Глава 1. Последнее великое бедствие

Эдвард Эдингер

Архетип Апокалипсиса

Глава 1

Последнее великое бедствие

Архетип

В этой книге мы рассмотрим то, что можно назвать «архетипом Апокалипсиса», на материале Книги Откровения, которой мы дадим подробный психологический анализ. В большинстве случаев я буду опираться на Новоиерусалимскую версию Библии*, т.к. этот перевод легко доступен, точен и снабжен всеми необходимыми сносками в тех местах, которые отсылают читателя к Новозаветной Библии или Ветхому Завету. Как мы увидим позднее, Книга Откровения изобилует прямыми цитатами из Ветхого Завета. Наш подход скорее интенсивен, чем экстенсивен; и я бы советовал читателю каждый раз, прежде чем браться за очередную главу данной книги, обращаться к тем местам Священного Писания, которые мы будем разбирать, и просматривать все сноски, которые встретятся. При таком подходе вы сможете увидеть, как Книга Откровения спонтанно разворачивается на ваших глазах, как, благодаря ссылкам, звучание ее отдельных частей многократно усиливается, и тогда вы осознаете, что держите в руках богатейшую мозаику смыслов. Книгу Откровения, которая современному человеку кажется неразборчивой и путаной писаниной, не взять наскоком. Только тому, кто подойдет к ней с прилежным вниманием, тщательно изучая вложенные в нее перекрестные цитаты, она в полной мере раскроет себя.

Я всегда с вниманием отношусь к заглавию – тем более, если речь идет о моей собственной книге. Та, что перед вами, называется «Архетип Апокалипсиса». Давайте разберемся, что же мы понимаем под этими словами; в первую очередь зададимся вопросом: что такое архетип? Те, кто изучал юнгианскую психологию, уже знакомы с этим понятием, - и все же не лишним будет напомнить. Во-первых, архетип представляет собой изначальный, разделяемый всеми принцип, в согласии с которым психика организует свое содержимое. В таком случае архетип следует понимать как производное объективной, надличностной психической реальности – в противопоставлении психике отдельно взятого индивида. Это первая характеристика архетипа. Другая сторона, на которую меньше обращают внимания, но которую нельзя не отметить, заключается в том, что архетип – активно действующая сила; это живой организм психического свойства, и среда его обитания – коллективная психика. Всякий раз, сталкиваясь с архетипом, следует не забывать о его двойственности.

Рассматривая архетип как изначальный принцип, мы можем говорить о нем как об объекте познания. Но когда архетип выступает как активно действующее начало – он предстает перед нами как субъект, как живое существо, обладающее волей и подобием сознания. Юнг обращается к двусторонней природе архетипа в своей ключевой книге «Ответ Иову», когда говорит:

Это спонтанные феномены, не подверженные нашему произволу, и потому справедливо признавать за ними известную автономию. По этой причине их следует рассматривать не только как объекты, но и как субъекты, подчиняющиеся собственным законам. Естественно, с точки зрения сознания их можно описывать как объекты, а также в известной мере объяснять, каким образом можно — в той же самой мере — описывать и объяснять живого человека. При этом, безусловно, придется закрыть глаза на их автономию. Однако если принимать таковую во внимание, то с ними неизбежно придется обращаться как с субъектами, т. е. признавать за ними спонтанность и целенаправленность, а соответственно некий род сознания и liberum arbitrium, свободы воли.[1]

Об этом не следует забывать и в процессе анализа архетипа Апокалипсиса. Как и любой другой архетип, архетип Апокалипсиса, когда он пробуждается или активируется, обретает автономию и стремится подчинить любую психическую силу, которая окажется в этот момент рядом, рисунку своих силовых линий.

Апокалипсис

Нам необходимо также разобраться с тем, что мы понимаем под Апокалипсисом. Греческое слово apocalypsis, ставшее названием Книги Откровения, также имеет и более простую форму – apocalypse. В самом общем смысле это слово обозначает «откровение», но этимологически оно относится к проявлению того, что было скрыто. Корень взят у глагола kalypto, в греческом - «прятать, скрывать». Приставка apo- берет свое начало из одноименного предлога со значением «от». Таким образом, apocalypsis обозначает «от-крывать», «снимать покров» с того, что было тайным или скрытым, иначе говоря, проявлять то, что доселе было невидимым*. Однако, судя по тому, как это слово обычно употребляется, Апокалипсис стал относиться к такому явлению, как приход бога для утверждения своего всемогущества, или Миссии для того, чтобы судить, вознаграждать и наказывать. История сохранила для нас немало памятников «апокалиптической» литературы – произведений, так или иначе обыгрывающих тему Апокалипсиса. В неканонической литературе можно встретить еврейские и христианские апокалипсисы разного рода, но самым известным, безусловно, остается канонический Апокалипсис от Иоанна, который мы и рассмотрим (сноска 2).

Апокалиптическая литература – и в этом ее отличительная характеристика – описывает сны, видения и путешествия на небеса, где перед сновидцем или пророком открываются внеземные чудеса и развертывается план мировой истории плоть до «Конца Света» в кульминационной части. Обычно в повествование включены сцены «Страшного Суда», где появляется «Мессия» или божественный король, казнит и милует, а потом восстанавливает равновесие вещей – или же утверждает «Новый порядок». Если говорить точнее, данный жанр предполагает наличие четырех основных повествовательных узлов: 1) Откровение; 2) Суд; 3) Наказание или Разрушение (как следствие Суда); и, в итоге, 4) Новый мир.

В основе такой литературы лежит то, что я назвал архетипом Апокалипсиса. Он, как и любой другой архетип, представляет собой сложную символическую систему взаимосвязанных образов. Чтобы вы могли получить представление о том, какие образы ассоциируется с этим архетипом, предлагаю рассмотреть следующую схему, на которой обозначены внутренние соответствия и переклички между образами. Придется смириться с тем, что это в определенной степени условность: архетип имеет свойство шириться бесконечно, раскидывая свою сеть на все коллективное бессознательное, поэтому в процессе изучения приходится вводить искусственные рамки. Тем не менее, эта схема дает наглядное представление о картине в целом, и я надеюсь, что она послужит вам путеводной картой. К большинству из обозначенных образов я буду обращаться в соответствующих главах. (см. рисунок 1.1.)

Повторюсь: предмет нашего обсуждения представляет собой изначальный психический принцип организации коллективного бессознательного и одновременно активно действующее начало, обладающее собственной волей. Если архетип проявляется, он сам себя возрождает и утверждается в психике индивида или группы – смотря что ему попадется. Другими словами, архетипы разворачиваются в той психической материи, которую им удалось захватить. Они прожорливы и пожирают маленькие людские Эго, а потом действуют от имени этих Эго. Нет сомнений в том, что архетип Апокалипсиса получил серьезную власть в начале христианского эона, этим объясняется и обилие апокалиптической литературы, созданной в то время. В ниши дни, когда мы находимся на пороге нового эона, этот архетип активизируется с новой силой. Я приведу немало примеров того, как он проявляется на личном и коллективном уровнях.

Чтобы не томить читателя, я сразу отвечу на главный вопрос нашего исследования, а именно: каково психологическое значение Апокалипсиса? Развернутый ответ – эта книга. Краткий же таков: грандиозное явление Апокалипсиса – не что иное, как встреча сознания с Самостью. Конечно, этот архетип проявляется и переживается по-разному, в зависимости от того, явился ли он отдельной личности или группе людей; но, в любом случае, это событие исключительной важности, в буквальном смысле потрясающее основы мира. В этом и заключатся суть архетипа Апокалипсиса: прежний мир рушится и на его месте возводится новый.

За примерами далеко ходить не придется: мы видим и в каждодневной практике психоаналитиков, и в событиях мировой истории, которые происходят здесь и сейчас, как разворачивается и набирает силы этот сокрушительный архетип. Апокалипсис начался. Он обнаруживает себя в международных событиях, в крушении западной цивилизации, в новых политических, этнических и религиозных образованиях, равно как и в психической жизни отдельных индивидов. Его влияние сказывается на всех уровнях, и это очевидно каждому, кто знаком с понятием архетипа – достаточно просто открыть глаза. Книги, фильмы и телевизионные программы пополняют список примеров. Современные умы захвачены идеей контакта с инопланетным разумом, который, как прогнозирует современная научная фантастика, грозит закончиться апокалиптически – очередное проявление архетипа. (сноска 3)

О том же свидетельствует увеличение числа апокалиптических сект и апокалиптических культов. А если добавить к этому религиозные группы, которые не косвенно, но прямо отождествляют себя с этим архетипом, получим поистине широкий диапазон. На одной стороне спектра окажутся культы полусуицидального характера. Часто это группки размером не больше одной, пусть и большой, семьи, с харизматичным лидером во главе – наполовину преступником, наполовину сумасшедшим (а иногда и то, и другое сразу). Такими фигурами стали Чарльз Мэнсон, Джим Джонс, Давид Кореш (сноска 4). Все эти группы – крайнее проявление того, как люди могут быть одержимы архетипом Апокалипсиса. Менее вызывающими, но тоже маргиналами выглядят те, кто собирается в отдаленных уголках планеты, делает запасы, строит бомбоубежища и во всеоружии ожидает Армагедона. (сноска 5)

Далее идут апокалиптические секты более широкого размаха. Я позволю себе напомнить, что единственное отличие между культом, сектой и конфессией – в количестве участников. Малая группа называется культом; религиозная группа с численностью прихожан от пятисот тысяч до миллиона считается сектой; о вероисповедании можно говорить при наличии десяти миллионов исповедующих – в сущности, в этом вся разница. Очевидно, что в больших группах религиозные чувства умеряются и сглаживаются. В наше время действует несколько апокалиптических сект, из них, пожалуй, наиболее популярны Свидетели Иеговы и Адвентисты седьмого дня. Каждая из них имеет свои ответвления по всему миру и в одних только США насчитывает около 750-ти тысяч или даже миллиона членов. Такая статистика свидетельствует о том, что они уже почти обрели статус общепризнанных официальных религий (сноска 6).

Наконец, по другую сторону религиозного спектра находятся умеренные и даже консервативные в своих воззрениях христиане-фундаменталисты, но и их представители ныне убеждены, что Конец близок. Еще пятьдесят лет назад, когда я только начал интересоваться феноменом Апокалипсиса, этот архетип не звучал так отчетливо во взглядах фундаменталистов. Напротив, сегодня миллионы американцев ожидают, что в любой момент могут вознестись на небо. Миллионы американцев верят в это.

И, наконец, на самом конце апокалиптического веера мы видим будто бы рационалистичных и не имеющих никакого отношения к церкви защитников окружающей среды. Я не имею в виду всех, кто озабочен состоянием среды, речь идет о тех, чье поведение и образ жизни красноречиво говорят о том, что они руководствуются религиозными позывами своего либидо. Их страсть – лучшее свидетельство того, что они захвачены архетипом. Можно быть одержимым духовной силой архетипа даже не будучи сознательно «религиозным».

В дополнение, помимо случаев коллективного проявления архетипа Апокалипсиса, мы можем наблюдать и частные примеры из психотерапевтической практики. Если во время анализа всплывает образ Апокалипсиса, можно утверждать, что это один из этапов феноменологии индивидуации, а именно тот момент, когда в сознание индивида приникает Самость. В таком случае те четыре аспекта апокалиптической литературы, о которых упоминалось ранее, можно применить и к этому, личному, процессу: Откровение, Суд, Разрушение или Наказание, Новый мир. 1) Психологический коррелят «Откровения» – сокрушительный инсайт, во время которого трансперсональные образы потоком льются в сознание. 2) «Суд» переживается как внезапное и глубокое осознание тени, которая может временами быть настолько сильна, что способна привести к полному моральному разложению (сноска 7). Когда человек сталкивается со своей и темной и противоречивой природой, с которой он был знаком только отвлеченно и интеллектуально, и которая вдруг явилась перед ним в своей неоспоримой и живой реальности, – он оказывается потрясен. 3) Тема «Разрушения или Наказания» реализуется в той агонии, которая сопутствует мукам трансформации. 4) Наконец, наступление «Нового мира» можно соотнести с появлением в психике мандалы и четырехчастных образов, так как на этом этапе возникает возможность сознательного отношения к Самости в ее цельности. (сноска 8)

Введение в книгу Откровения

Апокалипсис, или Откровение Иоанна, последняя из книг в иудео-христианской Библии, на самом деле является сплавом еврейской и христианской апокалиптической образности и только наполовину принадлежит христианству; складывается впечатление, что основные образы апокалиптической литературы, происходящие из иудейских источников, наслоились на образ Христа. В Апокалипсисе, к примеру, немало отсылок к ветхозаветным пророчествам о «дне Господнем». Но, будучи кульминационным завершением Новозаветного канона, она дает представление об итоговом сценарии христианского эона и символически описывает заключительные события иудео-христианского мифа, мифа, который породил западную цивилизацию и стал ее метафизическим пространством, - а это вам не шутки.

Впечатляет объем той работы, которую проделали специалисты по Библии, изучая этот текст. Однако все они, за редким исключением, находились в поле этого мифа и пытались изучать его, не выходя из его пространства. Как глубинный психолог, я с интересом наблюдаю за попытками отдельных личностей интеллектуально обосновать те мифологические тексты, которыми они до сих пор живут. Им, по правде говоря, приходится изворачиваться и изгибаться на любой манер, так как их ситуация похожа на попытки рыбы изучить водные владения – ту среду, в которую она погружена. Но невозможно понять и постичь субъект как объект, пока не отстранишься от него; чтобы это стало возможным, необходимо выйти из изучаемой среды.

Обобщая, можно сказать, что ученые разделились на четыре лагеря, в зависимости от того, как именно они понимают Откровение. Я не буду подробно углубляться в этот предмет, но здесь, скорее всего, сказалась разница темпераментов среди самих ученых – наглядный пример типологии характеров[2]. 1) Первая группа ученых придерживается того взгляда, который называется «претеристским» – от латинского слова praeter, которое означает «раньше, прежде». Согласно их мнению, Книга откровений описывает события Римской Империи своего времени, которые в момент написания книги уже произошли или как раз имели место. Следовательно, содержание Откровения отнюдь не пророческое; в нем в символической форме зашифровано то, что уже произошло ранее, praeter. 2) Второй подход - «исторический», он рассматривает Откровение как изложение в символической форме всей христианской истории, которая должна завершиться концом света. 3) Третьи дают тексту «футуралистичную» интерпретацию. Согласно их мнению, Откровение обращается ко Второму Пришествию, которого следует ожидать в неопределенном будущем. 4) Наконец, имеется и чисто символический, или «идеалистичный» подход. Такой точки зрения придерживаются те ученые, которые считают, что Книга Откровения символически описывает «борьбу добра и зла» вне зависимости от времени и эпохи и не является историчной в буквальном смысле слова. Такой взгляд можно считать платоническим.

Если рассматривать текст с психологической точки зрения, я бы подошел к анализу с позиции других категорий. Мы можем взглянуть на текст как на олицетворение архетипа Апокалипсиса, который выражается в Книге Откровения на разных, взаимопроникающих и взаимодополняющих уровнях. Говоря точнее, мне удалось выявить в текстовой ткани книги несколько повествовательных линий. 1) Одна из них представляет собой описание конкретных событий «прошлого» из священной истории Израиля. Прекрасный пример – Вавилонское пленение в 586-ом году до н.э. Если Израиль и пережил когда-либо коллективный Апокалипсис, то это произошло тогда. Многие цитаты, вложенные в Апокалипсис, отсылают к этому невероятному событию; то, что оно не разрушило Израиль – истинное чудо. 2) Вторая линия описывает конкретные события «настоящего», а под настоящим я имею в виду первый век н.э. Такой взгляд совпадает с позицией «претеристов» и отсылает к 70-ому году н.э., когда римлянами был разрушен Израиль вместе с его храмом и назревало будущее падение Рима от божьего гнева. 3) Третья линия описывает конкретные «будущие» события – тот «Конец времен», который разворачивается в наше время. Разумеется, мы сами имеем возможность наблюдать за тем, что происходит, и можем найти немало совпадений. Мы можем убедиться, хотя и ретроспективно, что в таком подходе есть доля правды. (сноска 10) 4) Есть еще одна линия, которую я склонен называть – чтобы не уходить в сторону от религиозной терминологии – «эсхатологической»; но, если необходимо определение, которое ближе к психологии, можно сказать, что речь идет о «плероматической» линии. Под этим я разумею, что Книга Откровения также относится к тому, что не имеет времени и происходит в вечном плероматическом пространстве психики. Другими словами, эти события разворачиваются в коллективном бессознательном и им даже не обязательно проявляться на уровне эго-сознания (сноска 11). По правде говоря, это вполне характерно для архетипа, ему не обязательно все время воплощаться в сменяющих друг друга циклах инкарнации, он и так непрерывно участвует в той вечной драме, которая играется на уровне архетипов. 5) Наконец, есть и собственно «психологическая» грань, которая, вероятно, является для нас наиболее важной; она говорит о символическом выражении той ситуации, когда Самость входит в сферу индивидуального сознания.

В основе Книги Откровения, вне сомнения, лежит лично пережитое видение. Но, как я уже отмечал ранее, также очевидно, что на текст, в том виде, в каком мы его имеем, оказала влияние и другая апокалиптическая литература. Впечатляют параллели с Видением Иезекииля; встречаются и прямые цитаты из Книги пророка Даниила. Кроме того, один ученый, Р.Э. Чарльз, выделил по меньшей мере двадцать параллелей (если не прямых цитат) с неканонической книгой Еноха[3]. Очевидно, что Откровение появилось в результате ассимиляции других текстов.

Есть по крайней мере два объяснения тому, как такое могло получиться, – а может быть, верны оба. Во-первых, возможно, в основе всех описаний лежит опыт одного человека, другие же подхватили его рассказ и усилили его, присовокупив кое-что из того, что они вычитали в других местах. Другая гипотеза состоит в том, что Книга Откровений – по крайней мере, большая ее часть – была составлена на тот же манер, что и, позднее, алхимический трактат «Aurora consurgens». Этот трактат, который некоторые ученые приписывают перу средневекового теолога Фомы Аквинского, был недавно опубликован вместе с психологическим комментарием Марии-Луизы фон Франц[4]. В этом трактате картины, взятые из Библии, в особенности из Песни Песней, внедряются в описание алхимического процесса; хотя и очевидно, по тому, как он написан, что спокойная, все упорядочивающая рука редактора этого текста не касалась. Напротив, книга писалась в пылу личных переживаний, и притом человеком, для которого текст Библии и ее образность были живы и насущны до такой степени, что оказались подходящими средствами для выражения того, что с ним происходило. Возможно, то же самое произошло и с Иоанном. Мы никогда не узнаем наверняка, но можем с уверенностью предположить, что сочинение Иоанна – результат его близкого знакомства с источниками. Он не только привнес в христианский мир иудейскую апокалиптику, но даже, как мы увидим позднее, позаимствовал кое-что из греческой мифологии.

Я уделяю так много внимания проблеме ассимиляции потому, что это важно с психологической точки зрения. Как сказал Юнг в «Mysterium Coniunctionis»: «Любое обновление, корни которого не уходят глубоко в наилучшую духовную традицию, – эфемерно»[5]. Юнгианский психоаналитик, следовательно, знает или, по крайней мере, должен знать, что в процессе анализа необходимо соотносить персональный опыт анализанда с тем архетипическим измерением, которое стоит за этим опытом, иначе анализ не будет эффективен. Конечный результат такой психологической работы также вбирает в себя много из предшествующего опыта.

Автор книги Откровения именует себя «Иоанном», однако, кто он – доподлинно не известно. Дж. М. Форд в комментариях к Anchor Bible предположила, что речь идет об Иоанне Крестителе – не самая популярная точка зрения, но показательно, как далеко могут зайти некоторые библиоведы[6]. Традиционно считается, что автор – Иоанн Евангелист, один из учеников Христа; ему также приписывают Евангелие от Иоанна и по крайней мере Первое и Второе послания Иоанна. При нашем подходе «традиция» – явление психологии. Она выражает, так сказать, consensus omnium, мнение коллективной психики; следовательно, хотя бы поэтому к ней стоит относиться как к психическому явлению. Вот что говорит нам Юнг об авторстве Откровения:

Для Иоанна — автора «Апокалипсиса» вряд ли можно было бы найти более подходящую кандидатуру, чем сочинитель посланий Иоанна: ведь тот исповедует, что Бог есть свет, и «нет в Нем никакой тьмы»… Отец даровал нам свою великую любовь… Кто рожден Богом, не творит греха… Иоанн проповедует послание любви. Бог сам есть любовь. Совершенная любовь изгоняет страх… Его речь звучит так, будто он познал не только греховное состояние, но и совершенную любовь — в противоположность Павлу, у которого нет недостатка в необходимой саморефлексии… Именно при таких обстоятельствах и возникает бессознательно-противоположная позиция, которая может внезапно прорваться в сознание в виде какого-нибудь откровения. Такое откровение принимает форму более или мeнее субъективного мифа, поскольку оно среди прочего компенсирует односторонность индивидуального сознания[7].

Согласно позиции Юнга, автор посланий Иоанна и автор Апокалипсиса (а возможно, что и Евангелия от Иоанна) – одно лицо; жестокость более поздних видений предстает компенсацией тому, что ранее автор сосредоточил все свое внимание на силах света и добра. Это означает, что на характере видений сказались особенности психики Иоанна. Но Юнг идет еще дальше:

Однако будем психологически точны: не сознание Иоанна творит такие фантазии — они сами напирают на него через недобровольное «откровение»… Данных достаточно, чтобы признать его человеком истово верующим, но в остальных отношениях обладающим уравновешенной психикой. Однако у него, очевидно, было интенсивное субъективное отношение к Богу, сделавшее его беззащитным перед вторжением содержаний много более действенных, нежели любые личностные. Человек по-настоящему религиозный, да к тому же от рождения обладающий способностью к необычайному расширению сознания, должен быть готов к подобному риску.

Ведь смысл апокалиптических видений не в том, чтобы обыкновенный человек Иоанн узнал, какую густую тень отбрасывает светлая сторона его природы, а в том, чтобы зеницы пророка разверзлись на Божью неизмеримость, ибо кто любит, тот познает Бога. Можно сказать так: именно потому, что Иоанн возлюбил Бога, изо всех сил стараясь любить и собратьев, у него и имел место «гносис», богопознание, и он, как и Иов, увидел необузданную ярость Яхве — а потому пережил свое Евангелие любви односторонне, скомпенсировав им этот ужас: Бога можно любить и нужно бояться[8].

Говоря психологическим языком, мы можем сказать, что видения Иоанна открыли ему глаза на то, сколь безмерно коллективное бессознательное. Следовательно, понимания его личной психологии отнюдь недостаточно для того, чтобы объяснить содержание явившихся ему образов. Книга Откровения в ее целостности символически рассказывает о встрече с приведенным в действие коллективным бессознательным, из которого обнаруживает себя и Самость, символически обозначенная в финальной части как «Новый Иерусалим». Так как сегодня Самость снова явно дает знать о себе, нет ничего странного в том, что образы из сновидений наших современников удивительно похожи на те, что можно найти в Апокалипсисе от Иоанна.

Сегодня слово «апокалипсис» обозначает нечто большее, чем «раскрытие того, что было скрыто». Оно означает катастрофу. В самом деле, коннотация «последнее великое бедствие» глубоко въелась в значение слова. И я считаю, что именно так мы и должны относиться к архетипу в том случае, если он проявляется на коллективном уровне, потому что коллективное отыгрывание архетипа по определению бессознательно. Однако если архетип переживается отдельной личностью, он не обязательно воспринимается как катастрофа. Разумеется, явление Самости всегда революция, но это часто предстает не столь важным на фоне тех позитивных изменений, которые идут следом: личность вырастает в масштабе и устанавливает отношения с трансперсональным уровнем психики. Если мы говорим об индивидуальном переживании архетипа, то «Апокалипсис» рискует обернуться катастрофой только в том случае, когда эго упрямо, рационалистично, неодухотворено и отказывается признать, что в сфере психики есть большие силы, чем оно само. Оно не способно прогнуться, поэтому и ломается. Таким образом, сны о «конце света» (нашествие инопланетян, ядерные взрывы) не обязательно предрекают сновидцу психическую катастрофу, но могут, если разобраться, означать зримое проявление Самости, ядра психики, - что говорит о возможном личностном росте.

О чем-то подобном говорит и Юнг в «Mysterium Coniunctionis», когда обращается к образу землетрясения в алхимическом тексте: «Этот образ говорит нам, что расширение сознания поначалу является потрясением и тьмой, а потом развитием человека в человека целостного»[9]. В том же духе он рассуждает и в эссе «О перерождении», где мы находим важное заявление (которое я разбираю в моей книге «Эго и архетип»). Юнг пишет:

Когда достигается вершина жизни, когда бутон распускается и из малого рождается великое, тогда, как говорит Ницше, "один становится двумя" и более великая фигура, которая всегда существовала, но оставалась невидимой, с силой раскрывается в личности меньшего масштаба. Тот, кто в действительности безнадёжно мал, всегда провоцирует раскрытие большего, великого в той же мере, в какой сам он мал, не понимая, что пришёл день суда над его ничтожностью. Но человек, который внутренне велик, узнает, когда наконец приходит долгожданный бессмертный друг его души, "чтобы пленить плен" (Ефес 4:8), то есть уловить того, узником которого является этот бессмертный, и заставить свою жизнь влиться в более великую жизнь, - момент страшнейшей потери![10]

Главное, что я хочу отметить: если мы правильно понимаем образ «Апокалипсиса» –неважно, проявляется ли он во внутренней жизни или вовне, – нам не обязательно быть одержимыми им. Вне сомнения, он сокрушителен, но он становится гуманнее, если его понимают. Я считаю, что наш мир все больше и больше подчиняется влиянию этого архетипа, и нет ничего важнее того, чтобы хоть какое-то количество людей знало, что же происходит.