Энн Уланов
Гениальность и безумие.
Непреодолимый комплекс
В третьей главе мы фокусируемся на творчестве и его отношении к сумасшествию. Так же, как сумасшествие скрывается в наших творческих способностях и угрожает погубить его живость, так и творческое начало скрывается в безумии. Это поразительный и поддерживающий сердце факт. Многолетняя клиническая работа показала мне, что кратчайший путь увидеть это – соединить творческое начало и сумасшествие, и посмотреть наш комплекс. Есть один главный комплекс, посещающий нашу жизнь. Он как предок, дарующий нам как неприятность, так и возможность. Это центральный комплекс, превосходящий восприятие и функционирование нашего эго, и терзает нас всю жизнь. Он определяет центральную тему мелких демонов, которых мы можем победить вытеснением или ассимилировать.
Две идеи
Многие из нас знают это пространство в себе (если нет, то спросите вашего врага; он или она точно скажут, за что вас поймали). Я осознаю, что снова этот предмет поражает напряжение. Мы знаем эту тему, звучащую снова и снова в наших жизнях. Это наш комплекс неполноценности, или наша хроническая уязвимость чувством неуважения; или наш прорывающийся гнев, когда мы нервничаем, причиняющий боль тем, кого мы любим; или наше вожделение силы, быть лучшем, ступица любого колеса так как мы боимся не иметь силы. У нас даже могут быть повторяющиеся образы такого состояния рабства: сирота, головорез, безрассудный хулиган, напуганный кролик, преданный ребенок (1).
Размышления над клинической работой с этим комплексом как главной темой в нашей личность, привел меня к двум революционным идеям. Первая: та самая наша проблема в том, что наш комплекс воплощает, и повторы становятся частью того, к чему мы приходим как к решению проблемы. Проблема, спрятавшаяся во мне, становится частью того как я решаю ее. Это открытие немедленно придает позитивный оттенок комплексу, что есть в нем что-то, некоторая важность, которая способствует решению проблемы. Оно скрывает что-то драгоценное, что пытается взаимодействовать с нашим сознанием. Как добро может быть найдено в этом зле? Пример- Бион душераздирающе описывает себя как явного шизоида, то есть эмоционально отдаленным и очень осторожным. Это очень шизоидное качество в его конструкции очень абстрактной «сетки», обмена людей между анализантом и аналитиком на клинической сессии. (2) Наиболее понятная, без личностная схема составляет схему самого личного, эмоционального обмена. Второе: наша проблема не только создает часть его решения, но и так же показывает дорогу трансформации, указывает путь. Сумасшествие и творчество разделяют родство.
Большинство из нас переживают наш комплекс как нерешаемую проблему, на самом деле, как то, что мучает нас, вызывая образ демона, самого дьявола. Читая «Красную Книгу» Юнга, эта идея укрепляется. Он борется там со злом, разрушением, его душа показывает что делать с сумасшествием бессмысленности, сумасшествие, живущее внутри нас и во всем мире. Этот вопрос адресуется каждому из нас с каждым конкретным комплексом, как предку в фундаменте всех жизней. Зло больше не безличностный вопрос, а борьба на глубоком личном уровне. Я поражена, что книга Юнга опубликована в 21 веке, когда мы полны всякого рода демонами: Финансовой расшатанностью, войнами, распространением секс-траффинга, борьба диктаторов за удержание власти, разочарование революцией, безработица, надвигающийся голод. Зло не абстрактно, но в ежедневных новостях.
Юнг в своей «Красной Книге» показывает много комплексов, которые сбивают его с толку. Он встречает их в персонифицированных формах и выслушивает каждого, обычно оставляющих его в замешательстве, потерянным, блуждающим (3). Проходящая через все его встречи нить появляется как граница между личной и безличностной психэ. Так же мы знаем, что комплекс, бьющий нас снова и снова, часть чувствуется как безличностное событие, выпавшее на нашу долю. Мы не являемся его причиной, и оно мешает нашей личной жизни, принося опустошение, даже разрушение нас и других, наших детей, которых мы любим. Комплекс, который превосходит все наши понимания его корней в семейных отношениях (теория объектных отношений), травмах (теория травмы), обработку доминантных образов в нашей конкретной культуре и времени в истории (культурные и исторические теории), часто чувствуются как безличностные происшествия, которые считаются с нами как настойчивые нерешенные загадки. Эта граница между безличностной и личностной психэ создает границу между непостижимым и постижимым, то, с чем нас сталкивает наш комплекс снова и снова.
Юнг снова и снова настаивает на том, чтобы мы сделали безличностное личным, сделали своим собственным, увидеть нашу связь. Он говорит: «Сейчас я говорю загадками… Я хочу вам сказать…вам лучше понять, что дух глубин хочет чтобы вы увидели…Те, кто не могут увидеть, должны оставить это как слепую судьбу, в образах.» Так же Юнг говорит, что мы должны оставить «личные усилия». Парадоксальный интеллект заменяет разумный интеллект. C одной стороны личная жизнь дает краску жизни и дает реальность во времени и пространстве, место и тело, что мы живы, что значит быть живым, и то, что именно мы можем жить. С другой стороны, безличная нейтральность, сорт не привязанности, служит чувству стойкого я, служит «бессмертному во мне». Так же «таинственный яд парализует качество его личных отношений», он «богат, так как является самим собой» (4)
Эта тема влияет на клиническую работу и нашу собственную психологическую работу с самими собой. Цель овладеть комплексом не столько лекарство как перестройка всей психэ, получение конкретного отношения с бессознательным. Это включает чувственный смысл, отношения, большие чем прямой ответ, создает границу между объективным и субъективным, безличным и личным, знакомую территорию.
Комплексы составляют нормальную часть души, но то, что обгоняет наше чувство себя (эго), захватывает наше внимание, даже держит нас в плену. (5) Эти симптомы продолжают врываться в нашу жизнь, явно без нашей помощи. Они ловят нас снова и снова, случаясь с нами как бы извне. Они заставляют нас сосредоточиться. За годы мы тратим очень много энергии чтобы вытащить ногу из ловушки нашего комплекса неполноценности, понять и усвоить вину деструктивного разрыва или внутреннего разрушения, причинения стольких бед семейным традициям, национальным обычаям, не говоря уже об упрямом настроении, негабаритных аффектах, компульсивных идеях, панических атаках.
Мы страдаем от вины за причинение другим боли, за безнравственное соблюдение того, во что мы не верим, за недобросовестность относительно нашей судьбы. Комплексы заставляют нас выражать свою боль на других и создавать фальшивые решения как само — лечение. (6) Так что мы неоднократно выпускаем гнев, с мрачной снисходительностью, с разрывом связей, давая больше чем можем, но меньше, чем требует любезность и учтивость, мошенничая с финансами, обманывая эмоциями, захватывая власть, манипулируя другими как не-людьми.
Как найти связь внутреннего и внешнего поведения, которое представляет промежуток чтобы найти путь? Нерешенный комплекс- чьи следы сохраняются в затяжных симптомах отсутствия нужно говорить, или пить, или вызвать смелую авантюру, или свалиться с депрессией, или прорваться в отношения, так как интимность захватывает нас, или ухватиться за телесную проблему чтобы принести конфликт- может улучшить, но никогда не пропадет. Этот комплекс действует точно здесь, как овчарка пасет нас в том направлении, где нам не получится уклониться от требований абсолютной целостности.
Юнг открывает этот комплекс через ассоциативный тест и его последующий план природы комплекса помогает нам найти пространство между его непреодолимым влиянием на нас и нашем чувством себя. (7) Это создает скопление образов, поведения и эмоций, которые окружают сознание и вмешиваются в его работу. Интервал задержки ответа на ассоциацию к слову открывает существование комплекса. Таким образом комплекс показывает свою автономность, как если бы обладал собственной волей и намерениями нарушить курс действий, поезд мыслей, паттернов, эмоций. Таким образом комплекс похож на фрагментированную личность, оторванную о т сознательного я, от эго, которое бросается на функционирование эго, даже через эго, это и есть комплекс. Вопрос там, где нас превзошел один из фрагментов, или мы можем относиться к этому.
Мы можем получить картину нашего сознательного комплекса, с которым мы обычно идентифицируем и, следовательно, не видим ясно откуда фантазия показывает наше эго-отношение. Эта эго-фантазия, как она технически названа, и которую мы обычно предполагаем-идентична с нашем дневным я (сознательным эго), фактически изображает бессознательный взгляд на то, как наше эго представляет себя и работает. Фантазия показывает нам наше обычное эго- отношение как бы с другой точки зрения в бессознательном. Эта другая перспектива находится в нашей душе; я включает иное.
Комплекс имеет свою собственную психологию, как если бы он имел тело и прикасался к частям нашего тела. Некоторые люди приобретают дыхательные проблемы; другие расстройство желудка, хотя другие сердечные проблемы, и так далее. Когда комплекс прикасается, он говорит через наше тело, требует внимание к эмоциям и поведенческим моделям, беспокоя наше тело. Мы можем обойти группу, к которой принадлежим и увидеть телесный дефект каждого, точку доступа, где бессознательный комплекс может оставить свой след, например, этот человек простывает, у того проблемы с кровью, у другого проблемы с суставами.
Комплекс сгущает краски в фантазиях, мечтах и галлюцинациях, и в наших собственных писаниях, обычно через воображение, но также через скорость, ритм. Например, я говорю студенткам на своем семинаре посмотреть на доминирующие образы, информирующие абстрактную теологическую позицию как путь внутрь жизнь итого богословия. Например Тиллих говорит о границе как центральной их этих трое- ценных теологических высказываний; Бубер, в «двойном плаче» сна понимает его теологию Я-Ты. Комплексы безумия могут разрывать личность на обломки конкурирующих центров, каждый из которых пытается захватить эго.
Этот независимый другой нашего главного комплекса, что живет внутри нашего я, проталкивается в сознание при помощи его архаических сил и содержания, настаивая на его опознании. Без вмешательства сознательного вопроса: кто ты? Что тебе надо? Почему я продолжаю терять вещи? Пустая строка? Чувствует ярость так как я представила, что другой освобождает меня? Мы остаемся бессознательными под руководством «повестки дня» комплекса. Если мы не смотрим в наш комплекс, это усиливается с возрастом. Одна женщина радовалась тому, что ее отец удачно женился после смерти ее матери, увидела с испугом тревогу своей мачехи по поводу микробов. Она следила за всем вокруг с моющим средством, обрызгивала смесители, после того, как их использовали для мытья рук. Со временем ее проблема выросла в полноценную фобию, которая занимала больше и больше времени и она имела меньше и меньше в свои восемьдесят.
Комплекс как предок
Помогает этимология. Предок — значит быть предыдущим (предшествующий), быть предком, предшествующим, предтечей, прототипом, родителем. Предки приносят запасы, родословную, генеалогию род, таким образом показывая, что через комплекс течет кровь, собирая других в нашу единственную жизнь, наделяя энергией как и нерешенными проблемами, передающимися из поколения в поколение. Мы можем нести комплекс наших родителей или культуры: как восстановить жизнь после общей травмы, после участия в бою, ребенок, выживший в холокосте. Мы можем быть причастны к ритуалу гражданской войны, инсценируя наши усилия залечить болящую рану нашей нации.
Когда мы смотрим на культурные комплексы, например, которые идут из травмы, нанесенной другой группой, мы видим незавершенный траур, нетрансформированные воспоминания, раненые части личности и общества, перенесенные на детей других поколений. Волкан показывает, что такая трансмиссия может быть проведена политически, для идеологического принуждения, ухватываясь за прошлую травму для легитимации сегодняшнего политического притеснения. Слободан Милошевич выбрал оживить гнев от гибели шестисот летней давности, 12 сентября 1389 года, принца Лазаря в битве за Косово между христианскими и исламскими сербами при помощи пронесения гроба султана через все деревни для оправдания жестокости против сегодняшнего врага (считая исламских сербов), которые затем были подвергнуты геноциду. (8)
Культурные и личные комплексы вычеркивают особые детали, специфичные для индивида или группы. Эта деталь выявляет наше сознание чтобы отличать, вместо отигрывания жестокости для сохранения созданного сходства «нас» против «них». Нам нужно спросить себя, что это за особый критерий неприятия, который разжигает ярость в ответ? Что это за особые вещи, которые вызывают наше волнение? Это может быть ночная сексуальная кража ,которая оставила нас немым ребенком днем, или странное маневрирование, при котором другой уничтожает нас и затем говорит: «О чем ты суетишься?» как будто ничего не случилось. Видели ли мы ограничения чужого сумасшествия и ограничения, навязанные им? Худший вариант, где психолог должен ответить- человек, спрашивающий так: «мне жаль, что ты воспринимаешь это как огорчение, что ты так чувствуешь», но не говорит: «мне жаль, что я так сильно тебя огорчил». Психология может сговориться с этой уловкой, как говоря: «О, это от констелляции архетипа, или твоей проекции, или включения тебя в идею,» не говоря просто: «я это сделал и мне жаль».
В «Красной Книге» Юнг снова и снова настаивает, что каждый из нас должен вытерпеть наше внутреннее насилие и принести в жертву миф оправдания нашего насилия, как версии добра. Если мы этого не сделаем, то будем воевать против нашего ближнего. (9) Помните, что Юнг написал это в начале Первой Мировой войны. Здесь мы вернулись к безумию комплекса, то есть быть пойманным комплексом- чувствовать себя сумасшедшим.
Повторяющееся принуждение
Видя главенствующий комплекс, как тему в музыке, проигрываемую в течение всей нашей жизни, даже до самой смерти, это узнать из первых рук унижение бить пойманным силой выше нашего контроля. Например, мы фантазируем о преследовании, осмеянии, атаке от незнакомца. В нашем будничном поведении мы воспринимаем подобный сюжет, повторяемый снова и снова с разными людьми, разными работами, но с одним концом, идентичным конфликтом. Фрейд назвал повторяющееся принуждение нашей попыткой и провалом в овладении тревогой изначального события, ранившего и выбившего нас из нашей идентичности. Мы переигрываем попытку овладеть болью через вытеснение ее причины во что-то еще. Например так студент, боящийся тог, что он не имеет багажа, что ему не хватает жизненно- важных талантов- здесь заменитель для фрейдовой тревоги кастрации и его запутывание с эпидальным комплексом перемещает затопляющую тревогу на получение бумаги, задание, которое вырывается из всех пропорций и приобретает интенсивность жизни и смерти. Так повторяется с каждым заданием. Переживание из-за заверения работы защищает эго студента от боли изначального чувства, что у него недостаточно добродетели, кастрационной тревоги. Это повторение держит его во власти, но также аргументирует выпадение за его сознание и выражается в эмоциях, поведении и образе, но это не представляется для эго в словах и пониманиях. Ударение повторно падает не на тот слог. Проблема с очагом в основании, так сказать, он потеет каждый день над последовательностью батарей: будут ли они работать? Так он страдает, но его страдание идет в никуда, так как это несуществующие проблемы.
Давайте подумаем, что эта упрямая трудность ограничена студентами, мы думали только о лидерах, захваченных повторением, таких как Гитлер, проигрывающий свое поведение и эмоциональное обращение ко всей стране, его смещение чем-то отличным от его кредо сверхчеловека (психически больной, калека, этнически отличный или иной по половым признакам), как фальшивый источник проблемы. Все чувства беспокойства, неполноценности, подавленного гнева, и ненависть за то, что его заставили чувствовать мизерность, побои со стороны отца, теперь это можно выкрикнуть во время парада, избавиться от концентрационного лагеря, превратившихся в список казней через вытеснение в группы людей изначальной боли, защиты против и нацеленной против соседа.
Так же Юнг оглашает комплексы как «via regia» бессознательного, как «архитектор фантазий и симптомов», он признает, что они «настолько неприятны, что никто в своем правильном восприятии может быть убежден, что мотив силы, который поддерживает их, может предвещать что-то хорошее». Юнговы комплексы появляются как люди и говорят с ним в «Красной Книге», объявляя: «Мы реальны, а не символы». Он должен конфронтировать с ними и другой точкой зрения, что живет в нем. Это создает трещину в его едином я. Мы, наоборот, хотим избавиться от наших комплексов, отчитываем себя и ближних чтобы «двигаться дальше» от них. Такое морализирование доказывает слабость против силы комплекса утверждать себя против нашего эго, ибо «требования бессознательного во-первых действуют парализующе на человеческую изобретательность…как укус ядовитой змеи». Но он продолжает: «это жизненная необходимость для бессознательного соединиться с сознанием, так как это для того, чтобы не потерять последующий контакт с бессознательным. Ничто не ставит под угрозу соединение в человеке, чем успешная жизнь; это заставляет его позабыть зависимость от бессознательного.» (10)
Нам стоит немного обойти здесь и спросить наш центральный комплекс: а что если он положительный? Я действую как добрая мать, мудрая, герой, верный слуга; я несу традиции моих предков, или идеал, одобряемый моими предками. Разве это не хорошо? Да и нет. Безусловно, это гораздо менее болезненно, чем жить под властью комплекса неполноценности, комплекса преследования. Но нет, там я живу под властью поведения, эмоций, воображения, над которыми я не властвую. Мое унижение такое же, как и у негативного комплекса: недостаток свободы, я больше не целый субъект сам по себе. Я живу внутри бессознательного вместо него внутри меня; я не отношусь к нему со всей той энергией внутри меня. Я вынуждена принят эту повестку дня ценой моего собственного маленького бытия. Думаю о Мерлин Монро как о возможном примере. Она гениально смотрела в камеру и передавала иллюзию сексуальной внешности и поведения. Это сделало ее карьеру. В то время ее личная жизнь была ничтожной, и она умерла унылой, одинокой смертью. Для сравнения вспомним Джорджа Вашингтона, возможно единственного сильного политика, кто добровольно ушел в отставку со своего руководящего поста. Он относился к своей власти.
Как хорошая собака, наш комплекс ведет нас снова и снова к этому центральному союзу сознания и бессознательного, толкая мучительно личный материал вместе с объективным безличностным духом времени. Когда вся та энергия течет «к первоисточнику» (наше бессознательное), Юнг говорит: «Это опасный момент, когда вопрос весит на балансе между аннигиляцией и новой жизнью». Там «прижатые к смерти, стонущие под невыносимым гнетом своего собственного я и своей собственной судьбы», этот кризис «есть он сам, или скорее самость, его цельность, которая есть Бог и животное… тотальность его бытия, уходящая корнями в животное и дотягивается выше просто человека- к божественному.
Этот «невыносимый груз нашего я.…судьбы» уничтожает наше сознательное хладнокровие и сносит наши планы, будь то кажущимся внешним случайным безличностным событием, меняющем нашу жизнь: инцидент со сломанной ногой, неожиданный политический саботаж полиции, хроническое национальное напряжение, вылившееся в стрельбу в общественную фигуру, ранившую нас как как невинного прохожего, или личная депрессия, сбивающая нас с ног, неспособность встать с дивана.
Разрыв
Появляется разрыв, трещина, разрушающая жизнь такой, какой мы ее знаем. Как говорит Юнг: «мы играем с чем-то, что прямо влияет на все то, что неподконтрольно человеку- нуминозное… Где начинается пространство комплексов, приходи конец свободе эго, ибо комплексы- психические силы, чья глубочайшая природа не понята». Этот комплекс ведет в глубины бессознательного, как трещина, через которую Бог может прийти. В «Красной Книге» Юнг показывает смелость протиснуться через скалу, открывающуюся только чтобы найти плавающий на воде труп, и вдруг увидеть, что это смерть его героя и его комплекса. Он и убийца, и жертва. (12)
Наш повторяющийся комплекс высаживает нас в главном конфликте нашей жизни. Все в нас хочет оказать сопротивление, протест, закрыть вход в эту расщелину. Ибо там другой взгляд на жизнь, с точки зрения хаоса, беспорядка, магии, наша слабость уничтожает наше субъективное восприятие того, каким стоит быть вещам. Мы из первых рук узнали, что Юнг в «Красной Книге» зовет червем: коррупция-потеря, побеждая разрушение, которое сопровождает все действия слаженности. Мы должны принят хаос таким же реальным, как и порядок. Мы «научены болью незавершенности». (13)
Это трещина переворота, наш комплекс уличает нас в разрушении нашей жизни. Мы встретили безумие. С одной стороны, бесчисленные возможности, как копошащиеся насекомые, уничтожают любой порядок и бросают вызов пониманию; с другой стороны, мы крепко держимся за то, чем не можем овладеть, захваченные фантазией нашего комплекса. Анализант говорит о таких фантазиях: у маня поврежден багаж, я ничто в самом основании, я абсолютно один, я опозорен. Как одна пациентка распространилась об ее симптоме потери счета или очков, она чувствовала себя «брошенной в бездну», на самом деле «самая обычная потеря… может включать паническую реакцию на окончательное исчезновение». (14)
Здесь находится прямая линия, соединяющая невротический комплекс в нас и наиболее шокирующую общественную травму культурного комплекса. Я думаю о несправедливости в Аргентине, когда Матери собрались против гнетущего военного правительства 1976-83. Мирно маршируя к Plaza de Mayo, надев белые шарфы, на которых они вышили имена их пропавших детей, они стояли перед президентским дворцом, привлекая мировое внимание к «Пропавшим» — их сыновьям и дочерям, похищенным ночью, заключенных, замученных, пропавших. Движение по шахматной доске одинаково для личной и безличностной травмы. Наша субъектность уничтожена, закрыта, задавлена. Мы одноразовые, больше не люди, но отправленные в никуда, не важные. Матери прояснили субъективность своих детей, даже в их отсутствии.
Обличение комплекса открывает мрачную внутреннюю работу. Мы чувствуем себя оторванными от жизни, которую мы знали. Наши комплексы составляли осколки личностей; мы чувствуем себя фрагментированными. Каждая попытка создать фундамент идет трещинами по поверхности, которая расширяется пробелами, которые могут разорвать нас на части. Если мы придерживаемся свое й идентичности с оборонительной жестокостью, мы застреваем в своем собственном уравнении- что наша точка зрения- единственная, и затем всучить это другим. Например, мы всовываем пациента в нашу аналитическую теорию вместо того, чтобы использовать ее как проводника для пациента, чьи конкретные, личные детали всегда взламывают теорию. Каждый человек- исключение.
В культурных комплексах лидер может схватить идеализированный образ себя у группы людей: патриотизма, истины, и эксплуатировать его чтобы навязать групповую идеологию другим. Когда в группе мы занимаем фундаментальную позицию, мы соединяемся с архетипической правдой огромной цены, но жестоко навязываем эти истины. Мы впадаем в бессознательное отождествление с этими правдами, так что мы погружаемся в бессознательное. Так же мы хотим чтобы все остальные отождествились с нашим взглядом на правду. Это культурное помешательство, которое не узнают иные системы смысла, другие точки вхождения истины. Милошевич был выброшен из international Court of Justice из-за проведения геноцида против исламских мужчин и женщин. Об этом объявили на радио, что он продолжал орать на судью: «Ты кто? Тебя нет как судьи; я тебя не узнаю.»
Индивидуально или массово, этот вид помешательства происходит из укоренения в нашем комплексе в жестокой субъективности: наша точка зрения равна истине. Мы живем внутри комплекса, а не он в нас. Отсутствие объективности подтверждает наше отождествление с комплексом, и его взглядом на события и людей. Это держит наше эго в заложниках. Это псевдо-решение проблем, где мы дали плохое указание, чтобы мы его выразили во вне, на другого, но другое общество. Мы теряем объективные эталонные торчки, уравновешивающие нашу бессознательную идентификацию с перспективой нашего комплекса.
Так же может произойти точно обратное, принеся свое сумасшествие: теперь мы теряем субъективность. (15) Мы теряем все личные опорные точки, уравновешивающие соблюдение культурных норм, общих приличий и неприличий. Мы чувствуем себя развеянными по ветру, что что-то происходит. Мы реагируем приспособлением к общим стандартам ценой живости и поражением своих личных мыслей и чувств. Мы теряем субъективный, личный голос чтобы избежать напряжение конфликта да и нет внутри себя. Так же мы считаемся с общей моралью, что чувствуется как аморальным, так как мы не знаем, верим ли мы в это или нет. Мы боимся того, что другие подумают о нас, или будем пойманы за отличие. Но в глубине мы не знаем, во сто мы на самом деле верим или чувствуем, как мы хотим говорить. Мы исчезаем в том множестве щепок. Как мы расширяем то пространство между нами и нашим комплексом так, что пространство становится достаточным для зарождения новой жизни, даже если мы обличаем смерть?
Но на пути к такому избавлению мы чувствуем надрыв, острый разрыв. Не смотря на наше понимание комплекса, он все еще может на нас нападать. До того, как мы его узнали, мы потеряли что-то другое. Анализант начинает сессию словами: «Не знаю с чего начать» и раскладывает все ее бумаги, пытаясь создать форму из бесформенности. Затем она вспоминает сон, где она пытается рассказать доклад, но не может найти ни одну из ее заметок. Так что оба: и сознательное чувство, и бессознательный сон говорят о присущем порядке, предоставляя ей случайность. Мы можем слышать другой голос суперэго (и в переносе), требующего достичь порядка, но это хуже, чем то. Пробираясь к расщелине, юнг говорит в «Красной Книге» о притискивании, мы достигаем неизведанное место, которое нарушает ее снова и снова. Она обобщает: я потерял свой центр, я расщеплен.
Интенсивность потери пробирается через все эти примеры: потерю я, баланса, мира, через порождающие чувства и мысли. Отчужденный от себя, изолированный от других, неспособный совершить непоправимые потери, вынужден сам страдать, мы живем перемещенное существо, беженцы от полной жизни.
Даже Юнг делает большие успехи в обличении его чувств комплекса в «Красной Книге», так, что Соломея, персонифицирующая его чувствующую функцию, трансформируется из безумия, ужасающее существо в любящую женщину, желающую дать свою любовь Юнгу. В ответ Юнг тревожно дышит и отвергает ее, говорит ей жить своей жизнью, не вручая ее Юнгу. Он помнит ужасный сон, который он ассоциирует с ней, о латунном колесе, прокатившемся по его груди, когда он лежал на кровати из металлических шипов. Позволение себе влюбиться разрушит его свободу. Даже со всем тем прогрессом, совершенным Юнгом, он не нашел заботу о себе женившись на интимной любви другого. (16) Я нашла это обнадеживающим, что Юнг не зашел так далеко. Я тоже не заходила так далеко. Мои комплексы могут отличаться, но это всего лишь как упрямство. Одна ужасная отметина превосходства нашего комплекса над нами- смущение его породы. Это может звучать как если я могу отделить вялость от недостатка объективности от вялости от недостатка субъективности, но обычно они вместе, и это огорчает.
Плен
Три фактора вносят свой вклад в то, чтобы мы были заложниками своего комплекса. Первое: когда наше эго поймано, оно слишком сильно пытается освободиться. Оно не работает. Пытаясь освободиться, мы теряем связь с руководящей инстинктивной основой архетипического образа в ядре нашего комплекса. Мы идентифицируемся с этой архетипической энергией, и она правит нами, мы живем в ней, а не она с нас. Бессознательное отождествление с архетипической энергией в центре нашего комплекса превосходит нас с его безличностным повтором и омрачает наше восприятие. Мы таким образом чувствуем определенно, что говорит наш комплекс, и он накачивает силы, превосходящие нас. Мы не можем найти способ использовать эту энергию в обычной жизни. Если комплекс кружит вокруг образа преданного ребенка, это образ доминирует над нашим эго, мы убеждены, что другой предал нас сейчас по-настоящему. Никакой аргументации или внимания к настоящему контексту дает больше отличия, эмоции обгоняют нас. Некоторые неотработанные личные раны из прошлого поднимаются в настоящее и закрывают восприятие.
Второе: в результате отождествления с этой осколочной личностью, архетипической энергии некуда деваться, нет входа в жизнь человека, смягчая ее отражением в содержании, в котором оно активируется и в отношении нашего восприятия другого. Комплексы включают личный материал нашего опыта роста и культурный материал нашего места в окружении, времени и месте в стране и историческом периоде. Движимые инстинктивными силами комплекса, этот личный и культурный материал затвердевает чтобы защитить нас в его прямой версии событий и людей, или рассеивает наше восприятие любым способом, так что мы теряем наши указатели и направляющие инстинкты. Затем мы падаем в энергию архетипического образа в центре нашего комплекса, например, как слуга-подмастерье матери, или, как говорила одна женщина, суицид ее отца свел ее с ума. Она чувствовала- это сумасшествие. Она взрослая женщина, сама- родитель, с ответственной работой, замужняя. Она знает- это сумасшествие, но она до сих пор полностью этому верит. И я, как аналитик, должна верить этому, что произошло импульсивное самоубийство. Архетипический образ надувается от этой силы, так как нам недостаточно личной ответственности чтобы усвоить и приручить его силу и создать смысл относительно этой силы. Так что энергия продолжает толкать снова и снова, повторяя одну и ту же проблему с ее отцом.
Так сказать, архетип оказался ранен. Он продолжает вталкиваться с силой его инстинктивной базы и духовной траектории, так как мы не даем ему достаточно пространства отношений и ответа чтобы использовать его энергию в личной жизни. Это наше личное задание: вырасти с этим хорошим и плохим и таким образом создать воздух для себя и остального мира. Архетипический двигатель образа тиранит нас. Люди снова ссылаются на нашу излюбленную тему, Джонни одна запись продолжает дальше, не смотря на конкретную ситуацию, всего лишь повторяя общие темы. Женщина, которая не может терпеть своего отца, когда он злился на нее. так говоря, слишком маленькое открытие силы ее архетипического образа отца давит на ее индивидуацию, ее логос правит жизнью, ее терпение- все, что она находит в своем отце, чтобы присвоить. Так что она все еще остается беспомощной дочерью перед его превосходящей родительской силой и рассыпается в поиске порождения ее собственного пути, власти, зачатия.
Другой пример осознания такого архетипического принуждения происходит на пенсии. Работа больше не занимает время. Кому нужны стенды далеко впереди нас, часть как зияющая пропасть. Пустота-это образ? На нужен наш собственный ответ на то, что без разницы способен ли образ принести в нашу жизнь то, во что мы хотим прожить, и мы хотим отпустить, умереть. Это значит, что мы чувствуем хаос, незнание, ожидаем чего-то, напуганы тем, что ничего не произойдет.
Третий фактор, вызывающий превосходство нас комплексом- пренебрежение одним из столбов, так говоря, архетипического образа. Архетипы родственны, телесно-основанные и нацеленные на дух, безличные и затрагивающие нашу личную жизнь. Если есть образ матери, тогда есть и ребенок; поклонник, затем сомневающегося, дьявола, затем бога; смертоносности, затем живительности; пустоты, затем наполненности. Где другой столб архетипического образа? Архетипический образ связана с самим собой, с аркой от инстинктивного к духовному. Если в «тисках» инстинктивного поведенческого повторения, такого как хронические желудочные судороги, то каково духовное значение? Иногда, как случилось с одним мужчиной, задерживание духовного смысла позволило ему сделать без лекарств то, что он принимал пятнадцать лет. Если стиснуты духовные амбиции, то где же основание в теле? Какой столб потерян здесь, в нашем страхе выходя на пенсию? Какой партнер отсутствует? (17)
Разрыв становится пространством
Юнгово описание ада в «Красной Книге» как непрерывного колыхания туда и сюда, не происходя больше ничего не происходит. Это хорошее описание притеснения непреодолимым комплексом. Как дьявольский разрушитель, проявивший активность, фактически наш комплекс повторяет один и тот же сюжет, один конец, идущий в никуда. Все же наш мучительный комплекс так же отмечает дорогу к архетипическому, и архетипический образ присущий нашему комплексу- главное введение к тому, что Юнг звал самость в нас и мы в самости. Комплекс, вторгающийся только со своей точкой зрения, что заставляет нас чувствовать себя захваченными сумасшествием, так же приносит архетипическую энергию, которая описывает дорогу к тому, что знаменует самость. Частности комплекса, например, проблемы с едой, становятся решением проблемы. Аппетит, кормление, быть накормленным, быть сытым и ни голодать, ни отказываться снова, но кормление чтобы строить такни, мышцы, как физические, так и психологические, переводятся в метафоры смысла возвращения к своей собственной самости, которую никто кроме нас не может прожить. (18) Сумасшествие соединяется с творчеством.
Пациент мечтал о похожей на амёбу вещи, увеличивающейся от поедания частей вокруг нее. Она похожа на это создание, не боялась его, была заинтересована, чувствовала, что что-то совершенно новое, абсолютно иное оформлялось, росло. Мы можем увидеть, как нам стоит взять эту растущую вещь, как угрожающую, или как зарождающуюся новую жизнь, снова показывающую близость помешательства и творчества. Никогда не бывает абсолютно чистой этой стороны могилы. Даже Пикассо показывает соединение патологии и гения. На маленькой выставке о женщине в ее жизни в Нью-Йоркском музее Современного Искусства его великолепная живопись сияет новизной рядом с теневым качеством женщин, как сменяемых, даже одноразовых предметов. Ротко в его позднем красном периоде, говорил, что живопись говорит о мире кому-то еще, и после его слова мир больше не такой, каким был. Он меняется (19). Но его гений соперничал с депрессией, которая покончила его жизнь.
Несмотря на страх, что комплекс на всегда сделает нас сумасшедшими, заключит нас навсегда в бесплодную жестокость, или рассеет нас на хаотичные фрагменты, обличение нашего спуска может обернуться поиском искупительной силы. Мы стремимся к другому пути так что развалилось, может переформироваться в новую цельность с другими уровнями смысла. В том нигде разрушения, созданного нашим комплексом мы можем говорить о бездомности, непредвиденных обстоятельствах, безвозвратных убытках. Мы видим цену нашего комплекса: разрушенные отношения, другая боль, испорченные возможности. От такого горя мы тоскуем по реинтеграции. Наш комплекс принуждает к пути, говоря о завершенности, приводят нас к тому, что было потеряно, побуждают нас интегрировать нашу целостность. (20) Как камен, выброшенный строителями, комплекс, который мы ненавидим, вделывается в наше новое основание. Он оказывается новым решением и устремляет нас найти их.
Женщина-руководитель, которая обратилась к аналитику та как ее жизнь была «приостановлена» открыла правящий принцип, который был уничтожен. Мать этой женщины всегда принуждала ее иметь какую-нибудь зависимость: деньги, карьеру, дорога ее матери в ее культурном контексте, чем надо поступиться в пользу брака. Ее дочь, моя пациентка, получила свою независимость ценой принесения большей части ее эроса в жертву. Мать и дочь- две половинки целого, и жизнь целого теперь была прижатием дочери к осознанию.
Думая о нашем пожизненном комплексе, включающем добро правящего принципа, ведущего нас, и его зло, выключающее его противоложность, которая терзала нас как наш комплекс. Это терзание- наша низшая точка, которая так же «глаз зла, который уставился на вас и смотрит на тебя холодно и высасывает ваш свет в темную бездну». Мы должны развить самое низшее в нас, что значит открытие и обличение того, где мы встречаем зло, мы должны выковать зло из каменного фундамента, на котором сейчас мы можем стоять, ожидая прихода жизни. (21)
Я думаю о женщине, чей детский террор все воспринимали как должное, я была шокирована, услышав ее такое мимолетное упоминание об этом, на пути к чему-то более важному, шокировала моего пациента. Все свое детство, когда она была одна, то закрывалась в ванной. Каждый в семье это знал, никто не комментировал, никто не обсуждал это. В анализе она забыла этот террор относительно ее основания. Сейчас уже взрослой она живет одна и выбирает, председательствуя над своей собственной взрослой семьей, имея близкие отношения с ними и своими собственными друзьями, но предпочитая жить одной в мире.
Другая женщина обличает хронические медицинские проблемы, создавая зло из того, что никто не будет с ней или даже слышать ее если она не будет настраиваться на них и заставлять связь работать. Ее настоящая телесная боль от медицинских горестей принуждает ее в первую очередь настроить себя. Ее тело передает послание души. Она должна обличить страх того, что там никого нет если она утруждается быть там для них. Ее тело настаивает на настройке его, чтобы она принесла в жертву правящий принцип настройки в первую очередь других. Как только она примет разрушение ее правящего принципа, ее тяжелые физические проблемы пошагово улучшаются. Зло страха, что она не сможет справиться и подняться выше ее болезней был вторым относительно ее ужаса не быть созвучной другим, ибо тогда он откроет ничто. Правящий принцип подстройки был принесен в жертву; зло открытия пустоты был вделан в ее новое основание.
Как это работает
Из беспорядка от удара Сатаны Юнгу и внедрении его в краеугольный камень жизни становится побегами Сатаны, названными Кабиры. Это карликовые смешно-мудрые гномы, пришедшие как черви «первые образования неоформившегося золота… из освобожденного яйца Богов»; они имеют свои «начала в низшем» и соединяют два противоположных вектора. Они плохие и хорошие, дьявол и первые формы золота богов. Они так же «тысяча каналов, через которые все также течет обратно к его основам», и так же «тайно растущие соки…высосанные из лени тем, что растет». Они могут представлять гибель всех наших начинаний, все просто плывут назад, вниз, к началу в нашем теле, бессознательном, неоформленном в культуре. Но они так же каналы, через которые энергия извлекается из болота лени и питает жизнь, принося «то, что мертво и входит в жизнь». Так же они понимают хаос как сторону жизни, так же они сыновья дьявола и отсюда требуют разрушения. Но также потому что они так же создания Юнга, так как он забыл их когда заключал дьявола в человеческое обличье, они «первые создания неоформившегося золота», неся «новые искусства… от недоступного сундука с золотом, солнечное иго яйца Богов». Из-за этого они хотят самоуничтожения, и хотят, чтобы Юнг их уничтожил. (22)
Они завершают невозможное для Юнга. Они тянут камень за камнем для фундамента, на котором он теперь стоит, и которое больше не может быть погублено. Он стоит на твердой земле, но только если он возьмет меч, они предлагают и уничтожают их. Он настаивают против его упорства, говоря, что тогда он прорежет свое сумасшествие и выйдет за пределы своего мозга, свободный от запутывания с образованиями его правящего принципа, Бого-образа, науки, привилегии маскулинности. Психэ- не мозг Юга; это реальность сама по себе.
Мы узнаем здесь важные вещи. Первое: мы можем лучше справляться с однажды удаленным злом чем с прямым. Кабиры следуют из Юнгова вталкивания дьявола в человеческую форму. Они- производное дьявола, не он сам, и так же первое выражение золота Богов. Закрепленное в камне зло заставляет их появиться как плохими, так и хорошими. При работе с плохими, с разрушением, мы ищем червяков золота богов и для посредников зла, не самого зла. Мы выучили, что найдем эти противоположности соединенными в росте. Ибо добро и зло едины в росте. Кабиры оказывают противоположное воздействие на нас: убеждая нас разрешить этому всему уйти, уплыть обратно, к бессознательным началам, потерять то, что побудило нас хотеть передать детям, сделать вклад во вне, создать любовь, подняться вше мук страдания и смерти, не только для того, чтобы назначить себе бессилие, небытие страдание. И все же Кабиры- так же хтонические части нас, кусочки золота, точки света, полу-животные, полу-духовные, те, что приносят умершее в жизнь, знающие то, чего не знаем мы, движущие нас к жизни, которую мы можем прожить. То, что я называю точками света, обозначающими дорогу к творчеству посреди безумия, мы могли видеть как представленное двоякой природой Кабиров.
Эту последовательность трудно понять. Я дам вам один детальный пример, который, все же, есть укороченная версия бесчисленных необходимых деталей. В ядре женского непреодолимого комплекса лежит уничтожение. Она может быть заставлена чувствовать себя ушедшей, стертой, никем, уничтоженной. Она тяжело поработала в анализе чтобы обнаружить ужасное влияние атмосферы в ее семье, когда она была маленькой девочкой чтобы увидеть причины и загадки этого уничтожения, случившегося с ней. Она компенсировала недостаток связи, поиском любви вне семейного круга, будучи в бытии. Она построила жизнь, полную занятий в школе, затем на работе, с друзьями и искреннюю признательность за данность вещей в природе и культуре. Но небытие, как она прозвала это, нападает на нее на протяжении многих лет. Это личный уровень уничтожающего комплекса, который, когда бьет, сшибает ее с ног, песчинка в космосе.
Культурный уровень ее комплекса показывает влияние темы бытия и небытия, этот вопрос был главным на западе в двадцатом веке: как мы вообще можем быть при всех тех ужасах мировых воин и всех «меньших» войнах, где гибли люди и грабили из процветающие жизни. Экзистенциализм, Ницше проповедовал, что Бог умер, нигилизм, секуляризм составили фундамент тональности ничего против чего-то, что этот пациент страдает лично.
На архетипическом уровне образ активно любящего, или чувство благодарности за то, что было здесь, данное, стало, говоря языком Юнга, ее правящим принципом даже несмотря на эпизоды провала в ямы того, что не произошло там и повторялось в ее жизни год за годом. Она работала над этим. Ее «неспособность», низшее в ней, было недостатком утверждения ее ценности, регистрирующем гневом на то, что было отвергнуто ей, что извратило ее личность. Эта защита прорвалась, когда распался ее брак, хотя она хотела его завершить. Не то, чтобы что-то случилось с их отношениями в течение этих лет, что ее так возмутило, но то, как ее бывший муж обращался с ней, после того, как они решили разделиться. Ее правящий принцип любви, выраженный в цели и завершить признательность за разделяемую любовь и пожелании ему удачи в его жизни. Это не случилось. Вместо этого ворвалась ярость, гнев, представленных в связи с архетипическими фигурами, то есть за пределами наших границ, его избыток находится в прямой зависимости к его уничтожению того, что они когда-то имели серьезные обязательства относительно друг друга, что она когда-то присутствовала в его жизни, и он в ее. К ее ужасу она была одержима безумным гневом и жестокой местью. Она хотела кричать: «я тоже существую!»
Как любой из нас, когда врывается новое, когда неосознанное, наконец, допускается, оно орет сознанию в примитивной форме, чрезмерно, кричаще. Она чувствует себя как террористку, и она даже может даже идентифицироваться с террористическими актами. Строгость ее хаотичных эмоциональных и ментальных состояний глубоко пугает ее. Фактически она потеряла свой правящий принцип, но не в уме. Она все еще хотела выйти с любовью и благодарностью за разделенную жизнь и добрыми пожеланиями его будущей жизни. Следовательно, конфликт внутри нее держал ее в смятении, отбросить назад и дальше между тем желанием и фактом ее яростного гнева. Она чувствовала, что находится в состоянии помешательства, ориентир ее правящего принципа пропал, и земля ушла из-под ног. У нее не было маркеров для сдерживания ее бедствия, и она испугалась, что теряет разум.
В анализе она увидела, что сегодняшний разрыв открывает заново ее раннюю травму отсутствия контакта со своей родной семьей, и, следовательно, ее настоящее слилось с прошлым, умножая влияние обоих ситуаций, и вернуло ее к незавершенному заданию работы через фатальные части ее прошлого. Она знала, что была опустошена своими реакциями, что этот приток архаичных энергий был больше, чем поведение ее бывшего мужа, как это было ужасно. Она знала лучше, и она знала, что так же хочет окончить их отношения. Такая ужасная путаница, сложенная на вершине боли и ярости.
Если спросить у нее, что она хочет для него, от него, то всегда она отвечала, что хочет его разбудить. Разбудить, ради его уничтожающего поведения, уничтожения его связи с ней, удаление ее и ее отношений. Это стирание затронуло ее коренной комплекс уничтожения, о котором он знал. И затем его фраза: «давай быть друзьями», без любого признания его разрушительного поведения, разъярившего ее. Он представил себя бесхитростным, достойным похвал, логичным: что ее так расстроило? Когда она спросила, почему он отправил ее в длительную защиту своим поведением в его новых отношениях, которые организовались очень быстро и быстро разбились о скалы, он не ответил.
Что помогло ей и помогло мне ответить на ее буйное состояние близко опыту «Красной Книге» Юнга в отказе идентификации с правящим принципом и обличением всего, что осталось за бортом; для нее это был приток агрессии, хотя и в архаичной форме. Ее провал в использовании агрессии для гарантии чувства своей собственной ценности- было ее самой низшей точкой, и там она нашла зло, смотрящее на нее холодно. Она не обеспечила свою ценность. Но дальше, как Юнг увидел, что он сговорился со злом в убийстве и обезглавливании маленькой девочки и принудил себя взять это, она узнала, что ее сговор со злом в разрешении разрушающему поведению ее бывшего мужа определить ее. Она не удержала свое собственное самоопределение. Она не развила в себе достаточно агрессии чтобы поддержать ценность того, какое бытие было ей дано, но поддавалась снова и снова уничтожению того, кем она была. Она позволила поведению бывшего мужа упразднить их прежние отношения, и отрицание любого разрушения с его стороны определило ее. Она увидела, что, позволяя ему и его проблемам определить, кем она является, она сговорилась с женщинами через века, не заявляющими о своей ценности. Это ее вина, ее причастность к коллективному злу. Ее личное пленение чувством аннигилированности способствовало общему злу отношения к женщине и феминности как способу подчинения мужчинам и маскулинности. Ей пришлось проглотить этот факт и переварить его, что она периодически выходит, заложник уничтожения, сговорившись с женщинами чувствовать принуждение быть низшим классом, вторым сортом, на самом деле расходным. Она чувствовала раскаяние за неспособность стоять твердо, женщин стоять за себя. Ей пришлось это отпустить, она позволила этому выскользнуть из ее рук.
В дополнение, как только Юнг узнал, что он может не только своим насилием принести в жертву свой правящий принцип, который правил его чувством жизни, но фактически зло принесло эту жертву, так что с анализантом случилась версия. Опыт Юнга помог мне понять это важное событие. Женщина взяла сокровище ювелиру чтобы его переработать для нее, чтобы любоваться носить ежедневно. Уходя из дома, она подумала, что стоит написать имя и адрес на конверте на случай потери. Но она не сделал этого и сокровище потерялось. Она оставила его в автобусе и вспомнила о потере только на полпути к магазину ювелира. Украшение было безвозвратно потеряно (несмотря на огромные усилия муниципального департамента пропаж). Она была опустошена этой невнимательностью и сначала напала на себя за этот неосознанный поступок. Но кружа вокруг потери, она поняла, что это было совершенно бессознательное действие, даже предупрежденное, но безрезультатно. Это было как безличностное действие, произошедшее с ней, как быть сбитым машиной, без любого ее сознательного влияния, даже если она была единственной причиной того, что сокровище было оставлено на сиденье автобуса.
Этим сокровищем было что-то, что она ценила в себе, прекрасная вещь, которую она любила и хотела. Она видела это означающем ценность, ее ценность, ее наслаждение, ее удовольствие от бытия. Она стояла за свое драгоценное существо. И оно стояло за нее, живую в мире и как связь с красотой в мире. Это было потеряно, отпущено. Она медленно работала над этой потерей, медленно, так как боль потери была так велика, что она редко могла говорить об этом событии. Это как бы внешнее событие, вытянувшее ее внутренности. У нее не осталось души, чтобы справиться с этим. Это свело ее к боли. Было ли это эмоциональной болью того, что не было найдено в ее раннем детстве- ее самой? Ее самой в мире? Но украшения все же исчезли. Она почувствовала, что из нее вышла важная вещь, которая ей насущно нужна, не говоря уже о целом, как о себе.
Она увидела самое заветное, бесценное было принесено в жертву, и она этого не делала; оно случилось. В темах «Красной Книги» я увидела, что зло это сделало, и что она была замешана в отпущении ее бесценной значимости как человеческого бытия и как существующей женщины и узнанной как существующей в мире. Эта потеря произошла с ней как результат ранней и недавней травмы, но она так же была замешана в этом. Как и Юнг, она была виновата, и должна искупить. Бессознательный акт отпущения сокровища проявил в ней отпущение ее сокровища ее собственного я как женщины, аннулирование самой себя, не зная, что она это сделала. Теперь она знала, что это случилось с ней, искупленную жертву; зло сделало это для и за нее. Этот разрыв так же обеспечил отрезание его правящего принципа, ее Бого-образа любви.
Любовь все еще существовала и была важна для нее, и она все еще хотела, чтобы это чувство возникло, но это больше не был единственный правящий принцип. Теперь агрессия, ненависть, ярость, ощущения чужого сумасшествия, так же были включены, как реальные части ее жизни и в жизни женщины. Она не смогла достичь этого состояния одна, и сделала это не более охотно, чем Юнг ел плоть маленькой мертвой девочки. Он и она подчинились произошедшему.
В терминах красной книги это расплата за низшее в вас, где она тоже принимает, что она способствует порчу женственности, женщины, так легко неуместной женщины, пренебреженной, потерянной для сознания, воплощенного бытия. Это безличностное событие она обязана сделать личным, чтобы увидеть конкретно, где она причастна к общечеловеческому злу. Она становится место сокровенного, где возвращается потеря, выкопанный внешний мир, перерождение случились. Преследующий нас комплекс так же дарит наследие.
Творческое наследие нашего комплекса.
Как предок, комплекс завещает нам наследство. Он создает тропинку к «непостижимому дну», место, где сознание соприкасается с бессознательным, тот узел встречи «то опасное движение, где вопрос завис в балансе между аннигиляцией и новой жизнью», как Юнг говорил раньше. (24) Ибо там мы обличаем задачу комплекса в дезидентификации, что не значит избавление от него, но скорее построение сознательных отношений с ним. Он живет в нас, а не мы проглочены им. Мы собираем личный ответ за эту повторяющуюся тему и таким образом собираем в сознание нашу конкретную неспособность, мы не обязаны, но зависим от бессознательного. Следовательно становится ясной опасность идентификации с положительны комплексом, ибо мы можем дурачить себя верой в то, что делаем это, когда фактически мы сделаны этим.
Комплекс повторяется чтобы попасть в сознание, ибо, как говорит Юнг в «Красной Книге»: «Моя жизнь хочет целостности». (25) оно говорит для нашей целой реальности психэ и для реальности за пределами психэ, за пределами я и мира, который мы создали. Как говорит Юнг, эта цельность: «Божественна и животна, тотальность этого бытия, укорененная в его животной природе и дотягивается за пределы человеческого, до божественного» (26). Так решение комплекса включает животные части, и оно спрашивает, что есть бог, вокруг которого вращается наша жизнь? Это повторяется до того, как мы получим его связь, и ответим на нее. С удачей и работой, его повторение, что раздосадовало нас, обескуражило, теперь функционирует как сигнал, который мы снова отделили в ходе событий и должны выровнять снаружи и внутри. Под этим я подразумеваю, например, мы несем боль сиротского детства и остаемся восприимчивыми к чувству сиротства и бездомности в мире. Мы узнаем сигналы, данные близкими комплексами: встречаем ту боль и вталкиваем ее на свое место внутри нас, так что она населяет нас, я мы не теряемся в ней. Комплекс так же открывает нам тот уровень боли в других, близко к дому и вокруг мира и ведет обычно к какого- то рода услуге страдания от сиротства. Или наше повторение зависимости от сладкого сигнализирует, что наш аппетит к жизни ушел на периферию. Мы чувствуем лишение кормящей правды, которая питает нас приятной полнотой. Комплекс показывает, куда нам смотреть: на услаждающую правду. Линия Уоллеса Стивенса говорит, что все его открытия, что воображение правит предписанными правилами, которые он отрицает:
Это было, когда я сказал:
«нет таких вещей, как правда»,
Что виноград казался толстым. (27)
Чем ближе комплекс к сознанию, тем сильнее повторение, как если бы его послание заключается в прорыве, включить в сознание то, что было спрятано в компульсивной инсценировке. Этот прорыв в сознание во-первых показывает законность нашего комплекса: уничтожение старого порядка, и точки света, показывающие «путь и мост к тому, что грядет», как говорит Юнг в «Красной Книге» (28). Например: неразбериха от приступов объедания и затем опорожнения от булимии, а так же упущения, пробивающиеся через жизнь пациента в колледже, и после. Сейчас она видит, что двигалась в никуда, стараясь делать все «правильно», стараясь привлечь внимание отсутствующего отца, заключенного в свой комплекс. Ее огромное усилия к «успеху» стоило чувство реальности себя и ценой роста от своих собственных корней. Такая внутренняя потеря смысла достигает внешней кульминации в аварии, превратившей весь ее успех в скрежещущую остановку. Она выздоровела в родительском доме, потеряв много зубов, булимией, она сказала своим родителям о своем комплексе еды и получила лечение. Поражение комплекса принуждает разрушение смысла, ее движение и то, что она это отбросила.
Такая потеря дает место для находок: пустота находит плодородные семена под поверхностью. Считывая маленькие точки света, похожие на искры Юнга, сверкающие рыбьи глаза во тьме бессознательного, пациент соглашается с тем, что больше ничто не чувствительно к маленьким намекам, дымку, зернам, следам, указателям. (29) Она готова ко вспышкам открытия, побуждениям действий. Восстанавливаться, она уходит одна, полагается на себя, увидит, где всвоем путешествии она приземлилась из своих собственных ресурсов. У нее нет карты, нет плана. Как Юнг в его кризисе, не знает куда идти и что делать, она делать вещи прямо перед ней, (30) следуя за точкой света, как за крошками хлеба в лесу. Эта маленькая искра подсказки возможного смысла, побуждающий телесные импульсы подсказывают направление, шевеля готовность делать не зная. Пустой взгляд, который следует за разрушением наших форм смысла так же сосед детскому широкому взгляду без предубеждений, который Юнг в «Красной Книге» называет удивительной открытостью, которую он желает себе, детский менталитет. Эти побуждения похожи на Кабиров, которые помогли Юнгу принести сокровища из Низа, из смерти в жизнь. Ибо мы чувствуем творческие жесты относительно того нового, что «мы еще не знаем», что только приходит в жизнь. (31)
Психические комплекс – это форма социального действия. это не личное развитие, несмотря на то ,что мы изменены. Это служба для целого.
Работа по заступничеству или созданию пространства обоими путями- в сторону бессознательного и сознания. Через повторение наш комплекс ходатайствует за бессознательное содержание, спрятанное в комплексе. Это дает пространство бессознательному, как если бы это было его личным правом, не быть только ограбленным для прибавления силы эго. Следовательно, наш комплекс не уйдет просто так и перестанет существовать. Он настаивает, чтобы мы обратили внимание на его связь, даже если это значит создание хаоса. Посмотрите на прошлого конгрессмена Энтони Вайнера, когда он нажимал кнопку «отправить» на своем компьютере со своими фотографиями в белье, которые уничтожили его политическую карьеру и поставили под угрозу его женитьбу. Бессознательное приносит упущение, презираемую часть, и заветную странную часть нас на стол. Ели мы не дадим ей место, то она ворвётся и принесет опустошение. (34)
Сознательное выделение места ходатайствует и от имени наших сознательных потребностей. Наш комплекс наставляет нас в долгой борьбе с его тиррегными точками, создавая альтернативные ответы на наш рефлекторный указ для него. Это расширяет пространство между нашим я и компульсивной инсценировкой нашего комплекса, так что мы стоим за пределами неволи нашего комплекса, который в то же время живет, хотя мы находимся за его пределами. Мы признаем комплекс, чувствует его, называем. Это создает угол для него. Комплекс работает в нас, но мы больше не порабощены его настойчивостью. Например, женщина-исполнитель получает получает пространство за пределами своего условного поведения, на диване, смотря бессмысленно телевизор. Регистрируя подсказки, импульсы, образы, она совершает новое действие. Она вкладывает время и деньги в аренду за городом, чтобы обеспечить местом ее большую собаку, чтобы она могла побегать и попробовать новый способ жить. Это звучит маленьким, да, но это и большое; это выход из ритма, который держал ее в спешке десятилетиями. Это стоит денег, это для ее животного, буквально и психологически, и это заполняется риском и смыслом, ведущим к неизвестному. Женщина, которая не могла найти свои бумаги, или терялась в текущих бумагах, стала писать свои мемуары, свои собственные бумаги.эти риски, которые не являются нашими ,могут казаться маленькими, даже простыми; только когда они наши собственные, мы чувствуем их значимость, углубляясь в неизвестное.
Это пространство выделено для наших частей, не уничтожая никакую из них.
Образ точек света- не бумага с изложением позиции, ни новая теория. Эти маленькие точки света вдохновляют ответную реакцию смотреть и представлять, согласиться на включение непредвиденных обстоятельств, фрагментации на ряду с реинтеграцией. Мы не достигнем того, откуда мы, без длительного обучения, предшествия рождению нашего конкретного комплекса, навязчивого и преследующего, никогда не гаснущего, но переорганизованного, надежного. Через ушко иголки нашего комплекса приходит благословение, дарованное нам, что оставляет нас хромым, но участвующем в усиленной жизни. Мы создаем свою жизнь, хотя в то же самое время она создает себя в и через нас.
Наш комплекс дарует второе наследие в новой роли нашего сознания. Я называю это по-разному: двойное видение и синхронии, одновременное, перемежающееся сознание. Я соглашаюсь на космическое сознание, которое вступается за производство: пространство для непереносимого и для еще не пришедшего. (32) Повторением- для забытья вещей, сломаясь- рыданием, взрывая сексуальные авантюры, рискуя деньгами, подвергаясь физической опасности- наш комплекс толкается в сознание при помощи архаичных энергий и содержаний. Вступает во владения теневой материал, все то поведение и эмоции, что мы отвергли. Но больше, так же большая психэ, образ целого человека, что Юнг звал anthropos так же толкает.(33) Этот образ ломает все, что мы есть и все, что есть люди, целый человек достигает животное и божественное.
Этот упорный комплекс дразнит нас до тех пор, пока мы не назовем и не представим себе, что давит на наше внимание. Это не только другой, который освобождает нас от незначительного, кто превращает наши дары в манипуляции чтобы улучшить ее или его, и кто уничтожает нас чтобы сохранить свою шаткую автономию. Этот теневой материал мы можем ясно видеть в другом, и в котором мы видим подходящие приложения к нашим собственным отклонениям от себя, наших собственных желаний стоят твердо, в нашей собственной силе сказать: нет, это были дары, не манипуляции. Обличение наше теневого содержания укрепляет наше чувство себя.
Образ anthropos приносит другую силу, сильнее и упорнее. Вся толпа человеческих семей давит на нас, толкая нас к увеличению и вмещению всего, что мы исключили. Здесь мы не так увеличены лично, как связаны с другими, движимые найти и сделать нашу маленькую часть на благо целого. Работая над своим, но не застревать в одном из них. Мы стоим за эффектом уничтожения личного или культурного комплекса. Мы не рационализируем или примиряем благо комплекса, но страдаем от влияния комплекса, больше не живем в его водовороте. Сознание вступается, давая место чтобы стоять между отказом и поглощением, отрицанием и погружением, жесткостью и крахом.
Наш комплекс дает нам третье наследство. Он наш предок, как линия генеалогии. Мы можем увидеть, как он делает видимым главные мотивы, как они вовлекаются и остаются из поколения в поколение в наших прямых семьях, и в наших культурных локациях. Наша индивидуальность встроена в родственную систему. Мы неразрывно переплетаемся с каждым, через семьи, соседство, культурные обычаи и предрассудки. (35) Например симптом потери может говорить что часть нас была стерта. Эта проблема может тревожить всю семью: никто не нашел их собственный путь; они потеряли его, как бы жили с отказом ценности; они это потеряли. Один досадный личный комплекс настаивал, что вы найдете недостающую часть, не давая вашей жизни исчезнуть. Следовательно, проблема комплекса сплетается с решением нашего комплекса.
Я думаю о знаменитом примере о великой русской поэтессе двадцатого века Анне Ахматовой, которая была свидетелем исчезновений, совершенных преследователями Российского правительства. Находясь в таком огромном уважении, что служащие государства дерзали не арестовывать ее, они пытают ее через арест ее сына. Ее знаменитая поэма «Реквием» показывает страдания целого поколения людей. Она начинается с:
Вместо мира
В ужасные годы Ежовщины я провела семнадцать месяцев в тюремных очередях Ленинграда. Однажды кто-то «узнал» меня. Затем женщина с посиневшими губами, стоявшая за мной, которая, конечно, никогда не слышала, как меня зовут по имени, очнулась от ступора, которому все поддались, и спросила шепотом прямо мне на ухо (здесь все говорили шепотом):
«вы можете это описать?»
Я ответила: «Да»
Тогда что-то похожее на улыбку пробежалось по тому, что когда-то было ее лицом.
Апрель 1957 (36)
Недавний шум влиятельных мужчин в правительстве и интернациональных агентствах, обвиняемые в сексуальном насилии над женщинами- подчиненными в отелях поддерживает что это поведение освещает часть в них, которая периодически прерывается. Это, как если бы скрытая часть, дискредитированную как несуществующую и отменяемая на публике, настаивает на внимании, даже уничтожает в пух и прах чтобы быть признанной человеком и обществом. Даже если случай не ясен, он транслируем публично этот недостающий сегмент, даже если он до сих пор отрицается в частном порядке. Осознать его значит принять промежуток, открывающийся в эго, и персона показывается миру. Этот промежуток чувствуется как катастрофа, даже может быть, как несправедливость, но явно как хаос. Но оно так же объявляет возможность, не то, как выйти из этого крушения, но как спросить: что есть часть меня, что оно принесет? как это мне принадлежит и почему я предположила, что оно вредно? Значимость мужских веревок в культурных и кросс-культурных обычаях взгляда на феминность и обращение с живыми женщинами как будто они живут в распоряжении мужчин, могут быть присвоены, а когда надо и выброшены, как салфетка после использования.
Анализ дает прибежище такой возможности. Проясняя другим, кого приносит комплекс, возможность трансформации разрыва в пространство вопроса, любопытства, и даже диалоги. Кто тот, кто атакует женщин. Какое отношение эта часть имеет к моему успеху в мире силы, престижа, и таланта, показанного в моей работе? Анализант, который на первой сессии говорит, что пришел сюда для личностного роста, а не от гнета проблем (комментарий, предупреждающий меня о большой работе впереди), вскоре говорит о сне про убийцу, который привязал труп женщины к его машине, чтобы доставить его к матери. Через два года убийца появился как определённая фигура; между ним и мужчиной начался активный диалог. Аналитический контейнер внутри мужчины и между двоими позволяет это натяжение, жестокий диалог полон энергии, который указывает на решение. Комплекс оказывается частью решения. Убийца приносит энергию для продолжения работы по его включению. И он держит дверь открытой для второй половины жизни, как говорит Юнг, у этого нет законов.
Затем три наследия приходят от нашего комплекса: точки света обрисовывают дорогу в темноте порабощения нашим комплексом; дающее место сознание вступается за бессознательную недостающую точку, спрятанную в комплексе и для наших сознательных потребностей, таким образом освобождая нас от заточения в комплексе; и проблема комплекса, убийца, включен в решение проблемы. Нам нужна энергия убийцы чтобы поселить комплекс и получить точку доступа к хаотичной стороне жизни, к животному инстинкту и достижению божественного.
Но комплекс не только причастен к решению, которое мы достигаем от его разрушительных последствий; он так же показывает наш путь в нем по направлению к творчеству. Это четвертое наследие нашего комплекса, оно открывает дорогу, что мы нашли и создали в нашей борьбе с комплексом. Те самые трещины, что он создает на нашей рабочей поверхности, доставляя нас к бессознательному. Мы заново входим в его чрево, теперь лишенные родительских защитных сил, потеряв смысловые предписанные традиции как суррогатных родителей и потеряв упорядочивающие формы смысла мы сознательно построены. Мы как маленькая человеческая версия само-создающего божественного ребенка; мы проживаем перерождение на океаническом уровне вне времени и пространства: «Божественный ребенок узурпирует творческую функцию чрева». Как Юнг писал в «Красной Книге»: «я- служитель ребенка». С этим наследством мы движемся от повторения к возврату творчества, предмету четвертой главы. (37)
1 в этом стиле психоанализа новое ударение в реляционном анализе на то, что реляционисты зовут «состояние-я», что Юнг звал нашими комплексами. Вопрос реляционистов- понятие единичного я, предпочтима идея того, что мы сделаны из бесконечного я-состояния, что нужно говорить с каждым. У Юнга есть эта идея комплексов и на самом деле содержит сумасшествие в превосходящем нас комплексе, так, что мы оказываемся в нем, а не он в нас, хотя Юнг видит наше я как множественным, так и единым. Он видит, что психэ более разобщающая, чем подавляющая. Комплексы, или состояния я, могут распадаться один от другого, разделяющиеся на соседства, не будучи включенными, и дают другим много энергии и развития, и близко из определяют.из этой картины мы можем видеть интерпретации того, что внутри нас, с тем, что снаружи в конкретных соседских отношениях и в конкретно определенных привилегиях, отказанных другим. See P h ilip M . B ro m b erg , Standing in the Spaces: Essays on Clinical Process, Trauma, and Dissociation, chap. 17; C . G. Jung, “A R eview o f C o m p le x T heory,” The Structure and Dynamics of the Psyche, vol. 8 o f Collected Works-, A n n B elford U lanov, “T h e M an y in th e O n e a n d th e O n e in th e M a n y ” in Montreal 2010: Facing Multiplicity: Psyche, Nature, Culture, P ro ceed in g s o f th e X V IIIth C o n g ress o f th e In te rn a tio n a l A sso ciatio n fo r A nalytical Psychology, C D -R O M , pp. 2 1 4 -2 7 .
2. W. R. B ion, Attention and Interpretation.
3. C . G . Jung, The Red Book, Liber Novus, ed. S o n u S h am d asan i, tra n s. M a rk K yburz, Jo h n Peck, a n d S o n u S h am d asan i, p p . 2 3 5 ,2 3 6 , 2 5 9 ,3 2 5 ,3 2 6 .
4. Ib id ., pp. 2 3 9 n 9 7 ,254 a n d n 2 2 9 ,308, 3 2 3 ,3 4 7 a n d n85. See also C. G. Jung,
5. Ju n g , “R eview o f C o m p le x T heory,” p aras. 196,197; see also C . G . Jung, “T h e A nalysis o f D ream s,” Freud and Psychoanalysis, vol. 4 o f Collected Works, p a ra. 67
6. M a su d H . K h a n , The Privacy of the Self, chap. 7, p. 98. K han says th e analyst m u s t reco g n ize th e p a tie n t’s p ra ctic e o f self-cu re a n d its v alue a n d n o t re d u ce it to resistance. In fact, h e c o n tin u e s, v ery few illnesses are h a rd to cure; w h a t is h a rd to c u re th e p a tie n t o f is h is self-cure
7. C . G. Jung, “T h e T avistock L ectures,” in The Symbolic Life, p aras. 1155-56
8. V. V olkan, “F ro m E a rth q u ak e to E th n ic C leansing: M essianic T rau m a a t th e H a n d s o f E n em ies a n d Its Societal a n d P olitical C o n seq u en ces,” p re se n ta tio n to th e A sso ciatio n fo r Psychoanalytic M ed icin e, N ew York, Ja n u a ry 5, 2010. See also Eli W eistu b a n d E sti-G alili W eistub, “C ollective T rau m a a n d C u ltu ra l C om plexes,” p. 165, a n d J. G erso n , “M alin ch ism o : B etray in g O n e ’s O w n,” p. 41, b o th in The Cultural Complex, eds. T h o m a s S inger a n d S am uel L. K im bles.
9. Jung, The Red Book, pp. 2 4 1 ,2 5 3 ; see also pp. 3 4 1 ,3 4 3 .
10. Jung, “R eview o f C o m p le x T heory,” p ara. 210; Jung, The Red Book, p. 246; C . G. Jung, The Symbols of Transformation, vol. 5 o f Collected Works, p aras. 4 5 7 ,4 5 8 .
11. Jung, Symbols of Transformation, p aras. 4 4 9 ,4 6 0 .
12. Jung, “R eview o f C o m p le x T heory,” p ara. 216; Jung, The Red Book, pp. 237, 241.
13. Jung, The Red Book, pp. 2 3 5 ,3 5 9 ; A vivah G o ttlie b Z o rn b e rg , Genesis: The Beginning of Desire, p. 376, c itin g M ah aral, GurArye.
14. Z o rn b e rg , Genesis, p. 296.
15. F o r d iscu ssio n o f loss o f su b jectiv ity a n d loss o f ob jectiv ity as tw o fo rm s o f m ad n ess, see A n n B elford U lanov, The Unshuttered Fleart: Opening to Aliveness and Deadness in the Self, chaps. 1 a n d 2.
16. Jung, The Red Book, pp. 2 4 6 ,2 9 5 a n d n l7 8 324, 3 6 5 -6 6 .
17. I a m in d e b te d to A n n ie B oland, M D (p e rso n al c o m m u n ic a tio n ), fo r b rin g in g th is id ea freshly to m in d again. 18. Jung, The Red Book, p. 249; see also p. 308
19. M a rk R o th k o , The Late Series, ed. A chim B o rc h a d t-H u m e , p. 91.
20. Jung, “R eview o f C o m p le x T heory,” p ara. 213.
21. Jung, The Red Book, pp. 300 a n d n204; 321.
22. Ib id ., p p . 3 2 0 -2 1 .
23. Ibid., p. 321. A c o m m e n t is p e rtin e n t h ere relevant to c o n te m p o ra ry research o f th e b ra in . Jung is “h e arin g ” fro m th e C abiri, so to speak, th a t psyche a n d its reality are n o t e q u ated w ith th e physical b ra in a n d its reality. B oth are valid a n d th ey are in terco n n ected , even m u tu a lly d e p en d e n t, b u t th e y are n o t th e sam e. For exam ple, recent b ra in research can in fo rm us w here in th e b ra in we dream , its site. B ut th a t does n o t tell us w h at a d re am m eans.
24. Jung, Symbols of Transformation, p ara. 449.
25. Jung, The Red Book, p. 339.
26. Jung, Symbols of Transformation, p ara. 460.
27. W allace Stevens, The Collected Poems of Wallace Stevens, p. 203, c ite d b y D a v id M . L aG u ard ia, Advance on Chaos: The Sanctifying Imagination of Wallace Stevens, p. 12
28. Jung, The Red Book, p. 229.
29. C . G. Jung, Mysterium Coniunctionis, vol. 14 o f Collected Works, p a ras. 42, 4 5 ,4 9 , 50
30. C. G. Jung, Memories, Dreams, Reflections, rec. a n d ed. A niela Jaffё, tran s. R ich ard W in sto n a n d C lara W in sto n , p p . 1 7 0 ,1 7 2 ,1 7 3
31. Jung, The Red Book, pp. 320, 368.
32. A n n B elford U la n o v a n d B a rry U lanov, Religion and the Unconscious, chap. 11; see also A n n B elford U lanov, “C o u n te rtra n sfe re n c e a n d th e Self,” in Spiritual Aspects of Clinical Work, pp. 3 8 4 -8 9
33. Jung, Mysterium Coniunctionis, p aras. 128,153
34. A nalogy can b e m ad e to th e c u rre n t crises a ro u n d th e earth , ru n n in g o u t o f energy, shortages o f w ater a n d clean air. T hese p ro b lem s can be seen as c o m m u n ic a tio n s fro m o u r e n v iro n m en t a b o u t its rig h t for its ow n life, n o t ju st to b e c o -o p te d to o u r aim s a n d greeds, an n ex ed to o u r conscious exploitation. A n o th e r k in d o f relation o f h u m a n a n d n o n h u m a n is h in te d at in th is crisis, an in te rp en e tratin g o f b o th /a n d to create a w holeness w ith space fo r b o th .
35. A n n B elford U lanov, The Female Ancestors of Christ, p p . 5ff.
36. A n n a A k h m ato v a, The Complete Poems of Anna Akhmatova, tra n s. Ju d ith H em sch em m ey er, p. 384.
37. A n to n E hrenzw eig, The Hidden Order of Art, p p . 2 0 5 ,2 1 2 ; Jung, The Red Book, p. 234.