Глава 15. Орфизм

Эдвард Эдингер

Вечная драма: внутреннее значение греческой мифологии

Глава 15

Орфизм

То, что мы называем Орфизмом или Орфическими культами является общепризнанным высшим религиозным проявлением древнего мира, изначально проистекавщим из простого мифа про Орфея, выдающегося музыканта. Это было одухотворением существовавших ранее Дионисийских ритуалов, гораздо более «природных» по своей сути. Орфизм лежит в основе большей части греческой философии. Платон облек в философскую форму множество Орфических доктрин и многие фрагменты его работ являются тому явным подтверждением. Орфизм был основой некоторых братств, например пифагорейцев. Также, между многими аспектами Орфизма могут быть проведены поразительные параллели к тому, что позднее оформилось в христианское учение.

Основу Орфизма мы находим в мифе об Орфее, который позже был облачен в более религиозные категории. Говорили, что игра Орфея на лире была столь прекрасна, что укрощала диких зверей и даже деревья и горы следовали за ней. Иными словами, его музыка обладала чрезвычайной силой, что является поразительной метафорой власти цивилизованного сознания. Центральная история этого мифа повествует о том, как жена Орфея, Эвридика, погибла от укуса змеи, спасаясь от эротического преследования Аристея – иными словами, она пала жертвой примитивных инстинктивных энергий. Орфей впал в отчаяние от потери любимой жены и спустился и Подземный мир, дабы вернуть ее. Силой своей музыки он усмирил адского пса Цербера и даже временно приостановил муки проклятых. Он убедил Аида отдать ему Эвридику с тем важным условием, что Орфей не будет оглядываться на следующую за ним жену до той поры, пока они полностью не покинут Подземный мир. Но Орфей не смог выполнить условие до конца – он оглянулся слишком рано, и Эвридика была возвращена в Подземный мир. Относительно последующих событий существуют различные версии, но все они сходятся в том, что Орфей был расчленен, вероятно, группой менад, его голова была брошена в реку, где продолжала петь. Голова Орфея плыла вниз по течению, пока не достигла острова Лесбос, где стала святыней-оракулом.

Называются разные причины расчленения Орфея. Одна из историй гласит, что Орфей служил Аполлону и пренебрегал Дионисом, за что и был расчленен. Другая история повествует о том, что Орфей на самом деле был жрецом Диониса и его служение переросло в такую степень идентификации с богом, что он претерпел судьбу Диониса – расчленение. Таким образом, изначально существовавшее наложение образов Орфея и Диониса сохранилось в культе Орфизма.

На наиболее глубинном психологическом уровне этот миф описывает потерю Анимы в бессознательном и благородные стремления ее вернуть, не увенчавшиеся успехом. Однако, религия вокруг фигуры Орфея сформировалась по несколько иной причине – Орфей совершил nekyia, путешествие в Потусторонний мир, и вернулся с трансцендентальными знаниями, которые могут быть добыты из глубин.

Орфики были увлечены «искусством жизни». Они были строгими вегетарианцами и весьма аскетичными; они были сосредоточенны на том, какую жизнь необходимо вести, дабы быть вознаграждённым после смерти. Награду получит тот, кто вел правильную жизнь, ведущий же жизнь неправильную будет покаран. Это пример широко распространенного религиозного мышления – проекции цели индивидуации на загробную жизнь. Примеры такого мышления изложены в книгах мертвых и различных инструкциях относительно того, как должен действовать умирающий человек, которые, в некотором смысле, являются руководствами по индивидуации.

За руку с вышеизложенным аспектом Орфизма идет учение о необходимости блюсти свою чистоту как часть аскетического идеала. Платон во многом был подвержен влиянию орфических доктрин и может рассматриваться как философ Орфизма. В «Федоне» Сократ говорит о философском очищении от страстей и страхов:

«Между тем, истинное – это действительно очищение от всех [страстей], а рассудительность, справедливость, мужество и само разумение – средство такого очищения. И быть может, те, кому мы обязаны учреждением таинств [Орфических мистерий], были не так уж просты, но на самом деле еще в древности приоткрыли в намеке, что сошедший в Аид непосвященным будет лежать в грязи, а очистившиеся и принявшие посвящение, отойдя в Аид, поселятся среди богов. Да, ибо, как говорят те, кто сведущ в таинствах, "много тирсоносцев, да мало вакхантов", и "вакханты" здесь, на мой взгляд, не кто иной, как только истинные философы. Одним из них старался стать и я – всю жизнь, всеми силами, ничего не упуская. Верно ли я старался и чего мы достигли, мы узнаем точно, если то будет угодно богу, когда придем в Аид. Ждать осталось недолго, насколько я понимаю.»[i]

Это чистый Орфизм, переведенный в термины философии. Тех, кого Платон называет учредителями и истинными философами в психологическом смысле являются теми, кто подчинился суровому процессу индивидуации. Грязь, в которую попадет сошедший в Аид непосвященным олицетворяет не проработанное психологически бессознательное, prima materia, не подвергшуюся обработке.

Орфики так же, как и Древние Египтяне, проецировали цель правильной жизни на загробную жизнь. Когда члены общины Орфиков умирали, то вместе с ними хоронили инструкции о том, как найти свой путь после смерти. В некоторых из таких гробниц, датируемых третьем столетием до нашей эры, были обнаружены инструкции на нетленных золотых табличках что является доказательством их высокой важности. Наставления в сжатой, сокращенной форме о том, как действовать душе в загробном мире, подобны инструкциям Египетской Книги Мертвых и могут быть рассмотрены как символическое выражение указаний по достижению индивидуации. Поскольку никто точно не может знать о том, что же на самом деле происходит после смерти, такие инструкции являются своего рода проекционным экраном для содержаний бессознательного.

Часто орфические таблички сохранились не полностью и собраны они из разных могил, но их содержание возможно соединить в некий композитный текст. (Более детальный материал по этой теме Вы сможете найти в книге Jane Harrison «Prolegomena to the Study o f Greek Religion»)

«Ты найдешь слева от Жилища Аида Источник

И сбоку от него стоит белый кипарис

К этому источнику подход не близко.

Ты найдешь другой около Озера Памяти

Холодная вода вытекает наружу и стоят стражи около нее

Скажи: «Я – дитя Земли и Звездного Неба.

Мой Путь из Неба (в одиночестве). Но вы и сами это знаете. И вот, погибаю я от жажды и умираю. Дайте скорее мне холодной воды, вытекающей из Озера Памяти.»

И сами они дадут тебе испить из Источника. И после этого среди героев ты будешь владычествовать ….»

На другой табличке все изложено несколько иначе:

«Из чистоты я пришел, Чистая Королева тех, кто ниже

Eukles и Eubouleus и другие Боги бессмертные

Ибо Я признаюсь, что являюсь частью вашей благословенной расы,

Но Судьба низложила меня и другие Боги бессмертны»

Далее следует перерыв – нечто вроде «удара молнии, брошенного звездами» и умирающий должен сказать:

«Я заплатил за все поступки неправедные

Я слетел из горестного утомленного Колеса

Я прошел торопливыми ногами к Кругу желаемого

Я вошел в лоно Деспины (Despoina), Королевы Потустороннего мира. …

Приветствую тебя, претерпевший Страдание. Его ты не претерпевал прежде. ….

Счастлив и Блажен, ты будешь Богом, а не смертным»

И финальная фраза: «Ребенком я упал в молоко». По сути, в первой части мы видим единственный образ - образ колодца с омолаживающей водой. Этот же образ встречается в Египетской Книге Мертвых, в которой умирающему даются инструкции относительно его дальнейших действий:

«Может быть открыт [мне] могучим потоком Осириса, и может бездна воды открыться [мне] … Я обошел вокруг и между островами Sekhet-Aaru [часть Елисейских полей, поля блаженных, загробного мира блаженства]. Неопределимое время, без начала и без конца дано мне; Я наследую вечность и бесконечность дарована мне.»[ii]

Посыл строк таков: «Я пью воду подземного мира и в результате Я наследую вечность». Этот образ также проявляться в алхимическом символизме как вода жизни: aqua vitae или aqua permanens. Это образ Самости как центра психики, который транслирует смыслы вне времени и пространства, и в определенном смысле она является вечной.

Мы снова сталкиваемся с этим образом в разговоре Иисуса и самаритянки в Евангелии от Иоанна:

«Иисус сказал ей в ответ: Если бы ты знала Дар Божий и кто говорит тебе: дай Мне пить, то сама просила бы у Него, и Он дал бы тебе воду живую. …Всякий, пьющий воду сию, возжелает опять, а кто будет пить, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую я дам ему сделается в нем источником воды, текущим в жизнь вечную.»[iii]

Именно этот архаический образ упоминается на табличках Орфиков: умершему дают указание попросить испить из источника и в дальнейшем он сможет быть принят в братство бессмертных. Но Орфические тексты более сложны, поскольку говорят о двух источниках – держись подальше от колодца слева и иди поближе к колодцу справа – исходный образ источника живой воды, Самости, был разбит на противоположности. Они могут быть идентифицированы так: левый источник это Лета, воды забвения, правый – Мнемозина, способствующие памяти воды. Эти образы были очень важны в древние времена и часто присутствовали в обращенных к психическим сущностям текстах. В действительности воды Леты играют неоднозначную роль в древней образности, обладая иногда позитивными, иногда – негативными коннотациями. В Орфических текстах они предстают чем-то исключительно негативным, тем, чего необходимо избегать, и одновременно в других источниках их прославляют. Например, в творении Еврипида, Орест, страдая от Фурий, говорит:

«О, магия сладкого сна, исцелителя боли,

Так вовремя, так сладко ты пришел

О, священная Лета, ты мудрый целитель,

Богиня, к которой взывают несчастные»[iv]

Сладкие воды забвения – бальзам для испытывающих страдания. Выражение этой идеи мы находим в «Макбете»:

«Казалось мне, разнесся вопль: «Не спите!

Макбет зарезал сон!» - невинный сон,

Распутывающий клубок забот,

Сон, смерть дневных тревог, купель трудов,

Бальзам больной души, на пире жизни

Второе и сытнейшее из блюд….»[v]

Такое отношение абсолютно не является Орфическим. Вот что говори Джейн Харрисон:

«Орфей нашел для «страждущих» другой способ, не Бога виноградной лозы [Бог виноградной лозы приводит к забытию], но через безвинный экстаз Мнемозины [памяти]. Орфический гимн богине заканчивается молитвой: «И в твоих мистиках пробуждает память о святом обряде и Лета течет вдалеке». Лета, как и Гесиода, в Орфизме оцениваются полностью негативно, как то, от чего необходимо очиститься. Платон в «Федре» говорит фразу, целиком соответствующую духу Орфизма: душа опускается на землю «полную забытия и порока». Высшая мера наказания нечестивых в Erebos [Аиде] не пытка, но бессознательность (agnoia). Пиндар говорит, что «неторопливые потоки мутной ночи» подхватывают виновных и уносят их в бессознательность и состояние забвения… «Единственный инструмент наказания – бессознательность и безвестность, полное исчезновение, уносит человека безрадостная река, текущая из Леты, низвергает его в бездну, в зияющую пропасть, в результате чего он погружается в безвестность и бессознательность»[vi]

Выступая против забытья, против вина, Орфический аскетизм в определенном смысле переворачивает Дионисийскую символику «с ног на голову». Акцент был сделан на Мнемосине, и с психологической точки зрения эти идеи делают Орфизм достаточно современным. Сознание рассматривалось как средство спасения, осознанность можно было обрести испив из источника памяти, и это могло пробудить воспоминания о небесных сущностях, которых индивид знал еще до своего рождения, до испития воды забытия при вхождении-воплощении в материальном мире. Иными словами, вода памяти открывает архетипические образы коллективного бессознательного.

О том же говорит нам и теория вспоминания Платона: испитие воды памяти напоминает о нашем небесном происхождении. Он описывает противоположный процесс в «Видении Эра» в «Государтсве» - как души подготавливаться к рождению на земле. На этом пути они должны выпить воды из Леты; они должны забыть о своем небесном происхождении дабы войти в сферу земного. Платон пишет:

«Так вот, когда все души выбрали себе ту или иную жизнь, они в порядке жребия стали подходить к Лахесис. Какого кто избрал себе гения, того она с ним и посылает как стража жизни и исполнителя сделанного выбора. Прежде всего, этот страж ведет душу к Клото, под ее руку и под кругообороты вращающегося веретена: этим он утверждает участь, какую кто себе выбрал по жребию. После прикосновения к Клото он ведет душу к пряже Атропос, чем делает нити жизни уже неизменными. Отсюда душа, не оборачиваясь, идет к престолу Ананки и сквозь него проникает. Когда и другие души проходят его насквозь, они все вместе в жару и страшный зной отправляются на равнину Леты, где нет ни деревьев, ни другой растительности. Уже под вечер они располагаются у реки Амелет, вода которой не может удержаться ни в каком сосуде. В меру все должны были выпить этой воды, но, кто не соблюдал благоразумия, те пили без меры, а кто ее пьет таким образом, тот все забывает [Все небесное. Души спускаются с неба дабы воплотиться в телах]. Когда они легли спать, то в самую полночь раздался гром и разразилось землетрясение. Внезапно их понесло оттуда вверх в разные стороны, к местам, где им суждено было родиться, и они рассыпались по небу, как звезды.[vii]

Эти два типа воды – вода памяти и вода забытия – напоминают нам воду из тех двух озер в Пещере Нимф, через которую Одиссей возвратился на Итаку. У Пещеры Нимф было два входа: один для духов, прибывающих на землю, другой – для покидающих землю и возвращающихся на небеса. Эти входы соответствуют водам Леты и Мнемозины: входя в земное бытие необходимо забыть свои архетипические истоки, оставляя земную жизнь необходимо испить воды Мнемозины, дабы вернуть осознание своих архетипических истоков.

Вышеизложенное проецируется на загробный мир, но не признается как психологическая феноменология; но мы можем лучше понять эти образы рассматривая их как относящиеся к реализации Самости и архетипического измерения психики. В начале нашей жизни, младенцем, мы достаточно глубоко погружены в архетипический мир и по мере развития нашего Эго мы испиваем воды Леты и забываем свои истоки. Все время оборачиваясь назад индивид не сможет «добыть себе место» на этой земле; ему необходимо забыть. Однако, на поздних этапах развития человек должен выпить воды Мнемозины дабы восстановить связь со своими архетипическими и трасперсональными истоками; только так можно обрести большую смысловую наполненность жизни.

«Испить воды Мнемозины» означает вспомнить забытое знание и это прекрасно выраженно в словах гностиков Валентиан, что также дает нам представление о том, как Орфизм повлиял на поздний гностицизм, поскольку все древние культы проникали друг в друга. «Гностик» означает «знающий» и можно задаться вопросом, то же такого знает гностик? Таков их ответ: «Освобождает знание того, кем мы были, где мы были, где мы были оставлены; куда мы движемся, откуда мы возвращаемся; что есть рождение и что есть возрождение.»[viii] Знание гностика согласно этой формуле может быть понято как суть того, что узнает человек, испив из Мнемозины. Это знание – знание о том, кем был человек до того, как вступил в Эго-существование, и оно же сообщает нам о том, что будет после того, как мы выйдем из Эго-существования.

Следующее наставление Орфических текстов заключается в том, что посвященный должен провозгласить: «Я – дитя Земли и Звездного Неба». То есть, он уже должен знать, откуда держит путь. Это созвучно алхимической идее о том, что для того чтобы начать процесс приготовления философского камня нам необходим маленький кусочек уже готового философского камня – это указывает на то, что процесс не является абсолютно рациональным. Орфик ожидает получения знания о том, откуда он пришел и это провозглашение даст ему право на вход. «Я – дитя Земли и Звездного Неба» - означает осознание своего транспесонального начала; он осознает, что его суть не проистекает из его индивидуального бытия или того, что мы называем «Эго», он знает о своей архетипической индивидуальности, о своем архетипическом бытии. Он знает примерно то же, что подразумевал Иисус, когда сказал: «Радуйтесь тому, что Ваши имена написаны на небесах»[ix] Это знание позволит ему пить воду памяти.

Далее он должен сообщить силе, с которой сталкивается: ««Из чистоты я пришел, Чистая Королева тех, кто ниже» (намек на Персефону) и объявить: «Я – чист и из чистоты вышел». Состояние чистоты занимало центральное место в этосе Орфических общин и практиковалось педантично.

Подобная установка присутствует в Египетской Книге Мертвых, где так называемая негативная исповедь длится страница за страницей: умерший утверждает, что не был виновен в беззаконии, не совершал грабежа с применением насилия, не убивал ни мужчины, ни женщины, не произносил лжи и так далее, то есть он должен был заявить о своей чистоте. Теперь, поскольку мы принимаем это как проекцию требований индивидуации, мы должны рассмотреть психологическое измерение чистоты как относящиеся к отделению от Тени, порока и неприемлемого содержания личности. Интеграция Тени является относительно исторически поздним феноменом. Ранее Эго должно было отделиться от Тени дабы проживать себя как хорошее и достойное, как отличное от плохого, недостойного и виновного. Это то, что происходит в процессе негативной исповеди – Эго утверждает свою состоятельность. Позже Эго должно будет признать обратное, что эти его заявления были лишь полуправдой, частично признать те негативные утверждения. Психологическая чистота на позднем этапе означает, что индивид не загрязнен-заражен бессознательными факторами, а не то, что у него нет Тени. В психологическом плане это означает, что индивид очистился путем осознания Тени, что даже негативное может быть чистым, если сопровождается осознанием.

Конечно же, в таком провозглашении чистоты содержится намек на суд, перед которым предстоит предстать в загробной жизни. Мощный образ суда души после смерти присутствует практически во всех религиях и является центральным для Орфизма и Египетской религии, в которой присутствует образ взвешивания души – сравнение веса души с весом пера. Идея небесного суда указывает на существование абсолютного и неотвратимого внутреннего закона, с которым Эго неизбежно столкнется и на основании которого осуществляется суд над ним. Он происходит при любом значимом столкновении с Самостью; это то, что пережил Эдип, когда на него обрушилась вся тяжесть осознания его истинного положения. Для осуществления такого суда должен присутствовать сторонний авторитет – Эго не может само судить себя. Ожидание суда порождает вопрос о том, будет ли вынесен оправдательный приговор, целую теологическую проблему. Мы должны помнить, что этот вопрос не зародился в Христианской теологии, но существовал задолго до того, как был поставлен христианскими мыслителями.

Наиболее простыми формами проявления внутреннего архетипического закона являются различные кодексы поведения, например законы Хаммурапи или Моисеев кодекс нравственного поведения. Но такие экстернализации являются всего лишь аппроксимациями, «примерными копиями» внутреннего закона. «Степень приближенности» становится общепризнанной, усиливая психологические проблемы. Кодексы используются как формула, определяющая жизнь, что значительно ее упрощает. У Орфиков также был кодекс, и если они следовали кодексу, то полагали себя чистыми и могли провозгласить Королеве Потустороннего мира: «Из чистоты я пришел». И далее: «Eukles и Eubouleus и другие Боги бессмертные, /Ибо Я признаюсь, что являюсь частью вашей благословенной расы,/Но Судьба низложила меня и другие Боги бессмертны». Далее следует «удар молнии, брошенный звездами». Eukles и Eubouleus – два имени Диониса-Загрея как расчлененного. «Я являюсь частью вашей благословенной расы» относится к мифу о расчленении младенца Диониса титанами. Вспомним, что титаны пожрали тело Диониса, кроме сердца, за что Зевс уничтожил их ударом молнии и из пепла титанов были созданы люди и человек несет в себе отголосок божественной искры Диониса. Душа провозглашает, что несет в себе искру Диониса, ибо создана из пепла титанов, и она должна быть принята в качестве брата Диониса, что является просто еще одним способом сказать: «Я – дитя Звездного Неба» - Я несу божественный свет в себе. Психологически это можно перефразировать так: «Я должен быть допущен к священным залам, так как являюсь носителем трансперсонального сознания.»

Далее следует пробел в тексте и затем душа должна провозгласить: «Я заплатил за все поступки неправедные». Здесь мы сталкиваемся с тем, что текст был составлен из фрагментов. Это заявление более высокого уровня, чем утверждение: «Я чист» - душа не просто провозглашает свою чистоту, но сообщает, что заплатила за свою неправедность, и в терминах психологии это означает, что душа приняла свою Тень – гораздо более осознанное утверждение по сравнению с негативной исповедью. «Я слетел из горестного утомленного Колеса».

Образ колеса мы часто встречаем на греческих вазах с изображениями Аида, но среди ученых нет согласия относительно их значения. Некоторые ученые предполагают, что образ колеса является отсылкой к колесу Иксиона[x]. Возможно, однако, что это образ колеса аналогичного Буддийскому Колесу Жизни, превращающего индивида в свинью, петуха или змею, силы желания. «Горестное утомленное Колесо» может быть колесом бессознательной целостности: пока колесо символизирует тотальность и проявляет себя на бессознательной основе оно будет колесом страдания, как колесо Ихтиона. Слететь с горестного колеса может означать выход из состояния идентификации с бессознательной целостностью и вместо этого – «Я прошел торопливыми ногами к Кругу желаемого» - уход от одного колеса и установление связи с другим может указывать на изменившееся отношение к Самости. Бессознательное отношение к Самости – печальное утомленное колесо и круг желаемого может быть выразителем более сознательного. В терминах психологии развитие сознания – это процесс, в начале которого происходит выход из исходной тотальности, а затем – сознательное возвращение к этому кругу тотальности.

В действительности, греческое слово, используемое здесь, переводимое как «круг» буквально означает «корона». Таким образом, мы могли бы перевести и так: «Я прошел торопливыми ногами на Корону желаемого», что порождает несколько иные ассоциации. «Коронация» была частью некоторых тайных посвящений, иногда для краткой идентификации с Гелиосом, богом солнца. Это относится к провозглашению целостности путем образования круга. Павел выражает этот образ, говоря о своих размышлениях о собственной приближающейся кончине:

«Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил; а теперь готовиться мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный, и не только мне, но и всем, возлюбившим явление Его.»[xi]

Это, по сути, чистый Орфизм; образность та же.

Далее мы читаем: «Я вошел в лоно Деспины (Despoina), Королевы Потустороннего мира». Деспина означает «госпожа, хозяйка» и относится здесь к Персефоне, госпоже Потустороннего мира и образ относится к возвращению к матери для возрождения, к спуску в бессознательное. Душа говорит о том, что осуществила спуск в бессознательное, и следовательно, имеет право на то, что следует далее – на награду.

До этого момента говорил посвященный и сейчас последует ответ и он таков: «Приветствую тебя, претерпевший Страдания». Слово, используемое в pathos, мы уже сталкивались с ним в главе о ритуальной последовательности трагедии. Идентифицируя этим утверждением с трагическим героем, посвященному говорят, по сути, что он приветствуется и пропускается ибо прожил свою трагедию. Акцент на страдания как одной из главных ценностей является прообразом Христианского символизма, которая подчеркивает значимость процесса страдания, например, в утверждении: «возьми свой крест и следуй за мной».

Существует гностический образ, связанный со страданием как ценностью, он носит название Jesus patibilis, страждущий Иисус, который, как считается, пронизывает всю вселенную, Иисус, который распят на каждом дереве[xii]. Он представляет такой аспект жизни как страдание как космический феномен, те эволюционные страдания, через которые необходимо пройти в процессе самореализации. Это страдание, дарующее сознание, и Орфические таблички говорят о некой высшей цели, связанной со страданиями, поскольку умершего впервые приветствуют на основании этого конкретного деяния.

Этимологически слово «страдание» в переводе с латыни означает «выносить (нести под)». Вторая часть происходит от корня латинского слова «нести-носить (или содержать, заключать – нести в себе)», первая происходит от слова для обозначения «под» (обозначение положения одного предмета под другим или под поверхностью чего-то). Идея, которую оно выражает такова: взять что-то и удерживать его, носить с собой. Тогда «страдать» означает «носить» и так оно может быть понято не только в категориях боли, но в категориях исполнения работы, задания. Орфику говорят, что на основании того, что перенёс свой груз он имеет право войти.

Далее, по сути, он обожествляется. Посвященный закончил свою речь и теперь ему говорят: «Счастлив и Блажен, ты будешь Богом, а не смертным». В переводе в категории психологии это означает, что он будет Самостью, а не Эго: все личное и Эго-центрированное будет сорвано, и останется лишь нерушимая, вечная, объективная реальность, неподвластная смерти, изменению или распаду. Юнг оставил нам свой подобный опыт, пережитый им при столкновении со смертью. Видение, описанное им в своей биографии, напрямую относиться к утверждению: «Счастлив и Блажен, ты будешь Богом, а не смертным». В своем видении Юнг покинул землю и парил высоко над ней, приближаясь к прекрасному храму, вытесанному из цельного куска камня, с мыслью, что он должен войти в него. Юнг пишет:

«Я  испытал  странное  чувство, что все происходившее со мной прежде - все это сброшено. Все, что я намечал сделать, чего  желал и  о чем  думал, - вся эта  фантасмагория земного  существования вдруг спала или была  сорвана,  и  это было  очень  больно. Но что-то все же

осталось: все, что я когда-либо пережил или сделал, все, что со мною случалось, - это осталось при мне. Иными словами мое оставалось со мной. Оставалось то, что меня составляло, - моя история, и я чувствовал, что это и есть я. «Я - сгусток прошлого, того, что было достигнуто». Этот опыт принес мне ощущение крайнего ничтожества и одновременно великой полноты. Не было более ни нужд, ни желаний - ведь я уже прожил все то, чем был. Поначалу мне показалось, будто во мне что-то уничтожили, что-то отняли. Но позже это ощущение исчезло, прошло бесследно. Я не жалел об отнятом, наоборот - со мною было все, что меня составляло, и ничего другого

у меня быть не могло.»[xiii]

Хотя можно было бы предположить, что орфическая табличка на этом заканчивается, но существует еще финальная строка. Теперь говорит посвященный; больше не придерживаясь помпезной манеры, скорее наоборот: «Ребенком я упал в молоко». Это полный переворот. Вместо бессмертного бога, коим он только что был провозглашен, он чувствует себя крошечным, беспомощным грудничком, боящемся утонуть в излишнем материнском питании – Эго падает во обратно во Вселенную, из которой только что возвратилось, это образ финальной невинности, возможно подобный «…пока не обратитесь и не будите как дети, не войдете в Царство Небесное».[xiv] Табличка заканчивается на обычной, человеческой, а не грандиозной ноте и это по какой-то причине рождает приятные чувства.

Показательную параллель мы встречаем в «Видении Эра» «Государства» Платона, в котором так много сходного с Орфическими текстами что само это произведение может рассматриваться как Орфический текст. Платон целиком Орфичен, это изысканный, сложный Орфизм, и подтверждением этому является образы загробного мира последующий течений теологии и философии, по крайней мере философии Неоплатоников, происходят от «Видения Эра», в котором, в частности, говориться:

«Я передам тебе … рассказ одного отважного человека, Эра, сына Армения, родом из Памфилии. Как-то он был убит на войне; когда через десять дней стали подбирать тела уже разложившихся мертвецов, его нашли еще целым, привезли домой, и когда на двенадцатый день приступили к погребению, то, лежа уже на костре, он вдруг ожил, а оживши, рассказал, что он там видел. Он говорил, что его душа, чуть только вышла из тела, отправилась вместе со многими другими, и все они пришли к какому-то божественному месту, где в земле были две расселины, одна подле другой, а напротив, наверху в небе, тоже две. Посреди между ними восседали судьи. После вынесения приговора они приказывали справедливым людям идти по дороге направо, вверх по небу, и привешивали им спереди знак приговора, а несправедливым – идти по дороге налево, вниз, причем и эти имели – позади – обозначение всех своих проступков»

Они пришли на место, где было два пути, соединяющих небо и глубины земли. Это парный образ того, что мы могли бы назвать осью Эго-Самость или связующим звеном между различными аспектами психики. Осужденные отправлялись вниз через одну расселину, а оправданные – по другой, вверх на небо. Образ суда также присутствует на Орфических табличках.

«Когда дошла очередь до Эра, судьи сказали, что он должен стать для людей вестником всего, что здесь видел, и велели ему все слушать и за всем наблюдать. Он видел там, как души после суда над ними уходили по двум расселинам – неба и земли, а по двум другим приходили: по одной подымались с земли души, полные грязи и пыли, а по другой спускались с неба чистые души. И все, кто бы ни приходил, казалось, вернулись из долгого странствия: они с радостью располагались на лугу, как это бывает при всенародных празднествах. Они приветствовали друг друга, если кто с кем был знаком, и расспрашивали пришедших с земли, как там дела, а спустившихся с неба – о том, что там у них. Они, вспоминая, рассказывали друг другу – одни, со скорбью и слезами, сколько они чего натерпелись и насмотрелись в своем странствии под землей (а странствие это тысячелетнее), а другие, те, что с неба, о блаженстве и о поразительном по своей красоте зрелище. Но рассказывать все подробно потребовало бы … много времени. Главное же, по словам Эра, состояло вот в чем: за всякую нанесенную кому-либо обиду и за любого обиженного все обидчики подвергаются наказанию в десятикратном размере (рассчитанному на сто лет, потому что такова продолжительность человеческой жизни), чтобы пеня была в десять раз больше преступления. Например, если кто стал виновником смерти многих людей, предав государство и войско, и многие из-за него попали в рабство или же если он был соучастником в каком-нибудь другом злодеянии, за все это, то есть за каждое преступление, он должен терпеть десятикратно большие муки. С другой стороны, кто оказывал благодеяния, был справедлив и благочестив, тот вознаграждался согласно заслугам.»

Следует помнить, что все описанное не относится к загробной жизни – она нам неведома – мы можем понять изложенное как картину двухслойной психики; неба, земля и глубины земли, где располагается место для наказаний, соединены тропами. Кроме того, периодически психическим содержаниям, душам, располагающимся на небесах придется их оставить и спуститься на землю на повторный судебный процесс, то же предстоит и душам, обитающим в Аиде. Те, кто уже давно обитают на небесах, уже привыкли к легкой жизни, и когда приходит их время выбрать другое бытие, то они делают это крайне небрежно и этот выбор с большой вероятностью приведет их в Аид; в то же время те, кто был в Аиде осторожны, они прошли через большие трудности и дают себе время подумать, и следовательно, выбирают то, что отправит их на небеса. Эффект циркуляции, обмена местами – яркий образ, позволяющий нам наблюдать картину психического динамизма.

И вот на сцене появляется знакомая фигура и перед нами открывается постскриптум к истории Одиссея. Души выбирают свою судьбу и далее Платон говорит:

«Случайно самой последней из всех выпал жребий идти выбирать душе Одиссея. Она помнила прежние тяготы и, отбросив всякое честолюбие, долго бродила, разыскивая жизнь обыкновенного человека, далекого от дел; наконец она насилу нашла ее, где-то валявшуюся: все ведь ею пренебрегли, но душа Одиссея, чуть ее увидела, сразу же избрала себе, сказав, что то же самое она сделала бы и в том случае, если бы ей выпал первый жребий.»[xv]

Наряду с прекрасной образностью, помогающей нам понять структуру психики, Платон делает особое ударение на важности знания и понимания своих действий, целесообразности достижения максимальной осознанности. Так он заканчивает видение и завершает «Государство»:

«Но в убеждении, что душа бессмертна и способна переносить любое зло и любое благо, мы все – если вы мне поверите – всегда будем держаться вышнего пути и всячески соблюдать справедливость вместе с разумностью, чтобы, пока мы здесь, быть друзьями самим себе и богам. А раз мы заслужим себе награду, словно победители на состязаниях, отовсюду собирающие дары, то и здесь, и в том тысячелетнем странствии, которое мы разбирали, нам будет хорошо.»[xvi]

Интересно, мог ли Павел взять образ венца справедливости отсюда, так же как и свое символическое использование игры, так как Платон использует тот же образ: «как завоеватели в играх».