Карл Густав Юнг
Семинар по Кундалини Йоге
Лекция 4[1]
2 ноября 1932г.
Доктор Юнг: У нас вопрос от мистера Аллемана:
Я не понимаю, почему наша повседневная жизнь должна считаться проходящей только в муладхаре. Разве муладхаре не соответствует скорее жизни животных и первобытных людей, живущих в полной гармонии с природой? Разве нам не следует скорее считать нашу упорядоченную жизнь принадлежащей к аспекту sthula высших чакр? Пробуждение Кундалини тогда будет схоже с сознательным пониманием аспекта suksma. Это значит: чтобы пробудить Кундалини, мы должны спуститься к корням вещей, к «матерям», и прежде всего сознательно понять аспект suksma муладхары, землю.
Мистер Аллеман поднял весьма сложную проблему. Я понимаю его трудности, потому что они представляют собой трудности нашей восточной точки зрения, когда она сталкивается с восточными идеями. Мы сталкиваемся с парадоксом: для нас сознание расположено высоко вверху, в аджна чакре, так сказать, и тем не менее муладхара, наша реальность, располагается в низшей чакре. Кроме того, мы сталкиваемся с другим кажущимся противоречием: муладхара – это, как мы видели, наш мир. Как же он может располагаться в тазе, согласно системе чакр?
Я попытаюсь снова дать общее объяснение того, как мы это понимаем, но сейчас нам следует отделять символизм чакр и философию аспектов sthula-suksma вещей. Три аспекта, покрываемые терминами sthula, suksma и para, это философский способ смотреть на вещи. С точки зрения теории каждая чакра может рассматриваться во всех трех аспектах. Чакры, однако, являются символами. В одном образе они сводят вместе сложные и многочисленные идеи и факты.
Слово символ происходит от греческого symballein, сводить вместе. Следовательно, оно связано со сведением вещей вместе, или с кучей материала, которую мы, как показывает выражение, считаем целым.
Мы бы перевели слово символ как «нечто, рассматриваемое как целостность» или как «видение вещей, сведенных в одно целое». Мы всегда должны возвращаться к символу, когда имеем дело со множеством аспектов или множеством образующих связную единицу вещей, которые так тесно переплетены во всех своих отдельных частях, что мы не можем отделить или удалить ни одну часть, не нарушив связей и не потеряв смысла целостности. Современная философия сформулировала этот метод смотреть на вещи в так называемой теории гештальта.[2] Таким образом, символ – это живой гештальт, или форма – единое целое крайне сложного набора фактов, которые наш интеллект не может осмыслить, и которые потому не могут быть выражены никак иначе, кроме как в образе.
Возьмем, например, проблему знания, которая привела к таким многочисленным трудностям, что занимала мыслителей с момента зарождения философии до настоящего момента. Платон, например, так и не смог сформулировать адекватную теорию проблемы знания; он не смог пойти дальше образа пещеры, и вынужден был описывать проблему в терминах видения или конкретного образа. Две тысячи лет прошло, пока Кант не сформулировал теорию знания.
Так что чакры тоже символы. Они символизируют крайне сложные психические факты, которые мы на настоящий момент можем выразить только в образах. Чакры, таким образом, представляют огромную ценность для нас, поскольку представляют подлинную попытку составить символическую теорию психе. Психе - это нечто столь сложное, столь безграничное, столь богатое на элементы, нам неведомые, а ее аспекты накладываются и пересекаются друг с другом до такой изумительной степени, что мы всегда обращаемся к символам, чтобы представить то, что о ней знаем. Всякая теория о ней будет преждевременной, потому что увязнет в частностях и потеряет из виду целостность, которую намерилась описать.
Из моей попытки анализа чакр вы видели, как трудно достигнуть их содержания, и с какими сложными условиями нам приходится иметь дело, когда мы изучаем не только сознание, но всю тотальность психики. Таким образом, чакры становятся для нас ценным путеводителем в этом неясном поле, поскольку Восток, и Индия в частности, всегда пытался понять психе как целое. У Востока есть интуиция о самости, и потому он рассматривает эго и сознание лишь как более или менее малозначимые части самости. Все это может показаться нам странным: нам кажется, будто Индия была очарована фоном сознания, тогда как мы полностью отождествлены с нашим передним планом, с сознанием. Но теперь среди нас ожил и фон, тыл, психики, и поскольку он так неясен и труднодоступен, мы прежде всего вынуждены представить его символически. Так, например, мы сталкиваемся с парадоксальной ситуацией, в которой муладхара расположена в тазу, и в то же время представляет наш мир, и этот парадокс может быть выражен только символом. То же самое с кажущимся противоречием, содержащемся в факте, что мы считаем сознание расположенным у нас в голове, и тем не мене живем в низшей чакре, в муладхаре.
Как мы видели в первом английском семинаре этой осенью, муладхара – это символ нашей нынешней психической ситуации, поскольку мы живем, запутавшись в земной обусловленности.[3] Она представляет запутанность и зависимость нашей сознательной жизни как она есть. Муладхара – это не просто внешний мир, в котором мы живем; это все наше сознание всех внешних и внутренних личных переживаний. В сознательной повседневной жизни мы как высокоразвитые животные, привязанные к своей среде, опутанные и обусловленные ею. Но наше западное сознание воспринимает все совсем не так. В нашем мире, напротив, мы живем в высших центрах. Наше сознание локализовано в голове; мы ощущаем его там; мы думаем и желаем своей головой. Мы повелители природы, и мы властвуем надо всеми условиями окружающей среды и слепыми законами, связывавшими руки и ноги первобытного человека. В нашем сознании мы воцарились в выси и сверху вниз смотрим на природу и животных. Для нас архаический человек – это неандерталец, чуть лучший, чем животное. Мы ни в малейшей степени не замечаем, что Бог является и как животное. Для нас животное означает «звериное». То, что на самом деле выше нас, кажется находящимся ниже и воспринимается как нечто регрессивное и вырожденное. Потому мы «спускаемся в» свадхистхану или «падаем в» эмоциональность манипуры. Поскольку мы отождествлены с сознанием, мы говорим о подсознании. Отправляясь в бессознательное, мы опускаемся на нижний уровень. Потому мы можем сказать, что человечество в целом достигло уровня анахата чакры в той мере, в какой чувствует себя связанным надличностными ценностями анахаты. Всякая культура создает надличностные ценности. Мыслитель, чьи идеи показывают активность, независимую от событий повседневной жизни, может сказать, что он в вишудхе, или почти в центре аджны.
Но это лишь shtula-аспект проблемы. Sthula-аспект – это личностный аспект. Для нас лично кажется, что мы в высших центрах. Мы считаем, что если наше сознание и коллективная надличностная культура, в которой мы живем, находится в анахате, мы там во всех отношениях. Отождествляясь с сознанием, мы не видим, что существует кое-что вне его, и это нечто не вверху, а внизу.
Но при помощи психологии или тантрической философии мы можем достигнуть точки зрения, с которой сможем наблюдать, как надличностные события происходят в нашей собственной психе. Смотреть на вещи с надличностной точки зрения – значит достигнуть аспекта suksma. Мы можем достигнуть этой точки зрения, поскольку в той мере, в какой мы создаем культуру, мы создаем надличностные ценности, и делая это, мы начинаем видеть аспект suksma. Через культуру мы получаем интуицию иных, не личностных, психологических возможностей, поскольку в них появляется надличностное. Система чакр проявляется в культуре, и таким образом культура может быть разделена на различные уровни, такие как центры живота, сердца и головы. Таким образом, мы можем переживать и демонстрировать различные центры, как они появляются в жизни индивидуума, или в эволюции человечества. Мы начинаем с головы; мы отождествляемся с глазами и нашим сознанием: отстраненные и объективные, мы обозреваем мир. Это аджна. Мы не можем вечно засиживаться в чистых сферах отстраненного наблюдения, мы должны воплотить свои мысли. Мы озвучиваем их и так доверяем их воздуху. Заключая наше сознание в слова, мы находимся в области вишудхи, или в центре горла. Но говоря то, что особенно сложно, или то, что вызывает в нас позитивные или негативные чувства, мы ощущаем беспокойство в сердце, а так активируется центр анахаты. Еще на шаг дальше, например, когда мы начинаем спорить с кем-то, когда мы раздражаемся и злимся и выходим из себя, мы оказываемся в манипуре.
Если мы пройдем еще ниже, ситуация становится невозможной, поскольку начинает говорить тело. По этой причине в Англии все ниже диафрагмы – это табу. Немцы всегда идут немного ниже и потому легко становятся эмоциональными. Русские вообще живут ниже диафрагмы – они состоят из эмоций. Французы и итальянцы ведут себя так, словно они ниже, но сами прекрасно знают, как и все остальные, впрочем, что это не так.
Происходящее в свадхистхане – это весьма деликатный и болезненный вопрос. Когда, например, эмоция достигает точки огромной интенсивности, она больше не выражается в словах, лишь физиологически. Она покидает тело не через рот, а иными путями – например, через мочевой пузырь. Свадхистхана представляет уровень, на котором, можно сказать, начинается психическая жизнь. Только когда этот уровень активировался, человечество проснулось ото сна муладхары и научилось правилам телесной благопристойности. Начало морального образования состояло в отправлении наших нужд в местах, для этого предназначенных, как это происходит в обучении маленьких детей. Собаки этому тоже научились; они уже живут в свадхистхане в той мере, в какой оставляют свои визитки на деревьях и углах. Другие собаки читают эти сообщения и узнают из них, была ли предыдущая собака сытой или голодной, была ли она большой или маленькой – весьма важные различия в период размножения. Так собаки могут узнать друг от друга самые разные новости и вести себя соответственно.
Первые и низшие средства выражения психической жизни все еще используются людьми, например, самыми примитивными преступниками. Вы знаете, что означает grumus merdae (куча экскрементов). Вор оставляет на ограбленном месте кучу экскрементов и так сообщает: «Это моя подпись; это принадлежит мне; берегитесь переходить мне дорогу». Так это становится апотропическим колдовством – пережитком архаических времен. Ведь в первобытных условиях язык знаков действительно имел огромное, жизненно важное значение. Человек при помощи этого языка мог сказать, опасное или полезное животное оставило след, свежий это след или нет. В точности то же самое верно для человеческих следов; если враждебные племена по соседству, свежие человеческие экскременты – это знак тревоги. Чем более примитивны условия жизни, тем более ценны психические проявления этого уровня. Мы можем сказать, что это первая речь природы. Психические проявления, принадлежащие к свадхистхане, таким образом, часто присутствуют в наших снах, и некоторые остроты и шутки средних веков полны ими.
Что до муладхары, мы ничего о ней не знаем, потому что на этом уровне психическая жизнь дремлет. Мистер Аллеман, таким образом, совершенно прав, говоря, что муладхара – это жизнь животных и первобытных людей, живущих в полной гармонии с природой. Наша обустроенная жизнь, с другой стороны, может рассматриваться как sthula-аспект высших чакр. Пробуждение Кундалини тогда может быть сходно с сознательным пониманием аспекта suksma. Это верно. Но что мы должны делать, чтобы понять сознательно suksma-аспект муладхары, земли?
Здесь мы снова сталкиваемся с огромным парадоксом. В сознании мы в аджне, но в действительности живем в муладхаре. Это аспект sthula. Но можем ли мы достигнуть иного аспекта? Как мы знаем, мы не можем понять то, во что погружены и с чем отождествлены. Только достигая точки зрения «вне» данного опыта, мы можем полностью понять то, что перед этим переживали. Так, например, мы можем вынести объективное суждение о нации, расе или континенте, к которому принадлежим, только пожив некоторое время в другой стране, так что мы можем взглянуть на свою культуру извне.
Так как мы можем отложить свою личную точку зрения, представляющую аспект sthula, и принять другую, надличностную, которая покажет наше подлинное место в этом мире? Как мы можем выяснить, что мы в муладхаре? Муладхара – это состояние психического сна, как мы сказали; здесь у нас нет сознания и мы ничего о ней сказать не можем. Я начал со слов, что посредством культуры создаем надличностные ценности, и что через это средство мы можем получить намеки на иные психологические возможности и достигнуть иного состояния разума. В сотворении надличностных ценностей мы начинаем с аспекта suksma. Мы видим вещи с аспекта suksma, а это и есть символы чакр. Я не могу описать вам эту точку зрения иначе, как через символ. Это как если бы мы рассматривали нашу психологию и психологию человечества с точки зрения четвертого измерения, неограниченного пространством и временем. Система чакр создана с этой точки зрения. Это точка зрения, превосходящая время и индивидуума.
Духовная точка зрения Индии в целом – это точка зрения такого рода. Индусы рассматривают мир не как мы, взяв за точку отсчета атом водорода и не описывают эволюцию человечества или индивидуума от низшего к высшему, от глубокой бессознательности до высшего сознания. Они не видят человечество в аспекте sthula. Они говорят только об аспекте suksma и потому говорят так: «В начале был один брахман без второго. Это единственная неоспоримая реальность, бытие и небытие».[4] Они начинают с сахасрары; они говорят на языке богов и размышляют о человеке сверху вниз, взяв его в аспекте suksma или para. Внутренний опыт для них откровение; они никогда не скажут о таком опыте «я подумал это».
Конечно, мы видим Восток совершенно иначе. В сравнении с нашей сознательной культурой анахаты, мы честно можем сказать, что коллективная культура Индии в муладхаре. В доказательство этому нам достаточно подумать о действительных условиях жизни в Индии, о ее бедности, грязи, отсутствии гигиены, невежественности в отношении научных и технических достижений. С точки зрения аспекта sthula коллективная культура Индии действительно в муладхаре, тогда как наша достигла анахаты. Но индийская концепция жизни понимает человека с точки зрения аспекта suksma, и если рассматривать его так, все переворачивается наоборот. Наше личное сознание действительно может находиться в анахате или даже в аджне, но тем не менее наше психическое положение в целом – это несомненно муладхара.
Предположим, мы начинаем объяснять мир в терминах сахасрары и начали лекцию, например, словами Веданты: «Этот мир в начале был одним лишь брахманом; поскольку брахман был один, он не был развернут. Он знал только себя, и он осознавал: я есть брахман. Так он стал вселенной». Нас бы по праву сочли сумасшедшими, или по крайней мере подумали бы, что мы ведем собрание возрожденцев. Так что если мы мудры и живем в реальности, решив описать что-то, мы начнем с повседневных банальных событий, с практического и конкретного. Иными словами, мы начинаем с аспекта sthula. Для нас вещи, безусловно реальные – это наши профессии, места, где мы живем, наши банковские счета, наши семьи и социальные связи. Мы вынуждены считаться с этой реальностью, если вообще собираемся жить. Без личностной жизни, без здесь и сейчас нам не достигнуть надличностного. В первую очередь должна быть исполнена личностная жизнь, чтобы запустился процесс надличностной жизни психе.
Надличностное в нас проявляется снова и снова в видениях нашего семинара: это событие вне эго и сознания. В фантазиях нашей пациентки мы всегда сталкиваемся с символами и переживаниями, которые не имеют никакого отношения к ней как Миссис Такой-то, они возникают из коллективной человеческой души в ней и потому являются коллективными содержаниями. В анализе надличностный процесс может начаться, только если личностная жизнь ассимилировалась в сознание. Таким путем психология открывает точку зрения и типы опыта, которые лежат по ту сторону эго-сознания. (То же происходит в тантрической философии, но с одним различием: здесь эго вообще не играет никакой роли). Эта точка зрения и этот опыт дают ответ на вопрос, как нам освободиться от подавляющей реальности мира, то есть, как выпутать сознание из этого мира. Вы помните, например, символ воды и огня, изображение, на котором пациентка стоит в пламени.[5] Это представляет погружение в бессознательное, в крестильную купель свадхистханы, и страдание от огня манипуры. Теперь мы понимаем, что погружение в воду и стояние в пламени – это не спуск, не падение на низшие уровни, а восхождение. Это развитие за пределы сознательного эго, опыт личного пути в надличностное – расширение психических горизонтов индивидуума, чтобы включить общее для всего человечества. Когда мы ассимилируем коллективное бессознательное, мы разрушаем, а создаем его.
Только после достижения этой точки зрения – только после прикосновения к крестильных вод свадхистханы – можем мы осознать, что наша сознательная культура, несмотря на все ее высоты, все еще в муладхаре. Мы достигли аджны в личном сознании, наша раса в целом еще может быть в анахате, но все это еще личностная сторона – это все еще аспект sthula, поскольку он верен только для нашего сознания. И пока эго отождествляется с сознанием, он заперто в этом мире, мире муладхара-чакры. Но мы видим, что это так, только когда достигаем опыта и видения, превосходящего сознание. Только познакомившись с дальними пределами психе, не оставаясь больше в тесных ограничениях сознательного, можем мы понять, что наше сознание запуталось в муладхаре.
Символы чакры, таким образом, предоставляют нам точку зрения, выводящую за пределы сознательного. Эти символы – интуиции о психе как едином целом, о ее различных состояниях и возможностях. Они символизируют психе с космической точки зрения. Это как если бы сверхсознание, всеобъемлющее божественное сознание обозревало психе сверху. Если смотреть на это под углом этого четырехмерного сознания, мы осознаем факт, что мы до сих пор живем в муладхаре. Это аспект suksma. Под таким углом мы возносимся, когда идем в бессознательное, потому что оно освобождает нас от повседневного сознания. В состоянии обычного сознания мы в действительности глубоко внизу, запутавшиеся, укорененные в земле, околдованные иллюзией, зависимые – короче, лишь немногим свободнее высших животных. У нас есть культура, это правда, но наша культура не надличностная; это культура в муладхаре. Мы действительно можем развить наше сознание, пока оно не достигнет центра аджны, но наша аджна – это личностная аджна, и потому она в муладхаре. Тем не менее, мы знаем, что мы в муладхаре, не более, чем американские индейцы знают, что они живут в Америке. Наша аджна захвачена этим миром. Это искра света, заточенная в мире, и когда мы думаем, мы думаем лишь в терминах этого мира.
Но индус думает в терминах великого света. Его мышление начинается не с личностного, а с космической аджны. Его мышление начинается с брахмана, а наше с эго. Наше мышление начинается с индивидуального и ведет к общему. Индус начинает с общего и двигается к индивидуальному. В аспекте suksma все перевернуто. В этом аспекте мы осознаем, что повсюду мы заперты в мире причинности, что в терминах чакры мы не «высоко вверху», а полностью «глубоко внизу». Мы сидим в яме, в тазу мира, и наш центр анахаты в муладхаре. Наша культура представляет сознание, запертое в муладхаре. Рассматривая с точки зрения аспекта suksma, абсолютно все до сих в муладхаре.
Христианство тоже основано на аспекте suksma. Для него мир тоже только подготовка к высшему состоянию, а здесь и сейчас, в состоянии вовлеченности в мир, существуют только ошибка и грех. Все таинства и обряды ранней церкви стремились освободить человека от личностного состояния ума, позволив ему символически соучаствовать в высшем состоянии. В таинстве крещения – погружения в свадхистхану – «ветхий Адам» умирает и рождается «духовный человек». Преображение и вознесение Христа – это символическое изображение и предвосхищение желанного конца, то есть, вознесения от личностного к надличностному. В древней церкви Христос представлял предводителя, и потому обещание того, чем мистик или посвященный тоже может обладать.
Но для не-христиан Запада здесь и сейчас – это единственная реальность. Для нас прежде всего должен быть прожит аспект sthula, укорененность в муладхаре, чтобы мы впоследствии смогли перерасти его. Прежде чем мы доберемся так далеко, нам не следует знать, что мы заперты в муладхаре. Только так мы можем развить наше личное сознание до уровня аджны, и только так мы можем создать культуру. Это действительно лишь личностная культура, как я сказал, но по ту сторону культуры стоит Бог, надличностное. И так мы достигаем аспекта suksma. Только тогда мы видим, что казавшееся нам вершиной наших стремлений лишь нечто личностное, лишь световая искра сознания. Затем мы осознаем, что с точки зрения психе как единого целого лишь наше личностное сознание достигло аджны, но мы все, с аспекта космической системы чакр, до сих пор в муладхаре.
Лучше воспринимать это только как метафору. Вы можете вообразить космическую систему чакр как величественный небоскреб, основание которого глубоко в земле, и оно состоит из шести подвалов, один над другим. Таким образом, можно подняться с первого на шестой подвал, но все равно окажешься в недрах земли. Вся эта система подвалов – космическая муладхара, и мы все равно остаемся в ней, даже достигнув шестого подвала – нашей личной аджны. Это нам всегда следует помнить, иначе мы впадем в заблуждение теософии и спутаем личностное с космическим, индивидуальную искру света с божественным светом. Поступая так, мы ничего не добьемся; мы лишь подвергнемся чудовищной инфляции.
С точки зрения космической системы чакр, таким образом, мы можем увидеть, что мы до сих глубоко внизу, что наша культура – это культура муладхары, всего лишь личностная культура, в которой боги еще не пробудились ото сна. Потому мы должны пробудить Кундалини, чтобы привести индивидуальную искру сознания к свету богов. В мире мысли и в психических явлениях мы можем достигнуть этого иного состояния разума, мы можем взглянуть на себя из аспекта suksma, но затем все переворачивается. Затем мы видим, что сидим в яме, что мы не спускаемся в бессознательное, что устанавливая связь с ним, мы предпринимаем развитие вверх. Активировать бессознательное значит пробудить божественное, devi, Кундалини - начать развитие надличностного в индивидууме, чтобы разжечь свет богов. Кундалини, которую следует пробудить в спящем мире муладхары – это надличностное, не-эго, тотальность психе, только с ее помощью мы достигаем высших чакр в космическом или метафизическом смысле. По этой причине Кундалини – это тот же принцип, что и Soter, Змей-Спаситель гностиков. Такой способ смотреть на мир – это аспект suksna. Аспект suksma – это внутренний космический смысл событий – «тонкое тело», надличностное.
Аспект para, который профессор Хауэр назвал метафизическим, для нас чистая теоретическая абстракция. Западный ум ничего с ним сделать не может. Для индийского метода мышления такие гипостазированные абстракции гораздо более конкретны и субстанциальны. Например, для индуса брахман или пуруша – это единственная бесспорная реальность; для нас это конечный результат исключительно отважной спекуляции.
Миссис Бейнс: Что профессор Хауэр подразумевает под метафизическим аспектом?[6]
Доктор Юнг: Это снова аспект suksma. Мы можем говорить о нем только в символах. Таким символом, например, является вода и огонь, метабазис к бессознательному.
Миссис Кроули: Есть ли связь между samskara и творческим принципом? И связан ли с ними puer aeternus?[7]
Доктор Юнг: Samskara можно сравнить с муладхарой, потому что они являются бессознательными условиями, в которых мы живем. Samskara – это наследуемые зачатки, можно сказать – бессознательные детерминанты, предсущие качества грядущих вещей, жизнь в корнях. Но puer aeternus – это росток, восходящий от корня, попытка синтеза и освобождения от муладхары. Только синтезируя предшествующие состояния мы можем освободиться от них.
Доктор Рейхштейн: Samskara – это архетипы?
Доктор Юнг: Да, первая форма нашего существования – это жизнь в архетипах. Дети живут в этой форме, пока не скажут «я». Этот мир коллективного бессознательного так чудесен, что дети постоянно тянутся к нему и только с трудом могут от него отделиться. Есть дети, которые никогда не забывают об этом психическом фоне, настолько поразительные чудеса их удерживают. Эти воспоминания продолжают жить в символах. Индусы называют их «миром драгоценностей» или «манидвипа», остров драгоценностей в море нектара. С внезапным шоком ребенок переходит из этого изумительного мира коллективного бессознательного к sthula-аспекту жизни или, скажем иначе, ребенок попадает в свадхистхану, как только замечает свое тело, чувствует неудобство и плачет. Он осознает собственную жизнь, собственное эго и так покидает муладхару. Начинается его жизнь: его сознание начинает отделяться от тотальности психе, и мир изначальных образов, чудесный мир сияния остается позади навсегда.
Миссис Кроули: Есть ли какая-то связь между citta[8] и Кундалини?
Доктор Юнг: Citta – это сознательное и бессознательное психическое поле, коллективная ментальность, сфера, в которой имеет место явление Кундалини. Citta – это просто наш орган знания, эмпирическое эго, в сферу которого врывается Кундалини.[9] Кундалини в сущности сильно отличается от citta. Потому ее внезапное появление – это восхождение элемента, абсолютно чуждого citta. Не будь она чужда citta, она не смогла бы быть воспринята.
Но мы не должны много раздумывать об этих концепциях, потому что они принадлежат полю мысли преимущественно восточной. Потому нам следует быть осторожными в использовании этих концепций. В целом наши психологические термины вполне подходят для применения. Лучше пользоваться тантрическими концепциями только как техническими терминами, когда не хватает нашей терминологии. Так, например, мы вынуждены заимствовать из тантрической йоги концепцию муладхары, или аспектов sthula и suksma, потому что наш язык не имеет выражений для соответствующих психических фактов. Но в концепции вроде citta нам нет нужды. Кроме того, концепция Кундалини полезна для нас только в одном, а именно, в описании нашего опыта с бессознательным, переживаний, которые связаны с инициацией надличностных процессов. Как мы знаем по опыту, в таком случае символ змеи появляется очень часто.
[1] [Примечание к изданию 1932 г.: Эта лекция была устроена мисс Вольф для отчета о немецком семинаре с дополнительным материалом от доктора Юнга. Переведена миссис Бейнс.]
[2] См. Kurt Koffka, Principles of Gestalt Psychology (New York, 1935).
[3] Семинар о видениях продолжился чуть ранее в тот же день. Комментарии Юнга относительно муладхары см. в The Visions Seminar vol. 7, 10.
[4] Юнг дал обширный комментарий о брахмане в Psychological Types, в CW,vol. 6,§§326–47.
[5] [Примечание к изданию 1932 г.: Английский семинар, лист №27] Юнг комментировал это изображение чуть раньше в этот день (The Visions Seminar vol. 7, 11).
[6] Хауэр определял свою концепцию метафизического так: «Я делаю различие между теологией тантрической йоги… подразумевающей то, как они рассматривали богов, то, как они их изображали и т.д., и метафизикой, которая является философским аспектом этой теологии» (HS 25-26). В это он включал различия между аспектами sthula, suksma и para.
[7] О puer aeternus см. Marie-Louise von Franz, Puer Aeternus (Santa Monica, 1981); и Puer Papers, edited by James Hillman (Dallas, 1979)
[8] Вудрофф утверждал: «Citta в специальном смысле – это то качество (Vritti), посредством которого Ум впервые обращается к памяти (Smarana), которая прежде была Anubhava или pratyaska Jnana – то есть, непосредственное познание». Arthur Avalon (псевд. Sir John Woodroffe), The Serpent Power (London, 1919), 64о том, обращается к памяти (раного мирася. . Для Хауэра «Citta – это абсолютно все, что есть в нашем внутреннем мире… Все под властью citta и потому citta – это «душа» в смысле всего внутреннего космоса… Если я понимаю психологию доктора Юнга достаточно глубоко, то считаю, что в его концепции души есть многое от концепции citta» (HS, 33). Зиммер определял citta как «все, что переживается или производится посредством разума». Heinrich Zimmer, Philosophies of India, edited by j25eph Campbell (London, Bollingen Series XXVI, 1953), 321. Сурендранатх Дасгупта утверждал: «Состояния vrttis или citta описываются в пяти типах: (1) верное познание; (2) иллюзорное знание; (3) воображение; (4) сон, и (5) память». Dasgupta, Yoga Philosophy in Relation to Other Systems of Indian Thought (Calcutta, 1930), 273. Фойерштен утверждал: «Слово citta – это совершенная пассивная частица глагольного корня cit, означающего «осознавать, наблюдать, воспринимать», а также «быть светлым, сиять». Оно применяется там, где выражаются психоментальные явления, связанные с сознательной активностью». The Philosophy of Classical Yoga (Manchester, 1980), 58. Комментарий о трудностях перевода этого термина см. в Feuerstein, The Philosophy of Classical Yoga; and Agehananda Bharati, The Tantric Tradition (London, 1992), 44–47.
[9] В своем комментарии к Йога-сутрам Патанджали Юнг переводит citta как сознание. Modern Psychology 3, 122.