Глава 1. Рождение и детство

Об авторе

В течение многих лет, академик, с особым интересом к австрийской литературе, Майк Митчелл преподавал немецкий в Stirling University, рано отойдя от дел, в 1995 он сосредоточился на своей работе в качестве переводчика. Кроме пяти романов Майринка, он перевел широкий диапазон немецких авторов, от Гриммельсгаузена до Гете, Оскара Кокошки, Альфреда Кубина и Хельмута Крауссера; его перевод Герберта Розендорфера Письма в Древний Китай был награжден в 1998 Schlegel-Tieck prize.

Вступительное слово.

Особенно в свои ранние годы, Густав Майринк наслаждался дурной славой, которая, как подтверждает Йозеф Стрелка,1 соответствует некоторым героям его произведений.

К сожалению, существует недостаток в документальных подтверждениях. Майринк не оставил дневника, не сохранил личных писем, большинство из уцелевших - это деловая переписка с оккультными сообществами и издателями, что касается нескольких существующих писем - по большей части они делового характера, как письма его издателю Курту Вольфу из Йельской Университетской Библиотеки.

С другой стороны, существует множество анекдотов о Майринке, большинство опубликовано после его смерти, и большинство излагает фантастические события. Как много в них правды, трудно сказать, но они подтверждают дурную славу Майринка в обществе "конца века", в Праге и Мюнхене.

Цель этой биографии познакомить читателя с некоторыми фактами из жизни Майринка, насколько они смогут поддаваться определению, а также дать читателю некую идею, каким предстал Майринк перед своими современникам, особенно более молодыми современниками, которые собирались вокруг него.

До самого конца я пытался, насколько это возможно, позволить Майринку и его знакомым говорить их собственными голосами, и я надеюсь это сделает более доступными англоговорящему читателю большинство материалов, ранее имевшихся только на немецком.

1 Gustav Meyrink: Der Engel vom westlichen Fenser, selected and with an introduction by Josef Strelka, Graz, 1966, p.7

Глава 1

Рождение и детство

Майринк был незаконнорожденным.

Он родился 19 января 1868 года, в Blauer Bock отеле на Mariahilferstrasse в Вене. Семью неделями позже он был крещен "Густавом Майером" в протестантской церкви на той же улице Вены.

Его мать, Мари Майер (она была крещена как Мария Вильгельмина Адельхайд, но в профессии использовала имя Мари) была актрисой. Во время рождения Майринка ей было 27, и она служила в придворном театре в Штутгарте1. Она была записана, как "временный житель" в Вене, но по преимуществу она прибыла сюда, чтобы родить, избежав скандала. Ещё старшая сестра, Дустманн-Майер, была певицей в Венской Королевской Опере с 1857 года. Возможно, то, что её сестра была в городе, стало причиной для Мари Майер выбрать Вену.

Отцом Майринка был богатый аристократ, барон Фридрих Карл Готлиб Варнбюллер фон унд цу Хемминген. В возрасте 59 лет, он был намного старше своей любовницы. На протяжении своей карьеры он занимал важные позиции в администрации Вюртемберга (Штутгарт был столицей Вюртемберга); во время рождения Майринка он был министром иностранных дел и президентом тайного совета, и в 1866 сыграл заметную роль в Австро-Прусском конфликте. Умер он в 1889. Хотя об официальном признании несомненно не было и речи, и потому что он был аристократом, и потому что был женат – он по-видимому открыл вклад с большой суммой для своего сына, которую его мать должна была использовать в качестве финансовой помощи на получение образования. Согласно Альфреду Шмид Нёрру, молодому другу Майринка, в 1919, когда тот был в зените славы как писатель, Варнбюллеры предложили официально признать его как члена семьи, но предложение было отвергнуто.

В неопубликованной хронике, написанной дядей Мари Майер2, имелись претензии семьи на благородное происхождение, как ведущей род из Баварии и ранее именовавшейся как Майеринк, но изменившей имя на Майер в конце семнадцатого столетия. В конце восемнадцатого века Майеры осели в Гамбурге, где родился дед Майринка. Дед и бабка поженились в Ахене, оба работали в театре. Дед был безуспешным актером, когда в 1841 родилась его дочь Мари, он был записан в свидетельстве о рождении как «безработный театральный кассир». Его жена, родом из Хайнсберга, деревни на юге Граца в Австрии, была певицей, и гораздо более успешной; она и была кормильцем семьи, вместе со старшей дочерью Мари-Луизой, которая стала одной из любимых певиц Вагнера. Когда вторая дочь получила ангажемент в Брауншвейге, семья расделилась. Фридрих Майер уехал жить со своим братом и тремя маленькими дочерьми, Мари осталась с матерью, что предвосхитило собственное детство Майринка с одинокой матерью актрисой.

После рождения сына Мари Майер оставила Штутгарт и была ангажирована в королевский театр в Мюнхене, ее контракт начался 1 апреля 1869. Она была, как говорят, одной из любимых актрис Людвига II, принимая участие в «частных театральных представлениях, посещаемых только королем, и возможно одним-двумя особыми друзьями или мимолетными фаворитами, которые сидели в ложе непосредственно ниже короля,3 оставляя его с чувством одиночества в театре, наслаждающимся спектаклем без ощущения, что сам является спектаклем для аудитории.

Мари Майер оставалась в Мюнхене до 1880, когда она отправилась в Гамбург. С 1883 по 1885 она была в Немецком Государственном Театре в Праге, затем в Санкт-Петербурге до 1891, когда она присоединилась к Лессинг Театру в Берлине, ее последнему ангажементу. Она оставила сцену в 1902 и умерла в 1906.

Почти нет документальных свидетельств о детских годах Майринка, не сохранились письма его матери или отца, нет воспоминаний друзей или соучеников. По всей видимости, вначале он рос под присмотром бабушки в Гамбурге, но в 1874 присоединился к своей матери в Мюнхене и посещал здесь начальную школу, а затем среднюю, гимназию Вильгельма. С 1881 по 1883 он ходил в среднюю школу Йоханнеум в Гамбурге и затем закончил школьное образование в Праге. Когда его мать переехала в Санкт-Петербург, он остался в Праге, где поступил на банковский курс в коммерческом колледже. Его школьный табель показывает, что он был незаурядным учеником и лучшим в классе все годы: «Густав снова закончил год к нашему полному удовлетворению с выдающимися успехами и хорошим поведением».

Это противоречит его собственным поздним высказываниям о его детстве, переданным Шмидом Нёрром, что его оценки всегда были неудовлетворительными, но он все же что-то делал с собой.4 Как бы то ни было, Шмид Нёрр, давнишний друг Майринка, подтверждает, что он держал школьный экзамен в Мюнхене (он продолжил в Гамбурге и окончил в Праге) и описывает тамошнюю школу как Реальную Гимназию (специализирующуюся на науке и современных языках), в то время как Гимназия Вильгельма была старейшей школой в Мюнхене и хорошо известной как Гуманитарная Гимназия, основанная на классическом обучении.

Все это демонстрирует внимательность, которую нужно применять при оценке свидетельств жизни Майринка. И сам Майринк и его друзья и знакомые ненадежны, хотя не обязательно всегда ошибаются. Такую же внимательность нужно принять и к описанию его детства:

«Его детство было мрачным, каким и должно было быть у незаконнорожденного в те времена;5 лишенное эмоций детство, в осутствии хоть какой-то родительской любви, оно оставило глубокий след в его характере»;6 «все его проявления несчастливого детства»;7 «немногое известно о детстве Майринка по-преимуществу несчастном».8 Собственный комментарий Майринка о Баварии, где он провел большую часть своего детства, говорит о том, что оно было более нормальным, чем обычно предполагается: «Когда в возрасте четырех-пяти лет я был привезен Пилотом в этот город [Прага] из туманного Гамбурга, я был ослеплен ярким солнцем… солнцем, которое выглядело довольно отличающимся от веселого сияющего неба, ясной и беззаботной Баварии.»9 Комментаторы тогда единодушно согласились в своей догадке, что детство Майринка было несчастным. Но догадки оставались основанными на нескольких известных фактах: незаконнорожденный; единственный ребенок; росший без отца и с работающей матерью; перемены школ из-за ангажемента матери в разных театрах (трех после рождения сына: Мюнхен-Гамбург-Прага, хотя некоторые комментаторы склоняются к слову «многочисленных»). Это общая сумма всего, что известно. И это несомненно повлияло на развитие Майринка, но существует и много других, неизвестных, факторов.

Самое большое место занимают обсуждения отношений Майринка с его матерью. Снова, неизвестно почти ничего. Одно письмо от матери, которое сохранилось, это открытка с несколькими словами тонким почерком, трудно прочесть детали, но тон кажется теплым и подходящим матери 29-летнего сына, вступающего в брак, и заканчивается «с самыми нежными поцелуями… для тебя и Хедвиги от твоей матери». Факт, что это единственное письмо от его матери, не выброшенное и не уничтоженное, не относится к значимым. Как упоминалось выше, похоже, сохранились только те из писем Майринка, что или связаны с делами или с оккультными интересами. Казим, говоря об оккультизме и магии в работах Майринка, утверждает:

Следовательно довольно естественно, что мистическое качество работ Майринка должно вызывать читательское внимание к личности автора. Майринк кажется был слишком осведомлен о читательском интересе, или вернее, любопытстве к биографическим деталям. Он оставил очень мало для удовлетворения этого любопытства или для того чтоб можно было выстроить биографию.

(Казим, 33)

И следуя цитате из «Описания меня» Майринка, в котором он говорит о себе в третьем лице: «Личные характеристики: не отвечает на личные письма, не принимает посетителей и сам не посещает людей». 10

«Иные люди любят свои матерей, он свою ненавидел.»11 Лапидарное утверждение Герберта Фрича отражает главную оценку отношений Майринка с матерью. Это основывается не столько на документальных свидетельствах, сколько на изображениях его матери в его романах. Единственной хорошей матерью кажется была мертвая мать – мать Мириам в Големе, например, возможно, мать Кристофера в Белом Доминиканце, хотя она была традиционной католичкой и не понимала «духовный путь» ее мужа.12 В Вальпургиевой Ночи графиня Заградка стреляет в своего внебрачного сына Оттокара, который долго был номинальным главой Чешской революции, со словами «Вот твоя корона, ублюдок!»13 Офелия из Белого Доминиканца признается Кристоферу, «Это не ради моей матери я прошу тебя не делать этого… Я не люблю ее. Я не могу помочь, я стыжусь ее». Более значимо, возможно, что мать Офелии актриса и хочет подтолкнуть свою дочь к сцене, идея, которую Офелия находит отвратительной:

Это кажется мне отвратительным и мерзким - стоять перед людьми и разыгрывать восторг или умственные муки перед ними… И делать это вечер за вечером, и всегда в одно и то же время! Я чувствую, что меня просят проституировать мою душу.

(Доминиканец, 76)

Это решительное осуждение профессии его матери, пусть даже вложенное в уста вымышленного персонажа. Однако, мы должны держать в уме, что это было написано через пятнадцать лет после смерти его матери, и между несколькими не очень успешно предпринятыми попытками утвердить себя, совместно с писателем, называвшимся Рода Рода, как драматурга. Это выглядит неубедительным доказательством для его чувств по отношению к матери, как ребенка. Контрдоводом может показаться комментарий героя Белого Доминиканца о его матери: «… мое первое имя Кристофер… это единственная вещь, которая у меня есть от нее, и вот почему я всегда считал имя Кристофер чем-то священным». (Доминиканец, 19)

Ключевой текст в обсуждении чувств Майринка к его матери это длинный короткий рассказ под названием «Мастер», впервые опубликованный в коллекции Fledermäuse (Летучие мыши) в 1916.14 Швейцарский писатель Макс Пулвер написал о Майринке в своих воспоминаниях:

Все годы нашего знакомства он никогда не говорил о матери… Конечно, я никогда не спрашивал о его родителях, но однажды, он должно быть спрашивал о моем прошлом, он вдруг случайно дал ключ к разгадке женщины. Она изображена в рассказе «Мастер». Он не продолжил, не добавил больше ничего к этому.15

Насколько мы можем доверять этому, трудно сказать. Пулвер был больше чем на 20 лет моложе Майринка; его отец умер, когда ему было семь, согласно его биографии, «его отношения с матерью оставались сложными на протяжении всей жизни»16 Проецировал ли он свои проблемы на Майринка? Некоторые из процитированных «фактов» некорректны, например, он делает, по общему признанию часто повторяемую, ошибку, путая мать Майринка Мари Майер со «знаменитой еврейской актрисой Кларой Мейер и произносит имя как Мейер, что выглядит более «еврейским».

Впрочем, портрет матери в «Мастере» действительно поразителен. Жестокосердные матери в Вальпургиевой ночи и Белом Доминиканце могут быть объяснены их функцией в романе, но это не случай матери Леонарда в «Мастере». Первые 20 страниц этой 46-страничной истории содержат едкий портрет матери, видимый через воспоминания ее сына, в которых нет реальной повествовательной необходимости, конечно не для экстремальной ярости чувств Леонарда. Рассказ появляется, по крайней мере частично, как средство для излияния ненависти. Для примера:

Снова он чувствовал горькую ненависть к его матери перехватывающую горло… Желание, чтобы его мать может быть нашли мертвой однажды утром в ее постели, тихо всплывало внутри него… Леонард… уже был ростом со свою мать. Когда он стоял перед ней, его глаза были на том же уровне, что ее, но он всегда чувствовал себя вынужденным отвернуться, не отваживаясь поддаться колющему желанию поймать ее блуждающий взгляд и влить в него всю жгучую ненависть, которую он чувствовал к ней… приступ страха парализовал Леонарда. Он смотрит на нее, в ужасе, как будто она была созданием, которое он увидел впервые. В ней больше не было ничего человеческого, она явилась ему как чуждое создание из ада, наполовину гоблин, наполовину жертвенное животное.

(Австрийская фантазия, 39, 41, 44)

Леонард убивает свою мать, позволяя люку упасть ей на голову, когда она замечает, как он занимается любовью с Сабиной (его сестрой, хотя в то же время они не знают этого) в часовне фамильного замка. Собранные вместе в одном инциденте, инцест, осквернение и убийство матери, вместе с физической напряженностью окружения и происходящего – наготой, физическим насилием, готической архитектурой, фигурой матери, поднимающейся из склепа, чтобы увидеть ее сына и дочь в акте совокупления, раскалывающийся, обрушившийся на ее голову люк – можно предположить его происхождение из самых глубин психологической потребности. Однако, крайне неопределенно, насколько эти фигуры можно интерпретировать биографически. Некоторые женские характеры в романах Майринка принимают участие в духовной жизни, но их роль имеет тенденцию быть скорее пассивной, чем активной (Лиззи из Вальпургиевой ночи может быть рассмотрена как исключение) ; их духовность скорее часть того, что они есть, чем пришедшая от того, что они делают, следуя тому, что отец Кристофера называет «духовным путем». Они являются помощницами, если в некотором смысле превосходящими, для мужчин героев, и они часто умирают (Мириам, Офелия, Ева в Зеленом лике) прежде чем физический союз будет достигнут – чтобы соединиться вместе в совершенном, почти гермафродитическом, союзе после смерти. Это согласуется со структурой женских фигур, которые остались в мире и активны в жизни героя, негативно заряженные, как часть силы, тянущей его вниз, тормозящей его духовный рост. Финальные мысли Леонарда о его матери вписываются сюда так же хорошо, как и эти размышления о ненависти Майринка к его матери:

Он измучен беспокойством о Сабине. Он знает, это земное притяжение проклятой крови матери в его венах пытается обуздать его полет, пытается задушить юное пламя его энтузиазма серым пеплом земной реальности…

(Австрийская Фантазия, 57)