Глава 21. Маг

Карл Юнг

Liber Novus,

Liber Secundus

Глава21

Маг

[H1:139] {1} [1]После долгих поисков я нашел маленький домик в деревне, перед которымрасполагалась клумба с тюльпанами. Здесь ΘΙΛΗΜΟΝ [Филемон], маг, жил со своейженой ΒΑΥΚΙΣ [Бавкидой]. ΘΙΛΗΜΟΝ — одиниз тех магов, которым не удалось прогнать старость, и он проживает ее сдостоинством. а его жена поступает так же.Их интересы, кажется, сузились и даже стали детскими. Они поливают свою клумбус тюльпанами и рассказывают друг другу о недавно появившихся цветах. И их днипроходят в бледной нерешительной светотени, лишь слегка озабоченные тьмой, чтождет впереди.

Почему ΘΙΛΗΜΟΝ маг?Он наколдовал для себя бессмертие, жизнь по ту сторону? Он, вероятно, был магомлишь по профессии, а теперь ушел на пенсию и удалился от дел. Его страстность итворческий импульс истощились, и теперь он просто наслаждается заслуженнымотдыхом, ни на что не способный, как и всякий старик, сажая тюльпаны и поливаясвой небольшой сад. Магический жезл лежит в буфете вместе с шестой и седьмойкнигами Моисеяи мудростью ΕΡΜΗΣΤΡΙΣΜΕΓΙΣΤΥΣ [Гермеса Трисмегиста]. ΘΙΛΗΜΟΝ стар и стал несколько слабоумным. Онвсе еще бормочет магические заклинания для здоровья околдованного скота в обменна немного денег или какой-нибудь дар для кухни. Но неизвестно, верны ли этизаклинания и понимает ли он их смысл. Также ясно, что едва ли имеет значение,что он бормочет, ведь скот может поправиться и самостоятельно. Вот выходитстарый ΘΙΛΗΜΟΝ в сад, согнувшись, слейкой в трясущейся руке. Бавкида стоит у кухонного окна и смотрит на негоспокойно и бесстрастно. Она уже видела эту картину тысячи раз — каждый раз чутьслабее, немощнее, видя ее все хуже по мере того, как ее зрение ухудшалось.

Я стою усадовых ворот. Они не заметили постороннего. «ΘΙΛΗΜΟΝ, старый маг, как ты?» -обращаюсь я к нему. Он не слышит меня, видимо, глухой как пробка. Я иду за ними беру за руку. Он поворачивается и приветствует меня неуклюже и трепеща. Унего белая борода, тонкие седые волосы, морщинистое лицо, но что-то есть в этомлице. Его глаза серые, древние и что-то в них есть очень странное, иной сказалбы, живое. «Я в порядке, незнакомец», - говорит он, - «но что ты делаешьздесь?»

Я: «Людиговорили мне, что ты осведомлен в темном искусстве. Меня оно интересует. Тырасскажешь мне о нем?»

Θ: «Почему ядолжен тебе о нем рассказывать? Нечего рассказывать»

Я: «Не будьнедоброжелательным, старик, я хочу учиться»

Θ: «Тыопределенно более образован, чем я. Чему мне тебя научить?»

Я: «Не будьгруб. Я точно не хочу становиться твоим противником. Мне лишь любопытно узнатьизвестное тебе, а также магию, которой ты владеешь»

Θ: «Чего тыхочешь? В прошлом я помогал людям то там, то здесь, которые были больны илипопадали в неприятности»

Я: «Чтоименно ты делал?»

Θ: «Ну, яделал это попросту сочувствием».

Я: «Старик,это слово звучит комично и туманно».

Θ: «Почемутак?»

Я: «Оно можетзначить, что ты помогал людям либо выражая сострадание, либо суеверными,сочувственными средствами».

Θ: «Ну, да, итем, и другим».

Я: «И в этомвся твоя магия?»

Θ: «Было ещекое-что».

Я: «Так чтоэто, скажи мне».

Θ: «Это нетвое дело. Ты дерзок и надоедлив».

Я:«Пожалуйста, не воспринимай плохо мое любопытство. Недавно я слышал кое-что омагии, и это возбудило мой интерес к этой позабытой практике. А потом я пришелк тебе, потому что слышал, что ты понимаешь в черном искусстве. Если бы магиивсе еще учили в университете, я бы изучал ее там. Но последний магическийколледж закрылся очень давно. Теперь ни один профессор ничего о ней не знает.Так что не будь чувствительным и скупым и расскажи мне немного о своемискусстве. В самом деле, ты ведь не хочешь унести эти тайны с собой в могилу,не так ли?»

Θ: «Ну, тывсе равно лишь рассмеешься. Так зачем мне тебе что-то рассказывать? Пусть лучшевсе это будет похоронено вместе со мной. Это всегда можно открыть зановопозднее. Это знание никогда не будет утрачено для человечества, ибо магияперерождается с каждым и в каждом из нас».

Я: «Что тыимеешь в виду? Ты считаешь, что магия действительно врождена человеку?»

Θ: «Если бы ямог, я бы, конечно, сказал, что да, это так. Но ты найдешь это смешным».

Я: «Нет, вэтот раз я не засмеюсь, потому что я всегда удивлялся, что все люди во всевремена и во всех местах имели одинаковые магические обычаи. Как ты видишь, яуже думал похожим образом».

Θ: «Что тыпонимаешь под магией?»

Я: «Честноговоря, ничего или очень мало. Мне кажется, что магия — одно из бесполезныхорудий людей, подчиненных природе. Я не нахожу в магии больше никакогореального смысла».

Θ: «Твоипрофессора, видимо, знают столько же».

Я: «Да, ночто ты знаешь об этом?»

Θ: «Я быпредпочел не говорить».

Я: «Не будьстоль скрытным, старик, или я решу, что ты знаешь не больше моего».

Θ: «Это какизволишь».

Я: «Твойответ показывает, что ты определенно понимаешь в ней больше остальных».

Θ: «Потешныйпарень, какой же ты упрямый! Но что мне в тебе нравится, так это то, что твойразум тебя не удерживает».

Я: «Этодействительно так. Когда я собираюсь нечто понять и познать, я оставляю свойтак называемый разум дома и отдаю тому, что пытаюсь понять, дань сомнения. Янаучился этому постепенно, потому что нынешний мир науки полон пугающихпримеров противоположного».

Θ: «Тем самымты приносишь себе большую пользу».

Я: «Надеюсь.Но давай не будем отдаляться от магии».

Θ: «Почему тытак озабочен познанием магии, если заявляешь, что оставил свой разум дома? Илиты не считаешь последовательность частью разума?»

Я: «Считаю —мне вижу, или, скорее, мне кажется, что ты весьма опытный софист, умело ведущийменя вокруг дома и обратно к двери».

Θ: «Тебе таккажется, потому что ты судишь все с точки зрения интеллекта. Если ты на времяоставишь разум, ты также оставишь последовательность».

Я: «Этонепростая проверка. Но если я хочу быть скольно-нибудь знающим, я, видимо,должен подчиниться твоей просьбе. Хорошо, я слушаю»,

Θ: «Что тыхочешь услышать?»

Я: «Невыпытывай. Я просто жду, пока ты что-то скажешь».

Θ: «А что,если я ничего не скажу?»

Я: «Ну, тогдая удалюсь несколько смущенным и буду думать, что ΘΙΛΗΜΟΝ — хитрая лиса, которой определенноесть чему меня научить».

Θ: «Этим,мальчик мой, ты уже узнал кое-что о магии».

Я: «Мне надооб этом подумать. Должен признать, это несколько неожиданно. Я считал магиючем-то другим».

Θ: «Ну, этопоказывает, насколько мало ты знаешь о ней и насколько неверно твое мнение».

Я: «Если этодействительно, хотя это и так, я должен признать, что подходил к проблемесовершенно неверно. Из того, что ты говоришь, я заключаю, что эти темы неследуют обыденному пониманию».

Θ: «Как имагия».

Я: «Но тыменя совсем не отпугнул; напротив, я жажду слушать еще больше. То, что я знаюсейчас, в сущности, негативно».

Θ: «И так тыосознал вторую главную вещь. Прежде всего, ты должен знать, что магия — этоотрицание всего, что можно знать».

Я: «И это,мой дорогой ΘΙΛΗΜΟΝ, знание, котороетрудно переварить и которое причиняет немалую боль. Отрицание всего, что можнознать? Я полагаю, ты имеешь в виду, что ее нельзя познать, не так ли? Этопревыше моего понимания».

Θ: «И этотретье, что ты должен отметить как важнейшее: а именно, что тебе нечегопниманить».

Я: «Ну,должен признать, это ново и странно. То есть в магии совершенно нечегопонимать?»

Θ: «Именно.Магия — это как раз все то, что ускользает от понимания».

Я: «Но как жетогда дьявол может быть тем, кто учит магии?»

Θ: «Магиинельзя ни научить, ни научиться. То, что ты пытаешься научиться магии — глупо».

Я: «Тогдамагия ни что иное, как обман».

Θ: «Осторожно— ты снова стал мыслить».

Я: «Трудносуществовать без разума».

Θ: «Именнотакова магия».

Я: «Ну, втаком случае это тяжелый труд. Я заключаю, что для умения неизбежнымусловием является разучиться разуму».

Θ: «Боюсь,что так».

Я: «О боги,это серьезно».

Θ: «Не таксерьезно, как ты думаешь. Разум приходит в упадок с возрастом, ведь он важноедополнение тех стремлений, что гораздо сильнее в юности, чем в старости. Тыкогда-нибудь видел юных магов?»

Я: «Нет, магиобщеизвестно стары».

Θ: «Видишь, яправ».

Я: «Тогдаперспективы адепта плохи. Он должен ждать до старости, прежде чем испытаеттайны магии».

Θ: «Если оноставит разум до этого, то сможет пережить нечто полезное и раньше»,

Я: «Этокажется мне опасным экспериментом. Нельзя отбросить рассудок без дальнейшихпроблем».

Θ: «Но имагом просто так не станешь».

Я: «Тырасставляешь проклятые ловушки».

Θ: «Чего тыхочешь? Такова магия».

Я: «Старыйдьявол, ты заставляешь меня завидовать безрассудной старости».

Θ: «Ну-ну,юноша, который хочет стать стариком. И зачем? Он хочет научиться магии, но неосмеливается, чтобы сохранить свою юность».

Я: «Тырасставил ужасные сети, старый охотник».

Θ: «Возможно,тебе стоит обождать несколько лет с магией, пока волосы не поседеют и разумслегка ослабеет».

Я: «Я не хочувыслушивать твои насмешки. Глупым образом я попался в твои сети. Я не могу тебяпонять».

Θ: «Ноглупость может быть продвижением по пути магии».

Я: «Кстатиговоря, чего ты вообще намереваешься достичь при помощи магии?»

Θ: «Я жив,как ты видишь».

Я: «Другиестарики тоже живые».

Θ: «Да, но тывидел, как они живут?»

Я: «Ну,признаться, это не такое уж приятное зрелище. Вообще-то время и на тебеоставило свои следы».

Θ: «Я знаю».

Я: «Так в чемтвое преимущество?»

Θ: «Оно небросается в глаза».

Я: «Какоепреимущество не бросается в глаза?»

Θ: «Я называюего магией».

Я: «Тыдвижешься по порочному кругу, дьявол тебя побери».

Θ: «Ну, этоеще одно преимущество магии: со мной даже дьявол не совладает. Ты начинаешьпонимать магию, так что я могу предположить, что ты для нее хорошо подходишь».

Я: «Спасиботебе, ΘΙΛΗΜΟΝ, этого достаточно; я сбитс толку. Прощай!»

Я покидаюмаленький сад и иду по улице. Люди вокруг стоят группами и украдкойпосматривают на меня. Я слышу, как они шепчут за спиной: «Смотри, вот он идет,ученик старого ΘΙΛΗΜΟΝ'а. Он долгоразговаривал со стариком. Он чему-то научился. Он знает тайны. Вот бы я умелделать то, что умеет он». «Замолчите, проклятые дураки», - хочу заорать я, ноне могу, потому что и сам не знаю, научился ли чему-то. И поскольку я молчу,они еще больше убеждаются, что я овладел у ΘΙΛΗΜΟΝ тайными искусствами.

[2][H1 142] Ошибочносчитать, что есть магические практики, которым можно научиться. Магиюпонять нельзя. Понять можно только то, что согласуется с разумом. Магиясогласуется с неразумностью, которую не понять. Мир согласуется не только сразумом, но и с неразумностью. Но как разум используют для того, чтобы понятьмир, и то, что разумно в нем, достигает разума, так и недостаток пониманиятакже согласуется с неразумностью.

Эта встречамагическая и ускользает от понимания. Магическое понимание — это то, чтоназывают непостижимым. Все, что действует магически, непостижимо, и непостижимоечасто действует магически. Непостижимые действия называют магическими.Магическое всегда окружает меня, всегда затрагивает меня. Оно открываетпространства без дверей и ведет ко входу, где нет выхода. Магическое и доброе,и злое, но и не доброе и не злое. Магия опасна, потому что согласующееся снеразумностью сбивает с толку, очаровывает и возбуждает; и я всегда перваяжертва.

Где обитаетразум, магия не нужна. Потому нашему времени больше не нужна магия. Тольконеразумным нужна она, чтобы восполнить нехватку разума. Но крайне неразумносводить вместе разум с магией, потому что они не имеют друг к другу никакогоотношения. Оба портятся, оказавшись рядом. Таким образом, те, кому недостаетразума, впадают в излишества и равнодушие. Рациональный человек этого временипотому никогда не использует магию.

Но все иначедля того, кто открыл хаос в себе. Нам нужна магия, чтобы получить или призватьпосланца, и сообщение с непостижимым. Мы осознали, что мир включает в себя нетолько разум, но и неразумие; и мы также поняли, что на нашем пути нужны нетолько разум, но и неразумие. Это различие произвольно и зависит от уровняпостижения. Но можно быть уверенным, что большая часть мира ускользает отнашего понимания. Мы должны одинаково ценить непостижимое и неразумное, хотяони не обязательно равны в себе; часть непостижимого, однако, только сейчаснепостижима, а завтра может оказаться согласованной с разумом. Но пока ее непонимают, она остается неразумной. В той мере, в какой непостижимое согласуетсяс разумом, о нем можно успешно думать; но в той мере, в какой оно неразумно,чтобы открыть его, нужны магические практики.

Практикамагии состоит в том, чтобы непостижимым образом делать то, что непонятно,понятным. Магический путь не произволен, ведь так он был бы понятным, онвосходит из непостижимых оснований. Кроме того, неверно говорить об основаниях,ведь основания согласуются с разумом. Но и нельзя говорить обезосновательности, ведь вряд ли можно сказать об этом что-то еще. Магическийпуть исходит сам по себе. Если открыть хаос, появляется также и магия.

Можно учитьпути, который ведет к хаосу, но нельзя научить магии. О ней можно толькомолчать, и это будет лучшим обучением. Это сбивает с толку, но такова магия.Где разум устанавливает порядок и ясность, магия вызывает беспорядок инедостаток ясности.Для перевода непонимаемого в понятное действительно нужен разум, ведь понятноеможно создать только с помощью разума. Никто не может сказать, как использоватьразум, но он возникает, как только пытаются объяснить, что означает открытиехаоса.

Магия — этоспособ существования. Если некто приложил все усилия, чтобы править колесницей,а затем заметил, что ею на самом деле правит более великий другой, появляетсямагическая практика. Нельзя сказать, каково будет воздействие магии, и никто неможет знать этого заранее, потому что магия — это беззаконие, котороепроисходит без всякик правил и по случайности, так сказать. Но условиемявляется то, что ее полностью принимают и не отвергают, чтобы посвятить всеросту древа. Тупость тоже часть этого, она свойственна каждому, а такжебезвкусие, которое, возможно, является величайшей несуразицей.

Потомуопределенное одиночество и изоляция являются неизбежными условиями хорошегосуществования для одного и для всех остальных, иначе невозможно в достаточноймере быть самим собой. Неизбежна некоторая замедленность жизни, вродеостановки. Неуверенность в такой жизни может быть величайшим бременем, но я ещемогу соединить две конфликтующие силы в моей душе и содержать их в подлинном бракедо конца моей жизни, ибо мага зовутΘΙΛΗΜΟΝ и жена его ΒΑΥΚΙΣ. Я содержу вместе то, что Христос держалотдельно и, следуя его примеру, остальные, ведь чем сильнее одна часть моегосущества стремится к добру, тем дальше другая продвигается в Ад.

Когда месяцБлизнецов закончился, люди сказали своим теням: «Ты есть я», ибо их дух ужевился вокруг как вторая личность. Так два стали одним, и с этим столкновениемразразилось ужасное, а именно тот всплеск сознания, который называют культуройи который длился вплоть до времени Христа.Но рыба указала тот момент, когда бывшее единым раскололось, согласно вечномузакону противоположностей, на преисподнюю и высший мир. Если сила ростазаканчивается, соединенное распадается на противоположности. Христос послал то,что внизу, в Ад, потому что оно стремилось к добру. Так должно было быть. Норазделенное не может оставаться разделенным вечно. Оно будет соединено снова, имесяц рыбы скоро закончится.Мы полагаем и понимаем, что для роста нужно и то, и другое, и потому держимдоброе и злое рядом. Поскольку мы знаем, что погрузиться слишком глубоко вдоброе то же, что погрузиться в злое, мы держим их вместе.

Но так мытеряем направление, и вещи больше не текут с гор в долину, а тихо растут издолины в горы. То, что мы больше не можем предотвратить или спрятать — это нашплод. Текущий поток становится озером и океаном, из которого нет истока, еслитолько его воды не поднимутся паром до небес и не выпадут дождем. Хотя море —место смерти, это также место восхождения. Таков ΘΙΛΗΜΟΝ, укаживающий за своим садом. Нашируки были связаны, и каждый должен тихо сидеть на своем месте. Он невидимоподнимается и выпадает дождем в далеких землях.Вода на земле — не облако, могущее пролиться дождем. Только беременные могутрожать, а не те, кому только предстоит зачать.

[H1 146] Но на какую тайнуты намекаешь мне своим именем, о, ΘΙΛΗΜΟΝ? Воистину, ты влюбленный, однаждыпринявший Богов, странствовавших по земле, когда все остальные отказали им вкрове. Ты тот, кто, сам того не подозревая, дал приют богам, и ониотблагодарили тебя, превратив дом в золотой храм, а всех остальных уничтожилпотоп. Когда вырвался хаос, ты остался в живых. Ты служил в святилище, когдалюди втуне взывали к богам. Воистину, виживает влюбленный. Почему мы не виделиэтого? И когда же раскрыли себя боги? Именно тогда, когда ΒΑΥΚΙΣ решилаприготовить уважаемым гостям единственного гуся, благословенная глупость:животное улетело к богам, которые раскрыли себя своим бедным хозяевам, отдавшимим последнее. Так я увидел, что любящий выживает, и он тот, кто, сам того неведая, дает приют богам.

Воистину,о, ΘΙΛΗΜΟΝ, я не видел, что твоя лачуга— храм, и что ты, ΘΙΛΗΜΟΝ, и ΒΑΥΚΙΣ служите в святилище. Эта магическаясила не позволит ни научить себе, ни научиться. Ее или имеешь, или нет. Теперья знаю твою последнюю тайну: ты влюбленный. Тебе удалось соединитьразъединенное, то есть связать Верх и Низ. Разве мы не знали этого уже давно?Да, мы знали, нет, мы не знали. Это всегда было так, и в то же время никогдатак не было. Почему я должен был брести такими длинными дорогами, прежде, чемпришел к ΘΙΛΗΜΟΝ, если он собирался учить меня тому, что было общеизвестновеками? Увы, мы знали все с незапамятных времен, и все равно не знали, пока этоне свершилось. Кто исчерпал тайну любви?

[H1 147] Под какой маской,о, ΘΙΛΗΜΟΝ, ты скрываешься? Ты непоразил меня как влюбленный. Но мои глаза открылись, и я увидел, что ты влюбленв собственную душу, тревожно и ревностно охраняющий ее сокровище. Есть те, ктолюбят людей, те, кто любят души людей и те, кто любят собственные души. ТаковΘΙΛΗΜΟΝ, приютивший богов.

Ты лежишь на солнце, о, ΘΙΛΗΜΟΝ, как змея, свернувшаяся спиралью. Твоямудрость — мудрость змей, холодная, с долей яда, но в малых дозах исцеляющая.Твоя магия парализует и, таким образом, делает сильнее людей, бегущих от самихсебя. Но любят ли они тебя, благодарны ли они тебе, любящий собственную душу?Или они проклинают тебя за твой магический змеиный яд? Они держатся поодаль,трясут головами и шепчутся вместе.

Человек ли тыеще, ΘΙΛΗΜΟΝ, или любящий свою душу неможет быть человеком? Ты гостеприимен,ΘΙΛΗΜΟΝ, ты принял грязных странников в своей лачуге. Затем твой домстал золотым храмом, и неужели я оставил твой стол, не насытившись? Что ты далмне? Ты пригласил меня на ужин? Ты мерцал многоцветным и неразрешимым; ты непредался мне как добыча. Ты избегнул моей хватки. Я тебя не нашел. Ты все ещечеловек? Ты скорее змееподобен.

Я пыталсяухватить тебя и вырвать это из тебя, ведь христиане научились почитать своегобога. И сколько времени пройдет, пока с человеком случится то же, что случилосьс Богом? Я смотрю в бескрайние земли и ничего не слышу, кроме завываний, иничего не вижу, кроме людей, поедающих друг друга.

О, ΘΙΛΗΜΟΝ, ты не христианин. Ты не позволилсебе пожирать и не позволил пожирать мне. Потому у тебя не ни лекционных залов,ни залов с колоннами, наполненных студентами, стоящими вокруг и говорящими обучителе, впитывающими каждое его слово, как эликсир жизни. Ты не христианин ине язычник, а гостеприимный негостеприимный, приютивший Богов, выживший,вечный, отец всякой вечной мудрости.

Но покинул лия тебя, не насытившись? Нет, я покинул тебя, потому что на самом деле был сыт.Но что же я ел? Твои слова мне ничего не дали. Твои слова предоставили менясамому себе и моему сомнению. И так я поглотил себя. И потому, о, ΘΙΛΗΜΟΝ, ты не христианин, что питаешь себясобой и заставляешь людей поступать так же. Это сильнее всего раздражает их,ибо ничто не отвращает человеческое животное сильнее, чем оно само. Потому онискорее будут есть всех ползучих, прыгающих, плавающих и летающих тварей, да,даже их собственного вида, прежде, чем отщипнут от самих себя. Но это питаниедейственно, и от него быстро насыщаешься. Потому, о, ΘΙΛΗΜΟΝ, мы встаем из-за твоего стола сытыми.

Твой путь,о, ΘΙΛΗΜΟΝ, наставительный. Тыоставляешь меня в целительной тьме, где мне нечего видеть или искать. Ты несвет, что сияет во тьме,не спаситель, устанавливающий вечную истину и тем гасящий ночной светчеловеского понимания. Ты оставляешь место для глупости и шуток других. Тыничего не хочешь, благословенный, от других, вместо этого ты ухаживаешь зацветами в своем саду. Тот, кто нуждается в тебе, спрашивает тебя и, оумный ΘΙΛΗΜΟΝ, я полагаю, ты такжеспрашиваешь тех, от кого тебе что-то нужно, и ты платишь за то, что получаешь.Христос сделал людей жаждущими, ведь с тех пор они ожидают даров от своихспасителей, ничего не давая взамен. Давание столь же незрело, как и сила. Тот,кто дает, полагает себя сильным. Добродетель дарения — небесно-голубая мантияна плечах тирана. Ты мудр, о, ΘΙΛΗΜΟΝ,ты не даешь. Ты хочешь, чтобы сад цвел и чтобы все росло из самого себя.

Я славлю,о, ΘΙΛΗΜΟΝ, что ты не действуешь какспаситель, ты не пастырь, отправляющийся за отбившейся овцой, ведь ты веришь вдостоинство человека, который не обязательно является овцой. Но если онокажется овцой, ты оставишь ему права и достоинство овцы, ведь с чего бы овцеделаться человеком? Людей и так более чем достаточно.

Ты знаешь,о, ΘΙΛΗΜΟΝ, мудрость вещей грядущих,потому ты стар, о, такой древний, и как ты возвышаешься надо мной в годах, тывозвышаешься над настоящим в будущности, и длина твоего прошлого неизмерима. Тылегендарен и недостижим. Ты был и будешь, периодически возвращаясь. Твоямудрость невидима, твоя истина неведома, вечно неистинная в любое отдельноевремя, но истинная в вечности, но ты выливаешь живую воду, от которой цветутцветы в твоем саду, звездную воду, росу ночи.

Чего тебенужно, о, ΘΙΛΗΜΟΝ? Тебе нужны люди радималеньких вещей, ведь все более великое и величайшее в тебе. Христос испортиллюдей, ведь учил, что они могут быть спасены только одним, а именно Им, СыномБога, и с тех пор люди вечно требовали великие вещи от других, особенно ихспасение; и если овца где-то терялась, она винила пастуха. О, ΘΙΛΗΜΟΝ, ты человек, и ты доказал, чточеловек не овца, ведь ты ищешь величайшее в себе, и потому оплодотворяющая водатечет в твой сад из неистощимых кувшинов.

[H1 150] Одинок ли ты,о, ΘΙΛΗΜΟΝ, я не вижу окружения испутников вокруг тебя; ΒΑΥΚΙΣ лишь твоядругая половина. Ты живешь с цветами, деревьями и птицами, но не с людьми. Недолжен ли ты жить с людьми? Ты все еще человек? Ты ничего не хочешь от людей?Ты не видишь, как они держатся вместе и распускают слухи и детские сказки отебе? Не хочешь ли ты выйти к ним и сказать, что ты человек и смертен, как онии хочешь их любить? О, ΘΙΛΗΜΟΝ, тысмеешься? Я понимаю тебя. Только что я вбежал в твой сад и хотел вырвать у тебято, что должен был понять в самом себе.

О, ΘΙΛΗΜΟΝ, я понимаю: немедленно я превратилтебя в спасителя, который дает поглотить себя и связывает дарами. Таковы люди,думаешь ты; они все еще христиане. Но они хотят еще больше: они хотят тебя какты есть, иначе ты не был бы для нихΘΙΛΗΜΟΝ, и они были бы безутешны, если бы не нашли для своих легендносителя. Потому они тоже рассмеялись бы, если бы ты подошел и сказал, чтосмертен, как они, и хочешь их любить. Если бы ты так поступил, ты не былбы ΘΙΛΗΜΟΝ. Они хотят тебя, ΘΙΛΗΜΟΝ, а не другого смертного, которыйболеет теми же болезнями, что и они.

Я понимаютебя, о, ΘΙΛΗΜΟΝ, ты настоящийвлюбленный, ведь ты любишь свою душу ради людей, потому что им нужен царь,который живет из самого себя и не находится ни у кого в долгу за свою жизнь.Потому ты им нужен. Ты исполняешь желание людей и исчезаешь. Ты сосуд басен. Тыбы обесчестил себя, если бы вышел к людям как человек, ведь они рассмеются иназовут тебя лжецом и мошенником, потому чтоΘΙΛΗΜΟΝ не человек.

Я видел,о, ΘΙΛΗΜΟΝ, эти морщины на твоем лице:некогда ты был юн и хотел быть человеком среди людей. Но христианские животныене любили твою языческую человечность, ведь чувствовали в тебе то, что имнужно. Они всегда искали меченого, и когда поймали его где-то в свободе, онизаперли его в золотой клетке и отняли его маскулинную силу, так что он былобездвижен и сидел в молчании. Тогда они славили его и сочиняли о нем байки. Язнаю, они называют это почитанием. И если они не найдут подлинного, у них покрайней мере есть Папа, который занят представлением божественной комедии. Но подлинныйвсегда отрекается от себя, ведь он не знает ничего более высокого, чем бытьчеловеком.

Ты смеешься,о, ΘΙΛΗΜΟΝ? Я понимаю тебя: тебе надоелобыть человеком среди других. И поскольку ты подлинно любил быть человеком, тыдобровольно спрятал это, чтобы быть для людей по крайней мере тем, что онихотели иметь от тебя. Потому я вижу тебя, о,ΘΙΛΗΜΟΝ, не с людьми, а лишь с цветами, деревьями и птицами и текущимиводами, и это все рано не порочит твою человечность. Ибо для цветов, деревьев,птиц ты не ΘΙΛΗΜΟΝ, а человек. Но какоеодиночество, какая нечеловечность!

[H1 152] Почему тысмеешься, о, ΘΙΛΗΜΟΝ, я не могу тебя понять. Но разве я не вижу голубой воздухтвоего сада?Что за счастливые тени окружают тебя? Это солнце очерчивает голубыхполуденных призраков вокруг тебя?

Ты смеешься,о, ΘΙΛΗΜΟΝ? Увы, я понимаю тебя:человечность для тебя совершенно поблекла, но для тебя восстала ее тень.Насколько более велика и счастлива тень человечности, чем сама человечность!Голубые полуденные тени мертвых! Увы, вот твоя человечность, о, ΘΙΛΗΜΟΝ, тыучитель и друг мертвых. Они стоят, завывая, в тени твоего дома, они живут подветвями твоих деревьев. Они пьют росу твоих слез, они согревают себя добротойтвоего сердца, они жаждут слов твоей мудрости, которые кажутся им полными,полными звуков жизни. Я видел тебя, о, ΘΙΛΗΜΟΝ, в полуденный час, когда солнцестоит выше всего; ты стоял, разговаривая с голубой тенью, кровь приливала к еемакушке и священное мучение омрачало ее. Я могу предположить, о, ΘΙΛΗΜΟΝ, кембыл твой полуденный гость.Как же я был слеп, какой я был дурак! Это ты, о, ΘΙΛΗΜΟΝ! Но кто я! Я иду своейдорогой, качая головой, и взгляды людей следуют за мной, и я остаюсьбезмолвным. О, безысходное безмолвие! /[H1 153]

О,повелитель сада! Издали я вижу твое темное древо в сиянии солнца. Моя улицаведет в долину, где живут люди. Я странствующий нищий. И я остаюсь безмолвным.

Убийство тех,кто притворяются пророками — приобретение для людей. Если они хотят убийства,они могут убить своих ложных пророков. Если уста богов остаются безмолвными,каждый может слушать собственную речь. Тот, кто любит людей, остаетсябезмолвным. Если учат только ложные учителя, люди убьют ложных учителей иобретут истину даже на пути своих грехов. Только после темнейшей ночи будет день.Так скрой огни и оставайся безмолвным, чтобы ночь стала темной и бесшумной.Солнце восходит без нашей помощи. Только тот, кто знает темнейшую ошибку,знает, что такое свет.

О,повелитель сада, твоя магическая роща сияла мне издалека. Я почитаю твое обманчивоеодеяние, отец обманчивых огней. /[Image 154]

Я продолжаюсвой путь в сопровождении отлично отполированного стального клинка, закаленногов десяти огнях, осторожно упрятанного в моей мантии. Втайне под платьем я ношукольчугу. Накануне вечером я воспылал любовью к змеям и разрешил их загадку. Ясел перед ними на горячих камнях у дороги. Я знаю, как ловко и жестоко пойматьих, этих холодных дьяволов, хватающих зазевавшихся за пятку. Я стал их другом ииграл на мягко звучащей флейте. Но я украшаю свою пещеру их ослепляющимишкурами. Идя своим путем, я подошел к красному камню, на котором лежит огромнаяпереливающаяся змея. Поскольку теперь я научился у ΘΙΛΗΜΟΝ магии, я снова вынул свою флейту исыграл нежную магическую песню, чтобы заставить ее поверить, что она — моядуша. Когда она была достаточно околдована, / [Image 155] {2}[I] ясказал ей: «Сестра моя, душа моя, что скажешь?» Но она ответила, льстиво ипотому терпимо: «Я дам всему, что ты делаешь, порасти травой».

Я: «Этозвучит успокаивающе, но сообщает не много».

З.: «Тыхочешь, чтобы я сказала много? Я могу быть и банальной, как ты знаешь, иудовлетвориться этим».

Я: «Этотрудно для меня. Я считаю, что ты тесно связана со всем потусторонним,со всем величайшим и необычным. Потому я думал, что банальность чужда тебе».

З.:«Банальность — часть меня».

Я: «Это былобы менее поразительно, если я бы сказал это о себе».

З.: «Чемболее необычен ты, тем более обычной могу быть я. Для меня это настоящаяпередышка. Думаю, ты ощущаешь, что мне не нужно мучать себя сегодня».

Я: «Ячувствую это, и беспокоюсь, что твое древо больше не принесет мне никакогоплода».

З.: «Ужебеспокоишься? Не будь глупым и дай мне отдохнуть».

Я: «Язаметил, тебе нравится быть банальной. Но я не принимаю тебя близко к сердцу,мой дорогой друг, ведь я знаю тебя гораздо лучше, чем раньше».

З.: «Яначинаю узнавать тебя. Боюсь, ты начинаешь терять уважение».

Я: «Тыраздражена? Думаю, это совсем не обязательно. Я в достаточной мере осведомлен облизости пафоса и банальности».

З.: «Так тызаметил, что становление души идет змеиным путем? Ты видел, как быстро деньстановится ночью, а ночь — днем? Как покрытые водой и сухие места меняютсяместами? И все неравномерное попросту разрушительно?»

Я: «Я думаю,видел все это. Я хочу ненадолго прилечь на солнце на этом теплом камне.Возможно, солнце вынесет меня».

Но змея тихоподкралась ко мне и плавно обвилась вокруг моей ноги.Прошел вечер и настала ночь. Я обратился к змее и сказал: «Я не знаю, чтосказать. Котелки уже закипают».

З:«Готовится ужин».

Я: «ТайнаяВечеря, я полагаю?»

З.: «Союз совсем человечеством».

Я:«Ужасающая, сладкая мысль: быть и гостем, и блюдом за этим столом»

З.: «Это быловысочайшим наслаждением и для Христа».

Я: «Каксвятое, грешное, как все горячее и холодное перетекает друг в друга! Безумие ирассудок хотят обручиться, ягненок и волк мирно касаются друг друга боками.Все это да и нет. Противоположности объемлют друг друга, смотрят глаза в глазаи перемешиваются. Они осознают свое единство в агонизирующем удовольствии. Моесердце наполнено яростной битвой. Волны темных и светлых рек обрушиваются другна друга. Я никогда такого не испытывал».

З.: «Этоново, мой дорогой, по крайней мере для тебя».

Я: «Полагаю,ты издеваешься надо мной. Но слезы и смех — одно.Я больше не чувствую их различными, и я напряженно тверд. Любящие достигаютНебес, и стойкие забираются столь же высоко. Они сплетены и не отпустят другдруга, ведь непомерное напряжение, кажется, указывает на окончательную ивысочайшую возможность чувства».

З.: «Тывыражаешься эмоционально и философски. Ты знаешь, что это можно сказать ипроще. Например, можно сказать, что ты по уши в любви, как Тристан и Изольда.

Я: «Да, язнаю, но все-таки -»

З.: «Религия,кажется, все еще что-то значит для тебя? Сколько тебе еще нужно щитов? Гораздолучше сказать это напрямик».

Я: «Не сбивайменя».

З.: «Ну, такчто с моралью? Стали мораль и аморальность едины сегодня?»

Я: «Тыиздеваешься надо мной, сестра моя и хтонический дьявол. Но я должен сказать,что те, сплетенными поднявшиеся до Небес, также добры и злы. Я не шучу, ястенаю, потому что радость и боль пронзительно едины».

З: «Так гдетогда твое понимание? Ты совершенно отупел. В конце концов, ты можешь разрешитьвсе мышлением».

Я: «Моепонимание? Мое мышление? У меня больше нет понимания. Оно стало для менянепроницаемым».

З.: «Тыотрицаешь все, во что верил. Ты полностью забыл, кто ты такой. Ты дажеотрицаешь Фауста, который спокойно следовал за всеми призраками».

Я: «Этобольше не для меня. Мой дух и сам призрак».

З.: «А, японимаю, ты следуешь моему учению».

Я: «Кнесчастью, так и есть, и это принесло мне болезненную радость».

З.: «Тыобращаешь боль в наслаждение. Ты сбит с толку, ослеплен; так страдай же,дурак».

Я: «Этонесчастье должно сделать меня счастливым».

Теперь змеяразозлилась и попыталась поразить мое сердце, но мои тайные доспехи сломали ееядовитый зуб.Она отпрянула в изумлении и прошипела: «Ты ведешь себя непостижимо».

Я: «Этопотому что я овладел искусством переступать с левой ноги на правую и наоборот,что другие делали, не думая, с незапамятных времен».

Змеяподнялась снова, будто бы случайно задержав хвост у своей пасти так, чтобы я невидел сломанный зуб. Гордо и спокойно сказала она:«Так ты наконец заметил это?» Но я ответил ей, улыбаясь: «В конце концовизвилистая линия жизни от меня не уйдет».

[2] [H1 158] Где истина и вера?Где теплое доверие? Ты найдешь их между людьми, но не между людьми и змеями,даже если они змеиные души. Но где есть любовь, там же поджидает измееподобное. Христос сам сравнивал себя со змеей,и его адский брат, Антихрист, сам древний дракон.Все по ту сторону человека, что появляется в любви, имеет природу змеи и птицы,и змея часто очаровывает птицу, а реже птица уносит змею. Человек — посредникмежду ними. То, что тебе кажется птицей, для другого змея, а то, что тебекажется змеей, для другого птица. Потому ты встретишь другого только вчеловеческой форме. Если ты желаешь становления, тогда разразится битва междуптицей и змеей. А если ты просто хочешь быть, ты будешь человеком для себя идля других. Тому, кто становится, место в пустыне или в тюрьме, ведь он по тусторону человека. Если люди желают становления, они ведут себя как животные.Никто не спасет нас от зла становления, если только мы не выберем пройти сквозьАд.

Почему я велсебя так, будто змея — моя душа? Потому, кажется, только, что моя душа былазмеей. Это знание дало моей душе новый лик, и с этих пор я решил очаровать еесобой и подчинить своей власти. Змеи мудры, и я хотел, чтобы моя змеиная душа сообщиласвою мудрость мне. Никогда раньше жизнь не была такой сомнительной, ночьбесцельного напряжения, направленность друг противдруга. Ничто не двигалось, ни Бог, ни дьявол. Так что я приблизился кзмее, будто бы бездумно лежавшей на солнце. Ее глаза не были видны, потому чтоони были прищурены в игристом солнечном сиянии, и / [Image 159] /{3} [1] я сказал ей:«Как же это может быть, что Бог и дьявол стали едины? И они согласны привестижизнь к остановке? Разве конфликт противоположностей принадлежит к неизбежнымусловиям жизни? А тот, кто осознает и проживает единство противоположностей,останавливается? Он полностью принял сторону действительной жизни и больше недействует так, будто принадлежит к одной стороне и должен сражаться противдругой, он стал ими обоими и привел из раздор к завершению. Сняв эту ношу сжизни, не лишил ли он ее силы?»

Змеяповернулась и ответила в дурном настроении: «Воистину, ты надоел мне.Противоположности для меня определенно часть жизни. Ты, вероятно, это заметил.Твои новшества лишают меня этого источника силы. Мне не завлечь тебя пафосом ине досадить банальностью. Я несколько озадачена».

Я: «Если тысбита с толку, должен ли я дать совет? Я лучше погружусь в недра земли, вкоторые ты имеешь ход, и спрошу Аида или небожителей, может, кто-то из нихсможет дать совет».

З.: «Ты сталвластным».

Я:«Необходимость даже более властна, чем я. Я должен жить и иметь возможностьдвигаться»

З.: «У тебяесть все просторы земли. О чем ты хочешь спросить потустороннее?»

Я: «Мнойдвижет не любопытство, а необходимость. Я не сдамся».

З.: «Яподчиняюсь, но с неохотой. Этот стиль нов и непривычен для меня».

Я: «Извинименя, но таково давление нужды. Скажи глубинам, что наши перспективы не оченьхороши, потому что мы отрезали от жизни необходимый орган. Как ты знаешь, я невиновен, ведь ты бережно вела меня по этому пути».

З.:«Ты, вероятно, отказался от яблока».

Я: «Хватитэтих шуток. Ты знаешь эту историю лучше меня. Я серьезно. Нам нужен отдых. Идисвоим путем и достань огонь. Вокруг меня и так было темно слишком долго. Тымедлительна или труслива?»

З.: «Я заработу. Прими то, что я принесу».

[H1 160] Медленно трон Богавосходит в пустом пространстве, за ним святая троица, Небеса и наконец самСатана. Он сопротивляется и держится своего потустороннего. Он его не упустит.Высший мир для него слишком прохладен.

З.: «Тыкрепко ухватился за него?»

Я:«Здравствуй, горячая штучка из тьмы! Моя душа, наверное, грубо тебя вытянула?»

С:«Зачем этот шум? Я возражаю против такого насильного извлечения».

Я:«Успокойся. Я тебя не ждал. Ты пришел последним. Ты, наверное, самая труднаячасть».

С: «Чего тебеот меня нужно? Ты мне не нужен, наглец».

Я: «Хорошо,что ты у нас есть. Ты самая живая вещь во всей догме».

С: «Что мнедо твоей болтовни обо мне! Говори быстрее. Я замерзаю».

Я: «Слушай,нечто случилось с нами: мы соединили противоположности. Среди прочего, мысвязали тебя с Богом».

С: «РадиБога, зачем вся эта безнадежная суета? Ради чего эта бессмыслица?»

Я: «Прошутебя, это не так уж глупо. Это соединение — важный принцип. Мы прекратилинескончаемую вражду, наконец освободили руки для реальной жизни».

С.:«Попахивает монизмом. Я таких людей уже давно приметил. У меня для нихраскалены специальные залы».

Я: «Тыошибаешься. Эти вопросы с нами не так рациональны, как кажутся.У нас нет и ни единственной верной истины. Скорее, случился весьмапримечательный и странный факт: послетого, как противоположности были объединены, самым неожиданным и непостижимымобразом ничего больше не случилось. Все осталось на месте, мирно, но совершеннонеподвижно, и жизнь обратилась к полной остановке».

С.: «Да, вы,дураки, определенно наворотили дел».

Я: «Ну,издеваться не обязательно. Наши намерения были серьезны».

С.: «Вашасерьезность привела нас к мучениям. Порядок потустороннего пошатнулся в самомосновании».

Я: «Так тыосознаешь, что дело серьезное. Я хочу ответ на свой вопрос, что должнослучиться в этих обстоятельствах? Мы больше не знаем, что делать».

С.: «Ну,трудно сказать, что делать и трудно дать совет, даже если хочется. Вы слепыедураки, дерзкие нахальные людишки. Почему бы вам было не держаться подальше отнеприятностей? Как ты собираешься понять устройство мира?»

Я: «Твоиразглагольствования подтверждают, что ты весьма глубоко задет. Смотри, святая троицаспокойно все воспринимает. Ей, кажется, новшество не претит».

С.: «Ах,троица такая иррациональная, что ее реакциям верить нельзя. Я настойчивосоветую тебе не принимать те символы всерьез».

Я: «Спасиботебе за этот благонамеренный совет. Но ты, кажется, заинтересовался. Ввидутвоего вошедшего в пословицы ума, от тебя можно ожидать беспристрастногосуждения».

С.: «Я,беспристрастный! Решай сам. Если ты поразмыслишь над этой абсолютностью с еесовершенно безжизненной невозмутимостью, легко поймешь, что состояние иостановка, произведенные твоей самонадеянностью, весьма напоминают абсолют. Ночто до меня, я полностью стою на твоей стороне, потому что ты тоже находишь этунеподвижность невыносимой».

Я: «Что? Тына моей стороне? Это странно».

С.: «Это не такуж странно. Абсолютное всегда противостояло живому. Я все еще настоящий мастержизни».

Я: «Этоподозрительно. Твоя реакция слишком уж личная».

С.: «Мояреакция далеко не личная. Я не знаю отдыха, постоянно подгоняя жизнь.Я никогдане удовлетворен, никогда не бываю спокоен. Я тяну все вниз и поспешноперестраиваю. Я амбициозность, жажда славы, жажда действия; я суета новыхмыслей и действий. Абсолютное скучное и растительное».

Я: «Хорошо, яверю тебе. Так что же ты посоветуешь?»

С.: «Вотлучший совет, что я могу тебе дать: отмени свое пагубное новшество как можноскорее».

Я: «И чего яэтим добьюсь? Нам придется начать сначала и неизбежно придти к тому же самомуво второй раз. То, что было познано, нельзя намеренно забыть и отменить. Твойсовет — это не совет».

С.: «Номожешь ли ты существовать без разногласий и разобщенности? Ты должен над чем-тоработать, представлять сторону, превозмогать противоположности, чтобы жить».

Я: «Это непоможет. Ты тоже видим друг друга напротив. Мы устали от этой игры».

С.: «И отжизни».

Я: «Мнекажется, это зависит от того, что называть жизнью. Твоя идея о жизни связана свосхождениями и спусками, предположениями и сомнениями, нетерпеливой возней, /[Image 163]/, с поспешным желанием. Тебе недостает абсолюта с его выдержанным терпением».

С.: «Довольноверно. Моя жизнь бурлит и пенится и воздымает бушующие волны, она состоит изовладевания и отбрасывания, страстного желания и беспокойства. Это и естьжизнь, не так ли?»

Я: «Ноабсолют тоже живет».

С.: «Это нежизнь. Это остановка или что-то ей под стать,или скорее: он живет бесконечно медленно и тратит тысячи лет, совсем как в техжалких условиях, что ты создал».

Я: «Тыпросветил меня. Ты личностная жизнь, а кажущаяся остановка — выдержанная жизньвечности, жизнь божественности! На этот раз ты дал мне хороший совет. Яотпускаю тебя. Прощай».

[H1 164] Сатана ловко, каккрот, заполз обратно в свою нору. Символ троицы и ее окружение возносятся вмире и невозмутимости в Небеса. Я благодарю тебя, змея, за то, что вытянула дляменя того, кто был нужен. Каждый понимает его слова, потому что они личностны.Мы можем жить снова, долгую жизнь. Мы можем тратить тысячи лет.

[H1 164/2] [2] С чего начать,о Боги? Со страдания или радости или со смешанного чувства между ними? Началовсегда мельчайшее, оно начинается в ничто. Если я начинаю здесь, я вижу каплю«чего-то», что падает в море ничто. Начало вечно там, где ничто распахивается внеограниченной свободе.Ничего еще не случилось, мир еще не начался, солнце еще не родилось, водынебесного свода еще не были отделены,мы еще не забрались на плечи отцов, ведь нашим отцам еще предстоит появиться.Они пока только умерли и пребывают в лоне нашей кровожадной Европы.

Мы стоим вбезграничности, обрученные со змеей, и решаем, какой камень должен лежать восновании здания, которого мы еще не знаем. Древнейший? Он подходит как символ.Мы хотим чего-то понятного. Мы устали от сетей, что плетет день и распарываетночь. Вероятно, дьявол создал его, жалкого фанатикас притворным пониманием и жадными руками? Он появился из кучи навоза, вкоторой Боги хранили свои яйца. Я отшвырнул бы прочь мусор, если бы золотоесемя не было в низком сердце бесформенной формы.

Таквознесись, сын тьмы и зловония! Как крепко ты вцепился в мусор и отходы вечнойвыгребной ямы! Я не боюсь тебя, хотя ненавижу тебя, брат всегопредосудительного во мне. Сегодня ты будешь выкован тяжелыми молотами, так чтозолото Богов брызнет из твоего тела. Твое время кончилось, твои годы сочтены, исегодня твой судный день разбит вдребезги. Да вспыхнут твои оболочки, своимируками мы ухватим твое семя, золотое, и освободим от скользкой грязи. Да будешьты заморожен, дьявол, ведь мы сделаем тебяхолоднокованным. Сталь тверже льда. Ты подойдешь к нашей форме, ты,похититель божественного чуда, ты, мать-обезьяна, запихнувший в свое тело яйцоБогов и тем сделавший себя весомым. Потому мы проклинаем тебя, но не из-затебя, а ради золотого семени.

Какиеполезные формы поднимаются из твоего тела, ты, вороватая бездна! Они появляютсякак элементарные духи, облаченные в измятые одеяния, Кабиры, очаровательнобесформенной формы, юные и тем не менее старые, карликовые, морщинистые,невзрачные хранители тайных искусств, обладатели нелепой мудрости, первыеобразования несформировавшегося золота, черви, что ползут из освобожденногояйца Богов, зарождающиеся, нерожденные, еще невидимые. Чем станет вашепоявление для нас? Какие новые искусства вы вынесете из недоступныхсокровищниц, солнечную тяжесть из яйца Богов?У вас все еще есть корни в почве, как у растений, у вас звериные лица начеловеческом теле; вы дурашливо милые, поразительные, изначальные и земные. Намне постигнуть вашу сущность, гномы, души вещей. Вы происходите из низшего. Выхотите стать гигантами, Мальчики-с-пальчик? Вы принадлежите к последователямсына земли? Вы земная ступня Божественного? Чего вы хотите? Говорите!»

Кабиры: «Мыпришли приветствовать тебя как господина низшей природы».

Я: «Выговорите со мной? Я ваш господин?»

Кабиры: «Тыне был им, но сейчас это так».

Я: «Вот,значит, как. Да будет так. Но что мне делать с вашим следованием за мной?»

Кабиры: «Мынесем то, что не должно выносить снизу вверх. Мы соки, что поднимаются втайне,не под действием силы, а высосанные инерцией и присовокупленные к растущему. Мызнаем неведомые пути и непостижимые законы живой материи. Мы выносим вверх то,что дремлет в недрах земли, то, что мертво и тем не менее входит к живым. Мыделаем это медленно и легко, чего не достигнуть человеческим путем. Мы свершаемто, что для тебя невозможно».

Я: «Что мневам оставить? Какие проблемы я могу вам передать? Чего мне не делать, и с чемвы справитесь лучше всего?»

Кабиры: «Тызабываешь о вялости материи. Ты хочешь вытянуть силой то, что может поднятьсялишь медленно, поглощая себя, присоединяясь к себе изнутри. Оставь проблемысебе, или помешаешь нашей работе».

Я: «Могу ли ядоверять вам, ненадежным, рабам и рабским душам? За работу. Да будет так».

[H1 166] «Мне кажется,я дал вам много времени. Я не спускался к вам и не мешал вашей работе. Я жилпри свете дня и занимался дневными делами. Что вы сделали?»

Кабиры: «Мытянули вещи вверх, мы строили. Мы клали камень на камень. Теперь ты стоишь натвердом основании».

Я: «Ячувствую, что основание тверже. Я вытягиваюсь вверх».

Кабиры: «Мывыковали для тебя сияющий меч, которым ты можешь разрубить узел, удерживающийтебя».

Я: «Я крепкодержу меч в руке. Я поднимаю его для удара».

Кабиры: «Мытакже поместили перед тобой дьявольский, мастерски завязанный узел, которыйзапирает и запечатывает тебя. Бей, только острота пройдет сквозь него».

Я: «Дайте мневзглянуть, огромный узел, весь завившийся вокруг! Воистину шедевр необъяснимойприроды, коварный клубок корней, проросших друг сквозь друга! ТолькоМать-Природа, слепая ткачиха, могла создать такой клубок. Огромный спутанныйшар и тысячи маленьких узлов, все искусно завязанные, переплетенные, воистину,человеческий разум! Мои глаза меня не обманули? Что вы сделали? Вы поместилипередо мной мой разум! Вы дали мне этот меч, чтобы его сияющей остротойразрубить мой разум? О чем вы думали?»

Кабиры: «Лоноприроды сплело разум, лоно земли дало железо. Так что Мать дала тебе и то, идругое: сплетение и разрезание».

Я:«Загадочно! Вы действительно хотите сделать меня палачом собственного разума?»

Кабиры: «Этоподобает тебе, как господину низшей природы. Человек запутан в собственномразуме, и меч также дан ему, чтобы прорубиться сквозь переплетения».

Я: «О какихпереплетениях вы говорите?»

Кабиры:«Переплетения — это твое безумие, меч — преодоление безумия».

Я: «Отродьядьявола, кто сказал вам, что я безумен? Вы, земные духи, корни из глины ииспражнений, разве вы сами не корневые волокна в моем разуме? Вы, опутанныйполипами мусор, каналы для сока, завязанные вместе, паразит на паразите,высосанные и обманутые, тайно карабкающиеся друг на друга в ночи, вызаслуживаете сверкающей остроты моего меча. Вы хотите убедить меня рубанутьсквозь вас? Вы замышляете саморазрушение? Как может природа рождать создания,которые сама хочет уничтожить?»

Кабиры: «Немедли. Нам нужно разрушение, ведь мы сами переплетение. Тот, кто хочетзавоевать новую землю, строит перед собой мосты. Не дай нам большесуществовать. Мы тысячи каналов, по которым все также течет обратно к своимистокам».

Я: «Должен лия отрубить собственные корни? Убить свой народ, над которым я царь? Должен ли яоставить свое дерево сохнуть? Вы подлинно сыны дьявола».

Кабиры: «Бей,мы слуги, которые хотят умереть за своего господина».

Я: «Чтопроизойдет, если я ударю?»

Кабиры: «Тыбольше не будешь собственным разумом, а будешь существовать за пределами своегобезумия. Ты не видишь, безумие — это твой разум, ужасное сплетение ипереплетение, связанное с корнями, в сети каналов, смешение волокон.Поглощенность разумом сводит тебя с ума. Бей! Тот, кто находит путь, возноситсянад своим разумом. Ты Мальчик-с-пальчик в разуме, по ту сторону разума тыобретаешь форму гиганта. Мы действительно сыны дьявола, но разве ты не выковалнас из горячего и темного? Так что у насесть что-то от его природы и от твоей. Дьявол говорит, что все существующеедостойно существования, потому что оно также погибает. Как сыны дьявола мыхотим разрушения, но как твои создания мы хотим собственного разрушения. Мыхотим вознестись в тебе через смерть. Мы корни, что сосут со всех сторон.Теперь у тебя есть все, что нужно, так сруби нас, вырви».

Я: «Что мнеделать без вас как без слуг? Как господину, мне нужны рабы».

Кабиры:«Господин служит сам себе».

Я: «Вы,неясные сыны дьявола, эти слова — ваша погибель. Да поразит вас мой меч, этотудар будет вечно правомерен».

Кабиры:«Горе, горе! То, чего мы боялись, чего жаждали, наступает».

[Image 169] / [H1 171] Я ступаю на новуюземлю. Ничто принесенное не утечет назад. Никто не снесет то, что я построил.Моя башня из железа и не имеет швов. Дьявол закован в ее основание. Кабиры построилиее и мастера-строители были принесены в жертву мечом на зубчатой стене башни.Как башня увенчивает вершину горы, на которой стоит, так и я стою над своимразумом, из которого вырос. Я стал твердым и больше не могу быть разрушен. Ибольше не отступлю назад. Я господин самого себя. Я восторгаюсь своей властью.Я силен и прекрасен и богат. Бескрайние земли и голубое небо раскинулись передмной и склонились перед моей властью. Я ничем не обязан никому и никто необязан мне. Я служу себе и сам себе слуга. Потому у меня есть то, что мненужно.

Моя башняросла несколько тысяч лет, неуничтожимая. Она не обрушится. Но она может бытьнадстроена и будет надстроена. Немногие различают мою башню, потому что онастоит на высокой горе. Но многие увидят и не различат ее. Потому моя башняостанется неиспользованной. Никто не взберется по ее гладким стенам. Никто невзгромоздится на ее остроконечную крышу. Только тот, кто найдет вход, скрытый вгоре и поднимется через лабиринты во внутренности, достигнет башни и счастьетому, кто обозрит вещи отсюда и тому, кто живет самим собой. Она былодостигнута и создана. Она возникла не из мешанины человеческих мыслей, а былавыковано из пылающего жара внутренностей; что принесли материал к горе иосвятили строение собственной кровью как единственные хранители тайны еепроисхождения. Я построил ее из низшего и высшего не с поверхности мира, а поту сторону ее. Потому она нова и странна, и башни на равнинах населены людьми.Она твердое основание и она начало.

[H1 172] Я соединился со змеейпотустороннего. Я принял все потустороннее в себя. Из него я построил своеначало. Когда эта работа была завершена, я был удовлетворен, и мне былолюбопытно знать, что еще может лежать за пределами меня. Потому я приблизился ксвоей змее и любезно спросил ее, не хочет ли она сползать для меня за новостямио том, что происходило по ту сторону. Но змея была изнуренной и сказала, что нерасположена к этому.

{4} [1]Я: «Я не хочу никого принуждать, но кто знает? Мы еще можем найти что-нибудьполезное». Некоторое время змея колебалась, а затем исчезла в глубинах. Вскорея услышал ее голос: «Думаю, я достигла Ада. Здесь повешенный». Уродливыйчеловек с искаженным лицом стоит передо мной. У него торчащие уши и горб. Онсказал: «Я отравитель, приговоренный к виселице».

Я: «Что тысделал?»

Он: «Яотравил родителей и жену».

Я: «Зачем тыэто сделал?»

Он: «Чтобыпрославить Бога».

Я: «Что?Прославить Бога? Что ты имеешь в виду?»

Он:«Во-первых, все, что происходит, во славу Бога, а во-вторых, у меня собственныеидеи».

Я: «И что утебя на уме?»

Он: «Я любилих и хотел быстрее доставить из несчастной жизни в вечное блаженство. Я дал имкрепкий, слишком крепкий стаканчик на ночь».

Я: «И это незаставило тебя понять, в чем был твой собственный интерес?»

Он: «Теперь ябыл одинок и весьма несчастлив. Я хотел жить ради двух своих детей, которымпредвидел лучшее будущее. Мое здоровье было лучше, чем у жены, потому я хотелжить».

Я: «Твоя женасогласилась с убийствами?»

Он: «Нет, онаточно одобрила бы их, но ничего не знала о моих намерениях. К сожалению,убийство было раскрыто, и я был приговорен к смерти».

Я: «Тывстретил своих родственников по ту сторону?»

Он: «Этостранная и невероятная история. Я подозреваю, что я в Аду. Иногда кажется, чтомоя жена тоже здесь, а иногда я не уверен, как не уверен и в самом себе».

Я: «Каковоэто? Скажи мне».

Он: «Время отвремени она, кажется, говорит со мной, и я отвечаю. До сих пор мы не говорилини об убийстве, ни о наших детях. Мы лишь говорим о том, о сем, только обобыденных вещах, небольших проблемах повседневности, но совершенно безлично,словно мы больше не имеем отношения друг к другу. Но истинная природа вещейускользает от меня. Родителей я вообще не вижу; думаю, я еще встречу свою мать.Мой отец однажды был здесь и сказал что-то о своей трубке, которую где-топотерял».

Я: «Но как тыпроводишь время?»

Он: «Я думаю,здесь с нами нет времени, так что нечего проводить. Вообще ничего непроисходит».

Я: «Разве этоужасно скучно?»

Он: «Скучно?Я никогда об этом не думал. Скучно? Возможно, но здесь нет ничего интересного.На самом деле, тут все одно и то же».

Я: «Разведьявол тебя не мучает?»

Он: «Дьявол?Никогда его не видел».

Я: «Ты пришелс той стороны, и тебе нечего сообщить? Мне трудно в это поверить».

Он: «Когда уменя еще было тело, я думал, как было бы интересно поговорить с кем-то измертвых. Но теперь такая перспектива для меня ничего не значит. Как я сказал,все здесь безличное и исключительно фактическое. Насколько я знаю, вот что ониговорят».

Я: «Уныло.Думаю, ты в глубочайшем Аду».

Он: «Мне всеравно. Думаю, теперь я могу идти, не так ли? Прощай».

Неожиданно онисчез. Но я повернулся к змееи сказал: «И что должен означать этот скучный гость с той стороны?»

З.: «Явстретила его там, беспокойно шатающегося вокруг, как и все остальные. Явыбрала его как одного из лучших. Он поразил меня как хороший пример».

Я: «Нонеужели потустороннее столь бесцветно?»

З.: «Похоже,да; там не было ничего, кроме движения, когда я пробиралась. Все вздымаетсятуда и сюда по мрачному пути. Там вообще нет ничего личностного».

Я: «Так чтотогда с этим проклятым личностным качеством? Сатана недавно произвел на менясильное впечатление, он был будто бы квинэссенцией личностного».

З.: «Еще бы,он ведь вечный противник, и к тому же ты никогда не сможешь примиритьличностную жизнь с абсолютной».

Я: «Этипротивоположности нельзя объединить?»

З.: «Это непротивоположности, а просто различия. Настолько же день противоположен году, абушель — локтю».

Я: «Этомногое объясняет, но несколько скучно».

З.: «Таквсегда, когда говорят о потустороннем. Оно продолжает опустошать, особенно стех пор, как мы уравновесили противоположности и поженились. Я думаю, мертвыескоро исчезнут».

[H1 176] [2] Дьявол — этосумма тьмы в человеческой природе. Тот, кто живет в свете, стремится статьобразом Бога; тот, кто живет во тьме, стремится стать образом дьявола.Поскольку я хотел жить в свете, солнце вышло для меня, когда я прикоснулся кглубинам. Они было темны и змееподобны. Я соединился с ними и не подчинил их. Япринял на себя унижение и покорность перед самим собой в том, что принялприроду змеи.

Если бы я нестал подобным змее, дьявол, сущность всего змееподобного, сохранил бы эту частьвласти надо мной. Это дало бы дьяволу господство, и он бы заставил менязаключить с ним пакт, как он уже ловко обманул Фауста.Но я опередил его, соединившись со змеей, как мужчина соединяется с женщиной.

Так я лишилдьявола возможности повлиять, которая проходит только через змеиность,которую обычно приписывают дьяволу, а не себе. Мефистофель — это Сатана сучетом моей змеиности. Сам Сатана — квинтэссенция зла, обнаженная и потому несоблазняющая, даже не умная, чистое отрицание без всякой убеждающей силы.Потому я защитился от его разрушающего влияния, схватил его и крепко опутал. Егопотомки служили мне, и я принес их в жертву мечом.

Так япостроил прочную структуру. Так я сам обрел стабильность и длительность и смогвыдержать неустойчивость личного. Потому бессмертный во мне спасен. Вытащивтьму с той стороны к свету дня, я опустошил свое потустороннее. Потомутребования мертвых исчезли, так как они были удовлетворены.

Мертвые мнебольше не грозили, ведь я принял их требования, хотя принял змею. Но с этим ятакже привнес в свой день нечто от мертвых. И это было необходимо, ведь смерть— самая долгая из всех вещей, и ее нельзя отменить. Смерть дает мнедлительность и твердость. Пока я хотел удовлетворить только мои собственныетребования, я был личностен и потому жил, ощущая мир. Но когда я осозналтребования мертвых во мне и удовлетворил их, я позабыл прежние личностныеустремления и мир должен был принять меня за мертвеца. Ибо великий холодприходит ко всякому, кто в преизбытке своих личностных стремлений осозналтребования мертвых и хочет удовлетворить их.

Хотя ончувствует, словно таинственный яд парализовал живые качества его личныхотношений, голоса мертвых продолжают молчать в его потустороннем; угроза, страхи беспокойство прекращаются. Ибо все, что некогда жадно таилось в нем, большене живет с ним в его дне. Его жизнь прекрасна и богата, потому что он сталсамим собой.

Но каждый,кто постоянно хочет лишь удачу других, уродлив, ведь он калечит самого себя.Убийца тот, кто хочет принудить других к счастью, ведь он убивает собственныйрост.Дурак тот, кто истребляет свою любовь ради любви. Такой личностен к другому.Его потустороннее серо и безлично. Он принуждает собой других; потому онпроклят на принуждение себя к холодному ничто. Тот, кто осознал требованиямертвых, изгнал свое уродство в потустороннее. Он больше не давит на других вгордыне, а живет сам в красоте и говорит с мертвыми. Но приходит день, когдатребования мертвых тоже удовлетворены. Если он продолжает пребывать водиночестве, красота падает на потустороннее, и пустошь приходит на этусторону. Черная стадия приходит вслед за белой, а Небеса и Ад навеки здесь.

{5} [1] [H1179] Теперь, когда я нашел красотуво мне и с собой, я сказал своей змее:«Я оглядываюсь назад, словно на завершенную работу».

Змея: «Ещеничего не завершилось».

Я: «Что тыимеешь в виду? Не завершилось?»

Зм.: «Этотолько начало».

Я: «Думаю, тылжешь».

Зм.: «С кемты споришь? Ты знаешь лучше?»

Я: «Я ничегоне знаю, но я уже привык к мысли о том, что мы достигли цели, по крайней мере,временной. Если даже мертвые почти исчезли, что еще может произойти?»

Зм.: «Нотогда живой должен впервые начать жить».

Я: «Этозамечание определенно может быть глубоко значимым, но кажется не более, чемшуткой».

Зм.: «Тыстановишься невыносим. Я не шучу. Жизни еще предстоит начаться».

Я: «Чтоимеешь в виду под жизнью?»

Зм.: «Яговорю, жизни еще предстоит начаться. Ты не чувствовал сегодня опустошенности?Ты называешь это жизнью?»

Я: «Тыговоришь правду, но я пытаюсь относиться ко всему так хорошо, насколько могу идовольствоваться тем, что есть».

Зм.: «Этоможет успокаивать. Но ты должен выдвигать гораздо большие требования».

Я: «Этого яопасаюсь. Я не могу допустить, что способен удовлетворить собственныетребования, но и не думаю, что их можешь удовлетворить ты. Хотя, может быть, яснова недостаточно тебе доверяю. Полагаю, это из-за того, что я стал к тебеближе и нашел тебя столь изысканной».

Зм.: «Этоничего не доказывает. Только не думай, что сможешь когда-нибудь постигнуть меняи объять».

Я: «Так чтоэто? Я готов».

Зм.: «Тыудостоился награды за то, что уже достигнуто».

Я: «Приятнодумать, что за это может быть расплата».

Зм.: «Я дамтебе расплату в образах. Смотри».

[H1181] Илия и Саломея! Цикл завершени врата мистерий снова открылись. Илия ведет Саломею, видящую, за руку. Онакраснеет и опускает глаза, мило хлопая ресницами.

И.: «Вот, ядаю тебе Саломею. Да будет она твоей».

Я: «РадиБога, что мне делать с Саломеей? Я уже женат и мы не среди турков».

И.: «Ты,несчастный человек, какой ты нудный. Разве это не прекрасный подарок? Разве ееисцеление не твоих рук дело? Разве ты не примешь ее любви как заслуженной платыза неприятности?»

Я: «Этокажется мне довольно странным подарком, скорее ношей, чем радостью. Я счастлив,что Саломея благодарна мне и любит меня. Я тоже ее люблю – немного. Междупрочим, забота, которую я ей оказал, скорее, была буквально выдавлена из меня,чем оказана свободно и намеренно. Если мое частично непреднамеренное суровоеиспытание имело столь славный исход, я уже полностью удовлетворен».

Саломея -Илие: «Оставь его, он странный человек. Одному небу известны его мотивы, но он,кажется, серьезно. Я не уродлива и уж конечно вообще желанна».

Саломея –мне: «Почему ты отвергаешь меня? Я хочу быть твоей служанкой и служить тебе. Ябуду петь и танцевать перед тобой, отгонять для тебя людей, услаждать тебя,когда тебе грустно, смеяться с тобой, когда тебе весело. Я сохраню все твоимысли в сердце. Я буду целовать слова, которые ты мне говоришь. Я буду собиратьдля тебя розы каждый день, и все мои мысли будут лишь о тебе и будут окружатьтебя».

Я: «Благодарютебя за любовь. Прекрасно слышать, когда ты говоришь о любви. Это музыка истарая, далекая ностальгия. Смотри, мои слезы падают от твоих добрых слов. Яхочу встать перед тобой на колени и целовать твои руки тысячи раз, потому чтоони хотят дать мне любовь. Ты так прекрасно говоришь о любви. Слов о любвиникогда не может быть много».

Сал.: «Зачемлишь говорить? Я хочу быть твоей, всецело и полностью твоей».

Я: «Ты какзмея, обвившаяся вокруг меня и выдавливающая мою кровь.Твои сладкие слова вьются вокруг меня и я стою, будто распятый».

Сал.: «Почемувсе еще распятый?»

Я: «Разве тыне видишь, что безжалостная необходимость швырнула меня на крест? Меня калечитневозможность».

Сал.: «А тыне хочешь прорваться сквозь необходимость? Действительно ли это необходимость?»

Я: «Слушай, ясомневаюсь, что тебе суждено принадлежать мне. Я не хочу вмешиваться в твоюпредельно необыкновенную жизнь, потому что не смогу помочь тебе довести ее доконца. И чего ты добьешься, если однажды я отложу тебя, как ношеную одежду?»

Сал.: «Твоислова ужасны. Но я люблю тебя так сильно, что и сама отложу себя, когда придеттвое время».

Я: «Я знаю,что для меня величайшим мучением будет дать тебе уйти. Но если ты можешьсделать это для меня, и я для тебя это сделаю. Я уйду без сожаления, ведь я незабыл сон, в котором видел свое тело лежащим на острых иголках, а бронзовоеколесо катилось по моей груди, раздавливая ее. Я должен думать об этом сневсегда, когда думаю о любви. Если так должно, я готов».

Сал.: «Я нехочу такой жертвы. Я хочу принести тебе радость. Разве я не могу быть для тебярадостью?»

Я: «Я незнаю, может да, а может нет».

Сал: «Так покрайней мере проверь».

Я: «Попытка –то же, что действие. Такие попытки дорого стоят».

Сал.: «Ты незаплатишь такую цену ради меня?»

Я: «Я скорееслишком слаб, слишком истощен после всего, что вынес из-за тебя, чтобы принятьна себя еще какие-то задачи для тебя. Я буду раздавлен».

Сал: «Если тыне хочешь принять меня, то и мне нельзя принять тебя?»

Я: «Дело не впринятии; если уж на то пошло, дело в даянии».

Сал.: «Но яотдаюсь тебе. Просто прими меня».

Я: «Если быэто что-то решало! Но быть опутанным любовью! Просто подумать об этом ужеужасно».

Сал.: «Тоесть ты требуешь, чтобы я была и не была в одно и то же время. Это невозможно.Что с тобой такое?»

Я: «Мненедостает сил возложить на свои плечи другую судьбу. На мне и так слишкоммного».

Сал.: «Но чтоесли я помогу тебе нести эту ношу?»

Я: «А как тыможешь? Тебе придется нести меня, неприрученный груз. Не должен ли я нести егосам?»

И.: «Тыговоришь правду. Пусть каждый сам несет свой груз. Тот, кто хочет нагрузитьсвоей ношей другого, его раб.Каждый может тащить себя сам».

Сал.: «Ноотец, не могу ли я помочь ему нести часть его ноши?»

И.: «Тогда онбудет твоим рабом».

Сал.: «Или моимгосподином и хозяином».

Я: «Им я небуду. Ты должна быть свободным существом. Я не вынесу ни рабов, ни господ. Яжажду человека».

Сал.: «Развея не человек?»

Я: «Будьсвоим господином и своим рабом, не принадлежи мне, а лишь себе. Так ты оставишьмне мою человеческую свободу, которая для меня ценнее права владения другимчеловеком».

Сал.: «Тыотсылаешь меня?»

Я: «Я неотсылаю тебя. Ты не должна быть далеко от меня. Но дай мне от своей полноты, ане от жажды. Я не могу удовлетворить твою бедность, как и тебе не успокоитьмоей жажды. Если твой урожай богат, пошли мне плодов со своего сада. Если тыстрадаешь от изобилия, я изопью из переполненного кубка твоей радости. Я знаю,что она будет бальзамом для меня. Я могу удовлетворить себя только за столомудовлетворенных, а не за пустыми чашами тех, кто тоскует. Я не похищу своейплаты. У тебя ничего нет, так как ты можешь давать? В той мере, в какой тыдаешь, ты также и требуешь. Илия, старец, слушай: твоя благодарность необычна.Не отдавай свою дочь, научи ее стоять на ногах. Она полюбит танцевать, петь илииграть на лютне перед людьми, и она полюбит их сверкающие монеты, брошенные кее ногам. Саломея, спасибо за твою любовь. Если ты действительно любишь меня,танцуй перед толпой, радуй людей, чтобы они восславили твою красоту и твоеискусство. И если твой урожай богат, брось мне одну из своих роз через окно, иесли ключ твоей радости переполнен, станцуй и спляши для меня еще. Я жаждурадости людей, их полноты и свободы, но не их нужды».

Сал.: «Какойты сложный и непостижимый человек».

И.: «Тыизменился с тех пор, как я видел тебя в последний раз. Ты говоришь другимязыком, и он мне не знаком».

Я: «Мойдорогой старец, хотел бы я верить, что ты нашел меня изменившимся. Но ты,кажется, тоже изменился. Где твоя змея?»

И.: «Онапотерялась. Думаю, ее украли. С тех пор все для нас омрачилось. Потому я был бысчастлив, если бы ты хотя бы принял мою дочь».

Я: «Я знаю,где твоя змея. Она у меня. Мы достали ее из преисподней. Она дала мнетвердость, мудрость и магическую силу. Она нужна нам в вышнем мире, иначепреисподняя получила мы преимущество, к нашему ущербу»

И.: «Прочь,проклятый вор, да покарает тебя Бог».

Я: «Твоепроклятие бессильно. Тот, у кого есть змея, неподвластен проклятиям. Нет, будьблагоразумен, старец: тот, кто обладает мудростью, не может быть жадным довласти. Только тот, у кого есть власть, отказывается использовать ее. Не плачь,Саломея, удача – это то, что ты создаешь сама, а не то, что к тебе приходит.Уходите, мои печальные друзья, уже поздняя ночь. Илия, сотри ложные проблескивласти из своей мудрости, а ты, Саломея, ради нашей любви, не забудь о танце».

[2] Когда все для меня свершилось, я неожиданно вернулся ктайнам, к тому первому взгляду на иномировые силы духа и желания. Как я достигудовлетворения собой и власти над собой, Саломея потеряла удовлетворение собой,но научилась любви к другому, а Илия потерял силу своей мудрости, но научилсяпризнавать дух другого. Так Саломея потеряла силу искушения и стала любовью.Добившись удовлетворения в себе, я также хотел любви к себе. Но это было быслишком, она бы удушающе стянула меня железным обручем. Я принял Саломею какудовольствие, и отверг ее как любовь. Но она хочет быть со мной. Так как мнелюбить самого себя? Любовь, я думаю, принадлежит другим. Но моя любовь хочетбыть со мной. Я страшусь этого. Да оттолкнет ее от меня сила моего мышления, вмир, к вещам, к людям. Ибо что-то должно соединять людей вместе, что-то должнобыть мостом. Вот труднейшее искушение, если даже моя любовь хочет меня! Тайны,приподнимите вновь свои завесы! Я хочу довести эту битву до конца. Приди, змеятемной бездны.

{6}[1] Я слышу, что Саломея все еще плачет.Чего она хочет, или чего все еще хочу я?Это проклятая плата, плата, к которой не прикоснуться без жертвы. Плата,требующая еще большей жертвы после того, как ее коснешься.

Змея: «Тынамереваешься жить без жертвоприношения? Жизнь должна тебе чего-то стоить, нетак ли?»

Я: «Я думаю,я уже заплатил. Я отверг Саломею. Этой жертвы не достаточно?»

Зм.: «Длятебя слишком мало. Как было сказано, тебе позволено требовать с себя».

Я: «Ты многоеподразумеваешь своей проклятой логичкой: жертвенное требование? Этого мне непонять. Очевидно, моя ошибка обернулась мне пользой. Скажи, разве недостаточно, что я принуждаю свое чувство к окружению?»

Зм.: «Тывообще его не принуждаешь; лучше было бы, если бы ты перестал мучаться из-заСаломеи».

Я: «Если тыговоришь правду, это не очень хорошо. Потому Саломея до сих пор плачет?»

Зм.: «Да,потому».

Я: «Но чтоделать?»

Зм.: «Ах, тыхочешь действовать? А можно еще и подумать».

Я: «Но о чемтут думать? Я признаю, что не знаю, о чем тут думать. Может, у тебя есть совет.У меня такое чувство, что я должен подняться выше головы. Я не могу этогосделать. Как ты думаешь?»

Зм.: «Яничего и не думаю, и совета у меня нет».

Я: «Такспроси потустороннее, иди на Небеса или в Ад, может, совет там».

Зм.: «Менявытягивают вверх».

Затем змеяпревратилась в маленькую белую птицу, которая вспорхнула в облака, где иисчезла. Я долго провожал ее взглядом.

Птица: «Тыменя слышишь? Сейчас я далеко. Небеса так далеко. Ад гораздо ближе к земле. Янашла для тебя кое-что, отвергнутую корону. Она лежит на улице в неизмеримомпространстве Небес, золотая корона».

И вот он ужележит в моей руке, золотойкоролевский венец, с буквами, выгравированными внутри; что там сказано? «Любовьникогда не перестает». Дар с Небес. Но что онозначает?

П.: «Вот и я,ты доволен?»

Я: «Частично— в любом случае я благодарю тебя за этот значимый подарок. Но он загадочен, итвой подарок делает меня почти подозрительным».

П.: «Но дарпришел с Небес, ты же знаешь».

Я: «Онбезусловно прекрасен, но ты хорошо знаешь, что мы постигли из Небес и Ада».

П.: «Непреувеличивай. В конце концов, есть разница между Небесами и Адом. Я, конечно,думаю, что судя по тому, что я видела, на Небесах происходит столь же маловсего, как и в Аду, хотя, наверное, по-другому. Даже то, что не происходит, неможет произойти особенным образом».

Я: «Тыговоришь загадками, которые могут свести с ума, если принять их близко ксердцу. Скажи, как ты понимаешь эту корону?»

П.: «Как японимаю? Никак. Она говорит сама за себя».

Я: «Ты имеешьв виду эту надпись на ней?»

П.: «Именно;полагаю, она имеет для тебя смысл?»

Я: «Донекоторой степени. Но это оставляет вопрос в пугающей неопределенности».

П.: «Как идолжно быть».

И птицанеожиданно превращается обратно в змею.

Я: «Тылишаешь мужества».

Змея: «Только тех, кто не всогласии со мной».

Я: «Так я ине в согласии. А кто в согласии? Такое повисание в воздухе ужасающе».

Зм.: «Этажертва так трудна для тебя? Ты должен быть способен повиснуть, если хочешьрешит проблемы. Посмотри на Саломею!»

Я, Саломее:«Я вижу, Саломея, ты все еще рыдаешь. С тобой еще не кончено. Я колеблюсь ипроклинаю свое колебание. Я повешен ради тебя и ради себя. Сначала я былраспят, теперь я просто повешен — что менее благородно, но не менее мучительно. Прости меня за то, что хотелтебя погубить; я думал о спасении тебя, как когда исцелил твою слепотусамопожертвованием. Возможно, в третий раз мне ради тебя отрубят голову, кактвоему прежнему другу Иоанну, который принес нам Христа в агонии. Ты ненасытна?Ты все еще не видишь способа стать благоразумной?»

Сал.:«Возлюбленный мой, что я могу для тебя сделать? Я полностью отреклась от тебя».

Я: «Такпочему ты все еще плачешь? Ты знаешь, я не выношу, когда ты в слезах».

Сал,: «Ядумала, ты неуязвим с тех пор, как завладел черным змеиным жезлом».

Я: «Эффектжезла кажется мне сомнительным. Но в одном отношении он мне помог: по крайнеймере, я не задыхаюсь, хотя и был вздернут. Магический род, видимо, помогает мневынести повешение, определенно отвратительно доброе деяние и помощь. Не хочешьли ты наконец перерезать веревку?»

Сал.: «Как ямогу? Ты висишь слишком высоко. Высоко на макуше древажизни, до которой мне не добраться. Помоги себе сам, знающий змеиную мудрость».

Я: «Следуетли мне продолжать висеть еще?»

Сал.: «Покане придумаешь, как себе помочь».

Я: «Так скажимне по крайней мере, что думаешь о короне, которую птица моей души достала сНебес».

Сал.: «Что тыговоришь? Корона? У тебя есть корона? Счастливчик, на что тебе жаловаться?»

Я:«Повешенный король рад был бы поменяться местами с каждым благословенным нищимна проселочной дороге, который не повешен».

Сал.(восторженно): «Корона! У тебя есть корона!»

Я: «Саломея,сжалься надо мной. Что такое с короной?»

Сал.(восторженно): «Корона — ты будешь коронован! Какое счастье для тебя и меня!»

Я: «Увы,зачем тебе корона? Я не могу этого понять и испытываю невыразимые мучения».

Сал.(жестоко): «Виси, пока не поймешь».

Я остаюсьбезмолвным, повешенным высоко над землей на раскачивающейся ветви божественногодрева, из-за которого прародители не смогли избегнуть греха. Мои руки связаны ия совершенно беспомощен. И вот я вишу три дня и три ночи. Откуда придет помощь?Вот садится моя птица, змея, которая надела платье на свои белые перья.

Птица: «Мыполучим помощь с облаков, стелящихся над твоей головой, раз ничто больше неможет нам помочь».

Я: «Ты хочешьполучить помощь с небес? Как это возможно?»

П.: «Яотправлюсь и попробую».

Птица взлетелажаворонком, становясь все меньше и меньше, и, наконец, исчезла в плотной серойзавесе облаков, покрывавших небо. Я долго провожал ее взглядом, и не различилничего, кроме бесконечного серого облачного неба надо мной, непроницаемосерого, гармонично серого и неразборчивого. Но надпись на короне – онаразборчива. «Любовь никогда не перестает» - значит ли это вечное повешение? Яне зря был подозрительным, когда птица принесла мне корону, корону вечнойжизни, корону мученичества – грозные вещи опасно двусмысленны.

Я измотан,измотан не от повешения, но от борьбы с неизмеримым. Загадочная корона лежитдалеко внизу под ногами, на земле, поблескивая золотом. Я не парю, нет, я вишу,или даже хуже, я повешен между небом и землей – но не устал от повешения, ямогу позволить его себе навечно, но любовь никогда не перестает. Неужели этодействительно правда, любовь никогда не перестает? Если это было благословенноепослание для них, что это для меня?

«Это полностьюзависит от представлений», - неожиданно сказал старый ворон, сидящий на высокойветви недалеко от меня, в ожидании похоронного пиршества погрузившийся вфилософствование.

Я: «Почему этополностью зависит от представлений?»

Ворон: «Оттвоих представлений о любви и других».

Я: «Я знаю,несчастливая старая птица, ты имеешь в виду небесную и земную любовь. Небесная любовь будет совершенно прекрасна,но мы люди и, как раз потому что мы люди, я настроил себя на то, чтобы бытьцелостным и полноценным человеком».

В.: «Тыидеолог».

Я: «Глупыйворон, пойди прочь!»

Вот, рядом смоим лицом, шевельнулась ветвь, и черная змея обвилась вокруг нее и смотритслепящим жемчужным мерцанием своих глаз. Не моя ли это змея?

Я: «Сестра, ичерный жезл магии, откуда ты пришла? Я думал, что видел, как ты улетала вНебеса птицей, а теперь ты здесь? Ты пришла с помощью?»

Змея: «Я лишьполовина себя; я не одна, а двое; я одно и другое. Я здесь лишь какзмееобразная, магическая. Но магия здесь бесполезна. Я лениво обвиваюсь вокругветви, ожидая дальнейшего развития. Ты можешь использовать меня в жизни, но нев повешении. В худшем случае, я готова провести тебя в Аид. Я знаю тудадорогу».

Черная формасгущается передо мной из воздуха, Сатана, презрительно смеющийся. Он зоветменя: «Смотри, что выходит из примирения противоположностей! Отрекись, и вмигопустишься на зеленеющую землю».

Я: «Я неотрекусь, я не дурак. Если сужден такой исход, пусть все так и закончится».

Зм.: «Где твоенепостоянство? Пожалуйста, помни об этом важном правиле в искусстве жить».

Я: «Тот факт,что я вишу здесь, достаточно непостоянен. Я жил непостоянно ad nausem [до отвращения]. Чегоеще ты хочешь?»

Зм.: «Возможно,непостоянства там, где ему положено быть?»

Я: «Прекрати!Как мне понять, где должное место, а где нет?»

Сатана:«Каждый, выходящий на суверенный путь с противоположностями, отличает левое отправого».

Я: «Молчи, тызаинтересованная сторона. Если бы только моя белая птица вернулась с помощью;боюсь, я слабею».

Зм.: «Не глупи,слабость – это тоже путь, магия возмещает ошибки».

Сатана: «Что,ты никогда не осмеливался на слабость?Ты хочешь стать совершенным человеком – разве люди сильны?»

Я: «Моя белаяптица, полагаю, ты не можешь найти путь назад? Ты поднялась и улетела, потомучто не могла жить со мной? Ах, Саломея! Вот она идет. Иди ко мне, Саломея! Ещеодна ночь прошла. Я не слышал твой плач, но я повешен и все еще вишу».

Сал.: «Я большене плакала, ведь добрая удача и неудача уравнялись во мне».

Я: «Моя белаяптица покинула меня и еще не вернулась. Я ничего не знаю и ничего не понимаю.Это связано с короной? Говори!»

Сал.: «Что мнесказать? Спроси себя».

Я: «Я не могу.Мой разум как свинец, я могу лишь завывать о помощи. Я не могу понять, падаетли все или стоит неподвижно. Моя надежда в моей белой птице. О нет, неужелибелая птица значит то же, что повешение?»

Сатана:«Примирение противоположностей! Равные права для всех! Глупцы!»

Я: «Я слышущебетание птицы! Это ты? Ты вернулась?»

Птица: «Если тылюбишь землю, ты повешен; если любишь небо, ты паришь».

Я: «Что такоеземля? Что такое небо?»

П.: «Все, чтопод тобой – земля, все над тобой – небо. Ты летишь, если стремишься ко всему,что над тобой; ты повешен, если стремишься к тому, что под тобой».

Я: «Что надомной? Что подо мной?»

П.: «Над тобойвсе, что прежде тебя и свыше тебя; под тобой то, что относится к тебе».

Я: «И корона?Разреши для меня загадку короны!»

П.: «Корона измея – противоположности, и они едины. Разве ты не видишь змею, короновавшуюголову распятого?»

Я: «Что? Я непонимаю тебя».

П.: «Какиеслова для тебя принесла корона? «Любовь никогда не перестает» - это тайнакороны и змеи».

Я: «Но Саломея?Что случится с Саломеей?»

П.: «Видишь ли,Саломея – это то, что ты есть. Лети, и она вырастит крылья».

Облакаразорваны, небо полнится багровым закатом завершившегося третьего дня.Солнце тонет в море, и я скольжу с ним с верхушки древа к земле. Медленно имирно наступает ночь.

[2] Страховладел мной. Кого вы принесли в горы, кабиры? И кого в вас я принес в жертву?Вы завалили меня собой, обратили в башню на неприступных утесах, обратив меня вмою церковь, мой монастырь, мое место казни, мою тюрьму. Я заперт и приговоренвнутри себя. Я собственный жрец и паства, судья и осужденный, Бог ичеловеческое жертвоприношение.

Какую работупроделали вы, Кабиры! Вы породили жестокий закон из хаоса, который не отменить.Это понято и принято.

Завершениетайной операции приближается. Что я видел, я описал в словах, как мог. Словабедны, и красота им не присуща. Но прекрасна ли истина, а красота – истинна?

Можно говоритьпрекрасными словами о любви, но о жизни? И жизнь стоит превыше любви. Но любовь– неизбежная мать жизни. Жизнь нельзя принудить к любви, а любовь - к жизни. Пусть любовь подвергнетсямучениям, но не жизни. Пока любовь беременна жизнью, ее следует уважать; ноесли она породила жизнь, она обращается в пустую оболочку и угасает вбыстротечности.

Я высказываюсьпротив матери, породившей меня, я отделяю себя от порождающего лона.Я больше не говорю ради любви, но ради жизни.

Слово стало дляменя тяжелым, и оно едва способно освободиться от души. Бронзовые дверизакрылись, огни выгорели и покрылись пеплом. Источники высохли, и где былиморя, теперь сухие земли. Моя башня стоит в пустыне. Счастлив тот, кто можетбыть отшельником в своей пустыне. Он выживет.

Не сила плоти,а сила любви, должна быть сломлена ради жизни, поскольку жизнь стоит превышелюбви. Человеку нужна мать, пока его жизнь развивается. Затем он отделяется отнее. И потому жизни нужна любовь, пока он развивается, затем она освобождаетсяот нее. Отделение ребенка от матери трудно, но отделение жизни от любвитруднее. Любовь ищет владеть и удерживать, но жизни нужно больше.

Начало всехвещей – любовь, а бытие всех вещей – жизнь.Эта разница ужасна. Почему, о дух темнейших бездн, ты заставляешь меня сказать,что каждый любящий не живет, а каждый живущий не любит? Я всегда считал иначе!Все должно быть обращено в свою противоположность?Будет ли море там, где стоит храм ΦΙΛΗΜΩΝ’а? Погрузится ли этот тенистый островв глубочайшую почву? В водоворот уносящего потопа, который ранее поглотил всехлюдей и земли? Будет ли дно моря там, где возвышается Арарат?

Что заомерзительные слова ты бормочешь, немой сын земли? Ты хочешь разлучить мои объятия с душой? Ты, мой сын, тыпролезаешь между ними? Кто ты? И кто дал тебе силу? Все, к чему я стремился,все, чего я добился, ты хочешь снова обратить все это и уничтожить? Ты сындьявола, враждебный всему святому. Ты становишься непреодолимым. Ты пугаешьменя. Дай мне быть счастливым в объятиях моей души и не нарушай мир храма.

Прочь, тыпронзаешь меня парализующей силой. Ибо я не хочу твоего пути. Паду ли ябезжизненным к твоим ногам? Ты, дьявол и сын дьявола, говори! Твое молчаниеневыносимо и полно ужасного отупления.

Я завоевал своюдушу, и для чего она мне родила? Ты, монстр, сын, ха! – ужасающий злодей,заика, тритоний разум, первобытная ящерица! Ты хочешь быть царем земли? Тыхочешь изгнать гордых свободных мужчин, заколдовать прекрасных женщин,разрушить крепости, вскрыть внутренности древних соборов? Тупица, ленивая пучеглазаялягушка с облепленной водорослями башкой! И ты хочешь назвать себя моим сыном?Ты не мой сын, ты отродье дьявола. Отец дьявола вошел в лоно моей души, и тыобрел плоть.

Я узнаю тебя,ΦΙΛΗΜΩΝ, коварнейший из мошенников! Ты обманул меня. Ты оплодотворил мою девственную душу ужасным червем. ΦΙΛΗΜΩΝ,проклятый шарлатан, ты собезьянничал для меня тайны, ты возложил на меня мантиюзвезд, ты разыграл для меня комедию Христа-дурачка, ты повесил меня, осторожнои смехотворно, на древе, как Одина,ты дал мне изобрести руны, чтобы зачаровать Саломею – а тем временем породил спомощью моей души червя, блевотину из грязи. Обман на обмане! Проклятоедьявольское жульничество!

Ты дал мне силумагии, ты короновал меня, ты покрыл меня мерцанием силы, ты дал мне сыграть Иосифа-отцадля своего сына. Ты поселил слабенького василиска в гнездо голубя.

Моя душа,шлюха-изменница, ты забеременела этим ублюдком! Я обесчещен; я, смехотворныйотец Антихриста! Как же я не доверял тебе! И каким слабым было мое недоверие,что оно не оценило масштабов этого позорного деяния!

Что тырасколола? Ты расколола пополам и любовь, и жизнь. Из этого наводящего ужасраскола вышли жаба и сын жабы. Нелепо – отвратительно зрелище! Неодолимоепришествие! Они будут сидеть на берегах милой воды и слушать ночную песньлягушек, ведь их Бог родился как сын лягушки.

Где Саломея?Где неразрешимый вопрос любви? Хватит вопросов, мой взор обратился к грядущимвещам, и Саломея там, где я. Женщина следует за сильнейшим в тебе, а не затобой. Потому она рождает твоего ребенка, и добрым, и дурным путем.

{7} [1] Пока ястоял на земле, накрытой дождевыми облаками и опускающейся ночью, моя змеяподползла ко мне и рассказала мне историю:

«Жил некогдакороль и не было у него детей. Но он бы хотел иметь сына. Потому он пришел кмудрой женщине, которая жила ведьмой в лесу и исповедался во всех своих грехах,будто она была жрецом, назначенным Богом. На это она сказала: «Дорогой Король,ты сделал то, чего делать не следовало. Но что сделано, то сделано, лучшеподумать, как поступить иначе в будущем. Возьми фунт жира выдры, закопай вземлю и подожди девять месяцев. Затем копай в том же месте, и увидишь, что тамбудет». И король ушел домой пристыженный и опечаленный, потому что унизилсяперед ведьмой в лесу. Но он послушался ее совета, вырыл яму в лесу ночью, иположил в нее горшок с жиром выдры, который достал с некоторым трудом. Затем онстал ждать девять месяцев.

После того, каквремя прошло, он вернулся ночью к этому месту, где зарыл горшок, и вырыл его. Кего величайшему изумлению, он нашел в горшке спящего ребенка, а жир исчез. Онвынул ребенка и, ликуя, принес жене. Она немедленно дала ему свою грудь и вот –ее молоко свободно потекло. И ребенок рос и становился все больше и сильнее. Онвырос в мужчину, который был больше и сильнее остальных. Когда сыну короля былодвадцать лет, он пришел к отцу и сказал: «Я знаю, что ты произвел меня на светволшебством, и я родился не как человек. Ты создал меня из раскаяния в своихгрехах, и это сделало меня сильным. Я не родился от женщины, что сделало меняумным. Я силен и умен, и потому я требую корону королевства». Старый корольиспугался знанию сына, но более всего его страстной жажде королевской власти.Он молчал и думал: «Что произвело тебя? Жир выдры. Кто родил тебя? Лоно земли.Я достал тебя из горшка, ведьма унизила меня». И он решил тайно убить своегосына.

Но посколькуего сын был сильнее остальных, он боялся его, и потому решил пойти на хитрость.Он снова пришел к волшебнице в лесу и попросил у нее совета. Она сказала: «Дорогойкороль, в этот раз ты исповедуешься в грехах, потому что хочешь совершить грех.Я советую тебе закопать другой горшок с жиром выдры и оставить его в земле надевять месяцев. Затем выкопай его и увидишь, что будет». Король сделал, что емупосоветовала волшебница. И с этого времени его сын становился все слабее ислабее, и когда король через девять месяцев пришел туда, где закопал горшок, онв то же время выкопал могилу для сына. Он положил мертвого в яму рядом с пустымгоршком.

Но король былопечален, и когда не смог больше справиться со своей меланхолией, снова пришелк волшебнице однажды ночью и попросил у нее совета. Она ответила ему: «Дорогокороль, ты хотел сына, но сын сам хотел быть королем, и был достаточно силен иумен для этого, и тогда ты больше не захотел иметь сына. Потому ты его потерял.На что ты жалуешься? У тебя, дорогой король, есть все, чего ты хотел!» Нокороль сказал: «Ты права. Я хотел этого. Но я не хочу этой меланхолии. У тебяесть средство от этого сожаления?» Волшебница ответила: «Дорогой король, иди намогилу сына, снова наполни горшок жиром выдры, и через девять месяцев увидишь,что будет в горшке». Король сделал так, как ему приказано, и от этого сталрадостным, и не знал, почему.

Когда прошлидевять месяцев, он снова выкопал горшок; тело исчезло, но в горшке лежал спящийребенок, и он понял, что ребенок был его мертвым сыном. Он взял к себе ребенка,и он рос в неделю так, как другие дети растут за год. И когда прошли двадцатьнедель, сын снова предстал перед отцом и потребовал его королевство. Но отецбыл научен опытом, и уже заранее знал, как все обернется. После того, как сынозвучил свое требование, старый король встал с трона и обнял сына со слезамирадости и возвел его на престол. И так сын, ставший королем, был благодарен отцуи глубоко его уважал, так как отец даровал ему жизнь».

Но я ответилмоей змее: «Честно говоря, моя змея, я не знал, что ты рассказываешь сказки.Так скажи мне, как толковать твою сказку?»

Зм.:«Представь, что ты старый король, и у тебя есть сын».

Я: «Кто этотсын?»

Зм.: «Ну, ядумала, ты только что говорил о сыне, который не особенно тебя осчастливил».

Я: «Что? Тыимеешь в виду — я должен короновать его?»

Зм.: «Да, а ктоеще?»

Я: «Этонемыслимо. Ну а что насчет волшебницы?»

Зм.:«Волшебница — это материнская женщина, сыном которой ты должен быть, раз в тебеобновляющее себя дитя».

Я: «О нет,неужели для меня невозможно стать мужчиной?»

Зм.: «Мужчинойв достаточной мере, а кроме этого -полнота детства. Потому тебе нужна мать».

Я: «Мне стыднобыть ребенком».

Зм.: «И потомуты убил своего сына. Создателю нужна мать, раз уж ты не женщина».

Я: «Это ужаснаяправда. Я думал и надеялся, что смогу быть мужчиной во всех отношениях».

Зм.: «Ты неможешь сделать этого ради своего сына. Средства для сотворения: мать иребенок».

Я: «Мысль, чтоя должен остаться ребенком, невыносима».

Зм.: «Радисвоего сына ты должен быть ребенком и оставить ему корону».

Я: «Мысль, чтоя должен остаться ребенком, унизительна и сокрушительна».

Зм.:«Целительное противоядие от власти! Не сопротивляйся тому, чтобыбыть ребенком, иначе ты сопротивляешьсясвоему сыну,которого хотел превыше всего».

Я: «Это правда,я хотел сына и выживания. Но цена за это высока».

Зм.: «Сын стоитбольше. Ты меньше и слабее сына. Это горькая правда, но ее не избежать. Не будьнепокорным, ребенок должен хорошо себя вести».

Я: «Проклятаянасмешка!»

Зм.:«Посмешище! Я запасусь терпением. Мои источники должны течь для тебя и изливатьнапиток спасения, если земли иссушены жаждой и каждый приходит к тебе, умоляя оводе жизни. Так подчини себя сыну».

Я: «Где мнеобъять необъятное? Мои знания и способности бедны, сил у меня недостаточно».

На этих словахзмея свернулась, завилась узлами и сказала: «Не спрашивай о последующем,достаточно для тебя этого дня. Не беспокойся о средствах. Пусть все растет,пусть все всходит; сын растет из самого себя».

[2] Мифначинается, миф, который нужно только проживать, не воспевать, миф, которыйвоспевает сам себя. Я подчиняюсь сыну, порожденному волшебством, рожденномунеестественно, сыну лягушек, стоящему на берегу и говорящему со своими отцами,вслушиваясь в их ночное пение. Воистину он полон тайн и превосходит в силе всехмужчин. Ни один мужчина его не зачинал, ни одна женщина его не рожала.

Абсурд вошел впрестарелую мать, и сын вырос в глубинах земли. Он появился и был предансмерти. Он снова восстал, был произведен заново при помощи волшебства и росбыстрее, чем раньше. Я дал ему корону, что соединяет разделенное. И так онсоединяет разделенное для меня. Я дал ему силу, и потому он распоряжается, ведьон превосходит в силе и уме всех остальных.

Я не намеренноуступил ему, а под озарением. Ни один не связывает вместе Верх и Низ. Но он,выросший не как человек, но имеющий форму человека, способен связать их. Моясила парализована, но я выживаю в своем сыне. Я оставил озабоченность тем, чтоон может управлять людьми. Я одиночка, люди радуются ему. Я был силен, теперь ябессилен. Я был силен, а теперь слаб. С этих пор он принял на себя всю силу.Все для меня перевернулось.

Я любил красотупрекрасного, дух тех, кто богат духовно, силу сильных; я смеялся над тупостьютупых, презирал слабость слабых, жестокость жестоких и ненавидел испорченностьиспорченных. Но теперь я должен любить красоту уродливого, дух глупого, силуслабого. Я должен почитать тупость умного, должен уважать слабость сильного ижестокость великодушного и славить добродетельность испорченного. Куда денутсяиздевки, презрение, ненависть?

Они перешли ксыну как символ власти. Его насмешки кровавы, и как презрительно сияют егоглаза! Его ненависть — поющий огонь! Завидный, сын Богов, как можно неподчиниться тебе? Он расколол меня на два, он разрезал меня. Он скрепляетразделенное. Без него я бы распался, но моя жизнь продолжилась с ним. Моялюбовь осталась со мной.

Так я вступил водиночество со злым взглядом на лице, нолным негодования и возмущениявладычеством моего сына. Как мог мой сын присвоить себе власть? Я вышел в сады,сел на камни у воды и мрачно размышлял. Я позвал змею, мою ночную спутницу,лежавшую со мной на камнях многие сумерки, делясь своей змеиной мудростью. Нозатем из воды появился мой сын, великий и могучий, с короной на голове, скудрявой львиной гривой, сияющей змеиной кожей, покрывавшей тело; он сказалмне:

{8} [1] «Япришел к тебе и требую твою жизнь».

Я: «Что тыимеешь в виду? Ты уже стал Богом?»

Он: «Я сновавосстал, я обрел плоть, теперь я возвращаюсь к вечному сверканию и мерцанию, квечным углям солнца и оставляю тебе твою приземленность. Ты останешься слюдьми. Ты достаточно пребывал в компании бессмертных. Твоя работа принадлежитземле».

Я: «Какая речь!Разве ты не валялся в земле и под землей?»

Он: «Я сталчеловеком и зверем, а теперь снова восхожу в свою страну».

Я: «Где твоястрана?»

Он: «В свете, вяйце, в солнце, в сокровенном и сжатом, в вечно жаждущих углях. Так восходитсолнце в твоем сердце и изливается в холодный мир».

Я: «Как тыпреображаешь себя!»

Он: «Я хочустереть тебя из виду. Ты должен жить в темнейшем одиночестве, люди — не Боги —должны просветлять твою тьму».

Я: «Как ты жестоки торжественен! Я бы омыл твои ноги слезами, отер их волосами — я брежу, развея женщина?»

Он: «И женщинатоже, а также и мать, беременная. Роды ожидают тебя».

Я: «О святойдух, даруй мне искру своего вечного света».

Он: «В тебедитя».

Я: «Я чувствуюмуку и страх и опустошенность беременной женщины. Ты уходишь от меня, мой Бог?»

Он: «У тебяесть ребенок».

Я: «Моя душа,ты еще существуешь? Ты змея, ты лягушка, ты магически произведенный мальчик,которого я закопал своими руками; ты осмеянный, презренный, ненавидимый,появившийся во мне в нелепой форме? Горе тем, кто видел свою душу и ощущал ее вруках. Я бессилен в твоих руках, мой Бог!»

Он: «Беременнаяженщина предоставлена судьбе. Отпусти меня, я возношусь в вечное царство».

Я: «Услышу ли ятвой голос снова? О проклятый обман! Чего я прошу? Ты поговоришь со мнойзавтра, ты будешь болтать снова и снова в зеркале».

Он: «Не сетуй.Я буду присутствовать и не присутствовать. Ты будешь слышать и не слышать меня.Я буду и не буду».

Я: «Ты говоришьотвратительными загадками».

Он: «Таков мойязык, и тебе я оставлю понимание. Ни у кого, кроме тебя, нет Бога. Он всегда стобой, но ты видишь его в других, и потому его никогда с тобой нет. Тыстремишься привлечь к себе тех, кто, как тебе кажется, владеет твоим Богом. Тыувидишь, что они им не обладают, что он есть только у тебя. Потому ты одинсреди людей — в толпе и все-таки один. Одиночество в толпе — поразмысли надэтим».

Я: «Полагаю,после того, что ты сказал, мне следует молчать, но я не могу; мое сердцеобливается кровью, когда я вижу, что ты уходишь от меня».

Он: «Пустименя. Я вернусь к тебе в обновленной форме. Ты видишь солнце, тонущее в красномза горами? Работа этого дня свершилась, и новое солнце вернется. Зачем тыскорбишь о сегодняшнем солнце?»

Я: «Придет линочь?»

Он: «Разве онане мать дня?»

Я: «Из-за ночия хочу впасть в отчаяние».

Он: «Зачемстенать? Это судьба. Пусти меня, мои крылья растут, и стремление к вечномусвету нарастает во мне все сильнее. Тебе меня больше не остановить. Прекратилить слезы и дай мне вознестись с криками радости. Ты человек полей, думай освоем урожае. Я стану светом, как птица, что возносится в утренние небеса. Неостанавливай меня, не жалуйся; я уже парю, крик жизни вырывается из меня, мнебольше не удержать высшего наслаждения. Я должен подниматься — свершилось,последние путы исчезают, мои крылья уносят меня вверх. Я погружаюсь в моресвета. Ты, там, внизу, вдали, сумеречное создание — ты расплываешься для меня».

Я: «Куда тыушел? Что-то случилось. Я искалечен. Не исчез ли Бог у меня из вида?»

Где Бог?

Что случилось?

Как пусто, каксовершенно пусто! Должен ли я объявить людям, как ты исчез? Изречь евангелиеопустошительного одиночества?

Идти ли намвсем в пустыню и посыпать пеплом головы, ведь Бог покинул нас?

Я верю и принимаю,что Бог есть нечто отличное от меня.

Он взлетел вликующей радости.

Я остаюсь вночи боли.

Больше не сБогом, а наедине с собой.

Теперь закройтесь, бронзовые двери, что я открыл, чтобыразрушительный поток уничтожил и убил всех людей, открытые, словно повивальнойбабкой Бога.

Закройтесь, дапокроют вас горы, а моря да потекут над вами.

Я пришел ксамости,пустая и жалкая фигура. Мое я! Мне он не нужен был в спутники. Я обнаружил себяс ним. Я бы предпочел дурную женщину или упрямую гончую, но собственное я — этоужасает меня.

Нужно деяние, чтобырастратить десятилетия, и сделать это бесцельно. Я должен догнать кусочекСредних Веков - в себе. Мы толькозакончили Средние Века — других. Я должен начать рано, в тот период, когдавымирали отшельники. Аскетизм, инквизиция, пыткипод рукой, навязывают себя. Варвару требуются варварские средства обучения. Моея, ты варвар. Я хочу жить с тобой, потому я пронесу тебя через совершенносредневековый Ад, пока ты не сделаешь жизнь с тобой выносимой. Ты должно бытьсосудом и лоном жизни, потому я очищу тебя.

Пробный каменьостается наедине с собой.

Это путь.

Пер Sedric