Эрих Нойманн

Ребенок

Глава I

Первичная взаимосвязь ребёнка с матерью и первые стадии его развития

Мать играет главную роль в начальном развитии человека, так же как матриархальный мир, в котором господствует бессознательное, а эго-сознание ещё не развито, доминирует в психологии примитивных культур.

Одна из основных особенностей, отличающих человека даже от ближайших его родственников среди животных, состоит в том, что человеческий младенец, если воспользоваться терминологией Портмана[1], проходит не только внутриутробную, но и внеутробную стадию развития. Детёныши высших млекопитающих появляются на свет уже сравнительно зрелыми; сразу после рождения или спустя очень короткий срок они уже не только внешне напоминают взрослых особей, но и способны вести самостоятельную жизнь без помощи родителей. Чтобы развиться до такой степени, человеческому ребёнку пришлось бы провести в матке около двадцати — двадцати двух месяцев. Другими словами, человеческий младенец достигает уровня новорожденных детёнышей других млекопитающих лишь через год после появления на свет. Таким образом, этот первый год можно также отнести к стадии эмбрионального развития. Получается, что за первой эмбриональной стадией, в течение которой ребёнок психически и физически составляет одно целое с матерью, следует вторая, постнатальная эмбриональная стадия: малыш вступает в человеческий мир и, по мере развития эго и сознания, впитывает его язык и обычаи. Эта фаза (Портман назвал её «социальным маточным периодом») характеризуется преобладанием первичной взаимосвязи младенца с матерью, которая поначалу воплощает для ребёнка всю вселенную, но постепенно начинает открывать ему новые грани окружающего мира.

Этот феномен, характерный из всех животных только для человека, сразу же помещает развитие ребёнка в социальный контекст. Развитие каждого ребёнка уникально, поскольку на последнем этапе эмбрионального развития мать-природа передаёт младенца на попечение его человеческой матери. Изначальная связь ребёнка с матерью не так уж примитивна, ибо благодаря этой связи человеческая культура начинает формировать ребёнка ещё до его ”настоящего” рождения (то есть до года жизни), поскольку мать[2] живёт в определённой культурной среде, чей язык и ценности бессознательно влияют на развитие ребёнка. Отношение общества к ребёнку, его полу, индивидуальности и развитию, может быть вопросом жизни и смерти. Внешность или пол ребёнка, обстоятельства его рождения, наличие близнеца — любой из этих факторов при негативной общественной оценке может стать такой же катастрофой, как психические или физические отклонения.

Таким образом, мы можем наблюдать явную адаптацию к коллективу, который принимает или отвергает нового человека, уже на пренатальной стадии развития. Но параллельно с этой тенденцией к адаптации мы с самого начала сталкиваемся и с автоморфизмом личности, стремлением индивида воплотить именно свою уникальную сущность в обществе и, если потребуется, независимо от него и даже вопреки ему.

Для того, чтобы попытаться сформулировать законы развития личности, аналитическая психология должна разработать новую терминологию, поскольку заимствование терминов у Фрейда и его последователей размывает принципиальные различия между нашими позициями. До сих пор аналитические психологи игнорировали эту насущную необходимость, и в результате была утеряна ясность понятий. Изменения в терминологии необходимы не только с точки зрения теории: использование некорректных терминов часто приводит к урезанным толкованиям психических явлений и, как следствие, к недопониманию, которое делает качественный терапевтический подход как минимум сложным, а то и вовсе невозможным.

Пытаясь пролить свет на первичные отношения матери и ребёнка, мы прежде всего должны разобраться с основной взаимосвязью в детской психологии: связью между развитием эго и развитием всей личности.

Любое обсуждение развития личности — а в особенности личности ребёнка — с позиции аналитической психологии следует начинать со следующей предпосылки: вначале появляется бессознательное, и лишь следом за ним сознание. Целостная личность и её направляющий центр, самость, существуют ещё до того, как эго развивается и становится центром сознания; законы, по которым идёт развитие сознания и эго, зависят от бессознательного и целостной личности, представленной самостью.

Мы будем называть психическую функцию совокупности, которая в первой половине жизни, среди всего прочего, приводит к формированию центра сознания (постепенно это место занимает эго-комплекс) центроверсией[3]. С формированием этого центра самость создаёт «производную» себя, «начальника», эго, роль которого состоит в том, чтобы защищать интересы целостности, противостоять нападениям из внешнего и внутреннего мира. Символически отношения эго и центра личности можно представить как отношения сына и отца, соответственно. Самость, если рассматривать её отношение к развитию эго, тесно связана с родительским архетипом. В первой половине жизни преобладает психология эго и сознания, они являются центром личности. Но в процессе индивидуации во второй половине жизни акцент смещается от эго к самости. Все эти процессы, а также амплификация и синтез сознания и интеграция личности, входят в понятие центроверсии.

Тогда как понятие центроверсии относится к взаимосвязи центров личности, концепция автоморфизма[4] охватывает развитие не столько психических центров, сколько психических систем: сознания и бессознательного. Оно касается их связи друг с другом; сюда относится, например, компенсаторное отношение бессознательного к сознанию, а также процессы, протекающие только в сознании или только в бессознательном, но при этом служащие развитию личности как единого целого.

Первичная взаимосвязь матери и ребёнка определяет первые месяцы жизни новорожденного. В этот период формируется или, как минимум, начинает формироваться эго ребёнка: ядро эго, присутствовавшее с самого начала, растёт и становится единым.

Эта самая первая стадия существования до появления эго доступна взрослому человеку только как пограничный опыт, поскольку наш опыт — это опыт эго, неотделимый от присутствия сознания, тогда как на ранней стадии из-за неразвитого эго какой-либо опыт кажется невозможным. Лишь когда устанавливается более-менее чёткая связь между эго и самостью, становится понятно, что даже на этой ранней стадии опыт возможен и, более того, чрезвычайно важен как для всего человечества, так и для отдельной личности.

Ранее мы уже называли эту стадию развития[5] мифологической реальностью и пытались пролить свет на связанные с ней символы. Для первой фазы, до появления эго, мы выбрали термин «уроборическая», поскольку символ уробороса, змея, пожирающего собственный хвост, отлично характеризует единое состояние этой психической реальности, в которой пока что не существует противоположностей. Итак, уроборос, Великий круг, в центре которого спрятан зародыш эго, это символ утробной психической ситуации: личность ребёнка, способная взаимодействовать с окружающим миром, ещё не сформировалась полностью. Это неразделённое состояние, характерное для эмбриона в матке, в большой степени, хотя и не полностью, сохраняется и после рождения.

Пока ребёнок ещё не появился на свет, его мир — это тело матери. Он ещё не наделён сознанием, способным воспринимать и контролировать; эго также пока не сформировалось. Более того, управляющая организмом младенца совокупность, которую мы обозначаем символом телесной самости[6], пока что по сути перекрывается самостью матери.

В то же время те особенности эмбриона, которые мы считаем индивидуальными, развиваются в соответствии с независимой личной самостью конкретного ребёнка; однако это независимое развитие происходит внутри матери, которая для ребёнка представляет вышестоящую реальность. Только по завершении внеутробной эмбрионической фазы можно говорить об установлении полной власти того, что аналитические психологи называют индивидуальной самостью.

Самому раннему биологическому проявлению самости мы дали имя «телесная самость». Это отдельная и уникальная совокупность личности, теперь освободившаяся от заключения в теле матери; она появляется вместе с биопсихическим единством физического тела.

После рождения тесная связь ребёнка с матерью частично рвётся, но важность второй эмбрионической фазы, характерной только для человека, состоит как раз в том, что какое-то время после рождения ребёнок остаётся в некотором смысле эмбрионом, другими словами, он ещё частично остаётся в плену своей первичной, эмбрионической связи с матерью. Он ещё не стал собой. Процесс формирования «себя» будет протекать в рамках этой первичной связи и завершится, в нормальных условиях, примерно через год после рождения.

В раннем детстве, пока эго и сознание только формируются, опыт полярного мира с его дихотомией субъект-объект ещё не доступен ребёнку. Этот младенческий опыт — онтогенетическое воплощение первоначальной единой реальности, в которой внешний и внутренний миры, объективная реальность и психе, попросту не существуют. На этой постнатальной эмбрионической стадии ребёнок фактически всё ещё находится внутри матери, хотя физически он уже родился. Становясь собой, ребёнок отделяется от матери и становится индивидуальным субъектом, воспринимающим мир как объект[7].

Но реальность, объединяющая мать и ребёнка — это не только психическая реальность, но и унитарная: для ребёнка то, что наше сознание воспринимает как «внутреннее» и «внешнее», полностью идентично. Как для нашего эго, к примеру, существует прямая связь между желанием совершить какое-либо движение и его исполнением, так и для ребёнка нужда или дискомфорт — например, голод или холод — связаны с удовлетворением потребности или устранением неприятного ощущения матерью. Это единство, от которого зависит существование ребёнка, состоит из биопсихической идентичности тела и мира, в которой ребёнок и мать, голодное тело и питающая грудь, едины.

При нормальных обстоятельствах ребёнок спокойно пребывает в этой унитарной реальности. Когда его что-то беспокоит, он сообщает об этом плачем; его желание более или менее быстро выполняют, напряжение спадает и малыш снова засыпает.

И даже позднее, в первый месяц жизни, хотя эго всё чаще и чаще начинает достигать изолированного сознания — сперва лишь на краткий миг, а потом на всё более долгие периоды — ребёнок всё ещё не отличает себя от матери, которая приносит удовлетворение и устраняет неприятные ощущения. Для эго ребёнка, с его опытом удовольствия и неудовольствия, опыт мира — это и есть опыт матери, эмоциональная реальность которой определяет его существование. На этой стадии мать для ребёнка — не внешний и не внутренний объект; он не воспринимает кормящую грудь как что-то чуждое, внешнее, и не воспринимает собственное тело как что-то своё, отдельное. Как и на внутриутробной стадии, мать и ребёнок настолько близки, что практически составляют одно целое — двойное единство.

Если говорить мифологическим языком, эго всё ещё прячется внутри уробороса, и мать для ребёнка — это содержащий его сосуд и вообще весь окружающий мир.

Пока не дифференцированный образ тела для ребёнка столь же огромен и безграничен, как космос. Его собственная сфера так сплавлена с миром и, следовательно, со всем тем, что мы считаем внешним, что её можно с уверенностью назвать космической по масштабам. Только с развитием эго ребёнок постепенно начинает отличать собственное тело — и одновременно мир начинает обретать ясность, как объект, противостоящий эго. Клиффорд Скотт в «Замечаниях о схеме и образе тела» пишет: «Часть телесного образа представляет собой постоянно меняющуюся схему мира, которую ограничивают лишь пределы пространства и времени»[8].

Двойное единство матери и ребёнка можно назвать космическим и трансперсональным, поскольку ребёнок ещё не обладает ни стабильным эго, ни определённым образом тела. Это унитарная реальность, не разделённая на внутреннее и внешнее, на субъект и объект. Она всеобъемлюща. В условиях этой первичной связи не только ребёнок, но и мать живёт в единой реальности, определяемой архетипами, но лишь частично, поскольку связь с ребёнком — лишь часть её существования. Младенец же полностью поглощён этой реальностью, и мать для него воплощает и тело, и самость.

Однако приняв тот факт, что мать в эмбрионической фазе представляет также и самость ребёнка, мы сталкиваемся с затруднением: нам приходится заключить, что на первой стадии первичной связи существует — с точки зрения нашего сознания — двойная самость. Если мы примем всерьёз понятие постнатальной эмбриональной фазы, мы вынуждены будем признать, что до года, до завершения внутриутробной и внеутробной фаз, ребёнок ещё не обладает индивидуальной совокупностью, самостью. Но в течение этого периода, поскольку ребёнок пребывает в унитарной реальности, мы видим ситуацию, парадоксальную с точки зрения нашего сознания.

С одной стороны, существует телесная самость[9] ребёнка, определяемая его биологическим видом и формирующаяся одновременно с его телом; с другой же стороны, мать в рамках первичной взаимосвязи с ребёнком не просто играет роль его самости, но фактически ею и является. Однако телесная самость также характеризуется целостностью, и её не следует считать просто физическим существованием: в биопсихическом единстве телесной самости уже присутствуют физическая и психическая предрасположенность, совокупность наследственных факторов и индивидуальность.

С точки зрения нашего сознания, структура самости взрослого человека всегда подразумевает отношения «я — ты». Эго воспринимает самость как противоположность, которая внутри психе проявляет себя как центральная самость, а во внешнем мире — как другой человек или проекция архетипа. Это означает, что самость обладает эротическим характером, который определяет всё развитие человека и который можно назвать индивидуацией, отношением или изменением отношения. Так образуется парадокс: самость — это наиболее «собственное», но в то же время она принимает форму «тебя». Для нашего сознания она представляет индивидуальный центр личности, но в то же самое время она обладает общечеловеческими, космическими свойствами. Эта парадоксальная двойная природа самости проявляется в раннем детстве: «собственная» самость ребёнка — это телесная самость, а самость как «другой» воплощена в матери.

На первой стадии развития самость в форме «ты» «дана», а с нашей точки зрения, воплощена, в матери. Но не следует забывать, что концепция внешнего и внутреннего, заложенная в понятии воплощения, неприменима к космической ситуации ребёнка. Однако, поскольку мы можем описать унитарную реальность первичной взаимосвязи только как связь между двумя людьми — младенцем и его матерью — наша формулировка не может соответствовать истинной ситуации.

Поскольку на ранней, уроборической стадии развития ребёнка присутствует минимум напряжения и дискомфорта и максимум защищённости и благоденствия, а также единство «я и ты», самости и мира, она известна как райское время. И, напротив, во взрослом состоянии человек так или иначе страдает. Поскольку взрослое эго как субъект опыта уже не идентично ни с самостью (собственной совокупностью), ни с «другим» (другим человеком и окружающим миром), оно вынуждено непрерывно пребывать в напряжённом состоянии, разрываясь между противоположными полюсами «другого» и самости.

Напряжение, причиной которого является разделение психических систем — сознания и бессознательного — нормально для взрослого человека. Его личность имеет два полюса — эго как центр сознания и самость как центр психе целиком, включающей сознание и бессознательное; одновременно с появлением этой полярности мир также начинает делиться на внутренний и внешний. Эго становится между самостью и миром, и автоморфное развитие всей личности зависит от отношения эго к внутреннему и внешнему, к самости и к миру.

Но на уроборической стадии, когда эго ещё дремлет, просыпаясь лишь на короткие промежутки времени, этих противоположностей и напряжения между ними ещё не существует. Поскольку для эмбриона в принципе не может существовать противопоставления самости материнской среде: ведь мать одновременно воплощает самость и «другого». Как и во внутриутробной фазе, ребёнок надёжно укрыт внутри матери, которая для него представляет одновременно самость, «другого» и весь мир. Первичная взаимосвязь ребёнка с матерью уникальна именно потому, что в этой — и только в этой — ситуации не существует напряжения между автоморфным саморазвитием и отношениями с «другим». Опыт этой фазы, которая налагает свой отпечаток на всё дальнейшее развитие и особенно важна для психологии творческих людей, является источником постоянной ностальгии, которая может оказывать на взрослого человека как прогрессивное, так и регрессивное влияние[10].

Только правильно истолковав символизм уроборического «заключения в круге», мы сможем понять, почему к этой фазе неприменим термин «аутизм». Поскольку эго ещё не развито, эротический характер первичной связи проявляется трансперсонально и космически, а не персонально. Именно поэтому символы далёкого прошлого — рай, дом, круг, океан или пруд. Пребывание в этом космическом мире — это выражение эмбриональной формы существования до появления эго, а мать проявляется в символах окружающей реальности, а именно унитарной реальности. Термин «аутизм», означающий состояние, в котором объект полностью отсутствует, понятен лишь с точки зрения субъектно-объектных отношений, присущих взрослому эго. Как только мы поймём, что такое унитарная реальность эмбриональной фазы развития, нам станет ясно, что этот термин здесь неприменим. На внеутробной стадии ребёнок пребывает в состоянии мистического соучастия, плавая в «первичном бульоне», где всё ещё перемешано, и противоположностям эго-самость, субъект-объект, личность-мир только предстоит проявиться. Эта фаза ассоциируется с «чувством океана», которое время от времени испытывают и взрослые люди, когда унитарная реальность прорывается наружу и дополняет или замещает повседневную сознательную реальность с её делением на субъект и объект.

В психоанализе противопоставление психической ситуации младенца взрослому эго объясняют при помощи таких понятий, как «идентификация» и «первичный нарциссизм». Термины «адуализм» (Болдуин) и «дуальное единство» (Сонди) очень точно выражают первоначальную ситуацию ребёнка. Аналитическая психология оперирует более универсальными терминами: «мистическое соучастие» и «бессознательная идентичность» (Леви-Брюль). Таким образом, описанная этими терминами психическая ситуация младенца интерпретируется не как акт идентификации, но как бессознательная идентичность, то есть пассивное состояние.

Речь об идентификациях и акте идентификации можно вести только тогда, когда эго уже сформировалось. Такие идентификации сопутствуют, к примеру, всем ритуалам посвящения. Посвящающий сознательно проводит идентификацию с предками, с тотемным животным и так далее. Но говоря о бессознательных актах идентификации, мы неверно проецируем активность нашего эго на бессознательное, которое на самом деле характеризуется первичной идентичностью, то есть идентичностью, которая просто присутствует как таковая. В этом смысле дуальное единство первичной взаимосвязи — это констелляция идентичности, а не идентификация пока не существующего детского эго с матерью. Это «присутствие как таковое» характеризует как унитарную реальность, так и существование в несубъективном космическом состоянии.

Следовательно, эротический характер этой первичной связи — которой присущи сперва интерпретация, затем сосуществование и конфронтация, так что всё существование ребёнка зависит от реализации этой констелляция Эроса — представляет собой прямую противоположность первичному нарциссизму Фрейда и вообще любому нарциссизму. Какими бы вескими ни были причины, заставившие Фрейда противопоставить нарциссизм объектным отношениям, акценты он расставил неверно, поскольку не смог понять безличную связанность первичной взаимосвязи. Эта связанность — а именно она заставила Фрейда противопоставить нарциссизм любви к объекту — не является связью, поскольку связь предполагает существование как объекта, так и субъекта. Но на эмбриональной стадии до появления эго ещё нет ни того, ни другого. Именно это отличает первичные отношения от всех прочих видов отношений. При этом эротический характер соучастия или взаимной связанности сильнее, чем возможно при любой связи, предполагающей существование противоположностей.

В аналитической психологии уроборическая стадия развития ребёнка со всеми архетипическими подтекстами, описанными в моей работе «Происхождение и развитие сознания», соответствует фазе первичного нарциссизма, дообъектному состоянию детской личности. В этой книге я уже не использую термин нарциссизм ни позитивно, ни негативно, хотя в «Происхождении и развитии сознания» кое-где применял его, но оставляю его для характеристики особенной негативной позиции и развития эго.

В дуальном единстве первичных отношений ещё отсутствует внутрипсихическое напряжение между эго и самостью. Последующее развитие оси эго-самость, противопоставление и взаимосвязь эго и самости становятся возможны благодаря взаимоотношениям матери как самости и ребёнка как эго. На этой стадии констелляция обоюдной связанности и зависимости от эроса преобладает в отношениях матери и ребёнка, самости и эго. Таким образом, когда мы говорим о двойственности самости в этих первичных отношениях, мы пытаемся объяснить сложившийся парадокс с точки зрения нашего поляризующего сознания. И одновременно мы стараемся пролить свет на динамические отношения матери и ребёнка и на развитие эго и личности малыша в контексте этих отношений.

Первичные отношения служат основой для всех последующих зависимостей и взаимоотношений. Поскольку природа обеспечивает дуальное единство на утробной эмбриональной стадии, необходимость в нём проявляется сразу после рождения у всех детёнышей млекопитающих, а в особенности у человеческих детей. Поэтому у всех живых существ, чьё потомство зарождается внутри материнского тела, природой заложена зависимость малышей от взрослых особей.

Для нашего сознания проявление двойственности заключается в том, что психобиологическая совокупность, телесная самость ребёнка является автоморфным фундаментом его развития. Но в то же время существование матери — абсолютно необходимое условие существования младенца, только при этом условии возможно его развитие.

Здесь опять следует призвать на помощь концепцию унитарной реальности, выходящей за рамки разделения на тело и психику, внутреннее и внешнее. В этой сфере психе настолько тесно переплетена с телом и миром, что их трудно отличить друг от друга. Таким образом, в первичных отношениях матери и ребёнка всё то, что сознание позднее будет считать противоположностями и стремиться разделить — психическое и физическое, биопсихическое и объективное — ещё едино. На первый взгляд, мы можем согласиться с Фрейдом в том, что телесная самость представляет организм и его бессознательное, бессознательное представляет организм[11], а мать представляет мир как окружающую среду и общество. Но если говорит об изначальной ситуации, такое разделение и классификация просто невозможны. Телесная самость и мир связаны так же тесно, как мать и психе. То, что эго позднее будет воспринимать как бессознательное, в равной степени представляет реакцию биопсихического организма и мир в этой реакции, поскольку они пока неотличимы.

Реально существующая ситуация архаична и потому трудна для понимания. Мы упрощаем задачу, проводя границу между внешним и внутренним, что весьма удобно для нашего сознания. Только к концу постнатальной эмбриональной фазы, когда ребёнок рождается «по-настоящему», он превращается в отдельную личность со своим эго, которое начинает противопоставлять себя миру. Только тогда мать, как мир, становится окружением или бессознательным. Но на этой стадии человек уже обретает целостную самость. Телесная самость и «другая» самость, воплощённая в матери, сливаются в одно.

В процессе развития самость, воплощённая в матери или, выразимся осторожнее, функциональная сфера самости, воплощённая в матери, которая в первичных отношениях становится для ребёнка формирующим опытом, должна постепенно «войти» в ребёнка. Независимость ребёнка как личности начинается с завершением внеутробной эмбриональной фазы и совпадает с его выходом из узких рамок первичных отношений. Личность открывается для других отношений, эго сталкивается с «другим» внутри и снаружи. Только тогда, с частичным исчезновением мистического соучастия с матерью, ребёнок из телесной самости превращается в индивида, обладающего полной самостью и способного к различным взаимодействиям.

Рождаясь уже «по-настоящему», человек становится не просто одной из особей своего вида, но и частью группы. Ребёнок не просто стал собой: это «само» начинает проявляться внутренне и внешне как отношения «я — ты». С этого момента ось эго-самость, связь эго с самостью, превращается в основной внутренний феномен психе, тогда как внешняя связь я-ты, субъект-объект проявляется в виде отношений с другими и отношения к миру как к противоположности.

Для простоты мы говорим здесь о полной самости, которая формируется лишь с завершением эмбрионального периода. В ней объединяются телесная самость и «другая» самость, воплощённая в матери. Это не отдельные части, а аспекты целостной самости, присутствующие с самого начала, но проявляющие себя только по мере развития.

Аналитическая психология считает самость, как совокупность личности, данностью, присутствующей aприори и постепенно раскрывающейся в течение жизни. У этой данности есть параллели: энтелехия, монада или, в астрологии, вера в то, что момент рождения человека определяет его уникальный характер и скрытые возможности.

Эта точка зрения противоположна генетической, эволюционной теории, согласно которой личность — исторически сложившаяся структура, на формирование которой влияют условия среды. Первая позиция концентрирует внимание на данности, сталкивающейся с внешним миром, вторая же сосредотачивается на формирующем влиянии среды. И обе точки зрения являются односторонними: лишь вместе они более-менее обрисовывают истинную ситуацию.

На стадиях развития, когда эго ещё не развилось или только недавно появилось, ещё нельзя говорить об идентификации. Точно так же не стоит путать перемещение самости из матери в ребёнка с процессом интроекции, хотя этот феномен и является прототипом всех последующих интроекций. В реальности интроекция происходит лишь тогда, когда поляризация между я и другим, субъектом и объектом, внутренним и внешним развилась достаточно, чтобы можно было говорить о принятии внутрь чего-то внешнего. Это происходит, к примеру, когда ребёнок с уже развитым эго-сознанием, то есть перешедший в патриархальную фазу развития, перенимает черты отцовской фигуры и интроецирует их в своё суперэго. Но на ранней стадии всё находится сразу снаружи и внутри, или ни там, ни там, так что невозможно говорит об экстернализации или интроекции.

Выход материнской самости из поля унитарной реальности идёт рука об руку с постепенным растворением дуального единства первичных отношений. К концу эмбриональной фазы не только самость телесная сливается с «внешней» самостью, но и эго развивается из зародыша и достигает некоторого единства с сознанием ребёнка.

С укреплением эго постепенно начинается развитие сознания, завершающееся в итоге поляризацией взрослого сознания. Но перед этим ребёнок должен пройти архаические фазы, которые прослеживаются во всей истории человеческого сознания. Однако сейчас мы не будем рассматривать постепенное продвижение от архаико-магического до абстрактного мышления, а займёмся отношениями между развивающимся эго и целостной самостью.

Связь между эго и самостью крайне важна для развития и нормального функционирования психе. Мы называем её осью эго-самость. Когда мы говорим, что самость — основа эго или что эго — производная от самости, мы, другими словами, утверждаем, что целостная личность (центром которой и является самость) направляет, контролирует и уравновешивает все процессы, ведущие к рождению детского эго и его развитию в эго взрослого.

Стремление ребёнка сохранить дуальное единство первичных отношений практически тождественно инстинкту самосохранения, поскольку младенец ещё полностью зависит от матери. Но дело не только в физической зависимости: как мы уже знаем, здесь речь идёт не только лишь о питании и защите[12]. Потеря матери (или заменяющего мать человека) сказывается в первую очередь на психике. Она проявляется в утере контакта с миром, в нарушении автоморфизма и инстинкта самосохранения ребёнка, а также в разрушении зачатков развития эго.

Первичная взаимосвязь является выражением отношений вообще, что и демонстрирует поразительный факт: потеря этой связи может вызвать эмоциональные нарушения, чреватые апатией, идиотией или даже смертью ребёнка. Потеря матери означает нечто намного большее, нежели просто потеря источника пищи. Для младенца — даже если его продолжает кормить кто-то другой — она равносильна потере самой жизни. Наличие любящей матери, которая не может обеспечить ребёнку нормальное питание, куда менее катастрофично, чем равнодушная мать, пусть та и обеспечивает его пищей в достаточном количестве.

Эта связь не имеет ничего общего с кровным родством: роль матери может с успехом играть и другой человек. Иными словами, дело не в конкретной личности: необходимым условием является просто наличие материнской фигуры. В этой первичной связи мать воплощает «добрую Великую мать». Она оберегает, кормит и согревает ребёнка, и страстно к нему привязана. Мать — основа не только физического, но и психического существования ребёнка. Она даёт ему ощущение безопасности и делает возможной его жизнь в этом мире. И в этом смысле она безымянна и безлична, то есть архетипична. Её поведение управляется бессознательным, и это позволяет ей соответствовать материнскому архетипу, что жизненно необходимо для нормального развития ребёнка.

Именно по этой причине излишние индивидуальные отклонения от нормы, неважно, в хорошую или в плохую сторону, вредят развитию ребёнка. Недостаточная и излишняя забота одинаково вредны. Болезни, психологические травмы и расстройства, нервные потрясения в жизни матери — всё это отклонения от констелляции архетипа, способные замедлить, а то и вовсе остановить развитие малыша. Физический аспект, к примеру, кормление, не просто символизирует психологический фактор, хотя в этой области любое физическое действие имеет символическое значение; психические факторы, например, материнская нежность, также не заменяют физические, хотя каждому психическому фактору и соответствует физический.

Слияние матери и ребёнка в первичной связи и космический характер этой связи имеют особенные последствия для развития индивидуальной целостной личности ребёнка. Пространство первичной взаимосвязи — система связанности, полюсами которой являются мать и ребёнок; но в фазе до появления детского эго это пространство представляет собой реальность, независимую от полюсов. Первичная связь, будучи специфической архетипической констелляцией, охватывает мать и ребёнка, которые становятся архетипами друг для друга. Эта базовая архетипическая ситуация обеспечивает правильное функционирование первичной взаимосвязи и формирование личности ребёнка.

Если говорить о космическом характере телесного образа, в котором ребёнок сливается в единое целое с матерью и миром, то можно сказать, что первичные отношения действуют в унифицированном пространстве, где границ тела не существует. Мистическое соучастие между матерью и ребёнком заставляет каждого участника этой связи ориентироваться на «партнёра». Ребёнок неосознанно «считывает» бессознательное матери, в котором, собственно, он и живёт, а мать — в нормальных условиях — так же неосознанно реагирует на бессознательное поведение ребёнка.

Психе на данной стадии ещё не воплотилась в отдельное тело, а растворена в унитарной реальности, которая содержит в себе нечто, в каком-то смысле, допсихическое и дофизическое.

Единение с матерью разрушается постепенно, с развитием индивидуальности и эго-сознания ребёнка. К. Г. Юнг возлагает вину за большую часть отклонений в психике ребёнка на психические расстройства родителей. Это говорит о том, что частично бессознательное единение ребёнка с родителями, в особенности с матерью, сохраняется до начала пубертатного периода.

Мистическое соучастие выражается, к примеру, в том, что тревога матери передаётся ребёнку без какого-либо прямого или непрямого контакта. В аналитической психологии констелляция идентичности в первичных отношениях и развитие из неё эго играют важную, едва ли не решающую роль. Салливан концентрирует внимание практически исключительно на передаче беспокойства от матери к ребёнку[13]. Также мистическое соучастие может проявлять себя в ряде не объяснимых иными причинами явлений, о которых врачам сообщали пациенты, страдающие шизофренией.

Если, как теперь нам кажется вероятным, некоторые формы шизофрении означают регрессию до стадии первичной взаимосвязи[14], становится понятно, каким образом шизофреник в возбуждённом состоянии способен вмешиваться во внутренние конфликты окружающих людей[15]. Это объясняет, почему такие пациенты, по многочисленным сообщениям, демонстрируют поразительную осведомленность о бессознательной ситуации врача и зачастую куда лучше нормальных людей разбираются в символах бессознательного своих собратьев по несчастью[16]. Попутно отметим всевозможные парапсихологические феномены, иногда сопровождающие шизофрению[17].

Эти явления, основой которых является мистическое соучастие[18], подтверждают эротический характер данной стадии, на которой формирование психофизической уникальной личности ребёнка ещё не завершено или, как при регрессивных психических расстройствах, на которой это формирование затормозилось.

Дуальное единство — особенная ситуация, в которой ещё не ставшее индивидуальностью существо соединяется в едином пространстве с другим существом, функционирующим трансперсонально и архетипично.

Мать с ребёнком вызывает в памяти не образ конкретной женщины с её конкретным младенцем, а архетип, общий для всего человечества. С незапамятных времён этот факт волновал умы людей и считался надличностным. Разумеется, для сознания матери ребёнок представляет собой и нечто индивидуальное, относящееся только к её судьбе. Но в реальности первичной взаимосвязи каждая мать — воплощение материнского образа, любой ребёнок — воплощение архетипического ребёнка, и связь между ними — глобальная первичная связь, «осуществляемая» согласно паттернам, предопределённым архетипами.

Тот факт, что контролирование развития ребёнка осуществляется исключительно матерью, воплощающей в себе самость, никак не связан с эго и индивидуальностью матери. Именно поведение, характерное для любой матери, по большей части бессознательное и инстинктивное, обеспечивает нормальное развитие эго ребёнка. Говоря о трансперсональной роли матери в первичных отношениях, мы подразумеваем именно её бессознательные инстинктивные реакции, а инстинкт является продуктом не личного сознания, а коллективного бессознательного. Первичная взаимосвязь держится на этом прочном фундаменте инстинктивных реакций. Они обеспечивают стабильность и самоочевидный характер эротической привязанности матери к ребёнку, и даже у животных проявляются в нежности, готовности к самопожертвованию и стремлению защищать детёнышей.

Реальная мать пробуждает в детской психе образ архетипической матери, и там он ждёт своего часа. Затем этот архетипический образ[19] запускает сложный механизм психических функций, и с этого начинается развитие жизненно важных психических связей между эго и бессознательным. Это развитие, как и рост физического тела, протекает относительно независимо от индивидуального поведения матери, при условии, что мать, в соответствии со своей архетипической ролью, живёт вместе с ребёнком[20].

Все эти процессы протекают у человека в соответствии с той же схемой, что преобладает в животном мире: инстинктивный процесс запускается особым «стимулирующим паттерном».

Так, выяснилось, что родительский инстинкт вызывает, в частности, характерная форма головы младенца. А именно: «маленькое по сравнению с высоким лбом лицо, выпуклые щёки, неуклюжие телодвижения»[21]. Эти черты — у человеческих детей и у детёнышей животных — неизменно вызывают нежные родительские чувства; если же их нет, то не будет и соответствующей реакции. Безусловно, нам ещё предстоит узнать многое об этих инстинктивных феноменах, выражающих архетипически обусловленные отношения между представителями одного вида.

Итак, если на первой стадии первичной взаимосвязи мать представляет для малыша окружающий и питающий его мир, то на второй стадии материнский архетип уже приобретает определённые человеческие черты. Уточним ещё раз: речь идёт именно о матери как об архетипе, о великой богине-матери, а не о матери как отдельной личности; но в то же время она превратилась именно в человеческую мать. Те функции, которые раньше выполнял бесформенный, анонимный мир, в котором «плавал» ещё не отделившийся от него ребёнок — то есть кормление, согревание, защита — теперь очеловечены. Сперва время от времени, а потом и постоянно, ребёнок начинает воспринимать мать как конкретного человека. Постепенно, с развитием эго-сознания, ребёнок становится субъектом, и мать превращается в объект, в отдельную личность. Но даже и тогда мать остаётся для него всесильной; первичная взаимосвязь пока составляет всю жизнь ребёнка — до тех пор, пока не разовьётся его индивидуальность. Тогда и только тогда возникнут отношения «я — ты».

В космической, безымянной фазе первичная взаимосвязь полностью определяет мироощущение ребёнка, но когда мать превращается во всесильную личность, ребёнок вступает в фазу социальных отношений. На уроборической стадии мать и ребёнок составляли дуальное единство внутри унитарной реальности, но теперь развитие малыша будет зависеть от способности его эго и самости шаг за шагом вырваться из этого единства. На первый план выступает автоморфное развитие ребёнка, его индивидуальные склонности. Материнский архетип остаётся преобладающим, а это говорит о том, что на данной стадии развитие ребёнка ещё зависит от взаимодействия с матерью. Но он всё больше выходит из материнской сферы и начинает пускать корни в мире людей.