в проходящей кошке богиню Бастед, надо забыть, что это лишь домашнее животное, а затем надо забыть и Бастед, слившись с образом её в горне своей души. Чтобы познать солнце, надо забыть, что это небесное тело и какая температура в его центре. Нужно только вспомнить и пережить заново величественные мифы о Ра, Горе, Озирисе, Гелиосе, Мардуке, Гиперионе. А познав эти мифы, узрев их как мистерию, осуществленную в материи, следует их забыть, поняв, что само наше сознание и есть солнце, рождающееся из моря жизни и уходящее в море смерти. Вы читаете книгу – вы и есть книга, вы гладите кошку – вы и есть кошка, вы смотрите на солнце – вы и есть солнце! Более всего, это похоже на безумие, но между тем это единственная реальность, слишком невероятная, чтобы быть ложью!

Строку «я вижу только себя, везде встречаю свой взгляд» можно рассматривать в двух ключах – в высшем, когда все, что вы видите, это и есть вы, и в низшем, когда все, что вы видите, отделено завесой «плотнее плюшевых штор». В Святой Книге Закона сказано: «Ибо боль разделения – ничто, а радость растворения – все». В изумрудной скрижали Гермеса есть слова, говорящие о том же – «что вверху, то и внизу, что внутри, то и снаружи». Как же велика тайна этих таких простых на первый взгляд откровений! Воин идет вверх и вовне, силясь изменить себя, изменяя реальность, но тень настигает его в снах и проекциях, от которых у него нет сил освободиться. Мистик идет вниз и вовнутрь – силясь изменить мир, изменяет себя, но мир, изгнанный из дверей, входит в окно обманным криком петуха, заставляя отдать свою душу вию мирской суеты. Только маг, принявший закон Телемы, обладает силой идти в обоих направлениях сразу, связывая две бездны воедино. «Мои адепты стоят прямо – их голова выше небес, их ноги выше земли»

Во всех оккультных традициях есть представление о завесе иллюзии, отделяющей иллюзорное от реального. Это и завеса парокет гностиков, отделяющая плерому от мира Иалдабаофа, это и пелена майи в индуистком мистицизме, это и оболочки клипы, препятствующие к единению с высшим в каббале. Все это одна и та же завеса, отделяющая сознание от бессознательного, эго от самости, человека от бога. Бог – это не нечто внешнее, но сокрытый центр психической жизни, источник бытия, точка в нуле.

Чтобы сорвать завесу и не сойти с ума, нужно быть к этому готовым. Открывший завесу до времени обречен на безумие и распад.

Возможно, мы уже спускались с небес

Или рождались не раз,

Какая горькая память о том,

О том, что будет потом.

Но шины шепчут в ночи

Утешительный бред.

Я слышу крик в темноте,

Возможно, это сигнал.

Здесь все сказано прямо и недвусмысленно. Интерпретации не нужны, достаточно просто внимательно послушать текст. Если до этого осмысление творчества «Наутилуса» в оккультном ключе могло показаться натянутым, то, начиная с «Чужой земли», оккультный символизм оказывается очевиден. О кармической памяти сказано много. Прошлое, настоящее и будущее существуют только до того, пока не разорвана пелена завесы. В вечности настоящее и будущее, алеф и тау едины. В реальности по ту сторону происходит сжатие времени, и зародыш, дитя, мужчина, старик и мертвец существуют одновременно, как в финале «Космической одиссеи» Кубрика.

Песня «Чужая земля» является сердцем альбома, не случайно название было вынесено в заголовок. И эту песню идеально дополняет финальная пеня альбома «Летучая мышь»:

Светла, как печаль, безмятежна, как сон,

Ты влетаешь, как птица, садишься на пальцы,

И я снова спасен.

Беззаботная лень, безымянная тень,

Ты накроешь мой дом туманным крылом,

И закончится день,

Но в безлунную ночь, как бездомная дочь,

Не выдержав счастья, по зову ненастья,

Ты уносишься прочь,

Оставляя мне пыль, оставляя мне прах,

Унося мою душу мерцающим камнем

В бессильных когтях -

Ведьма или ангел, птица или зверь,

Вернись, я оставлю открытым окно

И незапертой дверь.

Смерть или спасенье, свет ты или тьма,

Если не вернешься, я впервые узнаю,

Как сходят с ума.

Мое отраженье – лицо мертвеца –

Плывет без движенья в глубинах зеркал

В ожиданьи конца.

Но если ты принесешь назад талисман,

Иней на стеклах без дыма сгорит

И разгонит туман,

Но если ты опоздаешь хотя бы на миг,

Они треснут, как лед, и на пол упадет

Снежно-белый старик,

И камень в когтях станет серым свинцом,

И ты рухнешь, бессильно разбив свои крылья

Рядом с мертвым лицом.

Опять гнозис, опять алхимия, опять тайна пресуществления. Но принципиально новый момент – здесь в этой песне впервые появляется Анима героя, его женская ипостась, представленная всеми возможными парадоксами. Власть иллюзии на этот раз выражена в образах «глубин зеркал». Глубины зеркал, в которых «плывет» отражение, - это мир морока и иллюзии. Смерть неизбежна для отражения, для эго, потерявшего связь со своим домом для чужого. Спасение только в Аниме, которая приносит назад талисман, то есть заново рожденную душу адепта, его Самость, истинное я.

Если «словно камни в воде» могут пониматься, как случайное попадание, то здесь этот образ повторен с прямыми уточнениями смысла. В тексте сказано напрямую, что именно душа, потенциальная индивидуальность, является «сверкающим камнем», который должен быть унесен летучей мышью в ночь, чтобы потом быть возрожденным.

Анима появляется тогда, когда закончилось нигредо, и работа выходит на новый уровень. Это новый виток развития, когда от безличных образов моря и неба или более приближенных к сознанию огня и воды бессознательное начинает выступать в персонифицированной форме. Если вначале для адепта бессознательное – это бесконечно превосходящая его мать, то потом в ходе роста сознания оно становится сестрой, с которой выполняется мистерия алхимического брака. Здесь-то и начинается личное взаимодействие, ибо в «Фрегате» и «Празднике общей беды» действие не затрагивало личное я и как бы наблюдалось со стороны.

Функция Анимы в великом делании – это ЗАНОВО РОДИТЬ АДЕПТА, очистив его водами жизни. Если мир уподобляется болоту, горькому и глубокому морю и грязной воде, то энергии Анимы – это живая вода очищения и рождения. Вот почему в песне так силен эмоциональный заряд, ибо в миг взаимодействия с внутренней Анимой речь идет о жизни или смерти. Позднее мы гораздо более подробно рассмотрим символизм Анимы и её парадоксальные свойства.

Анима одновременно является личной Анимой алхимика и «душой мира», обладающей всеми мыслимыми парадоксами. В алхимических гравюрах алхимик изображался со своей наперсницей, которая представляла его женскую сторону. После осознания тени и прохождения нигредо практически всегда появляется парадоксальная фигура Анимы, которая несет очищение водами жизни. Именно от её появления и зависит исход великого делания.

Её определение парадоксально в точном соответствии с законами психики:

Ведьма или ангел, птица или зверь,

Вернись, я оставлю открытым окно

И незапертой дверь.

Смерть или спасенье, свет ты или тьма,

Если не вернешься, я впервые узнаю

Как сходят с ума.

Один из ярчайших памятников гностической мысли, написанный от лица Анимы, полностью построен на парадоксах – мы приведем лишь небольшую их часть:

Ибо я первая и последняя. Я (17) почитаемая и презираемая. (18) Я блудница и святая. (19) Я жена и (20) дева. Я мать (21) и дочь. Я члены тела (22) моей матери. Я неплодность (23) и есть множество ее сыновей. Я (24) та, чьих браков множество, и (25) я не была в замужестве. Я, облегчающая роды, (26) и та, что не рожала. Я (27) утешение в моих родовых муках. Я (28) новобрачная и новобрачный. (29) И мой муж тот, кто (30) породил меня. Я мать (31) моего отца и сестра моего (32) мужа, и он мой отпрыск.

Известно, что когда Джон Ди путешествовал по астральным планам, он прекратил это делать после того, как перед его внутренним взорам возникла женщина, которая сказала фразы, которые он не мог осмыслить – «я есть блудница и святая». «Ведьма или ангел» является достойной аналогией этого диалога.

Самое удивительное то, что во времена, когда писалась «Чужая земля», решительно не было никаких источников информации, поэтому мы не можем говорить об осознанном влиянии гностических или алхимических идей на творчество «Наутилуса». Все это – заново возрожденное интуитивное знание, которое всегда возвращается в представителях высшей касты.

Великое делание не дает гарантий, и поэт блестяще передает два возможных исхода. В первом варианте происходит разрушение той самой завесы, которая здесь уподобляется пелене тумана или инею:

Иней на стеклах без дыма сгорит

И разгонит туман.

Туман в гностицизме – это символ все той же власти иллюзии, что подтверждает следующая цитата: «Отсюда, из неведения, печали, страха и потрясения, материальная субстанция обрела свое первое начало» (Iren. I.2. 3.). «Это было неведение, относящееся к Отцу, который произвел Боль и Ужас. Боль стала густой, подобно туману, так что никто не мог видеть. Так Ошибка подтвердилась [т. е. ее предполагаемое существование]. И Ошибка вырастила свою Материю в Пустоте, не зная Истины. Она обратилась к приданию формы созданию, пытаясь найти в красоте замену Истины... Не имея никаких корней, она оставалась погруженной в густой туман по отношению к Отцу, пока она готовила Деяния и Забвение и Ужасы для того, чтобы привлечь с их помощью тех из Середины и лишить их свободы». (Ганс Йонас «Гностицизм»).

Однако возможен и другой исход – гибель, ибо великое делание не дает гарантий. В связи с гибелью вновь возвращается образ свинца, в который превращается камень-душа. Это есть неудачный опус, алхимия вспять, не свинец в камень, а камень в свинец, что означает возвращение в досознательное состояние порабощенности материей, то есть свинцом. То, что речь идет о внутренних психических процессах, говорит знаменитый девиз алхимиков «Превратите себя в живые философские камни». Любая ошибка в этом процессе может означать падение назад, в свинец досознательного бытия, что является психологической смертью. Дополнительное подтверждение нашей интерпретации в том, что свинец связан с образом старика (сентекса), о чем также упоминается в этом отрывке.

Альбом «Чужая земля» можно по праву считать истинным шедевром оккультного символизма, и «Наутилус» демонстрирует некоторую универсальность. Например, в песне «Чистый бес» представлен яркий пример шиваитского мистицизма:

Из тени, из камерной ночи

Явился под вежливый стук.

Медленно, но без сомнений,

Очертил на полу белый круг,

И без лишних приготовлений

Начал танец бесчисленных рук,

Где в каждом безумном движении

Рождался неведомый звук.

Главный вопрос, который возник у меня, когда я первый раз услышал эту песню – о ком идет речь? То, что мы слышим, – это мистерия, но что это за мистерия и какие символы оживают в поэтическом гении Кормильцева? Только через несколько лет, когда я углубился в изучение сакральных символов, я нашел весьма очевидный ответ на этот вопрос.

Подойдем с другой стороны – какие атрибуты неведомого гостя мы знаем из песни? Во-первых, наличие большого количества рук, во-вторых, танец, который есть одновременно звук. Все это вполне соответствует индуистскому Шиве – богу разрушения и тайного знания. О многорукости Шивы знают даже любители, а именно танец Шивы является его мистерией: одновременное разрушение всего и трансцендирование в абсолют.

Мантра аум представляет собой звук-творение, в котором звуком Шивы является последняя буква «м» - буква завершения космического цикла. Звук, рождающий в танце бесчисленных рук, - без сомнения, эта самая мантра творения и разрушения, в которой есть вся полнота сакрального бытия.

Ни слова, ни смеха, ни крика,

Я впадал то в восторг, то в испуг,

Без плача, без вздоха, без шума

Входил он в начертанный круг,

И как в шелк, обернув меня в трепет,

И вдруг показав мне глаза,

Осыпал меня черным пеплом

И вышел в просторную дверь.

Предположение подтверждается еще нескольким количеством соответствий. Дело в том, что, согласно шиваитским мифам, Шива, как и его адепты, всю жизнь проводит на кладбищах и местах сожжения трупов – шмасанах. Преданные Шиве аскеты даже натирают свои тела пеплом, чтобы продемонстрировать слияние с Шивой.

По представлениям шиваитов, когда Шива открывает глаза, наступает конец мира или конец эго – полное и окончательное освобождение от власти сансары.

Не покидай меня, даже если ты чистый бес,

Или бери с собой, или останься здесь.

В распахнутых окнах под ветром

Метались ночные жуки,

И тяжесть их кованых крыльев

Тянула меня за собой,

И я звал без надежды, без страха,

Но голос звучал, как чужой,

Я кричал, словно черная птица,

В одеждах, покрытых золой.

Отсутствие надежды и страха и полнота устремления к трансцендентному источнику бытия есть признак высшей духовной реализации. Книга «Марчит Лабдонг» – работа тибетской йогини – называется «Отсекая надежду и страх» и повествует о нюансах уже упомянутой практики чод. Шива, будучи богом смерти и разрушения, является одновременно богом, освобождающим от иллюзии, а взгляд его ока раз и навсегда освобождает от власти майи. Это – окончательное освобождение из-под власти организованной жизни.

Для западного человека, отравленного христианством, культ Шивы-разрушителя неизбежно будет восприниматься как сатанизм, однако на самом деле эта традиция наиболее полно выражает стремление души к слиянию с божеством. Шива разрушает только внешнюю оболочку. Открытое око Шивы не оставляет места для иллюзий, надежд и страхов. Путь Шивы – это наиболее полный и наиболее жесткий путь к освобождению.

Рассмотрим еще одну песню с этого альбома, в которой присутствуют гностические символы.

Я созрел душой для светлых,

Светлых и прозрачных дней.

Стал взор мой бел.

Как монашеская постель.

Я несу свой огонь не таясь,

Не боясь от него сгореть,

Но послушай, как страшно звучит,

Стучится в окно метель,

Каждый клубок пурги,

Этой пурги живой.

Свет фонарей отражен

Окнами злобных глаз,

Бесы зовут наружу,

В стужу уйти с пургой,

Туда, где мертва вода,

Туда, где дурманит газ.

Несмотря на мрачную образность этой песни, речь уже не идет о нигредо. Напротив, напряжение противоположностей уже дало свой плод и произошло отбеливание, альбедо, что мы видим из первых четырех строк. Началась кристаллизация, которой противятся отторгнутые от сознания бесы. Искушение, о которым идет речь, - это искушение «разбить сосуд» (о коем так много писали алхимики), то есть отдаться всем страстям и вновь вернуться в состояние порабощения материей, на что нам указывает символ мертвых вод и дурманящего газа (вспомним «Чужую землю» и все приведенные аналогии). Эта песня отражает стадию первого осознанного освобождения от власти материи, когда впервые появился теменос (защищенное, сакральное пространство внутри психики), но этот теменос находится под ударами дестабилизирующих сил психики.

Белые стены, храните, спасите нас,

Без глаз – в которых соблазны,

Без слов – в которых беда,

Молчанье мое – заклинанье мое,

Темнота – моя больная сестра,

Пока я жив, пока я жив,

Они не войдут сюда.

Ослепление и онемение уже обсуждалось выше, и я не вижу смысла повторяться. Рассмотрим символ темноты как сестры. Поскольку герой песни – мужчина и поется от мужского лица, то его сознательную сторону представляет солнце, царь, день, разум. В случае женщины все было бы наоборот, о чем писал Юнг. Алхимический брак солнца и луны – это одновременно брак дня и ночи, брата и сестры, и мотив инцеста не раз подчеркивался в алхимических трактатах.

Обратите внимание на последовательность стадий – вначале противоположности выражены в образах безличных стихий – моря и неба, затем происходит персонификация, и элементы огня и воды предстают в человеческом аспекте, а затем медленно, но верно, сознание начинает отождествляться с одной из сторон алхимического брака. Эта тенденция впервые оказывается проявлена в альбоме «Чужая земля», поскольку часть песен идет уже от первого лица – не созерцателя, но активного участника мистерии, а в песне «Бесы» эта тенденция особенно актуальна.

Еще один образ этой песни – это выстраивание сакрального пространства, теменоса, защищенного от посторонних влияний, что некоторым образом перекликается с уже рассмотренной песней «Чистый бес», в которой лирический герой «очерчивает вокруг себя белый круг». Белый цвет, очищение, теменос, указывает на алхимическую стадию альбедо. Вот что пишет об этом Алистер Кроули: Точно так же и корабль нельзя назвать хорошо построенным, если в его днище есть хотя бы одна маленькая дырочка, сквозь которую может просочиться вода. Вследствие этого первейшая задача Мага при любой магической церемонии заключается в том, чтобы сделать свой круг как можно более неуязвимым.

Какой бы мелкой ни была мысль, проникшая в ум сосредоточенного мага - сосредоточение тут же рассыпается в прах, и сознание Мага остается на том же уровне, что и сознание Биржевого Маклера. Каким бы маленьким ни был ребенок - мать его уже не девственница. Каким бы мелким ни был дух, оставшийся в кругу - он полностью поглотит весь эффект заклинаний.Поэтому маг должен уделять особое внимание очищению - во-первых, самого себя, во-вторых, своих орудий, и, в-третьих, своего рабочего места.

Бесы просят служить,

Но я не служу никому,

Даже себе, даже тебе,

Даже тому, чья власть.

Если Он еще жив,

То я не служу и ему,

Я украл ровно столько огня,

Чтобы больше его не красть.

В этих нескольких строках со всей откровенностью спета главная ересь оккультной метафизики. Если обычный верующий изначально ставит себя ниже бога, то маг считает себя равным богу, и все великое делание направлено на то, чтобы вспомнить о своём богоподобии. Очевидно, что похищение огня – это прямая аллюзия на Прометея, Люцифера, Локки и других богов-бунтарей. Согласно Юнгу и Кроули, эти боги-мятежники представляют принцип сознания. Рождение сознания, индивидуация – это всегда путь вопреки. Самой яркой иллюстрацией этой идеи послужит следующий отрывок из работы Кроули «Магия в теории и на практике»:

Каждый может принести с небес похищенный огонь в полой тростинке, и МАСТЕР ТЕРИОH сделал это так, как ни один из прежде существовавших адептов. Hо Титан-похититель должен предвидеть и сознавать, что за это он будет прикован к уединенной скале, и ястреб будет клевать его печень до тех пор, пока Геркулес - сильный человек, чье оружие изготовлено с помощью того же огня - не придет освободить его.ТИТАH Прометей - число коего есть число человека: шестьсот шестьдесят шесть - непокоренный и утешаемый Асией и Панфеей, должен посылать нескончаемый дождь благословений не только Человеку, воплощением которого он является, но и своему тирану и преследователю. Его бесконечная боль должна заставить его сердце трепетать от радости: ведь всякий удар клюва – это отзвук нового огонька, зажженного на земле благодаря его преступлению.Ибо Боги - враги Человеку. И чтобы войти в их царство, Человек должен одолеть их - таково установление Природы.

«Царство божие силой берется», - эта фраза из апокрифа Еноха сейчас практически забыта, но её смысл воскресает заново в трудах тех избранных, кому открыта дверь в иное.

Бесы грохочут по крыше.

На крыше такая ночь,

Дымная ночь для того,

Того, кто не может ждать,

Но она улетит быстрее,

Быстрее, чем птица прочь,

Если б я точно не знал,

Я бы не стал гадать.

Последний куплет песни имеет скорее этическую сторону и содержит ключ к качествам, необходимым адептам. Мастер должен вооружиться терпением и упорством и спокойно и непривязано наблюдать за процессом. В противном случае страх заставит нарушить магический круг и выйти в мир яда, гари и нижних вод.

Говоря об альбоме «Чужая земля», нельзя забыть про песню «Прогулки по воде», текст которой нет смысла приводить, ибо она известна всем от мала до велика. Но смысл этой песни остается закрыт для большинства, поскольку понять её можно только в контексте настроения всего альбома. Альбомы «Наутилуса» вообще отличаются особой цельностью композиций. В «Чистом бесе», «Чужой земле» и «Бесах» говорится, о каком кресте идет речь – кресте распятия на противоположностях своей души – самом опасном путешествии, где черный ворон нигредо почти до конца будет сопровождать рискнувшего вступить на путь.

В своих работах из раза в раз Юнг обращает внимание, что камень философов имеет все атрибуты Иисуса, с той лишь разницей, что адепты алхимии, как и гностики, не перекладывают на Иисуса ответственность за спасение и освобождение, а сами ведут работы, становясь спасителями себя и бога. Иисус для них, с одной стороны, символ распятия на противоположностях (крест: вертикальная перекладина, как вертикаль духа, воздуха, солнца, горизонтальная – как горизонталь материи, земли, луны), в результате которого происходит смерть с последующим воскресением.

Вот что пишет об этом Юнг: «Драма жизни Христа отныне заключена в человеке, как в её живом носителе. В результате этого смещения сформулированные в догме события попадают в область психологического ощущения и становятся узнаваемыми в процессе индивидуации». То есть требование к Андрею «Повиси-ка на нем» - это все тот же голос самости, взывающей к познанию себя.

«Раскол» имеет много неожиданных сюрпризов, в частности, одна из самых шокирующих песен «Наутилуса» - «Ворота, в которые я вышел». На первый взгляд кажется, что песня всего лишь написана под влиянием учения Фрейда об эдиповом комплексе, однако автор неожиданно проникает в символизм мотива инцеста, о котором Фрейд со своим принципом удовольствия и понятия не имеет:

Я увидел глаза, и я прикоснулся к лицу,

Я почувствовал руки, и навстречу теплу

Мои губы опускаются все ниже и ниже,

Я пришел целовать те ворота, откуда я вышел.

В первом куплете ничего не указывает на символизм, и кажется, что речь идет всего лишь о банальном инцесте. Но дальше открывается именно символическая сторона:

Ты намного моложе, чем моя мать,

Но это все равно – вы все одно племя,

Я видел мир, я вернулся назад,

Я хочу стать, кем был – пришло это время.

Дело в том, что в алхимии мотив инцеста – это один из самых обыгрываемых образов, имеющих достаточно сложную символику. Сводить все к «принципу удовольствия», как это пытался сделать Фрейд, - признак крайнего дилетантизма. Инцест – важный алхимический символ, связанный с полным растворением и объединением подобного с подобным и уничтожением я в материнской структуре бессознательного с целью последующего возрождения.

Тема инцеста присутствует во многих алхимических трактатах, и там инцест означает объединение подобного с подобным с целью возрождения: «Тогда он пожелал вновь вернуться в утробу матери и раствориться в прима материи. Его мать одобрила это предложение и немедленно укрыла его у себя под юбкой, пока не затянула его обратно в себя». Юнг особо подчеркивает, что «алхимия предельно пропитана кровосмесительной идеей матери и сына», а так же то, что этот символ ни в коем случае не должен быть понят буквально.

Темнота так влажна, океан так блестит,

Эта древняя соль, и она все простит

Вернувшимся в лес под дремучую крышу.

Открой мне ворота, откуда я вышел.

Юнг, посвятивший анализу алхимической соли около ста страниц, был слишком тактичен, чтобы привести самое очевидное и самое логичное соответствие: соль символизировала в алхимии женское начало, луну и море, не в последнюю очередь потому, что вкус женского лона солен. Алхимический брак, о котором мы так много говорили, в большинстве моделей символизируется соединением солнца и луны, короля и королевы, но всегда алхимики подчеркивали, что элементы, которые находятся в слиянии, являются родственны, как брат – сестра или мать – сын. При должном знании алхимии и магии, изучая творчество «Наутилуса», складывается впечатление, что он сознательно старался перебрать все возможные образы алхимической конъюнкции, чтобы отыграть её на всех уровнях психики. Образ инцеста – это самый шокирующий и самый разрушительный из множества образов, но в некотором смысле и самый радикальный.

В альбоме «Раскол» обращает на себя внимание песня «Мой брат Каин», в которой автор фактически противопоставляет слепой фигуре Каина (символизирующей в социальном плане военную диктатуру, власть, тоталитарное государство, а в магическом – слепого демиурга Иалдабаофа, который одержим гордыней и невежеством, не подозревая, что он лишь низший в цепи иерархии эонов) масонов и рок!

Мой Брат Каин был в далекой стране,

Защищал там детей и пророков,

Мой брат Каин вернулся спасать

Россию от масонов и рока.

Здесь расшифровок не требуется, ибо аллегория (не символ) прозрачна: автор напрямую противопоставляет принцип оккультного посвящения масонства, которое всегда будет козлом отпущения для плебеев, и элитарность рок-культуры. Это сопоставление пусть проводится не напрямую, но в качестве противопоставления «общему врагу», то есть символическому слепому военному диктатору, а если глубже – слепому богу закона Иалдабаофа, богу причинности, структуры и нормы.

Следующий знаковый альбом «Наутилуса» – «Титаник», пронизан оккультной символикой, как море солью. Фактически в «Титанике» нет ни одной песни, которую мы могли бы назвать профанной и относящейся к реальности жизни. К сожалению, объемы данной работы весьма ограничены и не позволяют проанализировать каждый символ надлежащим образом.

По отношению к другим альбомам в «Титанике» значительно в большей степени представлена «вечная женственность», причем в её сакральном, символическом аспекте.

Я знал одну женщину, она всегда выходила в окно.

В доме было десять тысяч дверей, но она выходила в окно.

Она разбивалась насмерть, но ей было все равно.

Если бы ты знал эту женщину, ты бы не стал пить с ворами,

Ты бы не стал ходить по грязи и разбрасываться волосами.

Догадаться, что речь идет о гностической Софии, которая, с одной стороны, является «павшей», нарушившей запрет, разбившейся насмерть о тверь материи, в коей она оказалась из несотворенной плеромы. Тем не менее, она бессмертна, и только она может быть источником гнозиса.

Вспомним знаковую гностическую притчу о жемчужине, где принц забыл о своем предназначении, начав пить с чужестранцами и посчитав себя таким же, как они. Пить с ворами – это значит дать себя опоить ядом забытья.

Волосы в сакральной символике символизируют высшую солярность, солнечные лучи логоса, потому лишение их традиционно означает потерю связи с высшим центром. Это ярко представлено в мифе о Самсоне и Далиле. Впрочем, в некоторых случаях лишение волос, напротив, означает символ обновления, возвращения в бездну с целью последующего возрождения, но этот аспект в данном примере неактуален.

Образ женственности в её разрушительном аспекте представлен в песне «К Элоизе», а вот в «Утре Полины», напротив, показана гностическая женственность в одном из самых возвышенных аспектов.

Руки Полины, как забытая песня под любовной иглой,

Звуки ленивы и кружат, как пылинки над её головой,

Сонные глаза ждут того, кто зайдет и зажжет в них свет,

Утро Полины продолжается сто миллиардов лет,

И все эти годы я слышу, как колышется грудь,

И от её дыхания в окнах запотело стекло,

И мне не жалко того, что так бесконечен мой путь,

В её хрустальной спальне постоянно, постоянно светло.

Я знаю тех, кто дождется, и тех, кто, не дождавшись, умрет,

Но и с теми и с другими одинаково скучно идти,

Я люблю тебя за то, что твое ожидание ждет,

Того, что никогда не сможет произойти.

Пальцы Полины, словно свечи в канделябрах ночей,

Слезы Полины превратились в бесконечный ручей,

В комнате Полины нерешительно мнется рассвет,

Утро Полины продолжается сто миллиардов лет.

Сто миллиардов лет – это, по мнению современной науки, приблизительный срок от большого взрыва, давшего начало материальной вселенной. Эта маленькая деталь дает нам важный ключ к пониманию этой песни – речь идет о все том же архетипе гностического сна, но на этот раз не о человеке, но о богине, воплотившейся в материи.

Для большего понимания символизма образов это песни имеет смысл упомянуть, что хрусталь в системе традиционных магических соответствий соотносится с луной в её самом возвышенном аспекте, а именно луна принимает на себя всю многогранность образов вечной женственности. София, согласно гностическому мифу, «пала в материи», и результатом стал вечный сон.

Важным местом является понимание новой парадигмы ценностей – «мне не жаль того, что так бесконечен мой путь» и «я люблю тебя за то, что твое ожидание ждет того, что никогда не сможет произойти». В этих строках представлена одна из самых тайных и возвышенных идей «неустремления к цели». Путь, которым следует индивидуирующийся, ценен не достижением цели, а тем, что имеет свой смысл в себе самом. Этот путь проходит бог в каждом из тех, кто принимает на себя самопознание. Принесение в жертву цели, осознание отсутствия финального смысла и при этом наслаждение самим процессом взаимодействия – это одна из самых возвышенных и труднодостижимых идей индивидуации. Даже в гностицизме эта идея не была должным образом представлена, и только в современных традициях это настроение передано во всей полноте.

Ниже я процитирую важный отрывок о «неустремлении к цели», который, несмотря на совершенно иной ряд образов, очень близок самому настроению этой песни:

17. Также Святейший снизошел на меня, и я увидел белого лебедя, парящего в синеве.

18. Я сидел меж его крыльев и летел сквозь эоны.

19. И лебедь летел, поднимался ввысь, опускался, но мы не могли достигнуть цели.

20. Маленький сумасшедший мальчик, что сидел рядом со мной, обратился к лебедю со словами:

21. Кто ты, что летит, поднимается вверх и опускается столь бесцельно? Посмотри, много эонов уже осталось позади; Откуда ты взялся? И куда ты направляешься?

22. Смеясь, я упрекнул его, говоря: Ниоткуда! Никуда!

23. Но лебедь молчал, и тогда мальчик сказал: если нет цели - для чего это бесконечное путешествие?

24. И я приник своей головой к шее лебедя, и засмеялся, говоря: "Разве нет невыразимого удовольствия в этом бесцельном парении? Разве усталость и нетерпение не одолевают того, кто стремится к какой-либо цели? (Алистер Кроули «Сердце, обвитое змеей»).

Особый интерес представляет и песня «Воздух», поскольку в ней не только представлены некоторые сакральные символы, но и высказан со всей прямотой основной этический императив оккультизма:

Когда они окружили дом

И в каждой руке был ствол,

Он вышел в окно с красной розой в руке,

И по воздуху плавно пошел,

И хотя его руки были в крови,

Они святились, как два крыла,

И порох ствола превратился в песок,

Увидев такие дела.

Воздух выдержит только тех, кто верит в себя,

Ветер дует туда, куда прикажет тот, кто верит в себя!

Последние две строки процитированного выше текста являются еще одним вариантом ключевого и тайного знания большинства оккультных традиций. Здесь уместно провести параллель с девизом некоторых наиболее радикальных суфийских орденов – «ничто не истинно и все позволено» или с главным законом Телемы – «делай, что изволишь – таков закон». В традиции аналитической психологии Карл Юнг сделал своим девизом важную цитату из апокрифических евангелий: «О человек, если ты ведаешь, что ты творишь, ты благословен, но проклят и нарушитель закона ты, если не ведаешь что творишь». К этой же группе смыслов можно отнести и на первый взгляд эпатажное высказывание Зинаиды Гиппиус: «Люблю я себя, как бога, и эта любовь спасет».

Здесь, правда, важно не забывать, что речь идет не о самовлюбленности и следовании каждому своему капризу, а дисциплине, основанной уже не на каких-либо конвенциональных законах морали, а на голосе истинного я, то есть Самости. Следование этому голосу редко совпадает с общепринятой моралью – так голос бога заставил благочестивого гражданина своего времени Осию жениться на блуднице, что по меркам того времени было в высшей степени аморально. Вера в себя как в Бога – это вера в Бога в себе, а следование своей Воле – это следование тому единственному предназначению, которое не имеет никаких вариантов. В Телеме девиз «Делай, что изволишь – таков закон» поясняется тем, что «У тебя нет права, кроме как поступать согласно своей Воле».

Все эти параллели были необходимы для того, чтобы понимать основной смысл этой песни – надличностное бытие полностью свободно от каких-либо человеческих условностей. Для того, кто совершил великое делание, никаких законов не существует, поэтому главный персонаж песни в одном месте именуется «вором», а в другом даже подчеркивается, что «его руки были в крови».

Подобные идеи, несомненно, адресованы тем немногим, кто способен их понять правильно, а не, воодушевившись, тут же взяться за топор и пойти крушить старушек. Чтобы следовать своей воле, нужно вначале пройти сложнейшей путь внутренней дисциплины, иногда несколько десятилетий упорной практики. К сожалению, современнее адепты нью-эйджа очень любят дзенские притчи, где предполагаемый Дзесю, получив сатори, рвет четки, плюет на голову учителя и разрушает статую Будды, забывая, что прежде чем порвать четки, он десять лет перебирал их по нескольку часов в день. Вот почему финальная истина, содержащая известную долю парадокса, всегда адресовалась тем, кто прошел достаточный путь, а от остальных держалась в строжайшем секрете.

Они стояли и ждали, когда

Он упадет с небес,

Но красная роза в его руке

Была похожа на крест,

И что-то включилось само собой

В кармане полковничьих брюк,

И чей-то голос так громко сказал,

Что услышали все вокруг:

«Воздух выдержит только тех, кто верит в себя,

Ветер дует туда, куда прикажет тот, кто верит в себя!»

А полковник думал мысль

И разглядывал пыль на ремне:

«Если воры ходят по небесам,

Что мы делаем здесь на земле?

Дети смотрят на нас свысока,

И собаки плюют нам вслед,

Но если никто мне не задал вопрос,

Откуда я знаю ответ?»

То, что речь идет об оккультном посвящении, говорят строки, где присутствуют роза и крест – древнейшие символы розенкрейцеровского движения посвященных, последний остров мистерий в мире, зараженном католической догмой. Объединить крест с розой – это значит, объединить мужское и женское, правое и левое, жизнь и смерть. Это окончательное свершение великой мистерии. Если до этой точки предположения об оккультном символизме творчества «Наутилуса» могли касаться произвольными, то роза и крест разрушают последние сомнения и другого толкования здесь не может быть.

Исторически розенкрейцеровское движение противостояло католической догме и было тайным обществом посвященных магов.

Интересна и фигура полковника, ибо в ней мы встречаем прямое противопоставление иному со стороны персонификации власти и закона. Неслучайно в гностицизме слепой бог Иалдабаоф называется богом Закона, подразумевая закон, данный на горе Моисею. Мистерия – выход из горизонтали в вертикаль, сама по себе является сущностным нарушением закона. Если в первых песнях даются только робкие намеки на это метафизическое нарушение (возможно, даже неосознанно для самого автора), то здесь оно открыто провозглашается.

Альбом заканчивает песня «Зверь», которая занимает особое место в творчестве «Наутилуса»:

Я смотрю в темноту, я вижу огни,

Это где-то в степи полыхает пожар,

Я вижу Огни, вижу пламя костров,

Это значит, что здесь – скрывается Зверь.

Я гнался за ним столько лет, столько зим,

Я нашел его здесь в этой степи.

Слышу вой под собой, вижу слезы в глазах,

Это значит, что зверь почувствовал страх.

Я смотрю в темноту, я вижу огни,

Это значит, где-то здесь – скрывается Зверь.

Он, я знаю, не спит, слишком сильная боль

Все горит, все кипит, пылает огонь.

Я даже знаю, как болит у Зверя в груди.

Он ревёт, он хрипит, мне знаком этот крик.

Я кружу в темноте, там, где слышится смех.

Это значит, что теперь зверю конец,

Я не буду ждать утра, чтобы не видеть, как он.

Пробудившись ото сна, станет другим.

Я не буду ждать утра, чтобы не тратить больше сил,

Смотри на звезду, она теперь твоя.

Искры таят в ночи, звезды светят в пути,

Я лечу, и мне грустно в этой степи,

Он уже крепко спит, слишком сладкая боль,

Не горит, не кипит, утихает огонь,

Когда утро взойдет, он с последней звездой,

Он поднимется в путь, полетит вслед за мной.

Когда утро взошло, успокоилась ночь,

Не грозила ничем, лишь отправилась прочь.

Он еще крепко спал, когда слабая дрожь

Мелькнула в груди, с неба вылился дождь,

Он еще крепко спал, когда утро взошло.

Эта песня более других похожа на прямое визионерское переживание. Автор менее всего заботится о какой-либо логической связи образов, словно захваченный в плен архетипическим переживанием.

Драматическое напряжение песни почти суггестивно – её образы проникают в самую сердцевину души. Даже при поверхностном взгляде очевидно, что речь идет не о борьбе с внешним врагом, но о внутреннем противостоянии, которое достигает своего пика. Если в ранних альбомах тень представала в спроецированных и однозначных образах, то здесь мы видим гораздо более глубокий и зрелый взгляд.

В первом варианте данного исследования я рассматривал образ Зверя как символ плоти, противостоящий Духу-охотнику. Однако те материалы, которые попали мне в период работы, заставили отказаться от столь однозначной интерпретации. Ниже я приведу отрывок из недавно переведенного оккультного текста великого мага современности Бенжамина Роу, который не мог быть знаком автору песни:

Посмотрев на свое тело с этого ракурса, я подумал о том, с какой целью оно мне служило? Оно предстало предо мной в отвратительном и мрачном виде, испещренное болью, потерпевшими неудачу мыслями и поступками. Какой мог быть смысл в этом беспорядке? И мне было показано, почему Руах, совершенное сознание воплощенной жизни, был истинным Зверем, названным 666. Он, дикий и неуправляемый внутри, поглощает в свою систему каждую пылинку сознания. Эта тенденция уничтожать всё, что находится в поле зрения, и послужила причиной именно такого имени.
В момент постижения природы уродства Зверя у меня сформировалось ещё одно изображение. Перед глазами возник образ прекрасной звезды. Она не была похожа ни на одну звезду во вселенной, так как имела кристаллическую структуру. Каждый луч этой звезды представлял собой линию света. Все выпуклости были невероятной геометрической формы и непрерывно детально менялись. В отличие от наших космических звезд, эта звезда находится в мире великолепия, освещая самые дальние уголки вселенной светом своего бытия. Мне казалось, что это полная противоположность Зверю.Но я был осторожен в своих исследованиях. Присмотревшись, я понял, что каждая вспышка боли, радости, отчаяния, любви или любого другого чувства в теле Зверя непосредственно находила свое отражение в неровной выпуклости Звезды. В сущности, они являлись одним и тем же! Сразу вспомнились бесчисленные неразрешимые головоломки, которые я ранее осознал. Каждое появление новой загадки, нового объекта, чувства, мысли или силы в материальном мире преобразовывалось в сияющие лучи Звезды, и каждое огорчение становилось сверканием.Именно так следует понимать самую важную фразу в Книге Закона: "Каждый мужчина и каждая женщина – Звезда". Каждый человек в этом мире одновременно воплощен как звезда в иной вселенной. Цель каждого из нас – усилить великолепие и блеск Звезд, которыми мы являемся через опыт уродства и красоты этого Земного мира.
Зверю дано именно такое имя не только из-за его всепоглощающего свойства, но также потому, что "стоит только приручить Зверя, и он станет великой рабочей лошадью для твоих целей". Я использую это для того, чтобы обозначить продвижение к Бездне через Северо-Запад, от этого путь ускорился. Видение открыло мне целую вселенную звезд, о которых мы говорили ранее.

Я хочу обратить внимание на особую архетипическую связь, которая намечена в этой песне: Зверь и Звезда. Заметьте, что Звезда рождается в результате взаимодействия со Зверем. Это настолько сложный символизм, что мы не можем ограничиться одной интерпретацией. Зверь может быть связан с Руахом (интеллектом, эго), физическим телом, противостоящим духу, или солнечным восходом. На последнее значение Кроули указывал особо, подчеркивая солнечный символизм в своем магическом Имени. Каждое из значений вполне правомерно, поскольку в зависимости от психологического типа коллизия Звезда-Зверь («Смотри на звезду – она теперь твоя») проигрывается по-своему.

Мы видим, что до некоторый степень Зверь и человек, охотник и жертва, Геракл и лев тождественны, и каждый удар по противнику отдается мучительной болью в другом.

Образ Звезды очень важен. В Книге Закона сказано: «Солнце, Сила и Ясность Взора, Свет - это для слуг Звезды и Змея». Мы расширим понимание этого символа двумя примерами из разных источников – манифеста Кроули «Звезда видна» и отрывка из «Семи наставлений мертвым», написанных Юнгом под влиянием сильного визионерского переживания.

Человек – ворота, через которые вы из мира внешнего – мира богов, демонов и душ – входите в мир внутренний, в меньший мир. Мал и ничтожен человек, вот уже он остается у вас позади, и вы пребываете снова в бесконечном пространстве, в меньшей или же внутренней бесконечности.

«В безмерной отдаленности одна-единственная звезда стоит в зените.Это и есть тот единственный Бог этого одного человека, это есть его мир, его Плерома, его божественность. В мире том принадлежит человек Абраксасу, каковой его, человека, мир порождает либо поглощает. Звезда эта есть Бог и предел человеку.Она есть единственный Бог, что ему предводительствует, в нем человек находит успокоение, к нему ведет долгое странствие души после смерти, в нем воссияет, подобно свету, все, что влечет обратно за собою человек из большего мира.К нему одному возносит человек молитву.Молитва прибавляет света звезде, она пролагает мост над смертью, она уготавливает жизнь для мира меньшего и умаляет безнадежное хотение мира большего. Когда больший мир охладеет, засияет звезда. Ничто не стоит меж человеком и его единственным Богом, ежели только способен человек отвести глаза от полыхающего образа Абраксаса. Человек здесь, а Бог там.

Слабость и ничтожность здесь, бесконечная творящая сила там. Здесь все – тьма, хлад и ненастье, там все – Солнце». (Карл Юнг)

«Каждая душа существует вечно; каждая [душа] индивидуальна, окончательна и совершенна - и каждая окружает себя туманом из разума и плоти, чтобы попасть на празднество нежной встречи с такой же [туманной] маской - и не насытиться ею.И в опьянении, влюбленные в свой сон, иные [души] принимают собственные тени за самих себя и отчаиваются оттого, что они должны умереть. Души-звезды, отражения их мерцают в тихом озере жизни; и звезда сумеет разбудить их и вернуть к самим себе.То, что началось, не закончиться [уже] никогда. Все выживает, ибо существует. Делай, что ты желаешь, ибо каждый человек - звезда. Пан не умер, он жив! О Пан! Сломай барьер!Я пришел к человеку, число человека - мое число, [я] Лев Света; я - Зверь, чей закон - Любовь. Любовь во власти желания его Королевское Право. Смотри же внутрь, а не вверх - звезда видна!» (Алистер Кроули)

Звезда рождается во «внутренней бесконечности», в результате напряженного противостояния противоположностей, которые имеют один корень.

Медленно, но верно приближаемся мы к завершению исследования великого плавания «Наутилуса» по морям внутренней бесконечности. Это плавание имеет свои законы, или стадии путешествия. Начав с разрушения персоны (мятеж первых трех альбомов), осознания тени и отстраненного и безличного созерцания мистерии противоположностей, затем персонифицировав эти противоположности и включив в эту мистерию от первого лица, поэт все ближе подходит к свершению окончательного алхимического брака. Я дорого бы отдал, чтобы узнать, к примеру, являются ли скрытые алхимические смыслы песни «Ворота, в которые я вышел» осознанными или сознание поэта было убеждено, что пишет эту песню, чтобы шокировать благопристойную публику. Но, по сути, это даже не важно, хотя весьма интересно.

Взаимодействие с Анимой становится все более интенсивным по мере того, как мы приближаемся к развязке, то есть появлению Самости. Первые образы самости, впрочем, были уже явлены в образе «чистого беса» в «Чужой земле» или в образе «чужого человека» в «Расколе». Но предельное раскрытие Самости происходит в альбоме «Человек без имени».

Альбом «Крылья», который предшествовал «Человеку без имени», продолжает тему развития Анимы. Я хотел бы обратить внимание на очевидные сходства текстов некоторых песен этого альбома и алхимического символизма.

Я просыпаюсь в холодном поту,

Я просыпаюсь в кошмарном бреду,

Как будто дом наш залило водой,

И что в живых остались только мы с тобой,

И что над нами – километры воды,

И что над нами – бьют хвостами киты,

И кислороду – не хватит на двоих – я лежу в темноте.

Слушая наше дыхание, я слушаю наше дыхание,

Я раньше и не думал, что у нас

на двоих с тобой одно лишь дыханье.

Я пытаюсь разучиться дышать,

Чтоб тебе хоть немного отдать,

Того газа, что не умели ценить,

но ты спишь и не видишь,

Что над нами километры воды,

и что над нами – бьют хвостами киты,

И кислороду – не хватит на двоих.

Конечно, тонкий эротический символизм одного дыхания на двоих – любимый образ куртуазных поэтов – достаточно очевиден. Признаться, я бы прошел мимо этой песни, если бы в момент написания этой работы не взялся перечитывать «Мистерию объединения» Юнга, где достаточно подробно освящается и анализируется один крайне интересный в данном контексте алхимический миф.

«По мере того как адепт погружается в сон, поток крови превращается в реку. Из рощи появляется Диана и купается в этой волшебной воде. Мимо проходит принц (солнце), он замечает Диану, в них вспыхивает любовь друг к другу, она падает в обморок и скрывается под поверхностью воды. Принц бросается в воду, и Диана увлекает его на глубину». Вот как Юнг комментирует этот весьма распространенный мотив: «Купание, погружение, очищение и утопление – синонимы. Все они являются алхимическими символами бессознательного состояния самости, его воплощениями или, если точнее, символами бессознательного процесса, в ходе которого самость рождается заново и входит в состояние, которое можно ощущать».

Символ потопления близок символу инцеста, поскольку всегда в результате инцеста мужская сторона «гибнет в водах» или «растворяется», пример чего мы видели в песне «Ворота, откуда я вышел». Эта символическая связка далеко не случайна и являет собой один мотив, связанный со смертью в водах и последующим возрождением.

На то, что истолкование символов творчества «Наутилуса» в алхимическом ключе является справедливым, указывает и то, что в следующей по порядку песне на альбоме «Золотое пятно» воспроизводится еще один немаловажный алхимический мотив – бракосочетание короля и королевы и их последующая смерть после бракосочетания:

Будем друг друга любить.

Завтра нас расстреляют,

Не пытайся понять, зачем,

Не пытайся узнать, за что,

Поскользнемся на ВЛАГЕ ночной,

И на скользких тенях, что мелькают,

Бросая тревожный свет на золотое пятно.

Когда-то я был королем, а ты была королевой,

Но тень легла на струну, и оборвалась струна,

И от святой стороны нам ничего не осталось.

Кроме последней любви и золотого пятна.

То, что королевская свадьба является излюбленной темой фантазии алхимиков, розенкрейцеров и других тайных обществ, известно достаточно широко. Практически всегда после бракосочетания следует смерть, причем смерть от воды, ночи и теневых чудовищ. Для того чтобы понять символику этого процесса, я прошу мысленно вернуться на несколько страниц назад, где в комментарии к песне «Праздник общей беды» был достаточно подробно изложен скрытый механизм объединения противоположностей. По сравнению с «Праздником общей беды» символизм «Золотого пятна» гораздо более зрел – вместо фрагментированного образа множества «искрометных особ безупречных кровей» появляется цельный образ короля и королевы. Более того – мистерия на этот раз не отстранено наблюдается, а прочувствуется изнутри – эго-сознание «стало королем» и теперь является активным участником мистерии трансформации.

Символизм вод достаточно многогранен. Это воды смерти, но одновременно и воды жизни. Это не только размывание сознание и его падение в чувствительность и сентиментальность, но и возможность обновления сознания, ставшего ригидным и косным, то есть «обновления царя». Результат этого обновления мы увидим в следующем альбоме с таким значимым названием «Человек без имени».

Альбом «Крылья» мог бы по полному праву называться «альбедо», поскольку здесь представлена вся палитра символизма альбедо – луна («Человек на луне»), вода как потопление («Дыхание»), как жизнь («Живая вода»), как очищение («Кто еще?», «Жажда»). Связь со стихией воздуха, которая была так важна для поэта в предыдущих песнях, полностью потеряна, и это вызывает отчаяние «(Крылья»), а Преследователь и Зверь (уровень тени) превратились в птицу и птицелова (логос и Анима), которые тем не менее остаются единым целым.

Символизм окончательного перехода от нигредо к альбедо наиболее ярко представлен в песне «Кто еще?», символический план которой настолько очевиден, что даже не нуждается в комментариях:

Если ты хочешь любить меня, полюби и мою тень,

Открой для неё свою дверь, впусти её в дом.

Тонкая длинная тварь прилипла к моим ногам,

Она ненавидит свет, но без света её нет.

Если ты хочешь, сделай белой мою тень,

Если ты можешь, сделай белой мою тень.

Кто же, кто еще, кроме тебя?

Кто же, кто еще, если не ты?

Если ты хочешь любить меня, приготовь для неё кров,

Слова её все ложь, но это мои слова,

От долгих ночных бесед под утро болит голова,

Слезы падают в чай, но чай нам горек без слез.

К сожалению, большинство исследователей достаточно поверхностно считают альбедо целью, противопоставляя его нигредо, и, достигнув этой стадии, стараются за неё уцепиться. Однако опасности альбедо ничуть не меньше, а то даже и больше состояния нигредо, в котором по крайней мере страдание позволяет не потерять собственную индивидуальность. Осознавая все прелести очистительного символизма лунных вод альбедо, поэт, тем не менее, интуитивно чувствует, что это переходный период и задерживаться на этой стадии весьма чревато. Об этом – песня «Человек на луне».

Человек на луне устал быть чужим лицом,

Улыбаться по воле хозяйки луны,

По ночам играть с алмазным, обручальным кольцом,

Видеть под утро печальные лунные сны

Он хотел бы тайком покинуть царицу ночей,

Но боится остаться без света, как всякая тень,

И когда готов он сделать свой решительный шаг,

Петушиный крик возвещает день.

Я в таком же положении, как человек на луне,

И поэтому – он улыбается мне.

Мы друг друга понимаем вполне.

Я и человек на луне.

Если в нигредо мы оказываемся наедине со своей тенью и по крайней мере можем сохранять хоть какую-то автономию и иллюзию контроля за происходящем, то альбедо – это переход на архетипический уровень. Это состояние передано в песне «Чугада», тем не менее, с предчувствием возрождения: «Я не я – далеко земля. Ты не ты, это дым. Будем мы летать, будем молодыми, будет золотым – наш чум». Раннее соприкосновение с архетипом может разрушить психику и превратить человека во «всего лишь сына своей матери», то есть привести к полному растворению в бессознательном без надежды на возрождение. Потому взаимодействуя с архетипом, всегда следует помнить о его амбивалентности и возможности поражения. Великое делание – это всегда риск, и чем выше мы поднимаемся, тем более суровым является риск.

Не ходи за морскими котиками –

далеко заплывешь.

Не ходи в тундру под наркотиками,

Занесет – потом не найдешь.

В случае с «Наутилусом», как это происходит у великих гениев, индивидуация была закончена успешно, подтверждением чему является вышедший прямо следом альбом «Человек без имени».

Открытие тени рано или поздно приводит к активности Анимы, Анима приводит к Мана-личности, взаимодействие с которой позволяет пережить опыт полного объединения противоположностей и достичь Самости. Мана-личность, о которой идет речь, - это восприятие другого в себе, причем этот «другой» обладает сверхличностным авторитетом, являясь священной и пугающей фигурой одновременно. В древности образ мана-личности представлял шаман, колдун, жрец, но в настоящее время существует огромное количество образов мана-личности, основным свойством которых является её превосходство над эго, (кое, тем не менее, состоит с ним в тесной связи и родстве). Мана-личность тесно связана с Самостью, которая представляет целостность личности. Строго говоря, Юнг не приводит никаких принципиальных критериев, позволяющих отличить мана-личность от самости. Важно то, что этот образ появляется точно после интеграции Анимы.

Самая яркая манифестация Самости на альбоме – одноименная песня, помещенная последней:

Всего золота мира мало, чтобы купить тебе счастье,

Всех замков и банков не хватит, чтобы вместить твои страсти,

Невозмутимый странник, неустрашённый адом,

Ты человек без имени, мне страшно с тобою рядом.

Ты проснулся сегодня рано

И вышел на большую дорогу,

И тотчас все ракетные части

Объявили боевую тревогу,

И если случится комета,

Ты её остановишь взглядом,

Ты человек без имени, я счастлив с тобою рядом.

Возьми меня, возьми,

На край земли.

От крысиных бегов, от мышиной возни,

И если есть этот край, мы с него прыгнем вниз,

Пока мы будем лететь, мы будем лететь, мы забудем эту жизнь.

Всех женщин мира не хватит, чтобы принять твои ласки,

Всем стрелам и пулям армий ты подставишь себя без опаски,

Непокоренный пленник, не замечающий стражи,

Ты человек без имени, нагой человек без поклажи.

Человек, имеющий должное знакомство с гностицизмом, будет поражен, насколько описание «Человека без имени» подобно антропосу гностиков или Адаму Кадмону каббалистов. Он – это Самость, святой ангел хранитель и одновременно демон. При желании можно найти и параллели с образом Христа, до того как этот образ не стал полностью выхолощен – одновременно «нагой человек без поклажи» и всесильный воин-победитель, в смерти спустившийся в ад и разрушивший его изнутри. Но образ Христа – это лишь один из образов Самости, причем в настоящее время уже полностью исчерпанный. Все приведенные параллели говорят разными словами об одном и том же переживании соприкосновения с предельным.

В то же время на гностический символизм этой песни указывает припев – встреча с собственным трансцендентным Я означает выход из игры иллюзии, прыжок с края земли.

Юнг особенно подчеркивал, что главной характеристикой переживания архетипа является особого рода качество, совмещающее крайнюю точку ужаса и восторга, которую Юнг вслед за Рудольфом Отто назвал «нуминозностью».

Образ Самости чуть менее ярко представлен и в образе Боксера. Эта песня поется от лица дитя, оказывающего свое первое сопротивление диктату взрослых. Биографический аспект здесь очевиден, однако нас интересует то символическое наполнение, которое здесь дано:

Кровавая улыбка на бледном лице – такое забудешь не скоро,

Все думали, я защищаю себя, но я защищал Боксера.

В этих двух сточках – экзистенциальное наполнение песни, её жало, точка опоры, из которой происходит переворачивание своей земли и своего неба. До этой связи эго было в состоянии полной пассивности и покорности.

Один из основных символов, который спонтанно проявляется в психике после прохождения альбедо и заключения алхимического брака, - образ магического дитя. Выше мы говорили, что взаимное уничтожение двух противоположностей рождает третье, которое и символизируется ребенком. Я хочу обратить внимание, что на альбоме «Человек без имени» образ дитя проигрывается несколько раз, и опять же в самых разных аспектах.

Альбом начинается с песни «Непорочное зачатие», которое осмысляется крайне дерзко и, с точки зрения ортодокса, даже богохульно. Однако если принять во внимание, что непорочное зачатие – это особый символ зарождения нового сознания, символической беременности, в которой бог парадоксально зачинается человеком, а человек – богом, все становится понятным. Не странно ли, что эта песня поется уже не от Эго, но от Самости? Обратите внимание на следующую строчку, которая в некотором смысле предваряет последнюю песню альбома:

У нас нет имен, я не хочу отвечать,

Нет сил брать, и нет сил отдавать.

Если ранние альбомы «Наутилуса» по большей части соответствуют динамике Эго-Тень, средние – Эго-Анима, то после «Крыльев» у «Наутилуса» начинается новый этап, основой коего является динамика Эго-самость, которая как и предыдущих случаях является парадоксальным образом одним и двумя, метафорой которых представлены образы отца и сына в различных аспектах.

И если кто-то завтра умрет на кресте,

Я буду бояться, что это мой сын.

Сын, то есть дитя, начинает проходить свой крест унижений уже со следующей песни, и только образ Отца как отражения собственных страданий заставляет его восстать. Я прошу обратить внимание на чрезвычайно интересную последовательность в песнях этого альбома, который, как и итоговая «Атлантида», является единым целым. Не понятно только место песни «Красные листья» в этом символическом ряду, но она является скорее выражением гностического отчаяния перед сошедшим с ума городом-миром. Не говоря об очевидных «Звездных мальчиках» и «Тихих играх», а также теневого образа дитя в «Музыке на песке», даже такая песня, как «Люди», начинается со строки «Я боюсь младенцев, я боюсь мертвецов». Если вы найдете более ранний альбом «Наутилуса», где есть образ дитя, причем дитя космического («Звездные мальчики») или обладающего иррациональной властью («Музыка на песке»), я готов признать произвольность этих интерпретаций. Но таких альбомов нет, а захваченность образом дитя весьма очевидна и свидетельствует о финальных аккордах мистерии объединения.

Вот что Юнг пишет о символе ребенка: «Он (ребенок) антиципирует у процессе индивидуации тот облик, который вытекает из объединения сознательных и бессознательных элементов. Потому он – символ, объединяющий противоположности – медиатор, носитель исцеления, т.е. делатель целого. Ради этого значения мотив ребенка способен даже на упомянутые выше разнообразные превращения формы, он выражается, например, через окружность, круг или шар или через четверицу». (Юнг «Божественный ребенок»).

Альбедо переходит в Рубедо, воды становятся огнем. Посмотрите, как разительно отличается настроение альбома «Яблокитай» от всего, что до этого было написано. Доминирующие символы – солнце, сердце и кровь, относятся к рубедо. Никто не смеет говорить о солнце, не пройдя мир луны, иначе это будет лишь сентиментальностью, достойной осуждения. Посмотрите, как удивительно развивается огенно-солнечное рубедо «Яблокитая».

Первые слова песни – «Мы лежим под одуванчиками солнца, а под нами кружится земля. Мы лежим на склоне холма, кверху ногами на склоне холма».

Рубедо возвышает. Это уже не наблюдение сбоку, как вначале, не наблюдение изнутри, как в середине, но взгляд сверху – великое делание проросло. Мир перевернулся, древо тела растет корнями в небо, кверху ногами. «Следует перевернуться, начать думать сердцем и чувствовать мозгом», - вот высший аккорд индивидуации.

«У холма нет вершины, у холма нет вершины, он круглый, как эта земля». Потрясающие слова, понятные только посвященному. Гора, холм, традиционно является символом духовного восхождения, вертикального пути вперед и вверх. Такая вертикальная ориентация крайне необходима в начале и в середине пути, поскольку без неё «мир десяти тысяч вещей» легко растворит индивидуальность адепта. Но в рубедо больше нет необходимости в противопоставлении и борьбе. Здесь открывается Мандалла, Самость в ипостаси круга: «Бог – это круг, центр которого везде, а окружность нигде». Финала пути, просветления, полной реализации не существует, есть только бесконечное движение вокруг мандаллы и право приближения к ней – высшая честь и высшее счастье САМО ПО СЕБЕ. В Книге Закона мы читаем, что только «чистая воля, не устремленная к цели, свободная от вожделения результата, совершенна во всех отношениях». Алистер Кроули отрицает какую-либо финальную цель и в великолепной притче:

Также Святейший снизошел на меня, и я увидел белого лебедя, парящего в синеве.

18. Я сидел меж его крыльев и летел сквозь эоны.

19. И лебедь летел, поднимался ввысь, опускался, но мы не могли достигнуть цели.

20. Маленький сумасшедший мальчик, что сидел рядом со мной, обратился к лебедю со словами:

21. Кто ты, что летит, поднимается вверх и опускается столь бесцельно? Посмотри, много эонов уже осталось позади; Откуда ты взялся? И куда ты направляешься?

22. Смеясь, я упрекнул его, говоря: Ниоткуда! Никуда!

23. Но лебедь молчал, и тогда мальчик сказал: если нет цели - для чего это бесконечное путешествие?

24. И я приник своей головой к шее лебедя и засмеялся, говоря: «Разве нет невыразимого удовольствия в этом бесцельном парении? Разве усталость и нетерпение не одолевают того, кто стремится к какой-либо цели?»

А вот что пишет Юнг:

Но когда я начал рисовать мандалы, то заметил, что все пути, по которым я шел, все шаги, которые я совершал, вели назад, к некоему центру. Я понял, что мандала и есть этот центр, средоточие всех путей, т.е. главный путь, что составляет индивидуальность.

Тогда же, в период между 1918 и 1920 годами, ко мне пришло понимание того, что цель психического развития - самодостаточность. Не существует линейной эволюции, есть некая замкнутая "самость". Однонаправленное развитие возможно лишь вначале, затем все отчетливее проступает центр. Сознание этого вернуло мне уверенность в себе и внутреннее равновесие.

Холм «круглый, как эта земля» и есть мандала, достижение которой означает стадию Рубедо, точку окончательного сотворения камня.

Следующая песня – «Я придумал тебя». Здесь опять же тончайшая символическая игра, связанная с космической вселенной. Чтобы понять эту песню, обратимся к индуисткой мифологии. В ней Шива отождествлен с первичным мужским принципом, логосом, сознанием, точкой, которая своей мыслью создает всю материальную вселенную – свою Шакти. Ту же самую структуру мы видим в космологии Телемы, где Хадит – первичная и непознанная точка, является супругом Нюит – то есть всей вселенной. В «Мистической каббале» Дион Форчун пишет, что каждая сфира является и мужской и женской в зависимости от точки отсчета. Мужская сфира эмманирует (излучает) женскую. Только в этом контексте становится ясна песня «Я придумал тебя».

Эта космология находит потрясающее продолжение в следующем финальном альбоме «Наутилуса» —«Атлантида», прощальном постскриптуме.

Я открою тебе самый страшный секрет,

Я так долго молчал, но теперь я готов,

Я создатель всего, что ты видишь вокруг,

А ты – моя матерь, ты матерь богов.

Мы вновь и вновь возвращаемся к потрясающему воображение гностическому откровению «Гром: совершенный ум»:

Я есть дочь своего сына и жена своего брата.

Песня «Девятый скотч». Вновь тема иного человека, манна-личности. На этот раз «китаец с выбритым лбом».

И возможно, он знает, куда и зачем едет поезд.

Он протирает стакан, наливает еще,

Смотрит узкими глазками мне на плечо,

Вероятно, он видит, что там впереди будет пропасть.

Снова о пересечении пропасти…

И все же самое поразительное в альбоме «Атлантида» то, что каждая следующая песня продолжает другую, как бы в миниатюре повторяя весь пройденный путь.

Но комментировать эти песни уже нет смысла, мы прекрасно знаем, о какой «занозе» идет речь (достаточно вспомнить «жало в плоть» апостола Павла), понимаем и узнаем классические образы Анимы в виде «бегущей вдаль» и матери богов, наконец, в контексте вышесказанного прекрасно понимаем, что означает состояние «умерших во сне» (которых не может разбудить даже Архангел).

В заключении имеет смысл привести только один текст, чтобы подчеркнуть величие и завершенность мистериального плавания «Наутилуса»:

Я вдыхаю известь и мел

Там, где белят старые стены.

Я смотрю на кисть маляра,

Сливаюсь я с рекой белизны.

Я любуюсь ростом пятна,

Забвением и просветлением.

Шире откроешь глаза –

Чаще видятся сны,

Новорожденный смотрит на свет

Пристальным взглядом бога,

Весь его безымянный мир –

Облака или белый дым.

На каждом чистом листе

Найдешь при желании много

Никем не написанных слов,

И это все будет твоим.

А я ухожу в абсолютно-белое,

Я ухожу навсегда.

Стоит только заметить, что «абсолютно-белое» в данном случае – это не альбедо луны, но окончательное слияние индивидуальной жизни со вселенной, полное освобождение, а новорожденный ребенок и одновременно бог – закономерный итог великого плавания. Ибо сейчас, вот уже сто лет как наступила эра побеждающего ребенка, который рождается в сознании всё большего количества людей, решившихся самим пройти великий путь.

С новой эрой вас, господа!

Заключение

Это небольшое исследование – только начало. Подобные работы в настоящий момент крайне своевременны, особенно сейчас, когда настоящий русский рок, на первый взгляд, сдал позиции, и большинство уже стали забывать его вкус. Можно ли сравнивать современных позеров типа «Мумий-Тролль», «Би-2» или «Земфиру» с титанами прошлого! Из старого рока остался жив и не искривлен только один – Гребенщиков. И вроде бы все, приехали.

Но угасание рока – не более чем иллюзия. Появляются новые гении, которые словом и образом открывают двери неведомого и дают возможность нам, читателям, соприкоснуться с символом.

Истинный мятеж рок-поэзии – это мятеж вечности против времени, свободы – против догмы, оккультизма – против религии, вертикали – против горизонтали. И этот мятеж будет продолжаться вечно, пока есть человек и пока среди свинца человеческих масс вспыхивают искрами избранные маги, поэты, алхимики – те, кто видят иное сияние, нежели ложь согласованного транса. Какая бы ни была власть, эти мятежники всегда будут в оппозиции, но единственное, за что стоит сказать спасибо нынешней системе, - это что она нас сейчас, по крайней мере, не убивает, а её ложь, свинцовым туманом оседающая в разумах человечества, не способна обмануть того, кто вопреки запретам решил открыть глаза и посмотреть без надежды и страха.