08.12.2020
0

Поделиться

Добыча полезных ископаемых/рыбная ловля/психоанализ: соблазнение как алхимическое экстрагирование

Добыча полезных ископаемых/рыбная ловля/психоанализ: соблазнение как алхимическое экстрагирование (extractio)

Рональд Шенк

Когда меня попросили написать статью на тему соблазнения и алхимии, я как раз только начал классический фрейдистский психоанализ на кушетке. Я взял на себя это обязательство по нескольким причинам, одна из которых заключалась в исследовании роли соблазнения в своей собственной жизни: как я соблазняю и как соблазняют меня. Как юнгианский аналитик и, возможно, из-за бурной истории этого темы в юнгианских кругах, я чувствовал необходимость осуществить «экстрагирование» себя самого из юнгианского подхода, чтобы «овладеть» предметом. Однако вскоре я понял, что был соблазнен чем-то другим – самой кушеткой, горизонтальное положение на которой переносило меня в совершенно неожиданные места. Кажется, нам никогда не уйти от соблазнения в психоанализе.

Когда мы говорим о соблазнении, то все время соблазняем и соблазняемся. Как это происходит? Какая тень морали скрывается за соблазнением? Почему это слово постоянно становится объектом уничижительного отношения, а его использование влечет за собой непогрешимое чувство незыблемости моральных устоев и авторитета? Связано ли такое морализаторское отношение с сексуальной подоплекой самого слова, и откуда она взялась? Почему соблазнение вызывает особую озабоченность в истории глубинной психологии?

Исторически соблазнение является краеугольным камнем глубинной психологии. Много дискуссий велось относительно соблазняющего воздействия методов, которые были предшественниками психотерапии – животного магнетизма в конце восемнадцатого века и гипноза на протяжении девятнадцатого века. Такая полемика привела к образованию комитетов и комиссий по этике, которые предвосхитили текущие споры, посвященные психотерапии и соблазнению. В 1882 году Йозеф Брейер преждевременно прекратил лечение «Анны О.», первого случая «лечения разговорами» в психотерапии, опасаясь соблазняющего влияния этой работы на себя и свою пациентку. Фрейд создал одну из своих фундаментальных теорий на основе соблазнения, анализе переноса, используя эротические чувства пациента по отношению к психоаналитику как средство достижения терапевтического изменения (Freud 1915). Юнг опасался «соблазнения» голосом женской фигуры из своего бессознательного, которая считала его работу искусством (Jung 1965, 185-87). В своей основной работе о переносе он определил процесс, связанный с психологической эротической связью между аналитиком и клиентом, как основу терапевтического изменения (Jung [1946] 1954). В последние годы соблазняющие действия Фрейда и Юнга по отношению к своим пациенткам и даже расширенным составам семей обсуждались с точки зрения сопутствующих вопросов морали и их влияния на основополагающие принципы и методы глубинной психологии (Kerr 1993; Goodheart 1984; Carentaldo 1982).[1]

Клинические условия предоставляют арену для многих форм соблазнения. Во-первых, это сексуальное соблазнение, на которое направлены формулировки этического кодекса (Schwartz-Salant 1984; Rutter 1991; Springer 1995). Далее идут несексуальные, но столь же деструктивные пересечения границ в психотерапии, которые могут происходить при взаимодействии психоаналитика с клиентами вне терапевтической обстановки. Наконец, есть скрытый соблазн, который возникает в повседневном взаимодействии аналитика и пациента. Пациенты соблазняют аналитиков болезнью. Пациенты соблазняют аналитиков своим интеллектом, эмоциями и харизмой. Аналитики соблазняют пациентов с помощью терапевтических методов: запросов на сновидения и активное воображение, интерпретации сновидений, использования амплификаций, подносов с песком, картинок, ярлыков и концепций. Пациенты соблазняют аналитиков соответствием ожиданиям. Аналитики соблазняют пациентов пониманием, а пациенты соблазняют аналитиков «поисками смысла». Пациенты соблазняют аналитиков идеализацией и послушанием. Аналитики соблазняют пациентов вмешательством или молчанием. Аналитики соблазняют пациентов ответами, а пациенты соблазняют аналитиков вопросами. Пациенты соблазняют аналитиков признаниями и «пикантным» материалом. Аналитики соблазняют пациентов раскрытием информации о себе. Аналитики соблазняют пациентов, когда делают травму буквальной или метафорической. Пациенты соблазняют аналитиков стоицизмом и виктимизацией.[2] Пациенты соблазняют аналитиков прекратить терапию преждевременно или на длительный срок. Аналитики соблазняют пациентов прекратить терапию преждевременно или на длительный срок.

Любое поведение в клинических условиях может стать соблазнением. Переживание соблазнения – это ощущение притяжения, которое улавливает нашу фантазию, желание или аппетит и уводит нас к явному дискомфорту, страданию или потере, где мы чувствуем себя обманутыми и преданными. В ответ на наш страх соблазнения мы стремимся дистанцироваться – выбирая верный путь, прямую дорогу, что несет в себе комфортное чувство правоты, невинности и нравственной порядочности.

Если у юнгианцев особенная предрасположенность к соблазнению, то именно юнгианцы и могут понять значение соблазнения на наиболее глубоком уровне. Разве мифы, легенды и сказки не учат нас тому, что для развития души главного героя нужно увлечь его свернуть с пути, лишить контроля нахождения в доминирующем положении? Отношения матери и дочери углубляются из-за влечения Персефоны к цветку нарцисса, а Красная Шапочка становится сильнее благодаря тому, что волк заманил ее в ловушку. Анхис ужасается, когда узнает, что спал с богиней, но Афродита открывает ему тайны его жизни. Рыцарь сходит с тропинки за бегущим оленем, но именно тогда начинаются приключения. Шакти прерывает медитацию Шивы, и вселенная развертывается.

Вот личная история (и, как известно юнгианцам, нет ничего более соблазнительного, чем личное). Однажды мне позвонил старый друг с юго-запада – танцующий и пьющий старый одиночка, «реликт» битников пятидесятых, бывший радикальный защитник окружающей среды и пейзажист школы абстрактного экспрессионизма, чьими учителями были Тернер, де Кунинг и Гофман. Мой дионисийский друг, стареющий пуэр, который проводит время в постоянных блужданиях, «ищет давно потерянную солонку»[3], неустанно пытаясь найти место, где можно обосноваться и остепениться, всегда представляет себе идеальный домик с участком, уже сейчас или в ближайшее время – и старается склонить меня к тому же. На этот раз он был в восторге от дома на юге Аризоны, где уже жили несколько его друзей-художников, где Гэри Снайдер и Лоуренс Ферлингетти предположительно покупали себе дома и где находилась галерея с сочувствующим владельцем, в которой мой друг, наконец, смог бы продавать свои картины. Он рассказал, что участок находится недалеко от пустынных гор, там прекрасный вид и есть ручей, стекающий с гор, – короче говоря, «собственность недалеко от побережья в Аризоне».

Всегда он ухитряется уловить во мне какое-то желание, мой друг с его мальчишеским энтузиазмом и идеализмом, его пуэрильной гонкой за чем-то, его черно-белой простотой восприятия из пятидесятых годов, контрастирующей с глубокими цветами и мифологическими образами его картин, с его тоской по семье и сообществу, которые, кажется, вечно ускользают от него, с его гневом на аппарат власти, за которым скрывается лежащая в основе неуверенность, с его преданностью своей работе, с его борьбой за деньги и с его страстной любовью к пустыне, горам и морю в западных штатах США. Он заверил меня, что сделка чрезвычайно выгодна, но ему нужно, чтобы кто поехал с ним. Я был первым из друзей, кому он сделал такое предложение, – как я мог отказаться?

Меня захватил запах приключений Кэссиди в описании Керуака, и я сказал: «Конечно, почему бы и нет?» Дальше, помню, я следую этому решению, и мы с женой ссоримся, как Люсиль Болл и Боб Хоуп из комедий 1950-х годов, отправляясь посмотреть свое новое приобретение. Когда мы добрались до места назначения, выяснилось, что я стал счастливым обладателем поросших перекати-поле десяти акров на пустынной равнине. «Горный ручей» оказался высохшей промоиной, вода по которой текла в лучшем случае раз в три года. Мой друг саботировал любую возможность укрепить свое положение в местном обществе или продать свои картины, устроив пьяную оргию на открытии своей выставки, оскорбив друзей и потенциальных покровителей, а затем просто сбежал. Я остался ни с чем со спущенными штанами – соблазненный.

Что-то во мне также оказалось обнажено – увлеченное, извлеченное, готовое к тому, чтобы утолить жажду – нечто, желавшее влаги чувств к другу и к творческому самовыражению, то, что стремилось оказаться дома и в сообществе, удалившись от сухости, жесткости, обособленности и замкнутости пустыни, в которую я загнал свою психику повседневной городской жизнью.

Существует множество историй из областей, не относящихся к глубинной психологии, которые могут рассказать, как соблазнение работает с терапевтической точки зрения. Карл Витакер, семейный психотерапевт, чья работа была основана на принципе творчества, всегда практиковал вместе с ко-терапевтом. Один из образов, который он использовал в семейной психотерапии, был заимствован у местных жителей острова в Океании, которые ловят осьминога парами. Один рыбак становится приманкой и ныряет на дно у рифа с тросом, осьминог обхватывает его, а второй рыбак, его партнер, поднимает его вверх, и осьминог пойман. Точно так же в семейной психотерапии один терапевт оказывает опутан патологией семейных отношений и «сходит с ума», так что пациент может освободиться от своего бремени. Сумасшествие, которое теперь извлечено на поверхность и находится в постороннем, может быть выявлено как логическая часть семейной динамики и будет вылечено ко-терапевтом. Так же африканские племена, как известно, охотятся на аллигаторов, используя человека, который плывет по реке в качестве приманки, а веревка обвязана вокруг его тела. Когда аллигатор бросается в погоню, охотника вытягивают за веревку. Его товарищи протыкают аллигатора заостренным колом через открытую пасть, переворачивают его на спину и убивают, разрезав мягкий живот. Оба эти образа хорошо показывают, что происходит в психотерапии, когда комплекс выходит наружу через динамические механизмы переноса и контрпереноса. Проблема для нас как психотерапевтов, перефразируя Юнга, заключается в том, что иногда мы не знаем, кто мы: рыбаки, вытягивающие добычу за леску, или осьминог, которого рубят на части, и аллигатор, которого бьют в живот.

Сухое функционирование институциональной жизни могло бы показаться странной сферой для силы соблазнения, но здесь ее легко можно увидеть в соблазнении властью при принятии решений. Соблазнение властью в принятии решений можно рассматривать с точки зрения алхимии, которая представляет движущую силу жизни в аспекте работы с «материей», в частности с металлами. Принятие решений – это функция, которую алхимики поместили бы в сферу Юпитера, которая, в свою очередь, имеет олово в качестве земного представителя. Джеймс Хиллман использовал алхимический рассказ о добыче олова, который позволяет нам глубже понять соблазнение как естественный процесс.

«Где-то на Дальнем Западе, где добывают олово, есть источник, из которого оно выходит из земли, как вода. Когда жители этого места видят, что олово вот-вот начнет вытекать за пределы своего источника, они выбирают девушку, замечательную своей красотой, и помещают ее полностью обнаженной у источника, в яме в земле, чтобы олово влюбилось в нее… Оно вырывается из земли и стремится к девушке, пытаясь ухватить ее, но она быстро убегает, в то время как юноши стоят рядом с ней с топорами в руках. Как только они видят, что поток олова приближается к девушке, они бьют по нему и отрубают кусок металла, который падает в яму и затвердевает. Они разрезают его на бруски и используют в своих целях. Вот почему воду реки называют ртутью, полученной из олова».[4]

Здесь мы можем выделить значение соблазнения как действия, служащего для сепарации определенного металла из «массы» земли, и значение, подразумевающее, что последующее завлечение олова в ловушку, или страдание, его затвердение и разрезание на бруски – способ добраться до него. То, что мы называем соблазнением, алхимики именовали химией, а Хиллман называет добычей открытым способом.

Этими рассказами я пытаюсь показать, как понятие соблазнения можно рассматривать с точки зрения продвижения психологических процессов. Как представляется, соблазнение раскрывает различные сущности, стремящиеся к общей цели. По происхождению слово «соблазнение» имело значение уведения от центральной или доминирующей позиции или системы. «Cоблазнение», seduction, можно разделить на два латинских элемента: «se» и «duc», что означает, соответственно, «прочь» и «вести». «Соблазнять», seduce, значит уводить прочь, уводить в сторону или от вреда, а также сбить с пути, удалиться или устраниться, отделиться от семьи или общества, удалиться мысленно, отдалиться, разделить или расщепить, заставить отказаться от верности.

Хотя ассоциация между словом «seduction», соблазнение, и половым актом в действительности возникла только в XVI веке в пуританской Англии, в этимологии корня «duc» есть элемент полового влечения, которое подразумевает соединение, такое как в словах duct (канал), viaduct (виадук) и conductor (проводник). (Медь, металл Венеры, также является токопроводящим – conductive – металлом.) «Duc» также используется для образования таких слов, как educe (выявить), induce (побудить), deduce (вывести), reduce (уменьшить или восстановить), каждое из которых ведет куда-то с определенной эротической коннотацией – наружу, внутрь, вниз, прочь или обратно в то же место.

«Соблазнение» в его первоначальном значении кажется юнгианским в большем количестве смыслов, чем мы обычно можем услышать. Базовый смысл этого слова отсылает нас к тем же темам, что и юнгианское понятие индивидуации, то есть к способу уйти с проторенного пути или от стада, отказаться от подчинения коллективной или эгоцентричной точке зрения и следовать своему уникальному, своеобразному или уединенному пути. Связь корня «duc» со словом «educate» (обучать, давать образование), имеющем значение «воодушевлять, вести вперед», подразумевает, что можно чему-то научиться из страдания сепарации, с чем соглашается юнгианская психология.

Алхимия побуждает нас думать о соблазнении как об увлечении, уведении прочь, что соответствует представлениям Юнга. Алхимики идентифицировали себя в том числе как лиц, занимающихся преобразованием металлов. Парацельс определил алхимию просто как «установленную цель, намерение и тонкое стремление к трансмутации разных видов металлов из одного в другой» (Waite 1976, 16). Для алхимиков металлы – это семена, у которых есть собственная жизнь, возникшая под влиянием планет и других небесных тел. Каждому металлу соответствует небесное тело, качества которого оно отражает: ртуть – эманация Меркурия, медь – Венеры, железо Марса, олово Юпитера, свинец Сатурна, серебро Луны и, наконец, золото – проявление Солнца. Считалось, что планеты являются воплощениями духов, а металлы – тела, в которых существует дух.

Металлы как одушевленные тела естественным образом проходят через различные процессы – они живут, развиваются, испытывают желания, имеют любовников и врагов, их мучают, убивают, они воскрешают и трансмутируют – все это соответствует различным операциям в алхимии. Гермес Трисмегит сказал: «Тот, кто доводит эти операции до совершенства, создает новый мир» (Waite 1976, 85). Другими словами, каждый металл – космологическая область или психологический «мир» со своей собственной жизнью и личностью. Алхимическое делание должно помочь в трансмутации этих миров.

Каждый металл несет в себе определенное качество отношения к другим металлам (Bacon 1975, 3). Серебро «почти совершенно, ему недостает только немного фиксации, цвета и веса», а золото – «начало совершенное». Свинец, металл Сатурна, «является нечистым и несовершенным телом, порожденным нечистым живым серебром (другое название ртути), неустойчивым, землистым, загрязненным, белым снаружи и красным внутри… Ему недостает чистоты, фиксации, цвета и проварки».

Медь, металл Венеры, также является «нечистым и несовершенным телом, порожденным живым серебром, нечистым, неустойчивым, землистым, горючим, красным без блеска и подобным сере. Меди недостает чистоты, фиксации и веса». Здесь психологическая истина притяжения между депрессией и страстью, которая в греческой мифологии выражена в браке Гефеста и Афродиты, показана как стремление свинца к цвету и проварке и в стремлении меди к весу.

Алхимическое представление о том, что металлы, как живые существа, находятся в отношениях с другими металлами, дает нам психологический язык для описания динамики человеческих отношений. Хиллман опять приводит алхимическую историю, которая помогает понять, каким образом человеческие взаимодействия можно отразить наиболее точно с психологической точки зрения с помощью алхимических образов (Hillman 1982, 133-35).

В своем романе «Радуга в небе» Д.Г. Лоуренс описывает встречу молодой женщины Урсулы, которая глубоко недовольна своей уединенной жизнью в сельской Англии, с приехавшим временно молодым солдатом Скребенским, с которым у нее складываются романтические отношения. Скребенский уезжает, но через несколько месяцев возвращается к свадебному сезону, приуроченному к сбору урожая в конце лета.

На этот раз все по-другому. Скребенский создает «мертвенность» вокруг нее, в отличие от оживленного праздничного антуража, и она хочет уйти не только от него, но и уйти от земли. Лоуренс пишет:

«И пока грузно тек этот танец, Урсула непрестанно чувствовала чье-то присутствие, чей-то взгляд, обращенный на нее. Кто-то сияющий, могучий, был устремлен прямо в нее, не на нее, а внутрь… Она обернулась и увидела огромную белую луну…душа Урсулы распахнулась навстречу ей… Она стояла, предлагая себя свету полной луны… Ей хотелось, чтобы лунный свет наполнил ее всю, хотелось большего — нового обогащения, соединения с луной, завершения». (1976, 317)[5]

Здесь Лоуренс алхимически помещает желание Урсулы и ее ощущение ограничения свободы в сфере Луны. Ей не разрешили поклоняться луне или безумию, и она не смогла получить достаточно лунного света.

Лоуренс оставляет нам ключи: Скребенский, солдат, представляет собой мир железа, Марса. Он обнимает Урсулу, уводит ее и накрывает своим плащом. Она чувствует, что он сковывает ее тяжелым грузом, который приобретает качества «окалины», «шлака», «темного и нечистого влияния магнита». Ее наполняет «странная ярость», а ее руки кажутся «металлическими яростными клинками». Она идет к Луне, «сама серебристо-белая».

Далее Лоуренс пишет более конкретно: в Урсуле заключена соль. Как Юнг очень подробно объясняет в Mysterium Coniunctionis, соль – фиксирующее начало – неразрывно связана с луной, с лунной психологией (Jung [1955–56] 1959d, 14: 183–85). Пара снова начинает танцевать, и Урсула чувствует, что «в ее душе… белая холодная ярость». Между ними обостряется борьба. Скребенский прижимается к ней своим телом, удерживает в объятиях и хочет подчинить ее своей воле, но она «холодна и недвижима, как соляной столб». Соль Урсулы обретает силу, силу благодаря ее связи с луной.

«Она казалась себе светлым лучом, исполненным той же сияющей мощи. И она испытывала страх перед самой собой. Глядя на него, на его призрачное, колеблющееся присутствие, она ощутила внезапный приступ похоти — желания схватить его и разорвать, превратить в ничто… Его руки беззастенчиво шарили по ее телу, этому плотному и сверкающему соляному столпу… И он прилагал все усилия, тонко, но энергично объять ее всю, завладеть ею. А она все сияла по-прежнему сверкающим и твердым блеском соли, мертвенным блеском. Но он упрямо, жгуче и едко, словно снедаемый вредоносным ядом, настаивал, не сдаваясь, уверовав наконец, что одолеет ее…Она завладела им в поцелуе, крепком и яростном, губительно-жгучем и светлом, как лик луны. Казалось, она стремится разрушить его плоть. Он клонился к земле, из последних сил стараясь удержаться, сохранить себя в этом поцелуе.

Но она крепко и яростно вцеплялась в него, холодная, как лунный свет, как яростно-жгучая морская соль, пока мало-помалу мягкий и теплый металл его не стал поддаваться, поддаваться, и она не восторжествовала, яростная, губительная, несущая разрушение и погибель, бурливая и едкая, как морская волна, обнимающая самую его суть своим жестоким кипением и разрушающая, разрушающая его в поцелуе. И душа ее укреплялась, твердея этой победой, в то время как его душа растворялась в муке уничтожения. Она удерживала его там, как жертву, поглощенную, уничтоженную. И она победила — больше он не существовал». (Lawrence 1976, 319-20)[6]

Через образы алхимии Лоуренс дает нам более точный с психологической точки зрения термин – соблазнение железа солью, чтобы заменить язык популярной психологии («гендерный конфликт») и юнгианской психологии («мужской» и «женский»). То, что мы называем «жертвой», здесь представлено железом, а «виновник» – соль. Основываясь на том, что Бэкон говорит о железе – что ему недостает плавкости и чистоты, – мы можем представить, как его «уведут» от своей основы или массы для плавки с солью. Вот образ психики, представляющей матрицу веществ, которые притягивают и отталкивают, любят и воюют, побеждают и проигрывают, живут и умирают.

На алхимическом языке операции, которые мы называем соблазнением, – separatio и, более конкретно, extractio. Extractio, что означает экстрагирование, извлечение, – это выполняемая алхимиками операция, при которой каждый металл отделяется от примеси других. Парацельс говорит нам: «При экстрагировании чистое отделяется от нечистого, дух и эфир – от их тела» (Waite 1976, 163). Экстрагирование порождает сущность, эссенцию.

Страдания или ощущение попадания в ловушку, присущие переживаниям при соблазнении, происходят от того, что экстрагирование часто является видом mortificatio, или умерщвления. Парацельс также говорит, что «перенос металлов (происходит) от одной смерти к другой» (Waite 1976, 9). Киноварь, например, умерщвленная ртуть, а латунь — умерщвленная медь. Это все равно, что сказать, что индивидуация – это ряд отдельных смертей. Любое состояние психики является смертью другого состояния.

Соблазнение через экстрагирование и мортификацию показано в фильме «Жестокая игра» (The Crying Game), демонстрирующем сложную матрицу соблазнения и контр-соблазнения. Джоди, чернокожего солдата британской армии в Ирландии, соблазняет Джуди, женщина-член ИРА, и его похищают в заложники. Джоди, в свою очередь, соблазняет одного из своих ирландских похитителей, Фергюса, с помощью различных поощрений, а сам соблазняется на совершение неудачной попытки побега. В то же время Джоди соблазняет Фергюса установить отношения с девушкой Джоди, Дил, причем эти отношения Фергюс поддерживает даже после того, как Дил по иронии судьбы оказывается, по словам Фергюса, «совсем не тем», чего он ожидал.

Центральный эпизод фильма – притча о лягушке, которую скорпион соблазнил перевезти его через реку, однако при переправе на полпути скорпион жалит ее. Когда они оба тонут, лягушка кричит: «Зачем ты меня ужалил, Скорпион, ведь теперь мы оба утонем?», а Скорпион отвечает: «Ничего не могу поделать, такова моя природа». Если перевести на алхимический язык, фильм рассказывает о разных аспектах нашей природы, экстрагирование которых происходит через соблазнение, и в природе Фергюса обнаруживается не только способность проявлять заботу в атмосфере враждебности, но и способность жертвовать собой ради эроса другого человека, заявление современному коллективному бессознательному о любви человека к человеку вне рамок сексуальных отношений.

Установив алхимическую основу соблазнения, мы можем получить дополнительное представление о том, как соблазнение служит анализу в качестве фундаментального метода, взглянув на историю операции экстрагирования в глубинной психологии. В своей книге «Открытие бессознательного» Генри Элленбергер относит появление динамической психиатрии к 1775 году и к столкновению между Йоханом Йозефом Гасснером (1727–1779) и Францем Антоном Месмером (1734–1815). Отец Гасснер, деревенский священник, прославился в Европе исцелениями посредством экзорцизма. Гасснер индуцировал симптомы болезни у своего пациента, а затем экстрагировал их из тела пациента с помощью ритуальных слов.

В то время как Гасснер исцелял во имя христианской веры, Месмер, основываясь на рационализме и науке, видел в исцелениях действие физического элемента. Он положил начало новому методу исцеления, названному животным магнетизмом и основанному на идее, что физическая субстанция-магнетический флюид течет как внутри людей, так и во всей вселенной. Болезнь возникает у людей из-за дисбаланса флюида в организме. (Юнгианцы увидят сходство с теорией Юнга о либидо как психической энергии и его представлением о компенсационной природе психики.) Месмер исправлял дисбаланс, прикрепив магниты к телу пациента. Когда пациент проглатывал содержащий железо препарат, у него проявлялись болезненные симптомы, которые впоследствии исчезали, как будто их вытягивали, или соблазняли, магниты. Месмер пришел к выводу, что ощущение движения магнетических потоков могло быть вызвано не одними лишь магнитами, но и «иной по сути действующей силой», вызванной флюидом, накопленным в самом человеке. В конечном итоге Месмер садился вместе с пациентами, сжимал большие пальцы рук пациента в своих руках, пристально смотрел ему в глаза, а затем касался различных частей тела пациента, в которых находили проявление симптомы заболевания, в результате чего эти симптомы исчезали. (В данном случае мы имеем дело с предшествованием не только психоаналитического катарсиса и переноса, но и юнгианского анализа.)

В истории глубинной психологии от поколения к поколению происходила трансформация цепочки лечебных методик, которая сохраняла при этом общий элемент экстрагирования. Животный магнетизм был предшественником гипноза, когда гипнотизер выявлял болезненные симптомы, которые затем извлекались с помощью экстрагирования посредством установок. Гипноз, в свою очередь, предшествовал психоанализу, в котором невроз переноса вызывался у пациента и «проецировался» на психоаналитика. Юнгианский анализ затем сделал эту «проекцию» значимой как в причинном, так и в духовном плане с помощью техники амплификации. Я полагаю, что в истории психологического исцеления общая череда взаимодействия между врачом и пациентом проходит от алхимии через экзорцизм к животному магнетизму, гипнозу, психоанализу и, наконец, к юнгианскому анализу. На языке алхимии такое взаимодействие можно описать как «экстрагирование» психологической «природы» пациента посредством разновидности соблазнения со стороны алхимика, экзорциста, месмериста, гипнотизера или аналитика. Теперь мы обращаемся к этому взаимодействию в психотерапии в терминах переноса / контрпереноса, биполярного поля (обратите внимание на отсылку к магнетизму) или архетипа раненого целителя, – все они рассматриваются как констеллирующиеся между врачом и пациентом.

Юнг описывает связь между психотерапией и extractio следующим образом:

«Тщательно анализируя все, что нас зачаровывает, мы извлекаем (extract) из него, как квинтэссенцию, частицу нашей собственной личности, и мало-помалу осознаем, что вновь и вновь встречаем на жизненном пути в тысяче обличий самих себя». ([1946] 1954, 16 : 318)

Теперь мы пришли к позиции, противоположной той, с которой начали. «Путь» в этом случае не есть нечто, что следует избегать, поддавшись соблазну; скорее, он состоит из размышлений о различных видах соблазна или увлечений, которые мы переживаем.

Юнг описывает увлекающуюся природу психики с помощью слова «зачарование» (fascination), термина, который когда-то использовался для описания того, что мы теперь называем «психотерапией» (Ellenberger 1970, 151). Фасцинозум (fascinosum) – излюбленное понятие Юнга, которое он позаимствовал у Рудольфа Отто, применявшего его для описания пленительного свойства «священного» (1923, 31-40). Юнг использует этот термин для описания притягательного качества бессознательного содержания для сознательного ума. Корень слова «fascination» содержит отсылку к запаху, поэтому эротическое влечение, являющееся частью процесса экстрагирования, не обязательно относится к гениталиям, но и к обонянию. Юнг описывает сознание, используя образ собак, «чующих» бессознательное ([1950] 1959b, 9: 378). Перефразируя Дэвида Миллера, мы можем сказать, что соблазнение уводит нас к интуитивной, телесной, активной, земной, остро запаховой форме познания через «обоняние», где «нос знает» или нос «должен встретиться лицом к лицу» (1981, 61-88).

Другими словами, в клинической практике психотерапевт часто будет действовать в наиболее терапевтической манере, не навязывая ситуации понятийную модель, а тесно следуя за реальным опытом и «принюхиваясь» к нему. Примером первого может быть использование понятия «проекция», неудачной метафоры, которая дает использующему ее лицу ощущение уверенности, которое не подтверждается фактическим клиническим опытом. «Проекция» предполагает наличие картезианского сознания, при котором имеется субъект-источник, «отбрасывающий» объекты в неодушевленный мир. Если я говорю, что нечто проецируется, я постулирую существование одного живого существа – замкнутой в своих границах души, но, когда я говорю о том, что происходит экстрагирование чего-либо посредством соблазнения, я подразумеваю источник энергии двойственной природы, который притягивает к себе и притягивается сам. Каждый притягивает друг друга.

Юнг утверждал, что у проекций есть «крючок». Чтобы дополнить образ, мы бы сказали, что крючок удерживает живую наживку для привлечения добычи и привязан к леске, которой добычу вытаскивает живое существо. При экстрагировании основное внимание уделяется не «отбрасыванию» или «возвращению» проекций, а взаимному потоку собственного влечения и привлечения к себе, когда создание логоцентрической базы не только невозможно, но и неуместно. В 1934 году Юнг сделал поразительное заявление о притягательной природе анимы (а также предвосхитил теорию объектных отношений):

«Слово «проекция» в действительности не вполне подходит, так как ничто из психики не было выброшено. Скорее, она приобрела свою нынешнюю сложность в результате ряда актов интроекции».[7] (1959a, 9: 25)

Идея взаимного течения энергии подразумевала бы неудобные последствия для психоаналитиков и психотерапевтов. Приняв эту движущую силу, мы были бы вынуждены отказаться от роли всеведущего наблюдателя или «вместилища» проекций, которые мы выявляем и «возвращаем» пациенту. Нам также пришлось бы расстаться с видением себя «хирургами» – образом, использованным и Фрейдом, и Юнгом для обозначения погружения в глубины психического тела. Вместо этого мы были бы вынуждены взять на себя роль «блудницы»-соблазнительницы, которая искушает и привлекает скрытые от пациента элементы психической жизни.

Недавно у меня был пациент, чьи опасения по поводу отношений привели его в психоанализ. Он был продавцом, которого в анамнезе соблазнила и растлевала разными способами мать. Его работа и общественная жизнь подчинялись соблазнению, при котором он, казалось, давал другим то, что они хотели, сохраняя при этом скрытый контроль над отношениями. Он сообщил, что чувствует себя неловко, когда я молчу, сказал, что не может читать меня, и не чувствует, что я помогаю ему ставить цели и предпринимать конкретные шаги для решения имеющихся у него проблем. Ему казалось, что я утаиваю от него какую-то информацию, а также он подозревал, что у меня есть тайные планы. Если привести примерную цитату из недавней популярной юнгианской книге по мужской психологии, он обвинил меня в том, что я «черный маг», который утаивает знания, чтобы обладать властью. Он сердито спросил, как я могу быть юнгианским аналитиком, если не помогаю ему открыто разрешить его проблемы с помощью архетипических амплификаций, как предлагается в этой книге.

Мой пациент действительно был прав: мое молчание соблазняло его уловить тревогу, за которой, в свою очередь, скрывалось болезненное подавленное содержание различного вида. Позже я проиграл в его психотерапии, когда соблазнился взять на себя более активную и поддерживающую роль на период, когда он был в сильном стрессе. Эта роль дублировала роль его матери, что, хотя и доставляло ему удовольствие в прямом смысле, принесло также скрытую тревогу по поводу контроля и поглощения. Поскольку я перестал быть блудницей-соблазнительницей и стал матерью, он не мог обратиться к этой тревоге со мной.

Говоря о соблазнении и психотерапии, я использовал такие метафоры, как добыча полезных ископаемых, магниты, зачарование и ловля рыбы. Я также включал в речь язык желания, применяя такие слова, как «привлекать» и «соблазнять», «искушать» и «овладеть». Поступая так, я пытаюсь сподвигнуть нас на понимание эроса, отличное от управляемого предрассудками пуританства, которое составляет основу нашего общепринятого уничижительного представления о соблазнении.

Я также пытаюсь показать, что психологическое понимание возникает не столько через классическую динамику соотношения или механическую динамику рационализма, на которые мы полагаемся, когда используем такие понятийные системы, как типология, союз противоположностей и компенсаторные механизмы психики для объяснения индивидуации. Скорее, как я полагаю, то понимание, которое имеется в психотерапии, возникает в эманациях, происходящих посредством эроса. Различные аспекты души находят свое проявление в мире через течение разных видов любви.

Мы обнаруживаем основу в традиции представления об эросе как двигателе души в неоплатонизме и индуизме. Для Платона (1961a) именно любовь к прекрасному вызывает рост крыльев у души, благодаря которым она, окрыленная, вдохновенно летит в мир. Платон (1961b) считал, что всякое понимание происходит посредством влечения души к земной красоте, которая начинается с красоты тела. В неоплатонической традиции эрос связывает различные аспекты вселенной, представляемой в виде фонтана, который оживляет круговое течение любви от источника к различным уровням эманации и обратно. Источник любит свои создания, а они стремятся к своим истокам. Таким образом, Эрос – цель, стремления и намерения универсальных образов. В этой вселенной именно движение, порожденное взаимным соблазнением, вызывает развитие жизни.

Альфонсо Лингис, современный философ, спрашивает о том, как можно ощущать мир, основанный на эротизме как движущей силе:

«Можно ли представить себе эротизм, который распространится повсюду, вторгнется во все области высокой культуры, не будет инфицировать мучениями и не будет мотивироваться фрустрацией? Эротизм, который наполнит чувственностью разум в его поисках истинности реального, который заразит политический строй, который будет усиливаться с помощью изобретений и в искусстве и который никогда не будет маскироваться или прикрываться чем-то другим, но обретет свою наивысшую силу в самых величественных формах?» (1983, 58)

Лингис находит ответ в резных фигурках храмов Кхаджурахо в Индии:

«…эти абстрактные очертания заполняют собой ярус за ярусом фризы, на которых, кажется, изображены универсальные комбинации сексуальных поз, доведенных до полной явности и точности. Аутоэротическая стимуляция, cunnilinctio, penilinctio и копуляция двух и более партнеров, гомосексуальные и зоофилические сношения испешряют стены храмов, при этом ни одна из фигурок не имеет приоритетного расположения или большего мастерства исполнения… Здесь фигурки не размещают внизу, когда они изображают любовь с животными и деревьями, и не поднимают вверх, когда они занимаются любовью с луной, реками и звездами; движение не имеет цели или идет по кругу по эротизированной вселенной». (1983, 59, 62)

То, что описывает Лингис, – это эротизированный способ видения и познания мира, представление, которое не страшится соблазнения, но «сливается» с миром, двигаясь по кругу, горизонтально, празднуя верховенство многообразия подходов, выраженных в виде тысяч сексуальных поз.

В заключение я хотел бы предположить, что, если мы сможем совершить образный скачок от соблазнения, считающегося постыдным, к взаимному соблазнению как всеобщей движущей силе, произойдет изменение нашего понимания понятий «индивидуация» и «самость» Юнга. Неоплатоническое циркулирующее движение эроса находит отражение в использовании Юнгом термина «самость» в соответствии с символизмом легендарной рыбки Echeneis, которая «обладает способностью притягивать корабли, сравнимой с действием магнита на железо (!).Историческая традиция утверждает, что притяжение, исходящее от рыбы, останавливает корабли, идущие под парусами или на веслах». (Jung [1951] 1959c, 9: 154). Здесь источник притягивающей силы в метафоре рыбной ловли меняет направление на противоположное. Теперь рыба ловит рыбака![8]

Юнг продолжает объяснением, что алхимики стремились заменить рыбу инструментом, который производил бы такое же воздействие. Юнг пишет, что этому инструменту, «магниту мудрых», можно научить как совокупности практических знаний, а затем он устанавливает связь между этим тайным знанием, «настоящим арканумом алхимии», и психотерапевтической практикой. Юнг связывает экстрагирование с самостью:

«В бессознательном скрыты те «искры света» (scintillae), архетипы, из которых «извлекается» высший смысл («извлечение мысли»). «Магнитом», притягивающим скрытую вещь, является самость, или, в данном случае «theoria», или представляющий ее символ, который адепт использует в качестве инструмента». ([1955-56] 1959d, 14: 491)[9]

Я бы предположил, что значение самости как процесса экстрагирования сущностей проявляется в нашей повседневной аналитической работе в малых формах или эманациях, которые обнаруживаются во взаимодействии между психоаналитиком и пациентом – взаимодействии, обязательно носящем характер соблазнения, потому что оно извлекает сущности. В этом случае самость не становится победной целью высшего состояния сознания, а, скорее, целью является само делание: как подразумевает определение алхимии Парацельса, выявление или пробуждение сущностей посредством соблазнения и привлечения, которые протекают между пациентом и психотерапевтом. Самость будет представлена не столько сверкающим алмазом, нуминозным шаром или симметричной геометрической фигурой, сколько теми странными, податливыми как воск, мистическими аспектами природы личности, которые проявляются в короткие моменты психоаналитической сессии. Юнг писал:

«Своеобразие индивидуума… правильнее будет понимать… как уникальное соединение или постепенную дифференциацию функций и способностей, которые сами по себе универсальны… Поэтому индивидуация может лишь означать процесс психологического развития, осуществляющего данные индивидуальные особенности; другими словами,… это процесс, благодаря которому человек становится определенным, уникальным существом, каковым он в действительности и является. Осуществляя себя, он… реализует своеобразие своей натуры…» [курсив мой] (1953, 7: 173-74)

Я соглашаюсь с Йейтсом: середина – грубое движение по спирали, ленивое вращение Вифлеема и зверя.[10]

Списоклитературы

Bacon,Roger.1975.TheMirrorof Alchemy.LosAngeles:TheGlobe Bookstore.

Carotenuto, Aldo.1982. A Secret Symmetry.New York: Pantheon Books.

Ellenberger,Henri.1970.The Discovery of theUnconscious.New York: Basic Books.

Freud,Sigmund.[1914]1915.»ObservationsonTransference-love.» StandardEditionof theCompletePsychologicalWorksof Sigmund Freud15:157-71. London:The Hogarth Press.

Hillman,James.1982.»Salt:AChapterinAlchemicalPsychology.»In Images of theUntouched, edited by Joanne Stroud and Gail Thomas, 111-37. Dallas:Spring Publications.

Jung,C.G.1953.»The Relations Between the Ego and the Unconscious.» InTwoEssaysonAnalyticalPsychology:CollectedWorks7: 121-241. Princeton,New Jersey: Princeton University Press.

——.1954.»ThePsychologyoftheTransference.»InThePracticeof Psychotherapy: Collected Works 16:163-323. Princeton, New Jersey: Princeton University Press.

——.1959a.»ArchetypesoftheCollectiveUnconscious.»InThe ArchetypesandtheCollectiveUnconscious:CollectedWorks 9:3-41. Princeton,New Jersey:Princeton University Press.

——.[1950]1959b.»ConcerningMandalaSymbolism.»InThe ArchetypesandtheCollectiveUnconscious:CollectedWorks 9: 355-84. Princeton,New Jersey:Princeton University Press.

——.[1951]1959c.Aion. Princeton,NewJersey:PrincetonUniversity Press.

——.[1955-56]1959d.MysteriumConiunctionis:CollectedWorks 14. Princeton,New Jersey:Princeton University Press.

——.1965.Memories,Dreams,Reflections, recordedandeditedby Aniela Jaffe. New York: Random House.

Kalsched,Donald.1981.»LimboandtheLostSoulinPsychotherapy.» Union Seminary Quarterly Review 36:nos. 2 and 3 (Winter/Spring): 95-107.

Kerr, John.1993.A Most Dangerous Method. New York: Knopf.

Lawrence.D.H.1976.The Rainbow. New York: Penguin Books.

Lingis, Alphonso. 1983.Excesses: Eros and Culture. Albany, New York: State University of New York Press.

Miller, David. 1981.Christs:MeditationsonArchetypalImagesin ChristianTheology. New York: The Seabury Press.

Otto, Rudolf. 1923.The IdeaoftheHoly. London:OxfordUniversity Press.

Plato. 1961a.»Phaedrus.» In TheCollected Dialogues of Plato, edited by EdithHamiltonandHuntingtonCairnsandtranslatedbyR. Hackforth,475-525.Princeton, New Jersey:PrincetonUniversity Press.

——.1961b. «Symposium.»In The Collected Dialogues of Plato, edited byEdithHamiltonandHuntingtonCairnsandtranslatedbyR. Hackforth,526-74.Princeton,NewJersey:PrincetonUniversity Press.

Rutter, Peter.1991.Sex in the Forbidden Zone. New York: Fawcett Crest.

Schwartz-Salant, Nathan.1984.»Archetypal Factors Underlying Sexual Acting Out in the Transference/Countertransference Process.»In Transference/Countertransference, editedbyNathanSchwartz-Salant and Murray Stein. Wilmette, Illinois:Chiron Publications.

Springer, Anne.1995.»Paying Homage to the Power of Love.» In The Journal of Analytical Psychology 40, no. 1.

Waite, Arthur, ed. 1976.The Hermetic and Alchemical Writings of Paracelsus 1. Berkeley:Shambala Press.

[1] Керр (Kerr, 1993, 145) отмечает, что ранние замечания Фрейда о романе «Градива» делают приемы соблазнения эквивалентными психоаналитическим методам.[2] См. «The Journal of Analytical Psychology» 40, № 1 (январь 1995 г.), где есть несколько статей о нюансах лечения травм.[3] looking for that long-lost shaker of salt, перефраз строчки из песни «Margaritaville» Джимми Баффетта (прим. пер.)[4] Джеймс Хиллман, «Неопубликованные заметки», «Семинар по алхимии в Нью-Мексико», 1975 г.[5] в переводе с английского Е. Осеневой[6] Лорена Боббит, женщина из Виргинии, США, которая схватила кухонный нож, чтобы отрезать член своего мужа-солдата, возможно, использовала не тот инструмент. На самом деле ей нужна была солонка![7] в переводе с нем. А. Чечиной[8] Подобно тому, как рыба, которая, как это ни парадоксально, привлечена сама и привлекает рыбака, представляет собой символ «самости», так и Христос, парадоксально являющийся рыбаком, рыбой и наживкой, также символ «самости». Он «ловец человеков», а также алхимически изображается ловящим Левиафана «леской Давида». Как указывает Юнг ([1951] 1959c), с алхимической точки зрения, он рыба. Кроме того, его можно рассматривать как «приманку» при его спуске в чистилище после смерти на кресте, что позволяет освободить праведные души (Kalsched 1981).[9] в переводе О.О. Чистякова[10] (прим. пер.) отсылка к стихотворению Уильяма Б. Йейтса «Второе пришествие» (The Second Coming; перевод: Шломо Крол): Спиралью ввысь, все шире и все вышеСокол кружит, сокольника не слыша,Что было цельным, рушится на части,На мир напало сущее безвластье,Напал прилив кровавый, и повсюдуВ нем тонет чистоты обряд, и лучшийНи в чем не убежден, тогда как худшийГорячим напряженьем переполнен. Да, откровенье ждет нас впереди;Пришествие Второе впереди.Пришествие Второе! Лишь слова слетели,Огромный образ из Spiritus MundiМой потревожил взор: в песках далекихФигура с телом льва, с главою человека,С пустым, безжалостным как солнце взором,Поводит бедрами, а вкруг витаютТени испуганных пустынных птиц.Вновь тьма сошла. Но понял я, что двадцатьСтолетий каменного сна нарушилКошмар от сотрясенья колыбели,И что за грубый зверь дождался часа,И в Вифлеем ползет, чтоб там родиться?