Глава 8.

Неявное знание Полани

Анализ знания, на который я буду опираться, рассматривая отношения эго
сновидения и бодрствования, был развит Полани1 и изложен во множестве
публикаций, прежде всего в книге Личное знание(Polanyi, 1951) и позже
в более мелкой работе Неявное измерение(Polanyi, 1967).

Полани писал, как философ науки, хотя первоначальную профессиональ-
ную подготовку получил в области медицины, и значительную часть своей на-
учной карьеры до последних лет посвятил физической химии. Работа в области
химии привела его к избранию в члены Королевского общества.

Полани писал о двух типах знания: фокальном и неявном. Используя эти
термины, он специально утверждал, что под неявным знанием не имел в виду
бессознательное знание, поскольку “неявное” относится к тому способу, кото-
рым знание используется, а не к состоянию сознания, в котором оно появля-
ется. Однако, он не исключал возможность, что неявное знание может быть
бессознательным.

Прежде чем продвигаться дальше, необходим краткий обзор главных мо-
ментов анализа фокального и неявного знания у Полани.

Сочинения Полани посвящены прежде всего переосмыслению способа
сохранения научного знания. Он возражал против распространённого мифа,

Незадолго до смерти Полани прочитал оригинальный черновик этого обсуждения своей работы и ска-
зал мне, что изложенное верно отражает его мышление. Однако, он не хотел комментировать примене-
ние его концепций к сновидениям. В юности Полани был одноклассником и Франца Александра, позже
психоаналитика-фрейдиста, и Иоланды Якоби, видной юнгианки, но сам не изучал ни юнгианскую, ни фре-
йдистскую теорию.

будто научное исследование — это бесстрастный поиск объективных данных.
В этом мифе личная страсть исследователя к предмету исследования считается
либо пренебрегаемой величиной, либо, если она явно выражена, прискорбным
несовершенством работы.

Полани (Polanyi, 1955, 135—136) говорил, что, на самом деле, есть три
фактора, на основе которых суждение может быть сочтено достойным вни-
мания научного сообщества, и недостаток одного может быть уравновешен
преимуществом другого: (1) достоверность (точность), (2) систематическая
значимость (глубина) и (3) присущий интерес. Только первые два фактора
действуют строго научным образом. Например, достоверность довольно вы-
сока в измерениях, совершаемых в физике, что в некоторой степени компен-
сирует отсутствие присущего интереса к неживой материи. Систематическая
значимость может вызывать большой интерес к открытию, даже хотя наблю-
дения могут быть недоступны для повторения. Если окажется, что лох-несское
чудовище — это живое существо, ранее считавшееся вымершим, открытие
будет представлять огромный систематический интерес из-за его вклада в те-
орию эволюции видов. Такая систематическая значимость также присуща без-
условно продемонстрированным случаям экстрасенсорного восприятия, хотя
они и не могут быть строго повторяемыми.

Биология сильно опирается на третий фактор, ненаучный критерий, ком-
пенсируя благодаря нашему присущему интересу к живым созданиям недо-
статок точности в наблюдении. Другой пример системы, сильно опирающейся
на присущий интерес к предмету изучения — это фрейдистский психоанализ.
Более широкий масштаб аналитической психологии будет схожим образом за-
висеть от присущего интереса, поскольку имеет низкую степень повторяемости
из-за личных, уникальных особенностей каждого анализанда.

Вопреки распространённому мифу о науке, поиск учёного, на самом деле,
направляется указаниями на некий смысл, не вполне определимый в терминах
того, что уже сознательно известно. Говоря на психологическом языке, Пола-
ни, похоже, рассматривал научные теории как интуиции о возможном значи-
мом понимании, которые, будучи реализованы, приведут к неопределённому
будущему, раскрывая далее “подлинные” выводы, не заметные в изначаль-
ном озарении. Конечно, такая интуиция может быть ошибочной, и сущность,
к которой они приводят, окажется ложной. Речь идёт о том, что с некоторой
вероятностью стремление к более исчерпывающему смыслу может оказаться
неудачным. Это схоже с поиском понимания в психоаналитической работе.

Здесь тоже процесс может оказаться неудачным, и окончательное понимание
может быть (как в случае параноидальной шизофрении) аутичной системой
мышления, чрезмерно исчерпывающей и затягивающей в свою паутину смысла
факты, не имеющие ошибочно приписанного им значения.

Это страстное стремление к полноте смысла, к более исчерпывающим
сущностям характерно не только для научных усилий; Полани считает его
неотъемлемой чертой развития человека как существа вообще. Рудиментар-
ные формы той же способности можно выделить и у других видов жизни.
Например, земляного червя в лаборатории при помощи слабого электрошока
можно научить всегда поворачивать направо в лабиринте. Предположим, что
требуется в среднем 100 попыток, чтобы червь выучил ситуацию, так что он
почти неизменно выбирает поворот направо; предположим далее, что ситуа-
ция переворачивается, и червь получает удар током, когда поворачивает на-
право, а не налево. Сначала он пытается повторять поворот направо, как его
научили, но каждый раз получает удар током за некогда правильный выбор.
Он переучится, так что в большинстве случаев будет поворачивать налево,
причём переучится за меньшее число попыток, чем требовалось изначально.

Аналитик червя сказал бы, что его пациент “расширил сознание” в первый
период тренировки, тем самым создав более связную и сознательную модель
ситуации, в которой существовал червь: переворот выборов право-лево в тер-
минах этой модели был более простой и лёгкой выученной реакцией, чем пер-
воначальное устройство самой модели.

Более интересно то, как человеческие младенцы постепенно приобретают
способности, которые позволяют им вписаться в общество. Главным среди
этих навыков является язык. Учась говорить, ребёнок, похоже, сначала про-
являет понимание осмысленности речи взрослых, которую не может постичь
каким-то фокальным и специфицируемым образом, хотя и реагирует на эмо-
циональные оттенки голоса. Затем он, похоже, обнаруживает смысл речи, сна-
чала названия и словарь, который позже расширяет, подчиняя словарь высшей
форме контроля при составлении грамматических предложений.

Полани тщательно изучил одну часть мифа о науке — что учёные придер-
живаются различных теоретических позиций только для удобства и готовы
отвергнуть теорию, как только появляется свидетельство, не согласующееся
с теорией. В качестве примера он рассматривал предполагаемую связь экспе-
римента Майкельсона-Морли, проведённого в Кливленде в 1887 году, с фор-
мулировкой Эйнштейном теории относительности в 1905 году. Общепринятое
описание из учебников гласит, что провал эксперимента Майкельсона-Морли
в попытке показать смещение эфира привёл Эйнштейна к отказу от ньюто-
новского представления о том, что пространство находится в абсолютном по-
кое, заменив его языком относительности, на котором может быть выражено
только движение тел относительно друг друга.

Есть два факта, показывающие, что в этом случае фактический прогресс
науки не следовал механистическому взгляду на доминирующую научную
догму, основанному на искусственном разделении субъективности и объ-
ективности и попытке устранить из науки “страстную, личностную, чело-
вечную оценку теорий или, по крайней мере, минимизировать их функцию
до незначительного эпизода” (Polanyi, 1951, pp. 15—16). Во-первых, экспе-
римент Майкельсона-Морли не дал отрицательных результатов, как обычно
утверждается; на самом деле, он показал, что относительное движение пред-
полагаемого эфира не превышает четверти орбитальной скорости Земли, и эф-
фект того же масштаба был обнаружен Миллером и его сотрудниками в долгой
серии экспериментов, предпринятых между 1902 и 1926 гг. Эти предпола-
гаемые эффекты смещения эфира, как теперь кажется, могли быть связаны
со статистическими флуктуациями и воздействием температуры. Во-вторых,
Полани предложил свидетельство самого Эйнштейна о том, что обнаружение
относительности датируется парадоксом, который произошёл с Эйнштейном
в возрасте 16 лет.

Научное открытие, как и другие умелые человеческие достижения, совер-
шается благодаря интуитивному признанию потенциальной упорядоченности
наблюдаемых данных. В более обычных навыках или в поступательной серии
открытий исполнитель, похоже, опирается на правила, которые не спосо-
бен уточнить сознательно: “Наблюдая за учителем и подражая его усилиям
по примеру, ученик бессознательно улавливает правила искусства, включая те,
которые неизвестны самому учителю явно” (Polanyi, 1951, p. 53).

Полани писал о том, что осознанность бывает фокальная и вспомогатель-
ная. Это можно продемонстрировать, рассматривая то, как обычное действие
по забиванию гвоздя молотком использует и фокальное осознание задачи
по забиванию, и вспомогательную осознанность противодействия рукоятки
молотка ладони. Навык забивания, как и всякая умелая деятельность, затра-
гивается, когда исполнитель направляет фокальную осознанность на ту часть
работы, которая обычно остаётся вспомогательной. Вспомогательные элемен-
ты участвуют в поддержании целого, и в этом целом получают смысл из этой
функции: “Тогда как фокальная осознанность с необходимостью осознанна,
вспомогательная осознанность может варьироваться по степеням сознания”
(Polanyi, 1951, p. 92). Если обращать слишком много внимания на противо-
действие рукоятки молотка ладони, можно промахнуться по гвоздю.

В Неявном измерении Полани (Polanyi, 1967) кратко изложил свои мысли
о структуре неявного знания. По его словам, мышление имеет структуру от-
до, и субъект опирается на некое знание неявно, чтобы получить фокальное
знание других содержаний своей осознанности. Во введении к этому тому По-
лани утверждал: “Например, я покажу, что, когда оригинальность производит
новые ценности, она производит их неявно, косвенно; мы не можем явно вы-
брать набор новых ценностей, но должны придерживаться их самим фактом
их создания или принятия”. Это утверждение словно повторяет юнговское
использование слова символ для обозначения некоего психического содержа-
ния, которое в данный момент не может быть далее редуцировано и уточнено.
Полани утверждал: “Я показал, что любая попытка избегать ответственности
за оформление убеждений, которые мы принимаем за истинные, абсурдна;
но экзистенциалистское притязание на выбор убеждений с нуля теперь тоже
оказывается абсурдным. Мышление может опираться только на те основания,
которые мы принимаем, подчиняясь доминирующей над нами реальности”.
Если бы Полани говорил в понятиях бессознательного, а не полюсов фо-
кального и неявного знания, это последнее заявление можно было бы счесть
ссылкой на то, как эго участвует в суждениях бессознательного (или страда-
ет от них), с которыми часто сталкивается как со внешними проекциями. Эго
должно принимать на себя ответственность за собственные убеждения, хотя
оно недостаточно мощно или обширно, чтобы навязывать свою волю другим
частям личности. На самом деле, притязание на способность выбирать свои
убеждения с нуля, которое Полани рассматривал как характерное для экзи-
стенциалистского мировоззрения, на психологическом языке указывало бы
на состояние инфляции.

Знание об исчерпывающей сущности, согласно Полани, должно с неиз-
бежностью включать в себя явный и фокальный компоненты. Например, мы
познаём свои тела, неявно обитая в них, чтобы обращать внимание на внеш-
ний мир. Если человек здоров, а ум его внимателен, нервные системы кажут-
ся “прозрачными” — мы неявно считаем их функции своими собственными,
направляя сознательное внимание на фокальное знание некой внешней сущ-
ности. Те же неявно-фокальные отношения можно предполагать и в мозге.

Можно сказать, что нервные процессы неявно используются для восприятия
мира явлений, находящихся за пределами нервной системы и вторгающихся
в неё из внешнего мира.

Если неявное знание — это часть всякого знания, как полагал Полани,
предполагаемая цель науки по минимизации или устранению всякого субъ-
ективизма невозможна и даже может вести к заблуждениям. Это можно
рассматривать как состояние, характерное для некоторых индивидуумов,
в котором одна психологическая функция гипертрофирована вплоть до того,
что личность в целом становится дезорганизованной. Совершенствование од-
ной функции личности создаёт компенсаторное движение в бессознательной
части психики, которая ждёт только ослабления сознания, чтобы скоррек-
тировать, возможно очень резко и насильно, односторонность сознательной
позиции. Такая психологическая тема лежит в основе многочисленных сказок,
в которых старый король старается определить наследника, часто через ис-
пытание, заставив сыновей найти самую подходящую жену. Бессознатель-
ная уравновешивающая компенсация может даже лежать в основе оговорок
по Фрейду (SE6).

По мнению Полани, попытка формализации знания с целью исключения
всего неявного обречена на провал. Аналогичным образом, в аналитической
психологии считается, что всякая попытка по тщательному сведению личности
до точных причин, как предполагал Фрейд, невозможна, поскольку психика
содержит в себе и прогрессивную, синтетическую силу.

Анализируя исчерпывающие сущности, Полани определил более высокие
и низкие слои организации. Эти слои связаны таким образом, что каждое
следующее более высокое упорядочение зависит от надёжной работы других
уровней организации ниже него. На самом деле, более высокое упорядочение
навязывает свою конфигурацию более низким уровням только в тех свойствах,
которые остались неопределёнными в законах, управляющих более низким
порядком. “Мы можем называть этот контроль со стороны организующего
принципа более высокого уровня над частностями, составляющими более низ-
кий уровень, принципом маргинального контроля” (Polanyi, 1951, p. 40).

Отсюда следует, что свойства более низкой организации могут уничтожить
более высокую систему организации, зависимую в своём функционировании,
но не могут объяснить появление более высокого уровня организации. Отсю-
да возникает проблема эмерджентности — как может вообще возникнуть
более сложная организация?

Например, устройство машин иллюстрирует воплощение законов механи-
ки в тех граничных условиях, которые остаются неопределёнными законами
физики и химии. Если рычаг в сложной машине меняет свою структуру или
ломается из-за усталости металла, что объяснимо на языке химии и физики,
сложная машина может перестать выполнять предназначенную функцию. По-
тому изменения, обусловленного законами физики и химии, достаточно для
объяснения нарушения механической функции. Но в языке физики и химии
нет ничего, что могло бы объяснить на химической или физической основе
устройство сложной машины. Это можно связать с эволюционным мышлени-
ем, указав, как это сделал Полани, что излишний акцент на выживании вида
оставляет незатронутым более важный вопрос: как вообще мог возникнуть
индивидуум продвинутого вида?

В психологической сфере похожий вопрос об эмерджентности высших
уровней личностной организации сначала игнорировался из-за акцента на вле-
чениях в ранние годы психоанализа. Однако, в аналитической психологии

Юнга он занял центральное место, получив самое заметное воплощение в кон-
цепции Самости как организующего центра всей психики. Проблема эго
в попытке превзойти текущий уровень организации (история о старом короле
и сыновьях) фокусируется на том, что Полани описывал как неспособность
одного уровня обрести полный контроль надо всеми своими граничными ус-
ловиями, тем самым породив уровень более высокого порядка. Появление
более высокого уровня следует из чего-то не устроенного на текущем уровне,
то есть из чего-то неопределённого в организации текущего высочайшего уров-
ня. В сказке это может быть отсутствующая женская сторона существования.
В индивидуальной личности, застрявшей на некой стадии жизни, это может
быть недоразвитая подчинённая функция.

Эксперимент по словесным ассоциациям и неявное знание

Если вселенная осмысляется как иерархия восходящих уровней сложно
сти, в которой каждый уровень навязывает контроль над теми граничными
условиями и возможностями, которые остаются неопределёнными уровнем
ниже, как мы можем понять функцию сознания в такой вселенной? Ситуацию
можно проиллюстрировать в области, знакомой аналитическим психологам —
с помощью эксперимента по словесным ассоциациям, который впервые убе-
дил Юнга (CW 2) в возможной правоте Фрейда, заставив его осознать, что
существует нечто бессознательное, вмешивающееся в нормальные словесные
ассоциации либо в форме реакции, как с “лязгающими” ассоциациями, либо
в их появление, как в случае замедления времени реакции или полной блоки-
ровки реакции.

Вундт и другие использовали этот эксперимент, чтобы изучить способы,
которыми слова и идеи сочетаются в уме. Предоставлялось слово-стимул,
и немедленная ассоциация субъекта записывалась. В целом, слова группиро-
вались по сходству, по различиям или по неким прошлым ассоциациям.

Однако, в некоторых случаях субъект отвечал медленно, в других же слу-
чаях полностью впадал в ступор и не мог отреагировать на отдельное слово.
Для изучения словесных ассоциаций такие реакции были бессмысленны, неу-
дачная реакция не давала данных для исследования.

Замечательное озарение Юнга заключалось в том, что неудачная реакция
сама по себе важна, что это prima materia, которая под другим углом может
дать поразительные сведения об эмоциональной работе бессознательного
ума (CW 2, особенно разделы VII и X). Опираясь на неудачные реакции
сознательного ума субъекта, чтобы обратиться к работе бессознательного,
Юнг начал разрабатывать концепцию эмоционально окрашенного комплек-
са, то есть группы идей и образов, связанных общим эмоциональным оттен-
ком. Примеры знакомы всем: отцовский комплекс, материнский комплекс,
комплекс власти, комплекс неполноценности. В действительности, успех его
озарения привёл к повсеместному использованию термина комплекс за пре-
делами его изначального смысла в аналитической психологии, приведя к упро-
щению понятия.

Главное наблюдение Юнга в эксперименте словесных ассоциаций за-
ключалось в том, что нечто вмешивается в сознательный ум сновидца
и мешает ему делать то, что он намеревается. Нечто приводит к необъ-
яснимой неудаче. Его исследования ассоциаций субъектов на важные
слова-стимулы позволили вывести существование бессознательного ком-
плекса идей, с которыми ассимилируется и слово-стимул. Слово-стимул
запускает комплекс, который затем ведёт себя таким образом, что меняет
состояние сознания субъекта. И всё это происходит без осознания самим
субъектом причин “неудачи”. Даже если он интеллектуально знает тео-
рию комплексов, он не может сознательно (или, иными словами, фокаль-
но) осознавать, какие именно комплексы констеллированы конкретным
словом-стимулом.

Субъект, как и сам экспериментатор, может фокально осознавать кон-
стеллированный комплекс, только опираясь на собственные ассоциации
к слову-стимулу, чтобы внимательно следить за комплексом. И субъект,
и экспериментатор для осознания комплекса осторожно продвигаются от ас-
социаций до комплекса. В первоначальном устройстве эксперимента субъект
пытается неявно следить за словом-стимулом в своём уме, включая любые
комплексы, констеллированные в этот момент.

Тогда возможно утверждать, что неудачу, неспособность субъекта успеш-
но выполнить первоначальные инструкции эксперимента, можно объяснить
врождённым поведением тех комплексов, на которые сознание должно опи-
раться, чтобы следить за задачей эксперимента. Это аналогично описанной
Полани поломке машины. Законы физики и химии оставляют открытыми
некоторые граничные условия, то есть условия механики, и ум изобретателя
может использовать их для создания машины, принципы которой накладыва-
ются на граничные условия физических и химических законов. Потому законы
физики и химии не могут объяснить присутствие машины, так как не содержат
принципов машины. Однако, они могут объяснить поломку машины, посколь-
ку механика, воплощённая в машине, опирается на упорядоченную работу
уровней ниже неё, а уж эти нижние уровни объяснимы физикой и химией.
Похожим образом, сознательный ум субъекта в эксперименте по словесным
ассоциациям опирается на упорядоченное поведение, которое частью можно
описать как структуру комплексов, нацеленную на выполнение задачи более
высокого уровня — следить за инструкциями в эксперименте. Присутствие
комплексов не может объяснить успешное выполнение задачи эксперимента,
но может объяснить её провал.

Важно, что эксперимент по словесным ассоциациям, каким он используется
в аналитической психологии, разделён на две части. В первой части выявля-
ются реакции на список слов-стимулов, и отмечается время реакции, а также
сама реакция. Во второй части эксперимента те реакции, которые указывают
на некоторую деятельность комплекса во время первой части эксперимента,
исследуются далее при помощи личных амплификаций — идей, которые в уме
субъекта связаны с этими словами. Затем экспериментатор творческим обра-
зом пытается разобраться в различных указаниях, утверждая присутствие кон-
стеллированных бессознательных комплексов. Эта информация затем может
быть использована психотерапевтическим образом, чтобы помочь субъекту
понять работу его бессознательного ума.

Пользуясь языком неявного знания, эксперимент по словесным ассоциа-
циям может оказаться ситуацией, в которой:

1. Субъект опирается на свой ум, частью состоящий из констеллированных
психологических комплексов, чтобы следить за задачей эксперимента.

2.Выполнение задачи нарушается присутствием действующих комплексов.

3.Пока субъект пытается выполнить формальную задачу, давая наиболее
быстрые словесные ассоциации, экспериментатор неявным образом опирает-
ся на “ошибки”, атипичные реакции субъекта, чтобы следить за совершенно
иной сущностью — бессознательными комплексами, констеллированными
в уме субъекта.

4.На второй фазе эксперимента и субъект, и экспериментатор опираются
на прежние реакции субъекта, чтобы понять установленную сущность, кон-
стеллированные бессознательные комплексы. На этой фазе и эксперимента-
тор, и субъект пытаются постичь комплексы, которые только экспериментатор
мог наблюдать на шаге три.

Конечно, ясно, что сам экспериментатор должен опираться на собственные
бессознательные комплексы неявным образом, следя за работой субъекта. Его
личные комплексы могут искажать восприятие субъекта либо во время теста,
либо в аналитических отношениях. Это заключение привело к положению
о том, что аналитик сам должен пройти анализ. На языке мифов это выража-
ется образом раненого целителя.

Этот анализ взаимодействия субъекта и экспериментатора в эксперименте
по словесным ассоциациям можно считать парадигмой для многого, проис-
ходящего в анализе, прежде всего на редуктивных фазах, когда предприни-
мается попытка понять и занять некоторую позицию по отношению к тем
содержаниям-комплексам, которые действуют в бессознательном анализанда.
В этой степени работа анализа, по крайней мере, для аналитика, соответству-
ет признанию гештальта, который Полани (Polanyi, 1951, p. 57) исследовал
в анализе мышления.

Эго сновидения и “я”

Теперь можно применить концепцию фокального и неявного знания, раз-
витую Полани, к проблеме отношений между эго сновидения и бодрствова-
ния, к чувству “я” в сновидениях и тому же чувству “я” во время обычного
бодрствования. Сам Юнг (CW 8:256) предполагал, что сновидения должны
опираться на сублиминальные следы памяти, которые больше не могут повли-
ять на сознание напрямую. Чтобы поспособствовать дискуссии, может быть
полезно ввести предварительное различие между двумя источникам чувства
“я”, хотя в фактическом опыте они и смешиваются.

Первый — это Самость как архетипическое ядро эго, шаблон чув-
ства сконцентрированной упорядоченности и непрерывности, которые для
эго-комплекса кажутся совершенно уникальным чувством. Второй источник
менее архетипической природы — это чувство непрерывности и тождествен-
ности, следующее из непрерывной опоры на некоторые комплексы, приня-
тые за содержание эго-образа (я бы сказал, что это, в некотором смысле,
неявная опора). Следует помнить, что Самость и центральный архетип эк-
вивалентны.

Есть почти всеобщая и, возможно, неизбежная склонность путать эти
два источника чувства “я”. Обычная ситуация — это чувство, что “я” зави-
сит только от устойчивости структуры комплекса, ассоциированного с эго,
и от тех внешних объектов, которые отождествляются с этой структурой ком-
плекса через проекцию. Но такую устойчивость, следующую из постоянной
ассоциации комплексов, лучше считать устойчивостью образа эго. На самом
деле, образов эго множество, но какой-то один обычно доминирует. Я назы-
ваю его доминирующим образом эго.

Эта бессознательная путаница двух гипотетических источников непрерыв-
ности ведёт к чувству тревоги, когда появляется угроза неявным компонентам
образа эго. Такие угрозы могут возникать либо снаружи, из межличностных
отношений, либо изнутри, из диссоциативного давления автономных комплек-
сов или постоянного концентрирующего давления Самости, старающейся тол-
кать эго к большему приятию и целостности. Хотя давление Самости на эго,
похоже, нацелено на расширение эго, оно может восприниматься как угроза
распада, если эго слишком сильно отождествляется с доминирующим образом.
С точки зрения эго, частично свободного от отождествления с изменчивым до-
минирующим образом эго, такое давление может показаться компенсирующей
функцией бессознательного. Для эго, проходящего индивидуацию, передав-
шего превосходство более всеобъемлющему центру Самости, такое давление,
вероятно, покажется скорее дополняющим по природе. Для гипотетического
“прозрачного” эго, больше не сопротивляющегося давлению Самости, это мо-
жет показаться описанным Юнгом странным ощущением подчинения некоей
сверхъестественной сущности (Jung, 1961, p. 323). Эго, слишком слабое для
поддержания структуры, через которую действует Самость, может быть сметено

потоком бессознательного материала, и в этом случае окажется психотическим.
Те бессознательные комплексы, которые неявно составляют содержания

образа эго и с которыми эго отождествляется, могут усиливаться социальным
подкреплением. В детстве это принимает форму одобрения или неодобрения
родителей, или других влиятельных взрослых. Спонтанные занятия ребёнка,
получающие позитивное подкрепление, обычно инкорпорируются в эго (и в
несколько более позднем возрасте — в персону), тогда как те, что получают
негативное подкрепление, обычно подавляются и группируются в образе тени.

Индивидуацию можно описать в терминах теории комплексов как посте-
пенное преображение эго под давлением Самости, так что оно становится
более обширным и всеобъемлющим. Происходит ослабевание преходящего
отождествления эго с любым конкретным образом эго, так что оно становит-
ся всё более способным с меньшими искажениями отражать те содержания
целостной психики, которые фокусируются и направляются Самостью и по-
лучают выражение в росте индивидуализирующегося эго (в той мере, в какой
это позволяет время).

В таком процессе индивидуации содержания эго постоянно смещаются, по-
степенно вмещая в себя некоторые не-эго комплексы, такие, как тень и персо-
на, а возможно даже, и части, первоначально связанные с анимусом-анимой.
Каждое новое расширение структуры эго-комплекса делает несостоятельной
некую отдельную форму прежнего образа эго, которую следует отбросить как
старую скорлупу. Такие изменения можно изобразить как связь комплексов
с эго, или инкорпорацию комплекса в эго. Я полагаю, что язык фокального
и неявного знания особенно полезен для концептуализации этого процесса.
Вместо эго-подавления или связи комплекса с эго можно говорить об ак-
тивном процессе изменения, в котором изменяются конкретные комплексы,
неявно служащие опорой для эго. Потому, тогда как архетипическое ядро эго
обеспечивает чувство непрерывности существования, несмотря на смещение
содержаний, переработка конкретных содержаний, служащих неявной опорой
для эго, становится точкой, в которой развёртывание Самости через ограни-
ченное эго порождает наблюдаемый процесс индивидуации.

Яснее всего этот процесс наблюдается в сновидениях, которые можно
считать метаболизмом эго. Содержания связываются с эго или ускользают
от такой связи, часто реагируя на установку, которую эго занимает по отно-
шению к ним, когда они констеллируются в сновидении или посреди реаль
ности бодрствования. Эго подобно привратнику, который может разрешить
или запретить вход в границы, которые оно сторожит, но бессильно приказать
появиться какому-то конкретному содержанию, как бы оно того ни желало.

Для иллюстрации давайте снова рассмотрим сон мужчины, который навяз-
чиво искал президентства во множестве общественно важных клубов, только,
чтобы постоянно разочаровываться в фактических обязанностях этой службы.
Ему снился сон о том, как он сидит с отцом в кофейне. Отец встал из-за стола
и сел за стойку, где сыграл две песни на гитаре, но все вокруг его проигнори-
ровали. Третью песню он спел, аккомпанируя себе на гитаре. Тогда все стали
слушать внимательно; когда отец закончил петь, ему громко аплодировали.
При звуке аплодисментов отец ослеп; он наощупь пробрался к столу сновидца.
Помогая слепому отцу сесть на стул, сновидец подумал, что теперь не сможет
жениться, потому что нужно будет посвятить себя заботе о слепом отце.

Давайте рассмотрим сон, как если бы это был слепок структуры комплекса
или связки комплексов, на которые бодрствующее эго сновидца неявно опи-
ралось как на часть своего неизученного доминирующего образа эго. Всю эту
структуру следует понимать, как существующую в бессознательном одновре-
менно, хотя во сне она представлена в художественной последовательности.
Сон можно пересказать так:

1. “Я” сновидения связано с (сидит за столом с) комплексом, который ос-
нован на восприятии отца.

2. Эта связь легко разрывается (отец встаёт).

3. Деятельность диссоциированного отцовского комплекса заключается
в том, чтобы искать публичного одобрения (аплодисменты) за исполнение.
Он ищет этого у незнакомых людей, клиентов кофейни, которые не находятся
в личных отношениях ни с “я” сновидения, ни с отцовским комплексом.

4. Одобрение этой коллективной массы незнакомых людей ослепляет от-
цовский комплекс (т.е. ведёт к бессознательности).

5. Чувства “я” сновидения меняются, оно осознаёт цену заботы о слепом
отце, действия которого (приведшие к слепоте) не встречали возражения
в прошлом. Он “не сможет жениться” — то есть не сможет установить под-
линные трансформирующие отношения с анимой. Это может помешать нала-
дить отношения и с реальной женщиной.

Это сновидение даже до обсуждения совпало с переменой эмоциональной
установки сновидца, приведшей к изменению давно установившегося шаблона

навязчивого поведения. Это можно понимать,
комплексов, на которые эго неявно опиралось без фокальной осознанности
этого шаблона.

Конечно, я понимаю, что есть другие возможные способы изображения
такой перемены, например, через изменение либидо. В метафоре либидо
происходит изменение качества энергии, высвобождающейся из отцовского
комплекса и доступной для использования эго, что одновременно поднимает
уровень сознания. Хотя я не возражаю против такого языка, мне кажется бо-
лее осмысленным представить такое значительное изменение в структурных
терминах, которые сами по себе делают изменение либидо более очевидным
и более точно соотносятся с изменением образа эго.

Подводя итог, анализ фокального и неявного знания может помочь концеп-
туализировать то, что можно назвать метаболизмом тех структур комплекса,
на которые эго неявно опирается в своём чувстве постоянного образа эго,
отличимого от чувства “я”, происходящего из Самости как архетипического
ядра самого эго-комплекса. Концепция неявного знания, расширенная таким
образом на внутрипсихические события, даёт полезное описание многих про-
цессов сновидения и более тесно связывает концепции аналитической психо-
логии с общими процедурами науки, описанными у Полани. Применительно
к проблемам описания отражённого в сновидениях процесса индивидуации
концепция неявного знания вводит сдвиг от топографии (и механизма подавле-
ния) к структуре (содержания персонифицированного комплекса). Этот сдвиг
в акцентах яснее выделяет важность выборов эго, влияющих (хотя и не строго
определяющих) на его неявную структуру.

Неявное знание и аналитическая практика

В понятиях фокального и неявного знания можно концептуализировать
и некоторые другие аспекты психоаналитической практики. Три самых важ-
нейших — это (1) забывание прежде проанализированного материала, (2)
изменения в уровнях сознания и (3) переживание трансцендентности.

Забывание аналитического материала

В аналитическом процессе могут вскрыться многие воспоминания и могут
быть сны, которые с разной продолжительностью оказывают глубокое воз-
действие на сознание анализанда. Однако, нередко такой материал позже за-
бывается и не может быть поднят до уровня фокальной осознанности волевым
актом, хотя воздействие материала на рост эго анализанда очевидно. В таких
случаях похоже, что материал сначала достигает фокальной осознанности, за-
тем снова погружается в бессознательное неявное состояние, где продолжа-
ет участвовать в эго-сознании, но только как неявная основа, на которой эго
возводит свою осознанность. Такая перемена, в сущности, схожа с тем, что
описано ранее в примере сновидения об отцовском комплексе. В том примере
изменение в эго, происходящее ещё до формального анализа сна, напоминает
перемену, в которой материал доходит до состояния сознательного восприя-
тия эго (в состоянии сновидения), а затем опирается на него неявным образом
(хотя и иначе, чем ранее во сне), чтобы произвести изменение в эмоциональ-
ном состоянии бодрствующего эго.

Фокально-неявная структура эго-сознания допускает более общее и менее
оборонительное толкование забывания сновидений. Типичный сон, вклю-
чающий в себя субъективное чувство участия эго (второй тип по Марьяш)
сталкивает сновиденное “я” с фокальной осознанностью его отношений
с другими комплексами. Эти комплексы, когда сновидец бодрствует, вполне
могут составлять часть неявно взятого материала, сознательного или бессоз-
нательного, на который эго опирается для поддержания чувства связного
эго-образа. С такой точки зрения, сновидение представляет ситуацию, в ко-
торой эго может заглянуть в собственную внутреннюю структуру комплекса.
Однако, когда сновидец просыпается, он неявным образом опирается на эту
структуру эго, чтобы обратить фокальное внимание на внешний мир. По-
скольку для материала трудно быть одновременно фокальным и неявным,
сновидение тяжело вспомнить. Аналогичным образом, невозможно одно-
временно считать заданную часть рисунка фигурой и фоном, хотя пока она
воспринимается как фон, можно помнить, что ранее она рассматривалась
как фигура, и наоборот.

Изменения уровня сознания

Нередко можно столкнуться с тем, что в процессе успешного анализа про-
исходит перемена в подходе анализанда к некоторым прошлым событиям в его
жизни. Часто это не включает в себя запоминание материала, который ранее
был подавлен, и в этом смысле не вполне хорошо вписывается в топографиче-
скую модель, подчёркивающую подавление. Напротив, похоже, что меняется
смысл прошлого, а не сами воспоминания. Полагаю, такое изменение можно
обсуждать в терминах перемены в фокально-неявных отношениях некоторых
комплексов, составляющих эго, хотя состояние сознания такого материала
может остаться неизменным.

Переживание переноса

Когда интерес к психоделическим препаратам был высок, часто сообща-
лось, что употребляющие сильные галлюциногенные препараты иногда испы-
тывали чувство трансцендентности обычного состояния эго. Изучая несколько
сотен употреблявших галлюциногенные препараты, я встретил только несколь-
ко таких пиковых переживаний; потому они, должно быть, являются редки-
ми явлениями. Однако, то, что они вообще происходят, несомненно. Может
быть полезно рассмотреть такие переживания как преходящую осознанность
архетипического ядра эго, независимого от образа эго. Они похожи на пико-
вые переживания без препаратов. Подлинные переживания легко отличимы
от переживания инфляции, которое довольно распространено в случае психо-
делических препаратов.

Замечание о высочайшем уровне

Было бы утешительно согласиться с Полани (Polanyi, 1967), что пси-
хологически высший доступный человеку уровень — это его нравственное
чувство. С некоторыми оговорками такое согласие возможно, если термин
нравственный использовать очень личностно, понимая, что индивидуум, бу-
дучи нравственным по своей глубочайшей природе, временами может расхо-
диться с общепринятой нравственностью или другими частями самого себя.

Но есть и ещё более сложные возражения против нравственности человека
как высшего уровня организации всеобъемлющих сущностей. Это странное
переживание, которое, похоже, является частью эмоционального состояния
индивидуации. Юнг описывал его как ощущение эго, что оно является объек-
том для некоего сверхъестественного субъекта. В его собственном материале
оно представлено сновидениями о летающей тарелке и медитирующем йогине
(Jung, 1961).

Трудно понимать замечания Юнга об этих сновидения иначе как утвержде-
ние, что некая сила (отличная от эго) опирается на нечто иное, кроме эго-ком-
плекса, чтобы стать доступной для фокального осознания эго.

Пациент во время одного из самых критических эпизодов своей жизни опи-
сал чувство, “как если бы я был наполнен внутренним космосом планет, солнц
и звёзд, вращающихся по орбитам, и никого там не было, только я был во всём
этом”. Возможно, это было мимолётное восприятие внутреннего космоса, для
которого эго — это лишь представитель внешнего мира.

Jung C. G.: Memories, Dreams, and Reflections. New York, Vintage Books,
1961.

Polanyi M.: Personal Knowledge. Chicago, University of Chicago Press, 1951.

Polanyi M.: The Tacit Dimension. London, Routledge & Kegan Paul, 1967.