Мария Луиза Фон Франц

Золотой Осел Апулея

Глава 11

Богиня Исида

Мы не можем рационально постичь все величие богини Исиды и что она в этой связи значит, потому что невозможно описать или исчерпать архетипические содержания. Но можно очертить некоторые аспекты и показать, как архетип действует в психической ситуации. Потому я хочу кратко описать роль богини Исиды и показать, почему она внезапно стала столь важной в период поздней античности.

Для этого необходимо в общих чертах рассказать об истории египетской религии. Хотя мне хотелось бы самой нести ответственность за свои идеи, во многом на меня повлияли темы, описанные Гельмутом Якобсоном.[1] Он прекрасно разработал принцип божественной триады и тринитарную идею бога, а также проблему четвертного божественного аспекта в египетской религии.[2] В Египте было два бога по имени Гор, Гор Старший и Гор Младший. В поздние времена они слились, но по своей природе это были два разных бога. Старший Гор был своего рода пантеистическим божеством, включавшим в себя весь космос, материю, дух, мир, всю природу и жизнь; младший Гор был перерожденным Осирисом, новым солнцем.

Египетская религия зародилась и находилась под влиянием скорее африканских, чем средиземноморских или европейских источников. Скорее всего она по своей сути появилась в африканских племенах, живших у истоков Нила, а затем медленно продвигалась вниз по Нилу в Египет.[3] Всякий, бывавший в этой стране, был поражен совершенно неевропейской своеобразностью египетской религии. Она была по-настоящему африканской, что, по моему мнению, придает ей особую ценность. Гор Старший, таким образом, был африканским космическим природным началом. Однако, в классические времена этот бог больше не играл важной роли, его заменили тринитарные представления о боге Ре или Ра.

Фараон был, так сказать, воплощенным представителем бога солнца Ра, и в бесчисленных обращениях и титулах он так и называется. Но он был не только земным воплощением бога, он был самим богом. Например, когда фараон впервые входил в спальню царицы и зачинал наследника, старшего сына, в тексте его называли высшим богом, Амуном, посещающим богиню Исиду и зачинающим сына при помощи Ka-mutef, что означало «бык его матери». Таким образом, первый союз царя и царицы, во время которого был зачат наследник, иными словами, зародился новый бог солнца, становился hieros gamos между матерью и сыном. Царица одновременно мать, цена и сестра царя. Якобсон верно указывает, что Ka-mutef в некотором смысле играет ту же роль, что и Святой Дух в христианской троице. Он посредник между Отцом и Сыном, зачинающий Сына от Отца.

Вообще говоря, Ka-mutef – это порождающая сила, придающая мужчине и скоту плодородие; это был динамизм божественности, распространявшийся на всю империю. Но не хватало четвертого, и это невидимое четвертое, исключенное из светлого, солнечного, тринитарного начала, в Египте было представлено богиней Исидой, символизирующей материю. Или это был Осирис, который в структуре двух древних империй представляет то, что не было включено в высшую солнечную троицу; пассивное начало в природе, страдание, то, что принесено в жертву и исключено. Осирис – это иррациональный элемент, которого не хватало сознательному порядку египетской цивилизации. Потому Осирис стал тайным правителем подземного мира. Его можно назвать персонификацией коллективного бессознательного, всего, существующего в коллективной бессознательной психике, но не включенного в сознательные религиозные формы того времени.[4] Солнечное начало в его тринитарной форме видимо связно с сознательным порядком мира. Его почитание совпадает с открытием землемерия и письма, с закреплением точных границ на поверхности земли, распределением территорий между блуждающими племенами благодаря жесткому порядку, гарантированному царем и его полисом. В то время это был один из величайших прорывов к высшему сознанию человечества. Другой прорыв произошел в то же время; это было изобретение иероглифов и создание архивов, хранящих сведения о собственности и законах.

Впервые в древнейшей египетской империи был установлен непрерывный порядок, который не нарушался постоянными вторжениями бессознательного. Однако, Осирис все еще не был включен в него; ведь чем более жестким, непрерывным и систематичным становится сознание, тем больше оно склонно предавать забвению иные, иррациональные аспекты психики, которые погружаются в бессознательное. Со временем отвергнутый иррациональный элемент все больше дифференцируется. Стало возможным выделить другую троицу в связи с первой (см. диаграмму).

Осирис, страдающий царь и человек-бог, согласно легенде, был хорошим царем, великим музыкантом и художником, жестоко убитым своим врагом Сетом. Сета можно рассматривать как аспект зла, исключенный из сознательного порядка. Сету приписывался красный цвет, и в египетском языке «заниматься красными вещами» означало делать зло. Сет означал эмоциональность, убийство и жестокость. Осириса изображали в черном и зеленом цвете. «Делать зеленые вещи» означало действовать согласно Осирису. В поверхностных книгах о египетской религии Осириса описывают как растительного бога. Это сильное упрощение, хотя он был связан с растительностью, с пшеницей, растущей весной или после разлива Нила. Но в глубоком смысле он был символом зелени в форме воскрешения. Как это прекрасно объяснил Якобсон, он связан с растительностью, потому что представляет пассивную растительную жизнь, тот живой и иррациональный элемент, который не совершает зла и, с другой стороны, безмерно страдает с появления мира. Всякое животное, всякая вошь, всякий муравей пожирает растительность, и она безмолвно вырастает снова. Осирис и есть это жизненное начало, вечнозеленая жизнь в человеческой психике, продолжающая существовать после бесчисленных смертей. Сет был действительно злым, и потому я поместила Сета внизу низшей триады, ведь он нарушал цивилизованное поведение египтян. Сет – это великий противник, темнейшая точка в низшем начале, противостоящая высшей триаде.

Хтоническим, земным или природным посредником между двумя противоположностями, согласно многим текстам, является Тот, бог-бабуин, бог медицинского искусства, духа и мудрости. Он связан не только с солнечным началом, как Ka-mutef, но и с самой материальной природой. Тот – это египетский предвестник и частично модель для алхимического духа Меркурия. Он воплощает природную мудрость бессознательного. С это точки зрения он принадлежит к низшей триаде. Верхний треугольник на диаграмме изображает все аспекты солнечного начала, а нижний треугольник представляет пассивное начало Исиды. Можно сказать, что весь нижний треугольник относится к началу Исиды.

После того, как Сет убил Осириса, Исида спустилась на его тело в облике сокола и смогла собрать семя из его пениса, чтобы забеременеть после его смерти и дать ему новую жизнь.

Она родила его в форме ребенка Гора, часто называемого Гарпократом; это «божественный ребенок» всех поздних египетских мистерий, и обычно он изображается как мальчик, держащий во рту палец (младенческий жест), но в поздние времена это толковалось как указание на великую тайну египетских мистерий. Его верно назвали Гором, потому что он и есть восстановленная космическая целостность во всех ее аспектах. Потому я поместила его в центр, между двумя противоположными треугольниками. Он содержит in nuce [кратко, в двух словах – лат.] все многообразные аспекты других богов: это новый бог солнца, обновленное солнечное начало и божественный ребенок, обновляющий всякую жизнь на земле. Это тайная духовная цель, которая происходит от богини Исиды. Когда Исида раскрывается Луцию, то приносит ему обещание духовного обновления. Она представляется как Мать Космоса, domina rerum, это одно из имен, принадлежащих также Деве Марии. «Я владычица всей природы, высшая из всех богов и богинь, я царица духов предков (manium)». Она властвует над миром призраков.

В поздней Греции и Египте была сильная склонность к монотеизму, завершившаяся в почитании богини Исиды или Нут. В Египте небо было всеобъемлющей божественностью Нут, а все остальные боги были звездами на нем; их политеизм – это внутренний множественный аспект Единого.

С психологической перспективы монотеизм стремится к укреплению сознания, объединению личности и движению прочь от стадии одержимости. Мы наследуем черты характера, в нас проявляются противоречивые элементы предков, которые толкают из одного психического состояния в другое, и с ними эго не может сладить.[5] Образование и упрямство пытаются свести нас воедино, но это невозможно без помощи Самости. Это единство, индивидуальность, может быть достигнуто только при помощи трансцендентальной функции,[6] выраженной, в частности, в сновидениях, воплощенной в поздней античности в образе бога Тота-Гермеса.

Исида, владычица духов предков, — это символ психической целостности, Самости, в женской форме. Она правит человеческим обществом при помощи снов. Например, она дает наставления Луцию и жрецам во сне, и сну сопутствуют синхронистичные события. В нашем случае она является Луицю и жрецу в одну и ту же ночь, так что они встречаются, благодаря принципу синхронистичности, чтобы выполнить все необходимое для преображения Луция.[7] Позже произойдет то же самое, когда им нужно будет исправить момент его посвящения.

С этих пор Луций действует всецело под руководством снов, даже о отношению к количеству денег, необходимых для посвящения. Если в наше время минимальная плата за сеанс терапии установлена четко, то что делать терапевту, который во сне узнал, что должен взять с пациента меньше? Я бы так и сделала, но большинство терапевтов воздержится от такого шага из-за страховки и профессиональных правил. Вмешательство богов в социальный порядок уничтожено бюрократией или тоталитаризмом. Таким образом, желательно, чтобы в обществе была минимальная организация, иначе это убивает спонтанный дух и уничтожает тайную работу трансцендентной функции. Слишком интенсивная организация и множество законов исключают тайную игру богов и мешают появлению чего-то иррационального, приносящего преображение. Тот, кто верит в нормы и в то, что планы должны быть четко установлены, не дает произойти спонтанному психическому событию. Если оно происходит, его либо не замечают, отбрасывают, либо обесценивают. Так естественное человеческое сообщество нарушается или заменяется искусственным.

Люди говорят о «сближении», верят, что стремятся к «организации» человеческих отношений, тогда как подавляют то единственное, что оказалось бы действенным средством: иррациональную игру снов. Мистериальные культы были тайными обществами, состоящими из людей, «единых» в духе, и иррациональная игра могла свободно развертываться между ними. Точно такой же живой дух был в древних церквях, духовный импульс, в котором не было ничего утилитарного или «разумного». Но все в нем было организовано богами. Он был и остается «невидимой церковью».[6]

Прежде всего Луций должен обрести человеческую форму. Богиня приказывает ему принять участие в шествии, устроенном в ее честь на следующий день, и говорит:

«По моему повелению густая толпа расступится и даст тебе дорогу, безобразная внешность твоя никого не смутит во время веселого шествия и праздничных зрелищ, а неожиданное твое превращение не внушит никому подозрения и неприязни. Но запомни крепко-накрепко и навсегда сохрани в своем сердце: весь остаток своей жизни, вплоть до последнего вздоха, ты посвятишь мне. Справедливость требует, чтобы той, чье благодеяние снова вернет тебя людям, принадлежала и вся твоя жизнь. Ты будешь жить счастливо, ты будешь жить со славою под моим покровительством, и когда, совершив свой жизненный путь, сойдешь ты в царство мертвых, то, как видишь меня сегодня здесь, так и там, в этом подземном полукружии, найдешь ты меня просветляющей мрак Ахеронта, царствующей над стигийскими тайниками и, сам обитая в полях Елисейских, мне, к тебе милостивой, усердно будешь поклоняться. Если же примерным послушанием, исполнением обрядов, непреклонным целомудрием ты угодишь нашей божественной воле, знай, что в моей только власти продлить твою жизнь сверх установленного судьбою срока».[9]

Произнеся эти слова, Исида исчезла. Это важно. Богиня требует, чтобы Луций полностью признал свою подчиненность чувству: он должен быть вовлечен в религиозный опыт, потому что без этой вовлеченности никакого религиозного опыта словно и нет. У многих людей бывают великие переживания, которые будто исчезают впоследствии. Они их не признали и не приняли. Моральные обязательства благодарности распространяются не только на наше общество, но и на общество богов. Внутренние факторы тоже имеют значение в нормальной человеческой благодарности и преданности. Люди склонны утрачивать эти чувства в периоды экстраверсии. Они поглощают райские плоды, а потом этот опыт тонет среди жизненных сложностей. В этом заключается алхимическая задача поддержания огня!

С другой стороны, стоит задаться вопросом, почему такое нуминозное и впечатляющее событие, как преображение Луция в человека должно произойти таким шокирующим образом, на публике. Адлингтон, как и многие другие, в своем переводе упускает одну очень важную деталь, а именно последнее предложение книги, в котором Луций говорит о жреце Исиды:

«…[он] избрал меня в коллегию своих пастофоров, назначив даже одним из пятилетних декурионов. Снова обрив голову, я вступил в эту стариннейшую коллегию, основанную еще во времена Суллы, и хожу теперь, ничем не осеняя и не покрывая своей плешивости, радостно смотря в лица встречных».

Tonsura, выбритая макушка, указывает на посвящение в служители Исиды, потому что все ее жрецы и посвященные брили головы, как и монахи католической церкви. Предложение продолжается, и многие переводчики опускают это: «…не стыдясь». Эта деталь дает ответ на наш вопрос, почему превращение должно произойти на публике. Тонзура означает sacrificium intellectus. Некоторые самовольные мысли приносятся в жертву высшему началу. Это также символ духовного перерождения, и потому у него, как у младенца, лысая голова. Как говорят мифы, когда Иона вышел из чрева кита, в котором пережил великую мистерию, он стал quasi modo genius, перерожденным. От жара внутри кита у него выпали все волосы. Очень часто это символ возрожденного ребенка, renatus in novam infaniam, это иной аспект облысения, принесение в жертву себя и своих мыслей, прохождение через перерождение в подземном мире и превращение в солнечного ребенка богини. Так Луций-Апулей действительно становится Гором, возрожденным ребенком, сыном, супругом и женихом Исиды. Это он и показывает своей тонзурой и должен держаться этого в каждом аспекте. Другое преображение, во время шествия, иллюстрирует довольно запутанную ситуацию. Он должен съесть те розы и стоять голым, а жрец должен достать одежду, чтобы укрыть его. Я думаю, это частично связано с причиной для ношения тонзуры, но это еще предполагает, что он должен полностью принять издевательства в повседневной жизни. Юнг однажды написал: «Мы обязаны людям не только своей хорошей, но и низменной стороной». Человечеству требуется и она. Потому, если мы осознаем эту низменную сторону, то должны принять и унижение, с ней связанное. Но спасительная благодать скрывается в том, что тогда другие люди станут снисходительными. Если вы всегда впереди, всегда держит все в своих руках, действуете по своему разумению, то станете для других людей камнем преткновения, потому что вызываете у них чувство униженности. Вам не добраться до анимуса или анимы; тень не затрагивает вас; вы всегда правы. Так что все остальные чувствуют себя лишними. Так что признать тот факт, что вы все сделали неправильно может быть ценным опытом, потому что тогда даже завистники станут человечными, ведь вы не наверху, а внизу. Можно сказать, что когда вы на вершине, вода жизни всегда утекает, но когда вы на дне, она течет к вам, а вы отдаете ее человечеству. Вы один из тех несчастных, кто боролся, пал и снова поднялся, и это невероятный опыт. Подумайте, каким одиноким был философ Луций-Апулей!

Религиозный опыт – это целостный опыт, который не исключает ничего. От кривляющегося интеллектуала и труса вроде Луция потребуется величайшая отвага, чтобы принять свои религиозные чувства и решиться на преображение перед публикой, даже столкнувшись с издевательствами образованного римского общества, к которому он принадлежал; он должен оставаться верным избранному пути перед поверхностным коллективным подходом, который раньше и сам разделял. Отвергнув социальную тщету и интеллектуализм, он превращает свой внутренний опыт в нечто целостное.

Апулей был предан своему внутреннему опыту, но никогда не выдавал подлинную религиозную тайну этого опыта. В Библии сказано, что человек, нашедший «жемчужину» (Царство Небесное) стремится скрыть ее.[12] Жемчужина должна быть спрятана, она ничего не стоит, если ее не скрывать, если похваляться ею или пытаться обратить других, создав новую секту. Апулей даже не говорит точно, что испытал во время своего погружения в подземный мир. Он заканчивает коротко: «Достиг я рубежей смерти, переступил порог Прозерпины и вспять вернулся, пройдя через все стихии; в полночь видел я солнце в сияющем блеске, предстал пред богами подземными и небесными и вблизи поклонился им». Он хранит молчание о своих переживаниях во время посвящения, и это правильно. Это сокрытие «жемчужины», сокровища, которое нельзя показывать, если только такое требование не поступит изнутри. Это не обязательно означает, что больше не нужно заниматься социальной деятельностью. Нужно только держаться своего внутреннего опыта, не перенося его наружу без пользы, но и не отрицая его. Если этот нуминозный опыт принимать искренне, преданно и отважно, он принесет обращение, «метаморфозу», глубокую трансформацию всего существа. Это косвенно повлияет и на поведение и отразится в социальной жизни.[13]

Следует избегать двух разных подходов. Во-первых, желания рассказать каждому любой ценой, даже с риском пострадать от непонимания и выставить себя глупцом. Это часто результат инфляции, тщеславного желания впечатлить других, что приводит к полной утрате переживания. Во-вторых, следует избегать желания сохранить все для себя, притворяясь старым добрым интеллектуалом, благочестивым фарисеем или кем вы там были раньше.

Следует, насколько возможно, прятать нуминозный опыт под маской персоны, но если некий внутренний приказ требует раскрыть этот опыт, следует со всей отвагой сделать это. Можно сказать: «Я не собираюсь завтра ничего делать». Очевидно, не стоит говорить, что человек действует так под влиянием сна, или приводить внутреннюю причину. Но может случиться так, что некий внутренний голос требует встать и сказать то, что думаешь, даже если это приведет к определенным преследованиям. Например, человек может встать против коллективного мнения, не считая себя мудрецом, просвещающим других, и не разыгрывая мученика. Естественно, интроверт всегда будет стремиться все хранить в себе, а экстраверт – все выплескивать.[15] Оба неправы. Колебание между двумя этими ритмами относится к ведению Самости, если внутренний опыт был понят правильно, сны обычно ясно указывают, как нужно действовать. Самость определяет, когда следует выдать тайну, а когда скрыть.

То, что Луций-Апулей, стыдившийся чистого чувственного опыта, должен предстать перед римским обществом, подвергшись осмеянию, имеет большое значение. Люди смеялись бы над его макушкой, говоря: «О, он был посвящен в мистерии Исиды». Раньше издевки, интеллектуализм и эстетизм были частью защитного механизма эго Апулея, и потому открытость для него будет испытанием полной преданности. Его опыт – это не просто нечто волнительное, что можно оставить при себе, продолжая жить как раньше. Исида знала, что делала, когда потребовала от него публичного признания. Обычно этого не происходит, но такой поступок вписывается в его проблему.

Возникает вопрос, почему спасение Луция приходит посредством египетского мистериального культа и почему культ Исиды-Осириса оказал на него такое воздействие. Почему не христианство или митраизм? Мы знаем, что Апулей много знал о других мистериальных культах, и, должно быть, имелась личная причина, по которой его привлек египетский культ. Из-за материнского комплекса чисто патриархальный мистический культ, в котором на переднем плане был мужской архетип образа бога, мало для него значил. Поначалу он мог оказаться полезным, поскольку усиливал маскулинность. Если бы вместо того, чтобы попасть в руки грабителей, он попал в маскулинный культ вроде митраизма, было бы проще обрести маскулинность. Но теперь все дело в том, чтобы добраться до дна материнского комплекса и осознать его глубинное значение. Здесь митраизм или христианство со свойственным им патриархальным характером не подходят. Ведь культ Девы Марии начал оформляться только в третьем веке, в частности, в Эфесе. Во времена Апулея и позже это почитание было мало распространено и признавалось только местами. Другая причина заключалась в том, что Апулей был родом из Северной Африки, а в африканской цивилизации в то время доминировал Египет. Так что когда культ из бессознательного появляется в египетской символической форме, для него это как возвращение на родную землю. С этим опытом связаны его ранние детские воспоминания. Это «корни», говоря современным языком.

Чтобы яснее понять проблему Апулея-Луция, следует учесть роль и значение культа Исиды и Осириса, в котором богиня всегда играла важную роль, в египетской религии. Доминирование Исиды и Осириса вышло на передний план только в позднюю античность.[16]

Гельмут Якобсон в своей великолепной статье[17] исследовал идею о том, что после трех тысяч лет развития египетская религия совершила следующий шаг, завершившийся в христианской цивилизации. Подчеркнув аналогию между египетской триадой и христианской Троицей, Якобсон замечает, что в появлении бога и его становлении можно выделить два основных ритма. Первый ритм – это стадия эманации и творения, а второй – стадия возвращения и собирание рассеянного. Например, ритм Брахмана можно сравнить с диастолой, тогда как Атман, напротив, соответствует систоле, что символизируется в Индии жертвоприношением лошади или, иногда, пауком, который, сплетя паутину, снова ее пожирает. Бог теряется в творении, а потом, в обратном процессе, возвращается и осознает себя. Постоянно усиливающаяся роль Осириса в египетской религии следует такому систолическому движению: удаляясь от множественности творения, бог снова сгущается и осознает себя. Однако, если в индийском мифе это движение цикличное, занимающее миллиарды лет, египетский миф содержит новый элемент развития и эволюции, так как возвращение бога не сходно с его первым появлением: это не просто повторение. Если изобразить это движение на диаграмме, то получится спираль, а не круг; новое качество состоит в том, что Осирис после возрождения напоминает Ба, человеческую душу. Пройдя через смерть и воскрешение, он обрел то мистическое нечто, что и составляет человеческую индивидуальность, нечто инородное для божества.

Процесс повторяется с приходом каждого солнечного царя. Когда фараон умирал, он становился Осирисом. Затем появилась фигура его сны, который должен был проводить все обряды жертвоприношения и принять роль жреца Шема; железным крюком он открывал рты мертвых, чтобы они могли есть, пить и говорить в потустороннем мире.

Что это означает психологически? Давайте сравним этот миф с тем, что происходит в человеке. Человек отождествляется с принципом сознания; он знает, как сдерживать свои импульсы, может работать, размножаться; короче говоря, он становится социально адаптированным эго. Кроме того, он представляет развитие солнечного божества. Он чувствует: «Я есть», «Я думаю». Он считает себя хозяином своих мыслей, солнцем в миниатюре. Впав в депрессию во время кризиса среднего возраста, он словно солнце, опустившееся за горизонт: все сознательные ценности исчезли, он больше не знает, что думает и даже сомневается в собственной личности. Это соответствует смерти царя-солнца в Египте. Это состояние изображается в виде смерти царя, хотя это не настоящая смерть. В такой ситуации психотерапевт прежде всего будет помогать ему справиться; инстинктивно он хочет бросить все и стать совершенно пассивным, и это мудро, до некоторой степени. Но нельзя просто оставаться в таком состоянии и ждать возвращения: нечто в человеке должно обеспечить непрерывность. В это время нужен особый внутренний подход. Я бы сравнила Гора младшего с таким подходом: это образ сознания, которое живет в смерти и действует в теле мертвого царя. Он «приносит спасение отцу».[18]

В процессе индивидуации младший Гор будет тем психологическим подходом, который поддерживает достаточно эго-активности, чтобы сказать: «Я запишу сны (открытие рта), ведь депрессия должна сообщить мне, что из себя представляет». Находясь в глубокой депрессии, вы ищете себя в состоянии смерти, питая и служа себе, своей Самости. Думаю, Гор представляет этот психологический подход в моменты полной темноты. В додинастическую эпоху в Египте, когда умирал царь, все воровали и убивали в течение трех дней. Законов не было. Все ждали, когда умрет царь! Можете себе представить, что происходило. Но позже, в династические времена в периоды междуцарствия безумие больше не прорывалось, потому что Гор защищал от него. Это было задолго до династической эпохи. Таким образом, Гор представляет собой психологическое полу-сознание, которое сохраняется, даже когда эго погасло, и становится новым принципом сознания.

Бог Тот тоже принимал участие в процессе обновления сознания, но поскольку Апулей не упоминал ни Тота, ни Анубиса, я не буду объяснять его значение. Но следует упомянуть, что Сет, сначала бывший убийцей, позже тоже начал играть позитивную роль в воскрешении царя, когда оказался связан с высшим светом и каждую ночь убивал змея Апопа. Поскольку таким образом он содействовал богу солнца, то представлял собой интегрированную агрессию вместо простой автономной и брутальной агрессии.

Это развитие египетской солнечной религии кажется нам проекцией, процессом интеграции психической целостности. Сегодня мы можем назвать это процессом индивидуации,[19] но здесь процесс спроецирован на мифические образы и драмы богов и судьбы царей. Можно сказать, что в этом процессе человек шаг за шагом осознавал «бога». Поначалу считалось, что только фараон проходил через этот процесс смерти и воскрешения, ведущий к бессмертию, но позже эта вера распространилась в массах и больше не считалась царской прерогативой.

В то же время, к концу древнего Царства, возможно, около 2500 г. до н.э. бессознательное начало возрождать миф о женском начале. (Можно сравнить эту конечную фазу со временем христианства, когда Папа Пий XII возвысил женское начал, объявив телесное вознесение Девы Марии догматом.) В то время (2200 г. до н.э.), когда проблема восстановления внутренней целостности человека стала крайне важной, единственным божеством, сохранявшим свою целостность и не разделенным на множество фигур, была Исида. Поэтому она ведет Луция к целостности. В мифе Исиды собирает кости мертвого Осириса и совершает обряд его воскрешения. Она служит инструментом его перерождения, потому на египетских гробах часто изображался мертвец, покоящийся на руках богини-матери Нут или Исиды. Ее изображение было в гробу и на крышке гроба; мертвец ожидал воскрешения в ее руках. Если истолковать ее психологически, Исида представляет эмоциональный и чувственный опыт целостности, который указывает путь. Позже этот процесс можно осознать в мыслях, но она – это элемент религиозного чувственного опыта.

Но миф об Исиде означает кое-что еще. В случае мужчины, который, как Апулей, подавлял свои чувства посредством негативного материнского комплекса, анима часто появляется как проститутка, и во сне это обычно толкуется как сексуальность или сексуальные фантазии на относительно безличном уровне. Так бывает часто, но я видела людей, у которых эти фигуры не были связаны с сексуальными фантазиями, вместо этого они подразумевали умственную проституцию, то есть, такой человек не был предан идее или умственному образу, он заигрывал с идеями, как это делают с проституткой, расплачиваясь и уходя. Такие мужчины не способны осознать правду и следовать ей, потому что не чувствуют. Для них интеллектуальные и умственные процессы — своего рода развлечение или игра, средство достижения авторитета. Если они думают, что добьются таким путем успеха, то будут стоять за какую-нибудь идею, даже если не верят в нее. Для них духовная жизнь становится инструментом престижа, поддерживающим личное тщеславие.

Такие мужчины следуют идеям не из убеждения, а только чтобы выказать собственный ум. Подобные методы приносят невероятную интеллектуальную отдачу, за которой ничего не стоит. Это умственная проституция, и часто она предстает такой в сновидениях. Анима или душа такого человека – шлюха, заигрывающая с самыми разными философскими идеями или политическими теориями, но отказывающаяся выходить замуж и заводить детей, так что эти идеи остаются бесплодными. Джон Ди, алхимик XVIII в., часто беседовал с Богом. Однажды Бог напал на него, обвинив в распутстве. Бедный Ди не мог понять, что это означает; он размышлял о своих грехах и сексуальных фантазиях, но не нашел ничего соответствующего обвинению. Но, как подчеркивал Юнг, его распутство заключалось в том, что он не придерживался того, что считал верным, и не был предан своей духовной задаче.

Апулей тоже заигрывал почти со всеми философскими системами и мистическими культами, не занимая твердой позиции. О его поведении можно судить, исходя из аспекта сексуальной неуравновешенности и вырождения чувственной функции по отношению к женщинам, но это равноценно умственной проституции. Так продолжалось, пока он не увидел Исиды, как описано в книге, где словами Луция сказано, что он ходит, «ничем не осеняя и не покрывая своей плешивости». Он наконец решил оставаться преданным внутренней истине.

Возможно, Апулей не осознавал всех этих глубоких истин, о которых мы говорили. Но можно поражаться, почему мистерии Исиды оказали такое целительное воздействие, что с тех пор он чувствовал, что наконец нашел своей место, наладил отношения с божественным и обрел смысл жизни? Думаю, можно понять, как этот мотив относится к Апулею, если вспомнить все приключения, через которые он прошел. Будучи чисто интеллектуально увлеченным, идеалистичным неоплатоником, Апулей-Луций отождествлялся с солнечным богом Ра. Это буквально так, потому что идея блага и прекрасного действительно доминировала в платонических представлениях, как солнце на небесах, главная из всех звезд.

С этой новой перспективы историю убийства Сократа, которую мы обсуждали ранее, также можно сравнить с историей из египетской мифологии. Когда бог Ра состарился, Исида захотела обрести его силу, и потому создала огромную змею, которая укусила бога, от чего он мучился, но не мог умереть, будучи богом. Так что Исида предложила ему лекарство, если тот выдаст свое тайное имя. Чтобы вылечиться, ему пришлось пожертвовать своей силой. Состарившееся философское начало, старый царь, разложившийся принцип сознания, неспособный действовать, подчиняется темной материнской фигуре, образу бессознательного.

Превращение Луция в осла соответствует мифологическому убийству Осириса Сетом. Его человеческая сторона скрыта ослом или ослиным началом, что можно сравнить с моментом убийства Осириса. Но Осирис живет внутри, пока он страдает от превращения в осла: Луций, несмотря на все свои переживания, так и не стал ослом, потому что всегда страдал, как человек. Можно сказать, что в этом случаем божественное в человеке оказывается захвачено тенью, действующей вместе с сексуальностью и грубыми импульсами. Человечность Луция утонула в осле. Его личность еще присутствует, но судьбу его можно сравнить с расчленением Осириса. Затем появляется Исида, а в египетском мифе именно она собрала рассеянные части Осириса и помогла ему возродиться. Она всегда делает то, что необходимо. Она совершает отрицательные вещи, чтобы разрушить сознание, затем положительные, чтобы запустить процесс индивидуации. Как разрушительная и в то же время спасительная Великая Мать она повсюду. Это женское начало, которое углубляет внутреннее преображение. В мире Ра она божественная и вечная мать, и потому можно сказать, что своей заботой о Луции она хочет развить в нем качество Осириса. На самом деле ее заботит божественная Самость в нем. Она представляет собой ото чувственный опыт, который должен порождать высшую внутреннюю личность Луция и может исцелить душевный раскол. Потому благодаря посвящению в мистерии он чувствует, что его судьба сравнима с судьбой Осириса. Он осознает глубинный смысл произошедшего. Страдание от невротических сложностей, не зная их смысла – самое ужасное, что может быть; но осознать глубинный смысл, за ними стоящий, значит уже наполовину исцелиться. Тогда трудности видятся как часть важного процесса, который помогает в осознании и преображении. Исида разрушает проблему противоположностей, стоящую перед Луцием, проблему Сета и Осириса. В христианстве Дева Мария делает то же самое. Юнг указывал, что новый титул Девы, domina rerum и regina coeli, подчеркивает ее роль в католическом мире и выражает стремление человечества к исцелению раскола, порожденного цивилизацией. Похоже, в нашей цивилизации действуют определенные тенденции, схожие с теми, что протекали в заключительной фазе египетского развития.

Культ Исиды описывается Апулеем с поэтичной эмоциональностью, но он практически ничего не говорит о дальнейшем развитии в рамках культа Осириса. Опыт встречи с Исидой был эмоциональным и может быть передан только поэтическим языком. Но об остальном он просто не мог говорить, потому что это было действительно важно, это была настоящая мистерия.

Но что случилось с архетипом богини-матери, когда христианство наследовало умирающей Римской империи? Мария получила титул Theotokos (Богоматерь) и Sophia (Мудрость) и играла важную роль в восточной Церкви, но в западной католической церкви она вынуждена была отступить на задний план. Естественно, остались некоторые следы в легендах и местных культах, так что когда я говорю, что вместе с Исидой архетипический образ Великой Матери исчез, это следует понимать относительно. Но в официальной христианской церкви была сильная склонность не принимать проблему женского всерьез, ведь культ Девы Марии не был центром внимания. В западной церкви она действительно была заменена образ Церкви как института, так что эта часть ее мистических качеств была спроецирована на саму Церковь, Mater Ecclesia. Юнг обсуждал эту проблему в Психологических типах, когда комментировал книгу Пастырь Гермы[20], в которой автор пишет о своем обращении в христианство. Книга, вероятно, была составлена из элементов еврейского, восточного и греческого материала. Герма представил ее в виде памфлета ранней христианской проповеди, описывая свои видения и внутренние переживания, которые привели к обращению к католической церкви.

Перед Гермой в видении предстает старая женщина, которую он называет Domina, богиня, или госпожа, и она дает ему совет и являет видение башни, которая суть Церковь.

Это видение, возможно, не самое возвышенное, потому что к нему примешано много сознательного материала. Но идея посвящения в католическую церковь посредством старухи, темной фигуры, действительно оригинальна и подтверждает, что богиня жива. Она превратилась в Ecclesia, Мать-Церковь, так что это материнское качество было спроецировано на организацию, заменившую фигуру Исиды.

В процессе этого развития были утрачены два аспекта. Во-первых, человечный, личностный аспект богини (организация не бывает человечной), а во-вторых, отношение к материи. Ведь Исида также представляет собой образ космической материи, и этот аспект не содержался в церковной организации. Есть, однако, некая конкретика, которая негативно компенсирует отсутствие материи: Папа представляет Бога на земле, и материя неким образом содержится в Церкви в той мере, в какой это конкретная организация. Но материя в нашем современном понимании включает в себя божественное космическое начало, что вскоре обнаружит физика. Однако, в средние века эти два аспекта исчезли из сознания человечества, хотя некоторые другие аспекты организация сохранила. Если анализировать католического священника, то можно обнаружить, что его анима спроецирована на церковь. Она носитель материнской анима-фигуры и частично заменяет реальную женщину. Священник воспринимает церковь как мать-невесту не только аллегорически, но и вполне конкретно. С другой стороны, священник сам невеста Христова и в этом «женственен» и носит женские одежды. То есть он одновременно и мужчина, и женщина. Если он понимает, что делает, это может дать переживание психической целостности, достигнутое благодаря мучительному жертвоприношению своей сексуальной жизни. С другой стороны, тот факт, что человеческая организация заменяет божественную силу, очевидным образом создает большую проблему.

Это положение привело и к другим последствиям. Если человеческие и материальные аспекты божественности, некоторые элементы архетипа, выпадают из сознательного поля внимания, можно ожидать, что они появятся в форме обсессий. Когда из сознательной жизни исчезает нечто важное, то, усилившись, оно появится в другом месте. Это можно заметить в преследовании ведьм, на которых была спроецирована тень исчезнувшей Великой Матери. Другая одержимость типична для всей христианской теологии и, что, по моему мнению, важно, выражается в форме некой конкретности идей, так сказать. От этого страдает все христианское учение со всеми его догматами. Если сравнить психологические формы мышления с теологическими, неважно, католическими, протестантскими и еврейскими, у теологов всегда возникает одно и то же возражение, которое достойно уважения, потому что это очень важно: «Бог», — говорят теологи, — «это не только образ в человеческой душе или в коллективном бессознательном. Все ваши психологические толкования Троицы только психологические: Троица обладает метафизической реальностью, и мы, теологи, именно о ней и говорим, а вовсе не о психологическом аспекте». Тут скрывается предположение, что «метафизическая реальность» действительно существует. Все теологи согласятся, если мы скажем, что есть метафизическое пространство, в котором существуют Бог и Христос, а мы говорим только об их психологическом отражении в душе. Это умиротворяет теологов. В сущности, они старым платоническим образом делят космос на мир, который «лишь» аналогия другого, или экспериментально наблюдаемый психологический мир, и второй космос, называемый «метафизической реальность», и в нем Бог и Христос абсолютны как таковые. Но здесь теологи говорят о Боге, словно его можно описать! В анализе с Богом можно встретиться в собственной душе. Теологи знают Бога, не посредством психологической истины, а в откровении, содержащемся в Библии, но Бог перестал публиковаться две тысячи лет назад. Наш Бог – это образ в душе, а тот, другой – Бог откровения. Если вы не согласны, что Библия была написана людьми, то сталкиваетесь с главным комплексом, и тут появляется трудность. В конце концов, откровение как-то явилось нам при помощи человеческой психики!

Если рассмотреть вопрос без лишних эмоций, то видно, что это деление идеи реальности. Есть некая метафизическая или трансцендентная реальность, которая совершенно реальна, и в нее вкладывается подавленный материальный аспект Исиды. Это создает своего рода идеалистический материализм. Теологи обычно впадают в этот умственный материализм из-за того, что называют «метафизическими фактами». Это одержимость именами, которая присуща многим теологам, и их не отучить от этой проекции. Великая богиня-мать вошла в церковную организацию и не была признана как материя, так что возникла компенсаторная бессознательная материализация идей. Христианская теология слишком умственная. Это патриархальная институция, и материнский аспект настигает их сзади, вот потому они и уверены, что их идеи неким образом материально реальны. Напротив, наша гипотеза в том, что за архетипами стоит некое живое x. Мы не делали разделения; материя и коллективное бессознательное – это не два различных измерения.

Что поражает в египетской религии – это странная конкретика в отношении того, что можно назвать идеей, что осознавали также греки и римляне. Например, была вера в бессмертие, достигаемое посредством химической обработки трупа – невероятная первобытно-магическая конкретика! В Каирском музее есть папирус[21] с предписаниями по бальзамированию трупа: «Смотри, чтобы голова не отвалилась; удали внутренности, которые сгниют. …» Это полное описание того, что должно случиться с трупом наряду с точными словами, литургией и текстами, которые нужно повторять в процессе работы. Слова и действия согласовывались. Все нужно было делать именно таким образом, чтобы человек стал действительно химически бессмертным.

Эта конкретика исчезла лишь по видимости; она незаметно появилась в христианстве как конкретика «реальности метафизических фактов». Из-за древней первобытной конкретики, таким образом, для большинства людей невозможно обсуждать факты объективным эмпирическим образом. Это вызывает своего рода фанатическую одержимость идеями, вызванную анимой, которая очень часто блокирует научное понимание. Всегда есть надежда, что «где-то» идеи обладают абсолютной реальность, но это не дает возможности провести психологическое обсуждение. Психология считается «лишь» психологией, незначительной реальность по сравнению с «абсолютной истиной». Вот к чему привело пренебрежение Богиней!

В еврейской религии такая же конкретика появляется в Законе. В некоторых кругах ортодоксальных евреев некогда возникла сложная проблема: можно ли включать электрическую лампочку в субботу, поскольку в этот день запрещено зажигать огонь; этот вопрос серьезно обсуждался. Богиня-мать в еврейской религии официально не признается. Потому она скрыта в материальном аспекте Закона и в идее, что обещанное царство Мессии будет на этой земле, иными словами, оно будет материальным.

Все тоталитарные политические системы, вне зависимости от их ориентации, действуют тем же образом. Они вводят убеждения, которые совершенно конкретны, то есть «царство небесное» должно быть установлено здесь и только здесь, прямо на земле, причем любой ценой. Для них блаженство, счастье и психическое равновесие достижимы только на земле. Если человек верит в такую марксистскую, фашистскую или любую другую идеологию, то он спасен, а если нет, убит. Здесь конкретика идей достигает кульминации.

Однако, в наши дни этот односторонний материализм устарел, ведь современная физика признала, что нужно отказаться от описания материи как она есть и удовлетвориться созданием математических моделей, иными словами, психических представлений о ней. По сути, как отмечал Юнг, психика – это единственная реальность, которая доступна нам в непосредственном опыте. Слова «материальный» и «духовный» не более чем формальные разграничения, которые мы придаем психическим переживаниям; первое относится к тем переживаниям, которые приходят снаружи и из нашего тела; второе к внутренним переживаниям. Эта двойственность восприятия присуща структуре нашего эго-сознания, но в области бессознательного ей нет места. Как сформулировал это Юнг, вне этой двойственности восприятия мир, скорее всего, един, unus mundus,[22] и превосходит всякие сознательные представления о нем. И не случайно современная физика заинтересовалась парапсихологическими явлениями.[23] На высшем витке спирали мы оказались в точке во времени, которая совпадает с периодом, во время которого у Луция-Апулея возникло любопытство (curiositas) к оккультному!

Хотя тайна материи признается немногими в христианской католической церкви и вообще не признается протестантами, она в скрытой форме сохранилась в алхимии, которая занималась поисками «божественной души в prima materia». Юнг изучил этот вопрос в Психологии и алхимии[24] и Mysterium Coniunctionis и пытался донести до нашего сознания связь с «богиней» материи, появившейся в алхимии как богиня-мать Materia или женственная ainma mundi как душа в космической материи, а в других текстах как Mater Alchemia или даже попросту как Исида.

Второй аспект богини, упомянутый ранее, утраченный, когда она стала восприниматься как Ecclesia, был аспектом личностного человеческого существа. Так, принцип Эроса, то есть, индивидуальной связанности и теплоты, был заменен организацией, состоящей из законов и иерархий. Эта утрата сегодня стала такой очевидной и жестокой, что ее не нужно обсуждать подробно. Это общечеловеческая проблема нашего времени par excellence.

Примечания

1. Helmuth Jacobsohn, «Das Gegensatzproblem im altagyptischen Mythos,» pp. 171ff.

2. О проблеме квартерности см. в особенности Jung, Psychology and Religion, paras. 243ff.

3. Cf. A. Noguera, How African Was Egypt? passim.

4. Cf. Jung, Psychology and Religion, paras. 268ff.

5. Cf. Jung, Two Essays on Analytical Psychology, paras. 202ff.

6. Cf. Jung, Psychological Types, paras. 814ff.

7. Cf. Jung and Pauli, The Interpretation of Nature and the Psyche. Монография Юнга «Synchronicity: An Acausal Connecting Principle» вновь опубликована в The Structure and Dynamics of the Psyche, paras. 816-968. См. Также Marie-Louise von Franz, Number and Time, особенно part 5, pp. 235ff; von Franz, C. G. Jung: His Myth in Our Time, chapter 12, passim; и Etienne Perrot, «Le sens du hasard.»

8. О чем-то похожем сообщается в Деяниях Апостолов. В видении Филипп получает приказ встретить и крестить эфиопского чиновника (Деян. 8:26-40). Петр также получает в видении предупреждение, что должен крестить римского центуриона и принять неевреев в христианскую общину (Деян. 10:1-48, 11:1-18).

9. Apuleius, The Golden Ass, book XI, vi, pp. 549-550.

10. Пастофорами были жрецы, которые несли священные объекты в процессиях Исиды.

11. Apuleius, The Golden Ass, book XI, xxx, p. 595.

12. Мф. 13:44-46.

13. Cf. Jung, Two Essays on Analytical Psychology, para. 227.

14. В древности персоной называлась маска актера. Юнг использует этот термин для обозначения социальной роли человека, который иногда с ней чрезмерно отождествляется.

15. Cf. Jung, Psychological Types, passim.

16. Cf. Jan Bergmann, Ich bin Isis. См. также R. E. Witt, Isis in the Graeco-Roman World.

17. Cf. Jacobsohn, «Das Gegensatzproblem im altagyptischen Mythos,» passim.

18. Ibid., p. 175.

19. О процессе индивидуации, под которой Юнг подразумевал осознание целостности индивидуума, см. введение Юнга к Психологии и алхимии. Marie-Louise von Franz, «The Individuation Process,» pp. 157fF; и Etienne Perrot, La Voie de la transformation, part 1, chapters 3 и 4.

20. Jung, Psychological Types, paras. 375ff.

21. Опубликовано G?nther Roder в Urkunden zur Religion der alten Aegypter, pp. 297ff.

22. Cf. von Franz, Number and Time, part 4, pp. 171ff.

23. Cf. Quantum Physics and Parapsychology, протоколы международной конференции в Женеве в 1974 г.

24. Paras. 410ff.