Глава 8. Таро Уэйта и Тайная Доктрина

Рональд Декстер и Чальз Даммит

История Оккультного Таро

ГЛАВА 8

Таро Уэйта и Тайная Доктрина

8.1 Секрет раскрыт

В 1909-ом Кроули опубликовал свою Liber 777, в которой раскрывалась тайная атрибуция букв иврита козырям Таро[i]. Также он начал публиковать ритуалы Золотой Зари и тетради с инструкциями в журнале «The  Equinox» («Равноденствие»), начиная с ритуалов Внешнего Ордена, в сокращенной форме представленных в сентябрьском выпуске, и анонсируя опубликование ритуалов R.R. et A.C. в следующих выпусках. В 1910-ом Мазер в ярости устремился из Парижа в Лондон дабы затребовать судебный запрет против Кроули. Он получил временный, однако для получения постоянного запрета у него не было средств. За материальной помочью Мазерс обратился к Уэскотту. Уэскотт, при посредничестве Артура Кэдбери-Джонса (Arthur  Cadbury-Jones), потребовал от Мазерса снятия его обвинений в подлоге документов, включая письма, датированные задним числом 1901-ым и 1902-ым годами,  в замен на оказание материальной помощи[ii]. Мазерс ответил отказом и Кроули продолжил публикацию. Перепалка Мазерса и Кроули приобрела публичный масштаб и нещадно пародировалась прессой[iii]. Кроули постепенно опубликовал в «The  Equinox» («Равноденствие») все магические инструкции Золотой Зари, которые ее члены торжественно клялись не разглашать даже обладателям низших градусов; инструкции по Таро увидели свет в 1912-ом году.

Не только в прессе, обслуживающей внешние круги непосвященных, эта перепалка побудила появление презрительно-пренебрежительно-высокомерных комментариев. В мартовском выпуске «Occult Review» («Оккультного Обозрения») за 1910-ый год была опубликована заметка редактора о «публикации в двухгодичном [sic] журнале, величаемом the Equinox значительной части ритуалов и церемоний тайного общества, носящего имя «Герметический Орден Золотой Зари»»[iv]. И Золотая Заря, и Мазерс были осмеяны. В целом оккультисты были о Золотой Заре явно невысокого мнения, в противоположность тому, которое мы можем наблюдать в недавнее время. Материал, цитируемый в «The Equinox», фактически не был официальным ритуалом Золотой Зари, но эвокацией духа Тафтартарата (Taphthartharath), исполненным Флоренс Фарр и другими в мае 1896-го. Кроули опубликовал ритуал полностью, включая также проклятия, низвергающие духа в самые низы ада, в случае, если он не явится; редактор «Оккультного Обозрения» особо высмеял эти угрозы, отметив, что несчастный дух может быть занят каким-либо другим делом, «это высшая степень ростовщичества тайнами ». Публикация, по его словам, «швыряет вполне заслуженные насмешки в обсуждаемый орден». «Я никогда не был способен оценить необходимость состоять в тайных обществах в наши дни» — и далее – «удерживать знания, которые могут быть полезны вашим собратьям … это прегрешение против Света». Дни тайных орденов подходят к концу.

Кроули, посещая свою alma  mater в 1908-ом, встретил Виктора Бенджамина Нойберга (Victor Benjamin Neuburg), студента-лингвиста. Нойберг жаждал стать великим магом. В 1909-лм он закончил Тринити-колледж в  Кэмбридже, и Кроули пригласил молодого человека в Болескин. Нойберг присоединился к A.A. под девизом «LampadaTradam» («Iwillpassonthetorch», «Я передам светочь»). Теперь Нойберг, как ранее Роза, сопровождал его в путешествии по Северной Африке. Желая произвести впечатление на местных жителей как маг, Кроули показывал Нойберга в качестве демона-слуги, которого Кроули мог водить на поводке. Нойбург послушно обрил голову, за исключением двух пучков рыжих волос, которые были завиты в рога[v]. Во  время магического ритуала в алжирской пустыне Кроули уговорил Нойберга объединить их эротические и оккультные поиски; оба мужчины в дальнейшем были увлечены сексуальной магией.

Кроули полагал себя реинкарнацией Эдварда Келли (Kelley  или Kelly), провидца, который работал со знаменитым магом Джоном Ди  (John Dee (1527-1608)) и совместно с ним вызывал так называемых Енохианских духов. Кроули пытался самостоятельно возобновить эту работу после трехсотлетнего перерыва. Теперь он помогал Виктору Нойбургу: он мог принять роль Ди в качестве стенографиста, а Кроули был медиумом.

Во второй половине дня 6-го декабря 1909-го, на песчаных дюнах вблизи Боу-Саада, Кроули совершил вызов енохианского демона, называемого Коронзон, «Демон Бездны» (Choronzon,  «The  Demon  of the Abyss»). Вначале казалось, что двое смертных преуспели, но затем они обнаружили, что психологически сломлены. Согласно отчету, Кроули «так и не восстановился», как и Нойбург, «унесший шрамы от этого магического приключения в могилу»[vi]. Характер шрамов не уточняется. По всей вероятности, худшим уроном африканского путешествия была новая прическа Нойбурга. Двое мужчин оставались вместе  и продолжали своим магические и сексуальные эксперименты. Кроули повысил себя до градуса 8° = 3° Magister Templi  (Master of the Temple, Мастер Храма)  и взял девиз  «ViVeriVniversum  Vivus  Vici»  («I,  while  yet  alive,  by  the  force  of  truth  haveconqueredtheuniverse», «Я, пока еще жив, силой истинны покорил вселенную»). Поступив так, он «пересек Бездну», отделяющую три верхних сефироты от семи низших.

У студентов A.A. было преимущество — Liber 777, сборник Кроули, комплексный синтез оккультных соответствий, в котором впервые раскрывался секрет атрибуции. Все изложенное якобы было извлечено из памяти Кроули,  но содержимым его памяти было то, что Аллану Беннету передал С.Л. Мазерс[vii].

Осенью 1910-го Мазерс дал публичный показ своих «Элевсинских мистерий». В нем были задействованы Виктор Нойберг, который танцевал, и некоторые новые рекруты, среди которых была и Лейла Уодделл (Leila  Waddell), скрипачка. Среди ее предков были маори, она обладала смуглой кожей и носила темную одежду, что делало ее внешность эффектной. Она стала любовницей Кроули. Иногда труппа получала положительные отзывы, но Де Венд Фентон (De Wend Fenton) в своей желтой газете «The Looking Glass» («Зазеркалье») неоднократно критиковал спектакль Кроули, и в качестве ремарки, обвинял Кроули в «неприличной распущенности» с Алланом Беннетом и, косвенно, с Джорджем Сессилом Джонсом. Последний в апреле 1911-го года подал иск за клевету. Д.Ф.С. Фуллер дал показания в защиту имени Джонса. Одним из свидетелей Фентона был Мазерс, пожелавший наказать и Джонса и Кроули как обманщиков (за их сексуальную магию), как узурпаторов (за публикацию ритуалов Золотой Зари) и как соперников (за их новый орден A.A.). Судья вынес решение в пользу Джонса, но присяжные отклонили иск. Джонс был публично опозорен, Кроули получил еще одну порцию неблагоприятной публичной огласки. Джонс надеялся, что если Кроули подаст свой собственный иск за клевету, то он также будет оправдан, но Зверь не собирался его подавать. Фуллер  вступился за Джонса, но Кроули был непреклонен. Пути троих разошлись. Джонс и Фуллер покинули А.А.. Виктор Нойберг остался с Кроули и они вернулись в северо-африканскую пустыню. Когда Нойберг упал с ног от изнеможения, Кроули покинул его. Несмотря на это, в последствии они воссоединились.

8.2 Результат разглашения

Публикация Кроули тайной атрибуции и ритуалов Золотой Зари стала поворотным моментом в истории современного оккультизма, хотя на тот момент это выглядело лишь нарушением клятвы секретности, данной Кроули. Эпоха тайных орденов была на исходе; оказалось невозможным сохранять секретность. Из всех тайных орденов, Золотая Заря, пока в ней не разразился кризис,  была наиболее успешным, за исключением масонов. Ее члены полагали себя эксклюзивными обладателями тайных знаний, исходящих из трех источников: многовековой традиции Братства Розенкрейцеров, наследниками которых они себя полагали; Зашифрованного манускрипта и Тайных Вождей, которые общались с их зримыми Вождями.  Откровения Мазерса поставили под сомнения эти источники; теперь тайные обряды и секретное учение было сдано в печать, чтобы любой желающий мог ознакомится с ними. Raison d’etre (разумное основание, смысл) тайных орденов исчез.   Игра завершилась и была проиграна; в нее невозможно было сыграть повторно.  

Значимость масштаба произошедших изменений еще не была очевидна для всех. Одним из разглядевших его, и адекватно отреагировавших, был А.Э. Уэйт. Оккультист из числа робких и застенчивых, с аллегорическим, своеобразным, помпезным литературным стилем, он пренебрежительно относился к своим собратьям-оккультистам, осознавая, что он гораздо лучше образован по сравнению с ними. Его наиболее влиятельный поступок имел место в 1909-ом, когда он выступил с инициативой создать первую полную публичную картомантическую (гадательную) колоду Таро, которая была бы отличной от колоды Эттейлы и всех из нее проистекающих.  Покуда знание о Таро и его интерпретации рассматривалась как часть тайной мудрости, доступной только посвященным, существовала сильная мотивация сохранить  этот секрет. Мотив для публикации мог возникнуть, только когда тайна была разглашена;  именно это изменило ситуацию  и теперь мы можем посетить книжный магазин и выбрать из множества разнообразных оккультных колод Таро. Уэйт был первым, кто осознал это, пусть и смутно, и первым, кто отреагировал на изменившие обстоятельства. Весьма маловероятно, что  Liber  777, попала бы в руки кому-либо за пределами узких кругов приверженцев магии; но вскоре после того, как колода Уэйта была опубликована в конце 1909-го года, в марте 1910-го в «Оккультном Обозрении» вышла статья под заголовком «V.N.», раскрывающая секрет атрибуции более широкому кругу читателей[viii].    Предположительно, буквы «V.N.»  могли бы быть инициалами девиза Джорджа Сессила Джонса  «VoloNoscere» («IWanttoKnow», «Я хочу знать»), но более вероятно, что они принадлежат Виктору Нойбергу[ix]. Целью статьи было достижение иконографического прояснения лучшего соответствия знаков зодиака, планет и стихий козырям Таро, а далее, опираясь на Sepher Yetzirah, правильной атрибуции буквами еврейского алфавита. Это является доказательством того, что был раскрыт именно секрет атрибуции и заканчивается статья воспроизведением соответствующей страницы из Book  777.

На роль художницы, которой предстояло воплотить его замысел, Уэскотт избрал Памелу Колман Смитт (Pamela  Colman  Smith (1878-1951))[x]. Рожденная в Пимлико в Лондоне, родителями-американцами, Чарльзом Эдвардом Смитом (Charles Edward Smith) и Коринн Колман (Corinne Colman), она провела свои ранние детские годы в Англии, сначала в Чизгхерсте, затем – в Манчестере. Вначале 1890-ых семья переехала в Кингстон, на Ямайку, где ее отец работал в West India Improvement Co и где ее мать умерла в 1896-ом. С 1893-го по 1897-ой Памела изучала искусство в Институте Пратта в Бруклине; ее первая крупная выставка прошла в Нью-Йорке в 1897-ом и позволила оплатить долгую поездку на Ямайку в 1898-ом.  Затем она возвратилась в Нью-Йорк, где создала серию раскрасок. Далее последовал длительный визит в Англию совместно с отцом летом 1899-го, в Нью-Йорк она вернулась в октябре; 1 декабря  ее отец скоропостижно скончался. Памела была знакома с великой актрисой Эллен Терри (Ellen Terry) и присоединилась к труппе театра Лицеум (Lyceum Theatre), звездами которой были Эллен Терри и сэр Генри Ирвинг (Sir Henry Irving) по возвращению в Англию в мае 1900-го года. Памела жила у Эллен Терри на протяжении первых своих десяти месяцев в Англии и поехала с труппой в девятинедельный тур осенью 1900-го; затем она работала над декорациями и костюмами. В мае 1901-го она приобрела свою студию, в которой она принимала многих выдающихся деятелей искусства, среди которых были Артур Рэнсом (Arthur  Ransome),  Брэм Стокер (Bram  Stoker), Джон Мейзфилд (John Masefield), Лэди Грегори (Lady  Gregory), Флоренс Фарр а также У.Б. Йейтс, который сильно повлиял на нее.

Памела Колман Смитт должно быть с пользой использовала время, проведенное на Ямайке. Она была очарована услышанными там народными сказками, особенно историей про Ананси (Anansi) или Аннанси (Annancy), как она произносила это имя, персонажа, по прежнему популярного в Западной Африке; в 1899-ом году она опубликовала книгу историй про Аннанси. На протяжении всей своей жизни она любила рассказывать эти истории, повязав платок на голову и облачившись в длинный халат для большей выразительности. Она также давала спектакли по ним в кукольном театре, посетителями которых было множество довольных зрителей.

Памела Смит не была великой художницей, но обладала живой фантазией и ее работы соответствовали духу того времени; в Нью-Йорке год проходили ее выставки с 1907-го по 1909-ый. Причина  того, что она так и не добилась рыночного успеха должно быть состояла  в том, что она не обладала способностью к бизнесу и рядом не было кого-то, кто мог бы оказать ей помощь подобного рода. Она работала с Джеком Йэйтсом над «A Broad Sheet» с 1901-го по 1902-ой, но прекратила эту деятельность в 1903-ем и начала публиковать свой собственный ежемесячный журнал «The  Green  Sheaf», который выходил примерно год. Ее издательская деятельность продолжалась, но приносила мало дохода и ее пришлось оставить. Также она иллюстрировала многие книги, но не получала за это достойного вознаграждения. Она производит впечатление очень приятного человека; создается впечатление, что она никогда не навредила кому-либо или даже таила на кого-либо злобу. Под влиянием У.Б. Йейтса она присоединилась к храму Исиды-Урании Золотой Зари в 1901-ом[xi].  В 1904-ом, после раскола, она, несмотря на дружбу с Йейтсом, с которым она еще долгое время продолжала поддерживать связь, присоединилась к Уэйтовскому фрагменту Ордена; она никогда не достигла градуса выше 1° = 10°.

Она никогда не была замужем. В 1911-ом она была принята в лоно католической церкви, которой она оставалась верна до конца своей жизни. Она разрабатывала плакаты для движения суфражисток, и, на протяжении Войны, для Красного Креста. В 1919-ом она покинула Лондон и поселилась в «The Lizard» («Ящерице») на южном побережье Корнуолла, неустанно  продолжая свою не приносящую дохода работу художника; она вела хозяйство в загородном доме священника, на территории которого была часовня. Миссис Нора Лейк (Mrs  Nora  Lake), видимо, вдова, присоединилась к ней и была ее подругой и компаньонкой. В 1942-ом женщины переехали в Буд, что на северном побережье графства,  где Памела Колман Смит умерла в 1951-ом году. Согласно ее завещанию, она оставила все свое имущество Норе Лейк, но все оно было распродано в уплату ее накопленных долгов.

Она, очевидно, получила от Уэйта или от издателя Райдера (Rider & Co) паушальную сумму в вознаграждение за работу, которую она выполнила в 1909-ом; созданная ею колода Таро была опубликована в конце этого же года[xii] и она несправедливо известна почти повсеместно как Таро Райдера-Уэйта (Rider-Waite Tarot). В письме от 19 ноября 1909-го года Памела пишет: «Я только что завершила большую работу за крайне небольшое вознаграждение! Комплекс иллюстраций для колоды карт Таро»[xiii]. Если бы она настояла на авторском гонораре, то это бы облегчило или сняло вовсе бремя финансовых затруднений, давящие на нее все сильнее: колода была, и продолжает быть, невероятно успешной. Это была не только первая доступная в продаже картомантическая колода, произведена в Британии, и первая независимая от традиции Эттейлы, производимая в мире, но, и стойко пройдя все испытания, выпавшие на ее долю, остающаяся наиболее популярной в мире.   В своей редактуре английского перевода «Le  Tarot des Bohemiens» («Таро циган») Папюса Уэйт зашел так далеко, что добавил сноску, гласящую, что Марсельское Таро (Tarot de Marseille) на тот период уже не было сохранным, но было «вытеснено во всех отношениях» колодой, созданной мисс Смит на основе его инструкций[xiv]. Большинство  из более поздних оккультных колод многое позаимствовали из иллюстраций Памелы Колман Смит; можно сказать, что она создала стандартный шаблон оккультной колоды Таро. Но создательница не получила выгод от своего успеха; стандартное название этой колоды даже не содержит ее имя.

Она работала по инструкциям Уэйта; мы точно не можем знать, какой смысл вложен в эти слова. Козыри пронумерованы римскими цифрами в центре верхнего края (Шут-Дурак (Fool) пронумерован 0), и, как и карты двора и тузы, включая также Смерть (Death (XIII)), содержат свои названия на английском на рамке снизу.  Практика Эттейлы по нумерации всех карт по порядку до 77 или 78 прервалась. В соответствии с традицией Золотой Зари масти были названы  Мечи (Swords), Жезлы (Wands), Кубки (Cups) и Пентакли (Pentacles). Персонажами карт двора, с другой стороны,   являются восседающие на троне Король (King) и Королева (Queen), конный Рыцарь (Knight) и стоящий Паж (Page). У Золотой Зари же Король (King) изображался на коне, Королева — сидя на троне, Принц (Prince) — на колеснице и Принцесса (Princess) – стоя; это может быть проинтерпретировано как отсутствие стремления Уэйта полностью соответствовать традиции Таро Золотой Зари. На всех четырех Тузах, а не только на Тузе Мечей и Жезлов или Палиц, как в Марсельском Таро, знак-символ масти держит человеческая рука. Числовые карты от 2 до 10 наиболее необычны. Римские цифры, расположенные по центру верхнего края, указывают ранг карты, но они отличаются от козырей тем, что  они не написаны на рамке внизу. На всех них изображено, почти всегда точное количество символов-знаков масти, в ситуации с одним или несколькими персонажами-людьми, которые взаимодействуют с символами мастей. Подобное мы встречаем только на картах Сола-Буска (Sola-Busca) – весьма нестандатрной, выгравированной на меди колоде XV-го века феррарского происхождения. Уэйт с большой долей вероятности предлагал Памеле Смит эти карты в качестве вероятного образца; она могла ознакомится с их фотографиями в Британском музее, которые находились там с 1907-го года. Каплан (Kaplan) заимствует у Гертруды Моакли (Gertrude Moakley) идею о том, что Памела Смит не только заимствовала общий замысел, но что ее иллюстрации конкретных карт полностью основываются на соответствующих картах колоды Сола-Буска. Название «Пентакли» (Pentacles) предполагает, что символ-знак масти состоит из диска, со вписанной в него пятиконечной звездой (пентаграммой).

Имена козырей по большей степени соответствуют приведенным в буклете Мазерса (см. рис. 9). Козыри I, II и V именуются соответственно Маг (Magician), Верховная Жрица (High Priestess) и Иерофант (Hierophant). XVI – просто Башня (Tower), XX – Суд (Judgement) и  0 – Шут-Дурак  (Fool);  XXI  — Мир (World), не Вселенная (Universe). В соответствии с традицией Золотой Зари Сила (Strength) и Правосудие-Справедливость (Justice) поменяны местами, Сила (Strength) пронумерована VIII,  Правосудие-Справедливость (Justice) – XI; на козыри не нанесены буквы еврейского алфавита. Если не принимать во внимание значительную разницу художественных стилей, то многие изображенные сюжеты во многом схожи с аналогичными козырями Марсельского Таро. Следует отметить следующие расхождения; цитаты приведены из описания Уэйта. Шут-Дурак – это «молодой человек в великолепных одеждах», в одной руке держащий розу, в другой – посох, «он останавливается на краю пропасти». Маг (Magician (I)) – «молодой юноша в облачении мага», над его головой – знак бесконечности, «на столе перед [ним] символы четырех мастей Таро». Верховная Жрица (The High Priestess (II)) – «у ее ног лежит полумесяц, на голове – рогатая диадема … на ее груди – большой солнечный крест. На свитке в ее руках начертано слово «Тора», она сидит между белой и черной колонами — J. и B. – мистического Храма». Буквы J. и B. означают Яхин (Jachin) и Боаз (Boaz); символизм масонский. У Императора (Emperor (IV)) нет щита, его лицо видно в анфас. «На его скипетре символ Crux ansata (анха)». Над Влюбленными (Lovers (VI)) вверху огромное солнце, «а под ним – огромная крылатая фигура с распростертыми руками». Под фигурой стоял мужчина и женщина, они обнажены. Два сфинкса, черный и белый, влекут за собой Колесницу (Chariot (VII)). Над головой женщины, олицетворяющей Силу (Strength (VIII)) – знак бесконечности. Движение Колеса Фортуны (Wheel of Fortune (X)) не очевидно, оно изображено боковой стороной.  На нем нанесена «транслиция слова «Taro» как «Rota» … чередуясь с «буквами Имени Бога». «Четыре животных Иезекииля занимают углы карты». В верхней части колеса располагается Сфинкс, держащий меч, слева – змея, олицетворяющая Тифона, в нижней правой части колеса – собакоголовый бог, Анубис. Виселица, на которой подвешен Повешенный (Hanged Man (XII)) образует с его правой лодыжкой форму буквы Т, его левая нога скрещена позади правой, икры горизонтальны. Вокруг его головы нимб-ореол-сияние. Смерть (Death (XIII)) являет собой конного скелета в броне, несущего черное знамя с Мистической Розой на нем. Умеренность (Temperance  (XIV)) – это ангел, с большими распростертыми крыльями, на лбу ангела – знак солнца. Дьявол (The Devil (XV)) ,согласно Уэйту, является Рогатым Богом Мендеса (Horned God of Mendes)[xv] с «перевернутой пентаграммой на лбу». Две прикованных фигуры, за исключением рогов и хвоста, являются человеческими. На Солнце (Sun (XIX)) единственный персонаж – «голый ребенок, сидящий на коне и размахивающий красным знаменем». С любопытной непоследовательностью Уэйт называет эти карты «Trumps Major» («Старшие Козыри»), хотя все карты мастей – «Lesser Arcana» («Малые Арканы»). Он взял образность козырей у Элифаса Леви, что он признает в отношении Колесницы и Колеса, у Пола Кристиана, Папюса и своих идей.

8.3 Великий Восток

Уэйт понял, что бесполезно хранить для себя секрет Таро; пришло время пробудить интерес к нему широкой общественности. Он был профессиональным писателем, пишущим на тему оккультизма и публикация колоды Таро целиком согласовывалась с его деятельностью на этом поприще; но теперь настало время дать в печать информацию о Таро.

Однако, его первая попытка не была подписана его настоящим именем. В 1889-м году в Лондоне была опубликована небольшая книга под названием «AHandbook  of  Cartomancy,  Fortune—Telling  and  Occult  Divination» («Руководство по картомантике, гаданию и оккультному прорицанию») и ее автор был обозначен как «Grand Orient» («Великий Восток»). Это был популярный справочник, рассказывающий о многих методах получения ответов на вопросы о будущем; фактически, в нем был лишь краткий раздел о гадании с использованием обычной карточной колоды из 52-ти карт[xvi]. Второе и третье издание увидели свет в 1891-ом и 1897-ом годах и в 1909-ом – расширенное издание, в названии которого «Manual» (руководство) заменило «Handbook» (справочник). В 1912-ом вышло пятое издание с измененным названием а также книга «The Book of Destiny and the Art of Reading Therein» («Книга судьбы и искусства ее чтения»), также под авторством  Великого Востока. В «Книге судьбы» нет ничего о гадании на картах; большой раздел посвящен «тайной доктрине» о семидесяти двух каббалистических «ангелах или гениях». Великий Восток на самом деле был А.Э.Уайтом. Стиль выдает автора этих книг: кто, кроме Уэйта, использовал когда либо термин «root-matter»  ( «пра-маретия» «Book  of Destiny», p. xi).

Среди обширного дополнения к «Manual» (руководству) 1909-го была глава «TheBookoftheSecretWordandtheHigherWaytoFortune» («Книга тайного слова и высшего пути судьбы») посвященная Таро. Колода Таро называется «Book of Thoth» («Книга Тота») и характеризуется «как наиболее полезный инструмент для пробуждения творческого озарения». «Все карты» — как сказано, — «покрыты иероглифами … тесно связанными с тайнами оккультной науки». Карты Таро были предвестниками игральных карт.  Их можно использовать четырьмя способами: азартная игра, давно вышедшая из моды (она была гораздо популярнее в прошлом); для обычного гадания; для других предсказательных практик (они не уточнены); и для «высших целей  воображения в мистическом оракуле души». Истинный способ последнего варианта их использования «сохранен в некоторых святилищах адептства». Далее Великий Восток приоткрывает нам завесу тайны: «если … предположить, что Я – тот, чья личность была сокрыта в течении долгих лет оккультной жизни под именем Великого Востока – занимал бы любую должность в этих Тайных Храмах, должно быть очевидным, что я не могу предать их тайн». Переходя к тому, что он может сказать по результатам своих собственных изысканий, Великий Восток предлагает читателю быть равнодушным к вопросу   относительно того, являются ли карты плодом современности или же очень древним изобретением, каковым, по его словам, они и являются, и возникли ли они в Египте или же намного восточнее (он не допускает какого-либо третьего варианта). «Manual» («Руководство»), но не «Handbook» («Справочник»), было опубликовано Райдером, в сноске было указанно, что читатели могут приобрести колоды карт (предположительно, созданные Памелой Смит) у издателя; в издании 1912-го года «The Key to the Tarot» указывается та же информация. Козыри (называемые «trump cards») перечислялись в порядке Марсельского Таро, Справедливость-Правосудие (Justice) и Стойкость-Сила духа (Fortitude) или Сила (Strength) занимали свои традиционные места – 8 и 11 соответственно. Козыри описываются с использованием оккультных терминов:  второй козырь – «Верховная Жрица» («High Priestess»), пятый козырь – «Папа или Иерофант» («Pope or Hierophant»), пятнадцатый – «Дьявол или Тифон» («Devil or Typhon»). Шестнадцатый козырь назван «Разрушенная Башня» («Ruined Tower») и двадцатый – «Страшный Суд» («Last Judgement»). Кроме перечисленных исключений, названия козырей соответствуют Марсельскому Таро: первый козырь назван «Фокусник» («Juggler»), двадцать первый – «Мир» («World»). Шут-Дурак («Fool») помещен в конце, но не между 20 и 21-ым козырем по примеру Леви, и пронумерован «22=0».

Сказано, что в каждой масти есть пять карт двора – Туз (Ace),  Король (King), Королева (Queen), Принц (Prince)  или Рыцарь (Knight) и Послушник  (Novice), Паж (Page) или Оруженосец (Squire)[xvii]. Масти – Кубки (Cups), Мечи  (Swords), Жезлы (Wands)  и Пантакли, с буквой «а»  (Pantacles); они соответствуют Червям (Hearts),Пикам (Spades), Бубнам (Diamonds) и Трефам (Clubs). В этом удивительном соответствии Уэйт следует Зашифрованному манускрипту[xviii]; было бы более последовательно связать Жезлы (Wands, Batons) с Трефами (Clubs) и Пантакли (Pantacles) или Пентакли (Pentacles) с Бубнами (Diamonds).

Для чтения используются только двадцать один козырь; Шут-Дурак («Fool»), олицетворяющий клиента, размещается отдельно. В начале кверент должен провести время в обдумывании и молчаливой молитве. Затем двадцать один козырь тасуются и раскладываться. Великий Восток посчитал достаточным расположить их  в ряд. Перечислены три набора сигнификаторов, в зависимости от характера вопроса:  для мира людей (вопросы о повседневных делах), для мира ортодоксальности (под чем подразумевается институциональная религия) и для мира (духовного) постижения. Приведены примеры чтения для каждого из миров.

Издание 1912-го года было дополнено разделом о гадании на колоде для пике; но раздел о Таро остался неизменным. Новое предисловие упоминает «The  Key  to  the  Tarot» («Ключ к Таро»), но не имя его автора, и гласит, что в нем описывается «использование Таро для более высоких целей, чем гадание» и более детально исследуются вопросы, коих Руководство касалось лишь вскользь.

8.4 «Ключ к Таро»

  В декабре 1909-го года Уэйт опубликовал короткое эссе «TheTarot: aWheelofFortune» («Таро: Колесо Фортуны») в журнале «OccultReview» («Оккультное Обозрение»)[xix] с целью представить миру колоду созданную Памелой Колман-Смитт. Неправильно написав ее имя, он говорит, что «обратился к весьма талантливой и оригинальной художнице … мисс Памелой Колеман Смит (Miss Pamela  Coleman  Smith)» с предложением разработать колоду и таким образом «исправить символизм». Также Уэйт пишет, что «они получали существенную помощь от человека, глубоко осведомленного в данном вопросе»[xx]. Он дважды ссылается на «Manual of Cartomancy» («Руководство по Гаданию на картах(Картомантике)») и заявляет, что тайное учение, воплощенное в Таро «для всех возрастов и народов». Он называет первый козырь «Magician» (Маг), и говорит, что это карта просвещения; Уэйт связывает Таро с легендой о Граале, приравняв Рыцаря Мечей к «Галахаду в Походе».

В сопровождение к новой колоде Уэйт написал небольшую книгу «The Key to the  Tarot» («Ключ к Таро») с черно-белыми иллюстрациями работ Памелы Колман Смит. Она переиздавалась по крайней мере единожды в конце 1972-го. Хотя Уэйт осознавал, что Таро более не может быть тайной, он не мог заставить себя поверить в то, что не осталось более тайного знания, к которому был бы причастен лишь он и узкий круг избранных. Глубокая амбивалентность, которой пропитана вся книга, была рождена подобным умонастроением. Уэйт в гораздо большей степени, нежели его коллеги-оккультисты, был ученым; в отличии от Уэскотта, он не желал выдвигать фактические утверждения на основании недостоверных доказательств. На этом основании он весьма критично относился к работам других оккультистов; но, конечно же, его критицизм не зиждился только на этом мотиве. Он был неспособен ссылаться на других оккультистов, даже Элифаса Леви, которого он в особенности стремился превозносить, не допуская презрительных или пренебрежительных замечаний; складывается впечатление, что Уэйт был движим смешанным чувством зависти и превосходства. Его творения часто создают иллюзию работ требовательного ученого, отвергающего помпезные и нерациональные притязания оккультизма. Однако, это иллюзия:   Уэйт, как член Золотой зари и лидер одного из фрагментов, на которые она распалась, был привержен оккультизму, как и любой из тех, кого он так презрительно критиковал. То, что он открыто отталкивал одной рукой, он втайне притягивал другой. Весьма загадочными и путанными предложениями, смысл которых ускользает от ума, он намекает на то, что пока на уровне феноменов, утверждения оккультных писателей могут быть признаны фактически неверными, но все же, в неком глубинном смысле, который он не способен (потому что это не дозволено) полностью передать, их утверждения обоснованы и произведения правдивы. Таким образом, результатом чтения его текстов становится двойственное видение.  Он четко обьясняет почему, в сугубо фактическом отношении, убеждения оккультистов безосновательны: отрицание самой сути этих убеждений порождает поверхностное и пренебрежительное отношение к глубокой традиции. 

В «TheKeytothe  Tarot» («Ключ к Таро») Уэйт отвергает необоснованные исторические претензии своих предшественников, развенчивает теорию Кура де Жеблена о египетском происхождении Таро, высмеивает «the perruquier» (парикмахера – фр.) Эттейлу, и утверждает, что история карт не простирается далее XIV столетия, и что нет свидетельств ранее Кура де Жеблена ни про их использование в гадании, ни про приписывание им эзотерического смысла.  В аннотированной библиографии к книге он резко осуждает Леви, Папюса и других за их лишенные критики методы и привычку выдвигать необоснованные утверждения[xxi].  В примечаниях к своему переводу Леви «Dogme et rituel», названному «Transcendental Magic» («Трансцендентальная магия»), и предисловию к «Le Tarot des Bohemiens» («Таро цыган») Папюса Уэйт приводит подробное опровержение различных утверждений этих авторов про обнаружение различных упоминаний о Таро писателя-оккультистами до Кура де Жеблена. Однако, сохраняя свой отказ поддерживать явно ложные исторические претензии, его стиль действий в «Ключе» объединяет Уэйта с другими оккультистами; он не желает обесценивать ни на йоту провозглашаемое ими мистическое значение колоды Таро. Он принижает значимость использования карт для гадания, он отвергает гадание в качестве их исходной цели, и намекает, что у него есть гораздо более глубокое их понимание, которое он не может передать. Уэйт надеялся на сохранение секретности ядра эзотерических знаний, передаваемого в Золотой Заре при принесении клятвы неразглашения. Он понимал, что некоторая часть знания уже раскрыта, и что колода Таро сама по себе, понимаемая как пласт глубинных смыслов, теперь может быть раскрыта широкой публике. Тем не менее, он полагал, что самая ценная часть учения и далее может хранится лишь узким кругом. В «Ключе» он дважды заявляет, что существует тайная традиция Таро, подразумевая, что он ей причастен[xxii]. Создается впечатление, что его больше интересует мистификация, а не просвещение, мрачные намеки на эзотерические знания, которыми он владеет, но прочие не могут прикоснуться. 

Однако сам факт существования в Таро своей Тайной Традиции остается непреложным, и, хотя под победный звон фанфар всегда можно сделать достоянием широкой публики некоторые Младшие Арканы Таинств, однако перед этим было бы разумно предупредить тех, кто интересуется подобными вещами, о том, что в отношении символизма любое откровение содержит в себе лишь «третью часть земли и моря и третью часть звезд небесных». Причина проста — ни сами основы, ни их разработка не были запечатлены на бумаге, так что после всякой попытки раскрытия тайны многое оставалось и остается недосказанным, а стало быть, тем хранителям некоторых храмов посвящения, кто стоит на страже таинств этого порядка, опасаться нечего. Нынешний труд имеет своей целью ознакомить читателя с колодой карт, очищенной от всевозможных наслоений, и правдиво поведать об их значении — насколько это возможно для непосвященных. Что касается последовательности Старших символов, то их истинное и высшее значение сокрыто глубоко под поверхностью общепринятого языка образов или иероглифов. Оно откроется лишь тем, кто постиг определенную часть Тайной Традиции. Если же говорить о словесном значении Старших Арканов, то их описания составлены так, чтобы читатель смог отмести прочь все связанные с ними ложные толкования; чтобы тот, кто наделен даром интуиции, сумел найти верный путь; и чтобы — в пределах моих скромных возможностей — придать им максимальную достоверность.[xxiii]

 С присущим ему высокомерием Уэйт бросает вызов любопытству читателя относительно смены мест Справедливости-Правосудия (Justice) и Силы (Strength):

По причинам, которые кажутся мне вполне удовлетворительными, эта карта поменялась местами с картой Правосудие (Justice), которая обычно выступает под восьмым номером. Поскольку эта перемена мест не несет в себе ничего такого, что имело бы существенное значение для читателя, нет нужды вдаваться в объяснения[xxiv].

Сам факт, что эти доводы показались ему удовлетворительными, говорит тем из нас, для кого различия достаточно значимы, что он принял как атрибуцию букв иврита козырям Таро версии Золотой Зари так и связь их со знаками зодиака той же традиции.  Говоря о своем «очищении» колоды Таро Уэйт пишет:

За изменения в символике, воплощенные художником, один я ответственен. В отношении Старших Арканов, без всяких сомнений, они вызовут критику среди обучающихся, изменения актуальны и обоснованы. По этой причине я хотел бы сказать … что меня не беспокоят какие-либо мнения, которые могут быть высказаны по этому поводу. Существует тайная традиция Таро также, как и тайная доктрина, содержащаяся в нем. Я последовал ей в некоторой части, не выходя за границы, которые в данном вопросе являются делом чести. Эта традиция состоит из двух частей, первая часть уже раскрыта в написанном и может быть преданна в любую минуту, но это не означает, что вторая … настолько же вынесена на обозрение, она оберегается лишь единицами. Я прошу не причислять меня к тем современным авторам, которые считают возможным говорить намеками, будто бы они могли сказать нечто большее, если бы захотели. Мы с ними говорим на разных языках. А также прошу не относить меня к тем, кто … мог бы сказать, что знает все, поскольку обладает практическим опытом: для того, чтоб изложить то, о чем пойдет речь необходимо владеть сутью. Я сказал все, что мог. Эти специалисты излагают правду субъективную или просто то, что от них ожидают, в соответствии с запросами. Нельзя предполагать, что во внешнем мире встречаются люди сведущие в области особых исследований [xxv].

Эти отрывки хорошо передают общий тон надменного превосходства, свойственного текстам Уэйта. Невозможно провести разграничение между его высказываниями вышеприведенном отрывке: если, в этом отрывке и двух вышеприведённых, он не намекает, что мог бы сказать больше, если бы на то была его воля, или если бы честь не стояла у него на пути, то в его словах вообще нет никакого смысла. Но если, после этих амбивалентных словесных построений, смысл сводится к тому, что честь не позволяет ему сказать больше, то все, что мы получаем – лишь стандартный оккультный и предсказательный набор значений карт в совокупности с описанием нескольких методов предсказания.  

Уэйт дважды проходит через 22 Старших Аркана, в первый раз преимущественно для того, чтобы изложить толкования других, опровергая самые надуманные; только в отношении Отшельника — среди значений которого он признает и Благоразумие, хотя и как «самое несущественное» — он распространяется подробно; второй раз он подробно описывает «очищенную» колоду, выполненную Памелой Колман Смит[xxvi]; эти фрагменты были цитированы выше. Здесь Уэйт также приводит предпочитаемые им интерпретации символических значений.  Характерная ремарка, касающаяся Повешенного (Hanged Man): «один из его редакторов (имеется ввиду Уэскотт) предполагает, что Элифас Леви не знал значения, которое неоспоримо – как его не знал и сам редактор». Пояснения Уэйта таково: «он выражает отношение, в одном из его аспектов, между Божеством (Divine) и Вселенной (Universe)»[xxvii]. В итоге, отмечая с неприязнью, что «выделение предсказательного аспекта этих карт — история длительного отсутствия должного почтения»[xxviii]; далее он приводит третий список, в котором излагает предсказательные значения всех 78-ми карт и продолжает описывать картомантические методики.  В «Ключе» содержится несколько ссылок на Великого Востока, и совсем неудивительно то, что Уэйт всегда выступает в поддержку его взглядов.  Ни в инструкциях, которые Уэйт давал Памеле Колман Смит, ни при составлении «The Key to the Tarot» («Ключа к Таро»), он не позволяет себе сделать и малого намека «внешнему кругу»  о секретной атрибуции, за исключением упоминания перемены мест Силы (Strength)  и Правосудия-Справедливости (Justice), причины которого он отказывается раскрывать. Он не мог нанести буквы иврита на карты козырей, так как ему пришлось бы либо согласится с атрибуцией, которую он предполагал ложной, или же раскрыть секрет атрибуции. Он и в правду упоминает о наличии такой атрибуции, но в пренебрежительном тоне: «я также не принимаю преобладающую атрибуцию карт буквам еврейского алфавита – во-первых, потому что она не будет служить какой-либо цели в справочнике для начинающих, во-вторых, потому что всякая атрибуция ошибочна»[xxix]. Во всех трех последовательностях карт Уэйт помещает Дурака-Шута (Fool) между козырями  XX  и  XXI, как Леви, «смехотворность такого расположения лежит на поверхности, и не несет в себе особого смысла, но оно также ошибочно в отношении символизма»[xxx]. Будучи осторожен, он все же явно беспокоился о том, дабы секретная традиция не была раскрыта, и о тех, кто еще мог предать ее. Вне всяких сомнений, он подразумевал Алистера Кроули.

Что же имел ввиду Уэйт, говоря о «двух частях тайной традиции». Одна из которых была «передаваема в письменной форме», а вторая – нет? Большая часть «тайной традиции»,  в том числе и секрет атрибуции, содержалась в Book T, которая изучалась вошедшими во Второй Орден; но атрибуция сама по себе раскрывалась членам Золотой Зари многим ранее, по достижении градуса 3° = 8°. Кроули опубликовал свою Liber 777, в которой раскрывался секрет атрибуции, в 1909-ом, за год до выхода «Ключа», в тот год, когда шла работа над ним. Так как Уэйт говорит о том, что первая часть тайной традиции «может быть преданна в любой момент», мы можем сделать вывод, что когда он писал «Ключ» то не знал про Liber 777 и о том, что Кроули уже выдал важнейший компонент тайной традиции, но был уверен, что это произойдет. Возможно, Уэйт надеялся, что предатель, не допущенный во Второй Орден в Лондоне и разругавшийся с Мазерсом, своим бывшем покровителем, не имел доступа к Book T, и следовательно может быто охарактеризован как обладающий «ситуативной, но не сущностной потребностью» для раскрытия тайной традиции в полном объёме. Если так, то Уэйта должно было бы постичь разочарование, так как в 1912-ом Кроули опубликовал полную Book T в «The  Equinox» («Равноденствии»)[xxxi]. Эта гипотеза несовершенна, поскольку Уэйт настаивает на том, что тайной оставалась часть традиции, «не передающаяся в письменной форме». В конечном итоге, четверть века спустя, в период между 1937 и 1940-ыми годами доктор Израиль Регарди (Dr  Israel  Regardie), бывший некоторое время членом Stella Matutina, нанес смертельный удар публикацией всей сохранившейся документации Золотой Зари в четырех томах — так весь объём тайной традиции, передававшейся в письменном виде, стал доступен. Если и была еще одна тайна, никогда не запечатленная письменно, то она погибла вместе с Уэйтом. Характерным  для его индивидуального брэнда двумыслия является то, что даже по прошествии немалого отрезка времени после его обоснованных сомнений в истинности общения Мазерса с Тайными Вождями, он все еще ревностно охранял «тайную традицию», одним из источников которой они являлись.

8.5  Символизм Таро Уэйта-Смита

Уэйт полагал себя не магом, но мистиком. Его теория символизма защищала его от буквального толкования учения и обрядов посвящения Золотой Зари. Согласно его мнению, все мистические посвящения-инициации были метафорами перерождения: посвященному даровалось новое бытие и уверенность в вечной жизни. Он писал о Таро Папюса и Мазерсу:

Мы обретаем, как бы то ни было, духовную историю человека, или души, возникающей из Вечности, проходящую через мрак физического тела, и возвращающуюся к высотам[xxxii].

Это путешествие Уэйт хотел воплотить в своем Таро. Он не использовал карты Уэйта-Смита в своем Независимом и Очищенном Уставе (Independent and Rectified Rite).  Тем не менее, в них присутствует псевдо-кабаллизм Золотой Зари. Астрологические отсылки очевидны. Присутствует «каббалистическая» атрибуция Луны Папессе (Popess), чьи ноги покоятся на полумесяце; Венеры – Императрице (Empress), не чьем сердцеобразном щите нанесен сигил богини любви; Овна – Императору (Emperor), чей трон украшают головы баранов.   Перечисленных примеров достаточно, чтобы понять, что Уэйт принял всю схему, преподаваемую в Золотой Заре. Значительно позже Уэйт напишет, что 22-а козыря и 22-е буквы «принадлежат дуг другу так же много или так же мало как двадцать две главы Апокалипсиса соотносятся с каждым из них»[xxxiii]. И снова: «имеющихся доказательств, относительно описания Великих Арканов Таро как каббалистического алфавита так же много и так же мало, как и доказывающих утверждение, что они являют собой египетскую Книгу Тота»[xxxiv]. Но Уэйт – мастер двусмысленности. Вдумчивое прочтение его высказываний обнажает истину – он не полностью отверг доктрины Золотой Зари, в которые так истово верили большинство ее наследников. Для него этот вопрос не имел принципиального значения, так как он мог достигнуть мистической цели – единения с Богом – посредством Книги Мертвых, Каббалы, легенды о Граале или даже зодиака. Таким образом, если версия тайной традиции Мазерса была дискредитирована, у Уэйта была замена: все человеческие души стремятся к восстановлению своего небесного происхождения, и это стремление находит спонтанное выражение в границах разных территорий и исторических эпох, но прежде всего – в христианском мистицизме.

Уэйт в щедро  наполнил свои козыри символами, с которыми познакомился в различных тайных обществах розенкрейцерского толка. Множество роз и крестов, явных и скрытых, а также других розенкрейцерских и масонских символов – колоны, сфинксы, звезды и пентаграммы – в изобилии могут быть найдены на его Таро. Множество знаком света и блеска, вероятно, являются солярными символами, как и различные арки, колеса и диски (часто золотые). Видимое движение Солнца, его годовой и суточный ход, символизируют схождение и восхождение души. Акцент на золото предполагает алхимическую образность: траснмутация  базовых металлов в золото является еще одной метафорой для очищения и возвышения души[xxxv].

Согласно схеме Мазерса Шут-Дурак (Fool), Повешенный (Hanged Man) и Страшный Суд (Last Judgement) соотносятся соответственно с элементами Воздуха, Воды и Огня. Уэйт использовал их, дабы изобразить маршрут движения души.  Для него Шут-Дурак (Fool), как нулевой козырь, олицетворяет душу, только что посланную на землю; но, одновременно являясь последним козырем в порядке Леви он также душа, отправляющаяся за пределы земного существования. Шут-Дурак несет белую розу – символ молчания Золотой Зари, которая также может быть приравнена к египетскому белому лотосу, символу возрождения. «Солнце, светящее позади него, знает, откуда он пришел, куда  идет и как  возвратится на иной путь по прошествии многих дней» — говорит нам Уэйт[xxxvi].

Уэйт сделал Повешенного (Hanged Man) символом инициации-посвящения, превратив виселицу в крест и наделив персонажа золотым нимбом. Перевернутый человек скрещивает ноги под прямым углом и складывает руки на груди. Крест на указывающем вверх треугольнике был особым символом Золотой Зари как таковой; на картах Уэйта нимб занимает место солнца, иногда обрамленный треугольником[xxxvii]. Уэйт провозглашает: «Способный понять, что история его высшей природы встроена в эту символику будет получать указания относительно великого пробуждения, которое возможно, и узнает, что после священного Таинства Смерти следует величественное Таинство Воскрешения»[xxxviii]. Описывая следующую карту, Смерть (Death), он отмечает: «суждения о смерти, которые я сделал в связи с предыдущей картой, вне всяких сомнений, следует понимать мистически»[xxxix]. Инсценировка смерти является характерной чертой мистических посвящений[xl]. Повешенный (Hanged Man) – душа, проходящая инициацию-посвящение, уверенная в своей небесной награде.

Уэйтовская версия Страшного Суда (Last Judgement) показывает небесную награду; христианской докрине о воскрешении дается оккультный поворот.  Конечной целью инициируемого-посвящаемого Золотой Зари было отождествление с его Добрым Гением, здесь символизируемым Ангелом, который, в работах Памелы Колман Смит, напоминает олицетворение Умеренности (Temperance).  Умеренность (Temperance) в Золотой Заре была аналогом Святого Ангела-Хранителя, который является божественной частью человека[xli].

Пусть эта карта продолжает изображать для тех, кто не может видеть большего, Страшный Суд и воскрешение в физическом теле; но пусть те, кто обладает духовным зрением, воззрят на нее  и совершат открытия. Они поймут, что она в прошлом действительно называлась картой вечной жизни и по этой причине может быть сравнима с картой именем Умеренность (Temperance)[xlii].

Уэйт  соотносит четыре масти с четырьмя элементами, как Мазерс, и это совершенно очевидно на примере карт двора. На картах огненной масти Жезлов (Wands) присутствуют саламандры и геральдические львы. Король водной масти Кубков (Cups) окружен дельфинами, плащ Королевы и навес над ее троном некосвенно намекают на море. Воздушная масть Мечей (Swords) изображается с участием облаков и сгибаемых ветром деревьев, спинка трона Короля украшена сильфидами и бабочками. На картах земной масти Пентаклей (Pentacles) гораздо больше пышной растительности. Иллюстрации к номерным картам от 2 до 9 каждой масти во многом были создавались с целью раскрыть их предсказательное значение. На Тузе каждой масти знак-символ масти покоится в  руке, сверхъестественным образом появляющееся из стилизованных облаков. Складывается впечатление, что при создании Тузов Уэйт в значительной мере опирался на буклет Мазерса от 1888-го года. Однако, к Тузу Кубков он прибавляет христианскую символику. Уэйт пишет: «С небес опускается голубь, несущий в клюве гостию со знаком креста, дабы опустить облатку в кубок»[xliii].

Если бы Уэйт был последователен, он бы исключил всю магическую и гадательную символику в пользу исключительно мистической в своих картах. Однако, последовательность никогда не значилась в числе его добродетелей. Он отвергал практику магии и с презрением относился к ее теории, но не мог обойтись без ее символики и ритуалов. Он высмеивал методы предсказания будущего, но он не мог предложить своим читателям иного применения собственной колоды, ибо не мог ожидать наличия у них опыта соответствующих изысканий.