Часть 2..

Джордж Элдер и Диана Кордик

Памяти Эдварда Эдингера

ЧАСТЬ II

АМЕРИКАНСКИЙ ЮНГИАНЕЦ

Эдвард Ф. Эдингер в беседе с Лоуренсом В. Яффеⁱ

1. Вступление

Это интервью было проведено в доме на западе Лос-Анжелеса всемирно известного юнгианского аналитика Эдварда Ф. Эдингера и его супруги, Дианны Кордик, тоже юнгианского аналитика. Я – Лоуренс Яффе, юнгианский аналитик из Беркли, штат Калифорния, автор книги о работах Юнга и Эдингера под названием «Освобождая сердце: Духовность и юнгианская психология»ⁱⁱ.

Для целого поколения Д-р Эдингер был в авангарде тех, кто продвигал вперед труд великого швейцарского психиатра Карла Густава Юнга. Д-р Эдингер получил медицинскую степень в Йельском университете в 1946 г. Он является бывшим психиатром-супервизором в Государственном госпитале Рокланда в Оринджберге, штата Нью-Йорк. Он также член-основатель Фонда К.Г. Юнга в Нью-Йорке и Института К.Г. Юнга в Нью-Йорке. Он занимал пост президента нью-йоркского Института с 1968 по 1979 гг. и одновременно был членом его факультета.

Анализ содержания его многочисленных книг и более чем пятидесяти опубликованных статей дает возможность увидеть четыре основные сферы интересов: клиническая, культурная, алхимическая и миф Юнга о современном человеке, т.е., психологическое освобождение от традиционной религии. Единой объединяющей темой, проходящей сквозь все перечисленные сферы интересов, является тема взаимоотношения Эго с Самостью и встреча с ней.

Личная жизнь и развитие

Эд, это была большая честь для меня прочесть Ваши книги, и я рад иметь возможность сидеть и разговаривать с Вами лично. Накануне произошел одни случай с моим младшим сыном, связанный с Вами. Сын был в курсе, что я собираюсь брать интервью у выдающегося психиатра. Когда я проверял вопросы, которые я собирался Вам задать, он был поражен тем, что Вы родились в Америке. Он был по-настоящему удивлен и начал скакать по комнате со словами: «Американец! Американец!» Он сказал, что думал, что все выдающиеся и творческие психиатры родились в Европе и, я полагаю, имели Венский акцент. Вы хотите что-то сказать по этому поводу?

Что ж, я горжусь тем, что могу чувствовать себя одним из ранних американо-рожденных юнгианских аналитиков, внесших свой вклад. Меня радует это слышать, потому что то, что я американец – это очень большая часть моей психологической идентичности. В этом есть свои плюсы и минусы, и нет необходимости говорить, что в этом есть и много отрицательных моментов. Но это то, откуда мои корни и где я есть.

Большая часть Вашего детства прошла в Индиане. Можете рассказать нам немного о своем отрочестве?

Хорошо, давайте я расскажу Вам в общих чертах всю свою историю. Я родился в 1922 г. в Сидар-Рапидс, штат Айова. В тот год была опубликована поэма Элиота «Бесплодная земля». Это также год, когда был опубликован второй том Шпенглера «Закат Европы». И это год после опубликования стихотворения Йейтса «Второе пришествие». Все это очень важные для меня события. Свои первые девять лет жизни я прожил в Айове.

Я обладаю, как я бы это называл, очень ранней пред-памятью. Мои самые первые воспоминания похожи, я думаю, на грезы грудного ребенка. В воспоминании даже нет визуальных образов, связанных с ним, это были тактильные воспоминания, которые контрастировали красивой, изумительной гладкостью и уродливой, неприятной шероховатостью. Это был тактильный образ шершавости и гладкости. Я полагаю, что это связано с тем, что моя мать, возможно, была одета в шелковый или сатиновый пеньюар, когда кормила меня. И, я предполагаю, что, возможно, где-то рядом лежало грубое шерстяное одеяло. Но самое интересное для меня в этих воспоминаниях, что на заре моего существования «проблема противоположностей» уже была констелирована. Так как с этим воспоминанием не было еще связанной какой-либо осознанности, я не могу называть это ранней памятью.

Илл. 5. Эдингер маленький мальчик (1926).

Также было еще одно интересное событие, которое я обнаружил в ходе своего личного анализа. В начале моего личного анализа я обнаружил, как я думал, свои ранние воспоминания, но в ходе анализа эти воспоминания открыли путь к еще более ранним воспоминаниям. Я думаю, что это очень интересный феномен. Первичные воспоминания были времен, когда мне было около шести лет. Я играл на улице у дома моих дедушки и бабушки по материнской линии. Моя мать подошла к двери и сообщила мне, что мой дедушка умер, а я продолжил играть, как будто ничего не произошло. Но позже, я восстановил более раннее воспоминание, где я с дедушкой играю в гостиной. Мы кидали мяч туда-сюда и он попал в вазу на камине, которую мама особенно любила, и разбил ее на мелкие кусочки. Мой дедушка кропотливо работал над сборкой вазы с помощью жевательной резинки.

Я думаю, что у этих двух воспоминаний есть большая связь. Я думаю, что смерть деда несет в себе на заднем плане смерть западного образа Бога. А о других воспоминаниях я думаю как об изображении воссоздания нашего разбитого мифологического контейнера. Так что, все эти вещи произошли, когда я был в Айове.

Когда меня было девять лет, я переехал в Белфорд, штат Индиана. Мой отец был успешным резчиком по камню, у которого были камнедробилки – одна в Белфорде, Индиане, и другая в Сидар-Рапидс. Но когда началась Великая депрессия, это его фактически уничтожило. Он закрыл камнедробилку в Айове, мы переехали в Белфорд и эксплуатировали только дробилку в Индиане в течение какого-то периода, хотя и ее тоже закрывали на время. Это было ужасное время для моего отца. Однажды он сказал мне, что если бы не его религия, он не смог бы пережить эти катастрофические перемены судьбы, которые на него свалились. Интересно, что, когда у меня была несколько раз возможность поговорить с Юнгом много лет спустя, это была одна из тех вещей, которые я ему рассказал – о мысли моего отца, что без его религии он бы не смог пережить Великую депрессию. Ответ Юнга был: «Это мне напоминает мой разговор с Горным Озером, которое мне сказало, что его племя и его религиозные действия помогают солнцу взойти». Вы видите, это похожие события. Как бы то ни было, мы переехали в южную Индиану и, я чувствую, что это то самое место, где я по-настоящему пустил корни. Я думаю, у меня душа «Индианцаⁱⁱⁱ». Однажды у меня был сон, в котором «Голос» сказал: «Вот появился Индианец, создатель золота». И это дало мне понять, что мои корни индианские. Мы жили в поселковой местности, и у меня было много возможностей для неторопливых прогулок по полям, лесам, вдоль ручьев и исследование прудов в округе. Для меня мальчишки это много значило.

Итак, у Вас родился брат?

У меня есть брат, который на семь лет младше меня. Это достаточная разница, поэтому я могу спокойно сказать, что обладаю в большей степени «психологией единственного ребенка». Моя мать была чрезвычайно любящей и заботливой матерью. Я получил самое лучшее любящее внимание, которое мальчик может получить. Но с другой стороны, мать была в достаточной мере собственницей, особенно, чем старше я становился. И мне приходилось бороться, чтобы освободиться от этого сплетения. Она была вторгающейся, психологически вторгающейся. В результате это развило во мне чувствительность к психологическим нарушениям границ. Однажды я прорабатывал наихудшую часть этого материнского комплекса, в результате чего я развил хорошую чувствительность, очень полезную в психотерапии, потому что вы можете обратить внимание пациента, если происходит нарушение границ, психологических границ, которые они абсолютно не замечают.

Поскольку мой отец занятой человек, он никогда не казался проблематичным для меня. Он был прямолинейным, добропорядочным, отчасти суровым, но очень честным и надежным человеком, что я считал само собой разумеющимся. Есть один интересный момент, касающийся отцовской линии семьи – это наследственная проблема, которая передавалась по отцовской линии. Я пришел к полному осознанию этого только когда мой отец умер и у меня был сон, в котором мне приснился мой дед по отцовской линии. Этот сон привел меня к этому осознанию, и я думаю, что он доходчиво объясняющий, поэтому и поучительный.

Илл. 6. Эдингер, выпуск из средней школы (1939)

Я, будучи мальчиком, много раз слышал от отца историю одного события, которое произошло в его детстве. Старшим ребенком в семье моего отца была маленькая девочка по имени Руби. Она была первенцем в семье, на пару лет старше моего отца, и абсолютным источником восхищения моего деда. Когда ей было пять лет, она умерла от дифтерии. Это было полной катастрофой для моего деда, и последствием этого было разрушение его веры в Бога.

Позже проблема, которая была у моего деда с Богом, передалась моему отцу. Я не могу доказать причинно-следственную связь этих событий, но в этом меня убедили разного рода косвенные доказательства. В юности отец стал религиозным миссионером. Он полностью посвятился себя религиозной секте под названием Международная Библейская студенческая ассоциация, которая позже стала называться Свидетелями Иеговы, и он решил посвятить свою жизнь миссионерству^iv. Он так бы и сделал, если бы не заболел его отец и не попросил его вернуться домой и управлять семейным делом. В конце концов после некоторых размышлений и совета религиозных старейшин мой отец покорно подчинился, отказался от миссионерской деятельности и вернулся управлять каменным делом. Позже, этот вопрос, которым отец не смог полностью заняться, перешел ко мне. И я думаю, что в основном причина из-за чего юнгианская психология (когда я наконец-то ее нашел) так глубоко запечатлелась во мне, потому что она отвечает на вопрос моего деда о его взаимоотношениях с Богом. Ответ конечно в «Ответе Иову» Юнга^v. А теперь это часть психологического наследия, которое передал мне мой отец.

То, что Юнг называл «трагической противоречивостью Бога».

Точно. То, что Юнг так красиво детально развивает в «Ответе Иову», это и есть «испытание Иова», т.е. человека, прошедшего через такое^vi. Потому что то, что пережил мой дед – это и было испытанием Иова. Его дражайшее достояние, его маленькая девочка, была отнята у него. И он не мог простить Бога за это. Юнг разъясняет все это, об этом, по сути, вся книга «Ответ Иову».

А когда Вашему брату стало семь или восемь лет, это помогло Вам высвободиться из материнских «объятий»?

Не совсем поэтому, насколько я понимаю. То, что произошло два-три года спустя, было главным событием в моей жизни – это возникшее увлечение химией. Начав с маленького элементарного химического набора, я постепенно собрал большую и еще большую домашнюю лабораторию. Это был главный предмет моего увлечения. Когда я обращаюсь назад к моей жизни, мне очень любопытно осознавать что, чтобы быть счастливым и хорошо работать, у меня должен сохранять взаимосвязь с предметом увлечения. Первым таким предметом была химия. Я был просто заворожен химическими реакциями, трансформациями, которые происходили при определенных условиях. И, когда я немного подрос, мое восхищение перешло на биологическую науку. Охотясь весной, я ходил на пруд и приносил яйца лягушек и икру рыб, а также воду из пруда для изучения простейших и других подобных вещей. Таким образом, феномен жизни стал предметом моего увлечения. Что в свою очередь постепенно переместилось к наиболее сложному из всех живому организму, а именно к человеку. Это и подтолкнуло меня к медицинскому вузу.

После медицинского вуза и интернатуры, увлечение поблекло. У меня был период пустоты и потерянности. Но после я открыл для себя Юнга, и моим увлечением стала психика и, как видите, с тех пор им и остается. Вот то, как нуминозное проявляется в моей жизни. И я думаю, что оно проявляется себя столь сильно, в моем случае, из-за религиозного опыта моих родителей.

Это действительно достаточно знаменательный опыт для ребенка, размышляющего ребенка, вырасти в среде фундаменталистской апокалиптической христианской секте. Это удивительно! Как я понял позже, они копировали ранние христианские общины первого и второго веков. Эти ранние общины жили в ожидании Второго Пришествия Христа, это было их убеждением. И они могли с трудом обращать внимание на обустройство жизни, потому что Второе Пришествие должно было очень скоро произойти. Единственное, что они могли делать, это распространить послание, чтобы как можно большее количество людей было готово к нему. Вот конкретно чем занимались Свидетели Иеговы.

Для меня было вполне очевидным даже в достаточно юном возрасте, что с точки зрения разума здесь что-то не так, но с эмоциональной точки зрения это было очень мощно. И здесь появляется химия. Моя психика создала внутренний противовес, который смог выстоять и противостоять эмоциональной силе этого коллективного религиозного убеждения. По сути, я создал альтернативного Бога – наука стала моим Богом. Это уберегло меня от поглощения.

Для меня было абсолютно ужасающим то, что мои родители были абсолютно лишены рациональной критической саморефлексии, когда дело касалось их религии. Во всех остальных случаях они были разумными людьми. Но они были захвачены тем, что представляло собой коллективный психоз. То, что он был коллективным и удерживающим, делало его «контейнирующим», и это совершенно удивительное явление^vii. Опять же ничто кроме юнгианской психологии не позволило мне настолько тщательно интегрировать этот опыт. Потому что это единственное в мире, что проникло на уровень религии, создающей архетипы, и это то, что объяснило мне происходящее. Только через это понимание я был освобожден от горечи и бунтарства против моих родителей.

А Вы уже были врачом, когда столкнулись с Юнгом, или еще были в медицинском вузе?

У меня не было ни малейшего интереса к психиатрии, когда я столкнулся с ней в медицинском вузе. Юнг даже никогда не упоминался. И мне никогда не приходило в голову, что меня может заинтересовать психиатрия. Я собирался пойти в медицину внутренних болезней. Но когда я закончил интернатуру и должен был обязательно провести пару лет в армии, главным образом в Зоне Панамского канала, я понял, что я «потерялся» и не знал, куда я собираюсь пойти. У меня были сны, что я веду свою машину и ветровое стекло запотело, я не могу рассмотреть, куда я еду, и я отчаянно пытаюсь прислонить лицо к окну, чтобы разглядеть куда я еду. Я прекрасно понимал, что значили те сны. Они сообщали мне, что я не знаю, куда я собираюсь - и я действительно не знал. Я знал, что не смогу прожить жизнь терапевта, так как в этом не было смысла. И так во всем я ощущал потерю смысла, все казалось бессмысленным. И, конечно же, это происходило, потому что я потерял ощущение смысла внутри себя. Я потерял связь с предметом увлечения. И так продолжалось до тех пор, пока я не открыл для себя Юнга.

Я открыл его интересным образом, читая книгу «Поколение гадюк» (Generation of Vipers) Филиппа Уайли, достаточно саркастичного автора 1940ых. Он не особо вспоминается, но один из его пунктов был «момизм»^viii. В любом случае, он познакомил меня с Юнгом и хвалил его достоинства. Я подумал, что на него стоит взглянуть. Я сделал это, и, наконец, меня захватило это, то, что он говорил, запечатлелось во мне, и я понял, что это оно. На это потребовалось некоторое время, но одним утром, был октябрь 1950 г., не могу сказать точную дату, я думаю, что это было между 12ым и 19ым октябрем, я проснулся и понял, что я должен стать юнгианским аналитиком. Вдруг все встало на свои места. И все, что мне оставалось сделать - осуществить это! Это уже легко. Как только человек находит направление и знает, чем хочет заниматься по жизни, то самая легкая часть – это реализовать это. Сложная часть – это поиски своего предназначения.

Илл. 7. Эдингер в армии (1948)

Вы знали, как это быть юнгианским аналитиком?

Что ж, я знал об этом из того, что говорил Юнг. И я был прав.

Вы уже были психиатром на тот момент?

Нет-нет, я даже не рассматривал психиатрию. Я был в Коннектикуте проходил ординатуру по медицине внутренних болезней. Во всяком случае, я познакомился с книгой «Психическая энергия» Эстер Хардинг и посетил ее^ix. Она сказала: «Что ж, если это то, чем Вы хотите заниматься, то первым шагом будет пойти на анализ и в ординатуру по психиатрии». Таким образом, я поступил в ординатуру в Государственном госпитале Рокланда в Оринджберге, штата Нью-Йорк (за пределами г. Нью-Йорк) и начал личный анализ в следующем году.

Можете что-то рассказать нам о Вашем личном анализе у Эстер Хардинг?

Это был первоклассный анализ. Она провела чудесную работу, сочетая редуктивный аспект аналитического процесса с синтетическим аспектом^x. Этот баланс не всегда соблюдается, как Вы знаете. Его очень легко потерять. Она сделала превосходную работу, удерживая оба аспекта вместе. Я работал с ней около шести-семи лет. Я прочту Вам мой первый сон. Как Вы знаете, первые сны всегда особенно важны. Я использовал его в «Эго и Архетип»:

Не без труда я поймал золотую рыбку. Она прыгала на полу, я поймал ее каким-то специальным способом. Следующим моим заданием было извлечь из нее кровь и нагревать ее до тех пор, пока она не достигнет постоянного жидкого состояния. Я находился в лаборатории и у меня была мензурка с кровью этой рыбы, которая нагревалась, чтобы сделать ее постоянно жидкой. Однако опасность была в том, что кровь могла загустеть в процессе нагревания. Пока я был в лаборатории, варя кровь этой рыбы, старик – это был ученый, человек, с которым я вел научно-исследовательскую деятельность, зашел в лабораторию. Я назвал его в книге «представителем научной традиции», и он сказал мне, что то, что я делаю, не сработает. Он сказал, что кровь обязательно свернется. Но я так не думал и собирался продолжать ее греть. Я был абсолютно уверен, что все получится^xi.

И вот, это был мой первый сон. Он отсылает к очень болезненному личному моменту, которое предполагает вожделение – одно из символических значений рыбы. Но, как я понял позже, символ рыбы имел гораздо большее значение, которое Юнг объясняет в «Эоне», он означает трансформацию всей христианской эпохи и извлечение «крови», субстанции жизни, от одного другому. Конечно, я это понял лишь много времени спустя.

Другое важное событие, случившееся в ходе моего анализа, было мое открытие того, что значила химия для меня, когда я был мальчиком. Вы знаете, молодые люди (я был тогда двадцатилетним) не думают о том, что было важным в детстве, они думают о будущем. Однако мне приснился сон, в котором я оказался в своем доме детства, гуляя вниз по дороге, я пришел к прекрасному голубому цветку ириса, из тех, что поздно цветут. Я сорвал цветок. Гуля дальше, я стал дуть на цветок и пока он полностью раскрылся. Он как бы самостоятельно ожил и вырвался из моих рук и начал парить в воздухе. Он проплыл сквозь ветки каких-то деревьев. На какой-то момент я испугался, что он застрянет в деревьях, но этого не произошло. И он продолжал парить дальше, а я последовал за ним. Он привел меня обратно к моему дому, во двор моего дома к небольшому строению, которое было одновременно курятником и сараем, и который я приспособил под химическую лабораторию. Цветок летел прямиком к этой маленькой лаборатории и, только коснувшись ее крыши, он вспыхнул огнем, расцвел пламенем.

Видите ли, этот сон показал мне нуменозность, которую мне дала моя любовь к химии. Эти два момента соединились – цветок и дворовая лаборатория – это и есть конъюнкция. Есть представление, что когда они соединяются, результатом является «пламя», которое в то же самое время является «розой». Это был один из самых ярких моментов моего анализа.

Другим, особенно важным событием моего личного анализа, и я думаю, в целом поучительным для людей, был сон, которым мне приснился в конце моего анализа. Случившееся позволило мне осознать психологические ограничения Эстер Хардинг, следствием чего стал разрыв переноса. Когда это случилось, мне приснилось, что гигантское дерево во дворе мое дома детства упало, и теперь должно было быть распилено на дрова. Время от времени мне представлялись случаи рассказывать этот сон пациентам, когда им снились такого рода вещи. Так как этот образ показывает, что достаточно значительный объем либидо, находившийся в пассивной форме существования, обрушился и начинает проходить трансформацию от одной манифестации к другой. Однако мне очень повезло, что Эстер Хардинг была моим аналитиком и я ей очень благодарен.

Каково Ваше представление о переносе и контрпереносе?

Как личное бессознательное, так и личностный аспект переноса были гениальным открытием Фрейда. Блестяще! Все это было у всех перед глазами так давно, как существует человеческая цивилизация, и никогда ранее на это не обращали внимание. Юнг в свою очередь добавил к этому открытие коллективного бессознательного и архетипический аспект переноса. Это такой обширный вопрос, что трудно что-либо сказать о нем. Возможно первый вопрос, на который стоит ответить: какое я бы дал им определение?

Непросто ответить, но я определяю это как эмоциональную привязанность или зависимость, которую пациент испытывает к своему аналитику в результате проецирования или индуцирования бессознательного материала. Так много, что можно сказать о переносе, что даже не знаю с чего начать. То, что мне особенно интересно, это величайшее таинство того, как внутренний и внешний факторы соединяются, создавая психологический опыт. Вы видите, анализ у одного аналитика и анализ у другого аналитика – это абсолютно разный опыт. То, что дает аналитик – это уникальный психологический баланс его собственной идентичности, который в значительной части определяет, как будет проходить анализ. Даже если мы будем старательно изучать весь материал снов анализанта и будем наилучшим образом концентрироваться на внутреннем материале анализанта, психологическое присутствие аналитика имеет непредсказуемый эффект. Я в этом уверен.

Скажем, Вы мой пациент, и вы обнаруживаете себя в переносе, вы чувствуете, что очарованы и заинтересованы мной. Назовем это положительным переносом, который является наиболее продуктивным. Вы будете с нетерпением ждать наших встреч и хотеть этого настолько сильно, насколько возможно, и контакт со мной будет иметь эффект открытия, освобождения и оживления Вас. Вам будут сниться сны со мной. А теперь встает вопрос: каков источник этого переноса, этого психического состояния? Вы переносите из своего бессознательного, вы проецируете положительные чувства, оживляющие содержания, которые были неосознаваемы Вами. Это механизм проекции изначально вызывает перенос? Или это механизм индукции? Я имею в виду, может ли это воздействие природы моего бытия (каков я психологически) стать результатом индуцирования в вашей психике такого же состояния, которое существует в моей психике? И тогда это не проекция, а индукция. И тогда это зависит от меня и моего психологического состояния, состояния моей осознанности.

Невозможно дать ответа, потому что, я думаю, это всегда сочетание и того, и другого. Но я верю, что мы должны уделить большое внимание механизму индукции. Тогда это значит, что очень большая часть терапевтического опыта исходит из осознанности аналитика. Я уверен, что именно это сделало Юнга величайшим аналитиком. Он индуцировал в тех, с кем общался, связь с их глубинами просто тем, что сам был в контакте с этими глубинами.

Это только некоторые моменты переноса. Конечно, Юнг написал целую книгу об этом вопросе. Интересно в какую большую структуру он облекает этот вопрос, когда пишет свою «Психологию переноса»^xii. Он использует десять картинок Rosarium из алхимического текста для разговора о механизме переноса. А нам остается важная задача по применению этого богатого символического образного ряда в определенных случаях.

Как бы вы отграничили перенос от любви?

Я думаю, он отличается уровнем осознанности, которая его сопровождает. В отличие от любви, основанной на бессознательных факторах, которая всегда обладает определенным уровнем собственнических притязаний, любовь, которую я бы назвал объектной любовью, видит реальность объекта и относится к этой реальности как к таковой. Человек, захваченный переносом, совсем не соотносит объект переноса с его или ее реальностью. Он связан только частью своей собственной психики, которую он видит в «зеркале» другого человека. Это абсолютно разные вещи.

Это практически так же, как если бы индукция доминировала бы в индукционно-проекционной комбинации. И, возможно, тогда это было бы близко к любви.

Если это воспринимать как индукцию. Я думаю, все зависит от того, насколько это осознанно.

Всегда есть проблема: как выйти из переноса? На это не так легко ответить. И я думаю, что настоящая проверка вашей квалификации аналитика – это умение выводить пациента из развернувшегося переноса. И одна из тех вещей, что делает это трудным, является положительный перенос. Это соблазнительно лестная вещь, потому что пациент воспринимает Вас как нечто большее, чем Вы являетесь. Но это может быть едва уловимо, из-за того, что столь лестно, что может незаметно появиться оценка. И тогда появляется тенденция идентификации с содержанием переноса. Пока это так, ситуация будет оставаться прежней и ничего не будет происходить. Это может происходить неопределенное время, каждая сторона наслаждается совместным опытом. Но в действительности это не продвигает пациента к осознанности. Я думаю, что важным шагом по возвращению переноса пациенту будет начать показывать свою личную реальность путем обнаружения своих ограничений и недостатков, которые воодушевят пациента увидеть, что существует по-настоящему большая разница между реальностью аналитика и его образом, имеющимся у пациента. Чем больше это будет осознанно, тем больше перенос может быть интегрирован.

Другой очень важный способ возвращения переноса – проведение активного воображения. Это реальное средство, интегрирующее перенос. Если это очень сильный перенос, я часто рекомендую пациенту активное воображение, используя мой образ. Теперь, вы видите, что это не то же самое, чем я являюсь, а всего лишь образ. Мой образ - это образ пациента. Таким образом, вскоре он или она обнаруживают, что мой образ говорит такие вещи, которые я никогда бы не подумал произносить. Далее другие образы, другие фигуры, приходящие во снах также могут быть проработаны. По мере того как процесс развивается, он становится альтернативой диалогу с аналитиком. И аналитик уже не так необходим^xiii.

Пациент начинает проводить различие между Вами и Вашим образом.

Точно. Именно так. И, конечно же, еще одним признаком переноса является различие между личным переносом и архетипическим переносом. Я не уверен, что этому уделяется достаточное количество внимания. Личный перенос обычно в своей основе имеет перенос на аналитика поведения или опыта из детства и отношений с родителями и другие подобного рода вещи, это личная сфера. Но когда затрагивается архетипический слой, тогда открывается иная сфера, и тогда аналитик, безусловно, аккуратно, но, тем не менее, на самом деле берет на себя божественные атрибуты. Другими словами, зачастую при сильном переносе аналитик в значительной мере может нести в себе Самость.

Классический пример, один из которых использовал Юнг. Его пациентке приснилось, что она на пшеничном поле, и он укачивает ее на руках как ребенка, и он непрерывно двигается вместе с ветром и волнам пшеницы^xiv. Он стал воплощением ее Природной Богини. И он использовал это для иллюстрации установления архетипического переноса.