Введение……………………….

Том Кавали

Воплотить Озириса.

Предисловие

Они жили до нас – и нас отделяет от них не только время, но и мировосприятие. Древние Римляне еще могут сойти за своих; когда мы глазеем на их мраморные бюсты, мы почти готовы признать, что перед нами наши знакомые. Древнегреческая и иудаистская культуры на порядок отстоят от древнеримской, но и в них все же угадываются те черты, которые, через поколения, унаследовали мы. Другое дело – Египет. Разве века ученого энтузиазма и изобретательности не снабдили нас целой галереей фактов, добытых многолетними исследованиями Древнего Египта? Спросите любого образованного человека о Египте, и на вас посыплется целых ворох образов: фараоны, мумии, птицеголовые боги, египтянки с ресницами, озелененными малахитовой крошкой… Нам доподлинно известно, в каком году какой фараон наследовал трон, мы читаем иероглифы, мы даже осведомлены о том, сколько настоящему египтянину положено было выпивать пива. И все же этот дивный мир, манящий, влекущий к себе, мир, который дразнит и зовет и, когда кажется, что он совсем близко, внезапно ускользает из-под пальцев, — этот мир далек от нас, далек, подобно солнцу, погружающемуся на закате в пески Сахары: бегите за ним – вам не поймать его.

Есть у этой культуры странная, буквально бросающаяся в глаза черта, которая только поддерживает ощущение некоторой отчужденности Египта. Мы смотрим на их лица – и видим только профиль; одним глазом, тем не менее, египтянин недвусмысленно уставился на вас. В этом весь Египет: и смотрит на вас прямо, не таясь (с давних времен глаз – символ духовной остроты и проницательности), и отворачивается от вас. Кто откроет нам ту сторону, что отвернута и осталась в тени? Многие обещают (порождая книги, открывая музейные выставки, организуя раскопки, измышляя невероятные варианты «альтернативных историй»), а кому это удалось?

«Воплотить Осириса» Тома Кавалли предлагает нам взглянуть на древних египтян с иного разворота. Кавалли берет один из главных мифов культуры, а именно, миф о смерти и воскрешении Осириса, и рассматривает его как описание определенного процесса, который может развертываться на уровне всего мироздания, а может протекать и в человеческой психике. Если верить Кавалли, египетские боги являлись не столько управленцами, как представляли своих богов в эпоху поздней античности греки и римляне, принимая, скажем, Марса за самого главного главнокомандующего на войне, — а скорее, служили воплощением фундаментальных принципов бытия.

Чтобы понять, о чем идет речь, предлагаю обратиться к священному тексту, который едва ли моложе египетского мифа. Индийская Ригведа (основной канон которой, вероятно, сложился во втором тысячелетии до н.э.) воспевает, помимо прочего, бога грома и молнии Вату. «Он ездит взад-вперед по путям воздушного пространства, Не успокаивается ни в какой день. Друг вод, перворожденный, преданный закону. Где он родился, откуда возник? Дыхание богов, зародыш мироздания, По (своей) воле странствует этот бог. Слышат только его грохот, (а) облика не (видят). Этого Вату мы хотим почтить жертвенным возлиянием»[1].

Итак, мы видим, что Вата отнюдь не какой-нибудь бог грома, он и есть сам гром. Вне его природного воплощения нет и его самого. Такой взгляд в некотором смысле напоминает современный научный, с одним только отличием: для древних и солнце и ветер и буря не были чем-то обезличенным; все они, напротив, были конкретными богами, к которым можно было обратиться и которых можно было попытаться умилостивить. В этом и заключается сущность язычества.

Однако боги Египтян несводимы к явлениям природы, их сущность глубже, а силы сложнее. Смотрите, что пишет об этом Плутарх, который был не только, как известно, великим биографом, но также был посвящен в таинства древних мистерий и провел ни много ни мало последние тридцать лет своей жизни в Дельфийском храме, где служил жрецом. В его трактате «Об Исиде и Осирисе» изложена наиболее полная версия нужного нам мифа, египетские же источники фрагментарны и скудны. Плутарх отрицает предположение, что Исида и Осирис были ничем иным как символами луны и солнца, высмеивает он и представления «многочисленных невежд», согласно которым «приятно соотносить легенды о столь великих богах или с сезонными переменами климата, или с пахотой, временем сева и рождением плодов. Они говорят, что Осириса хоронят, когда скрывается в землю посеянное зерно, и что он воскресает и является вновь, когда начинается произрастание»^[2].

Плутарх очевидно не одобрил бы взглядов Фрэзера, который в своей «Золотой ветви» присоединяется к «многочисленным невеждам» и пишет об Озирисе: «в одной из своих ипостасей этот бог был персонификацией хлеба, который, образно говоря, ежегодно умирает и возрождается вновь»[3]. Фрезер также добавляет, что Осирис в других своих проявлениях оказывается то духом дерева, то богом плодородия. Фрезер, глубоко начитанный и эрудированный ученый, безусловно, был знаком со взглядами Плутарха, чьи труды он не брезговал цитировать, однако вряд ли он воспринимал их всерьез.

А что же Плутарх? Вот что пишет он о Сете, главном злодее драмы, которого греки переименовали в Тифона: «Ибо ни сухость, ни ветер, ни море, ни мрак, но все, что природа имеет вредного и гибельного, можно считать частью Тифона». Выходит, что Сет отнюдь не сводим к всеразрушающим морям и ураганам, он – сам принцип разрушения и распада, который касается всех уровней жизни, в том числе и нашей психики. «Тифон же в пределах души — все бурное, титаническое, неразумное и непостоянное, а в материальной части — смертное, вредоносное, возбудительное и связанное с неупорядоченными сроками, нарушением пропорций, помрачениями солнца и лунными затмениями; все это — как бы набеги и мятеж Тифона».

Противоположен Сету Осирис, ведь «в природе духовной Осирис, владыка и повелитель всего самого благородного, — это мысль и разум, а на земле, в ветрах, водах, в небе и на звездах все здоровое, устроенное и упорядоченное сроками, сочетаниями и периодами является истечением и подобием Осириса»^[4]. Исида, в свою очередь, «есть женское начало природы, и она вмещает в себя всякое порождение», в то время как несущий силы воссоединения «Гор закончен и совершенен; и он не уничтожил Тифона совсем, но лишил его предприимчивости и силы»^[5].

Можно сказать, что в мире сосуществуют принципы порядка и разрушения. Ни одно из начал не властно над другим; они враждуют, они поочередно сменяют друг друга, как инь и ян из «Книги Перемен». Они проявляются повсюду, на всех уровнях бытия, и в смене сезонов, и в явлениях природы, и в психике человека. С тем же успехом люди могли бы олицетворить и другие базовые силы физических законов – гравитацию, электромагнетизм и тому подобное, тогда мы бы начали ублажать этих богов, стараясь умилостивить их, опасаясь их прогневать. Истина проста, и Ведийские гимны только лишний раз ее подтверждают: источник этих сил остается для нас тайной и по сей день, однако было бы глупее глупого игнорировать эти силы. Они живут и протекают в нас самих, они, как показывает в своих работах К.Г. Юнг, выливаются в наши сны, проявляются в игре архетипов.

И вот алхимия. Одновременно и область проекций бессознательного, и самая что ни наесть конкретная наука, с вполне материальными колбочками и субстанциями. И все же процессы, протекающие в колбочках, происходят и в душе, заполняют разум алхимика; он не химик, его материал – он сам.

Немногие способны постичь тайны алхимии, что лишний раз подтверждает – нет, не лживость этого учения, как думают многие: его тонкую природу, его величие. Я знаю одного практикующего алхимика, который является профессором химии в отставке. Он бросил занятия химией, потому что она нагоняла на него тоску. В самом деле, что может быть скучнее бесконечной череды опытов с точно прогнозируемыми результатами? Другое дело – алхимия. Здесь соединяются все возможные элементы: планеты, вещи, душа; здесь инструкции неточны и туманны, и ни одна из карт не гарантирует того, что вы найдете вожделенный клад.

О том, как подобная работа трансформирует нас, каковы ее особенности и последствия – книга «Воплотить Осириса». Возможно (если развить мысль Кавалли), об этом и в этом – весь Древний Египет.

– Ричард Смоули

май 2010

Последняя книга Ричарда Смоули – «Шива играет в кости: как сознание творит мир». Перу Смоули также принадлежат: «Сокровенное христианство. Путеводитель по эзотерической традиции»; «Сознательная любовь: прозрения мистического христианства»; «Выдержки из наследия Нострадамуса»; «Запретная вера» (в соавторстве с Джеем Кинни). Смоули – бывший издатель журнала «Гнозис: западная эзотерическая традиция» (Gnosis: A Journal o f the Western Inner Traditions). В настоящее время Смоули издает журнал теософского общества в Америке (Quest: Journal o f the Theosophical Society in America) и книги-игры.

Введение: Сравняться с Богом

Пытаясь разгадать тайны загадочного Древнего Египта, мы сталкиваемся с неразрешимым препятствием: нам не дано до конца понять, что на самом деле думали творцы этой грандиозной цивилизации. Следовательно, мы, повинуясь юнгианской традиции, должны бы отнести Египет к безграничному миру бессознательного, миру снов, мифов и архетипов. Большая часть бессознательного остается для нас недоступной, и все же есть область, близко лежащая к порогу сознания, которая может при определенных обстоятельствах открыться нам. Чтобы попасть туда, мы должны уяснить саму природу бессознательного, тогда и врата Древнего Египта распахнуться навстречу нам.

Для большинства наших современников бессознательное остается не более чем термином с неясным значением. Многие игнорируют это понятие, другие давно сбились в попытках определить, что же это такое. Египтянин, напротив, жил в тесной близи к бессознательному, которое было частью его жизни. Боги были живы, и магия творилась повсюду. Космология и погребальные обряды египтян несут на себе следы особо тесного контакта с бессознательным. Так, к примеру, важной частью процесса мумификации являлся обряд открывания рта. Он служил для того, чтобы возродить чувства умершего, ведь иначе он не сможет нормально жить после смерти. Во время ритуала дух приобщался к умению видеть, слышать, говорить и перемещаться в подземном мире, где он будет пребывать до того, как вознесется на небо.

Мы можем взять такой подход на заметку, чтобы применять его, обращаясь к таинствам психики. Я не случайно рискнул поставить знак равенства между древнеегипетским подземным миром и нашими современными представлениями о бессознательном. В этом таится ключ к загадкам прошлого. Кроме того, при таком подходе мы можем по-новому взглянуть на смену смертей и рождений, что немаловажно для всякого интересующегося проблемой становления сознания. Древние учат нас одной непреходящей мудрости: смерть – только один из этапов процесса индивидуации, который не кончается и после жизни.

Даже несмотря на то, что о бессознательном нам известно сравнительно немногое, из имеющихся крупиц знания мы уже можем сделать вывод о том, что оно несет в себе разумность совсем иного, не привычного для нас свойства, и, пока ученные собирают обломки и артефакты, чтобы познать человека, оно открывает нам человеческую природу с иного ракурса. В то время как наши ученые цепляются за рациональные методы познания, значение бессознательного, которое одновременно и огромно, и иррационально, остается непризнанным. А между тем, мы живем на почве бессознательного, которое растет и ширится под нашими ногами: оно трансперсонально. Бессознательно видение, однако, не оставляет четких следов. Мы смотрим на то, что осталось от древних египтян, и не замечаем большой разницы между ними и нами, не видим того, что они бесконечно далеки от нас и что века покрыли тот мир непроходимыми тайнами. Иероглифы разгаданы, но мы так и не узнаем, как же они произносились. Мы знакомы с богами египтян, но до сих пор не можем понять, была ли их религия взаправду политеистической. Непонятным остается и то, были ли египтяне причастны мистическому опыту или только надеялись обрести его – вместе со спасением – после смерти.

Несмотря на долгие годы изучения, мистический Древний Египет остается загадкой. Мало кто отважится заглянуть за фасад экзотичных интерьеров, чтобы проникнуть в глубинную суть погребенных традиций. «Нам даже в голову не приходит, — сокрушается философ Джереми Найдлер, — обратить внимание на то, что мы живем в самой непосредственной близости к мистерии бытия, а все потому, что мы слишком привычны к антуражу, слишком цепляемся за внешнее»[6]. Те же, кто смотрит вглубь, как правило, помалкивают о том, то видели, и у них есть на то причины. В Древнем Египте тайна эзотерического знания означала силу и власть. Только фараон мог общаться с богами. Это умение жило в его царской крови, и он охранял его ревностно. Тайны, сокрытые изначально, были впоследствии искажены «вещателями» древних богов, да и просто разворованы могильными ворами. И сегодня мистическая сторона Египта оказалась далека от нас, недоступна и мало понятна.

Подобно непроницаемому выражению на лице вечно загадочного Сфинкса, Египет ускользает от нас. Примем же эту загадочность как непременное условие, прежде чем погрузиться в наш юнгианский анализ мифа об Осирисе. Разумеется, я поделюсь с вами множеством своих соображений, но не ждите, что я открою перед вами тайну этого странного бога и тайну его опаленной солнцем земли. Возможность познать Осириса приходит только с божественным откровением, все, что мы можем сделать, это подготовить наш разум для встречи с ней.

Все мы любим загадки и детективные сюжеты и с удовольствием гадаем, кто же из персонажей доживет до конца книги. Писатели играют с нами, манипулируя нашим ожиданием, будто фокусники. А что же миф об Осирисе? Он также тревожит нас, также заигрывает с нашей фантазией и ожиданиями, однако он не книга, его нельзя дочитать до конца и захлопнуть с облегчением. Напротив, его загадки длятся и продолжаются бесконечно, теряясь в неизвестном, неизведанном. Он – тайна, которая не видна глазу, о которой можно только молчать. И эта тайна до ужаса близко подводит нас к смерти, к месту, где и начинаются по-настоящему великие откровения. Кто знает, возможно, путь полнокровной индивидуации пролегает через ворота тайны и смерти. Мы еще не раз коснемся этой темы.

Я изучал многих богов, индийских, языческих, христианских, и с уверенностью могу сказать, что Осирис – совершенно особое божество. Миф об Осирисе переносит нас в те времена, когда культура только зарождалась, отливаясь в тех колоннах психики и материальных достижений, на которых, как на столпах, стоит сегодня наша цивилизация. Нам не познать тайн Осириса, если мы будем видеть лишь материальную сторону того, что было тогда построено. Здесь требуется не объективная оценка фактов, но личная вовлеченность. Итак, вооружимся наконец воображением и тем, что называется «эмфатическим соучастием»[7], и смело направимся навстречу тем истинам, что спрятаны в египетских текстах, в священных формулах и в сакральных рисунках. Воплотим же Осириса в себе, откроемся переменам! Нас с вами приветствует сам бог бытия и становления.

Вооружимся словами Corpus Hermeticum, герметического корпуса, датируемого третьим веком: «Если не сделаешься ты равным Богу, то не сможешь постичь Его; ибо подобное познается подобным. Освободись от всего телесного и взойди на одну ступень с величием, что превыше всякой меры; поднимись надо временем и стань вечным; тогда ты постигнешь Бога»[8].

Подобными замечаниями, которые могут показаться кому-то полной ересью, я не хочу задеть ничьих чувств и мнений. Как и древние алхимики, я только обращаю ваше внимание на то, что мы все обладаем силой творить и претворять. Ересью обзовут мои слова те, кто отрицает тайное, для кого недоступна игра парадоксов, все те, кто рационален до мозга костей. Наше дело вовсе не в том, чтобы взывать к богу, мы должны прорастить в себе чувство божественного, впустить в нашу жизнь тайну. Здесь моя позиция близка взглядам алхимиков, для которых психическое и соматическое были нераздельны. Дух пребывает в материи и точно так же Бог являет себя в повседневном опыте человека.

Невозможно было бы дать определение Осирису, его природа глубоко мистична, нуминозна и ускользает от попыток истолкования, подобно меркурию. Сколь подробно бы мы ни описывали природу Осириса, он остается столь же неопределим, как любовь. Если бы я претендовал на то, чтобы досконально разобраться в исследуемом предмете, я неизбежно потерпел бы неудачу, поэтому я не стану делать вид, что мой труд исчерпывающе точен. Я просто приглашаю вас в путешествие, где на пути вам встретятся крупицы космологии, осколки разных мифов и факты истории, — и все это только намеки на то, чем же является Осирис для нас с вами.

Как и любое из божественных созданий, Озирис живет в мире бессознательного, отправимся же туда для того, чтобы возродить его. Копнем глубже обыденности, и станем богаче. Оказавшись на глубине, мы поймем, что смерть не так страшна, как кажется. Смерть – наш учитель, она может рассказать нам о том, что без потерь и возрождений творение невозможно. Смерть тела знаменует собой конец материального существования отдельно взятого организма, однако, чтобы иметь возможность взглянуть глубже, мы должны видеть дальше потерь.

Область мистического показывает нам, сколь ограниченны наши знания. Мистерия являет собой «воображаемый мир» философа Анри Корбена. Люди инстинктивно обходят этот тревожащий мир стороной. Наши чувства и наш разум укреплены в рациональном и телесно ощутимом. Сфера мистического взывает к неизведанным переживаниям. Интуиция, воображение и любопытство – вот наши проводники к нуминозному. Мы страшимся этого мира: он выбивает почву разумности и рациональности у нас из-под ног. Он хаотичен и противится любой попытке внести в него ясность и организованность. Наши попытки подойти к нему с мерками единства, цельности или герметичности разбиваются о его неприятие любых концептов – подобные термины только мешаю божественному познанию. Согласно египтологу Бояне Мойсовой, «Мистерии даровали бессловесное откровение, и оно несло всеобъемлющую правду, была всеохватным знанием…»[9].

Из всех «воображаемых миров» Египет «воображаем» до крайности. В самом деле, несмотря на старания ученых, Древний Египет представляется скорее сказкой, чем исторической эпохой. Такое восприятие усугубляется тем, что у Египта не нашлось ни своего Гомера-песнопевца, ни своего скрупулезного в последовательном изложении исторических фактов Гесиода. Один лишь Плутарх потрудился дать объяснения тайнам Египта, наградив нас своей версией мифа об Осирисе. Сами же египтяне не оставили нам ни литературной традиции, ни упорядоченных философских систем, ни даже религиозного канона. Ни Вед, ни Библии, ни Корана, могущих рассказать нам об Осирисе.[10] Только набор смущающих разум священных текстов. Тексты Пирамид, к примеру, представляют собой, по выражению известного держателя Британского музея Уоллиса Баджа, «собрание верований, легенд и мифов о том, что лежит по ту сторону этого мира, настолько сумбурных, что классифицировать и упорядочить их не представляется возможным».[11]

В то время как иные религии стремятся внушить нам простую и ясную историю того, как был сотворен этот мир, Египет предлагает выбрать из четырех, по числу своих религиозных центров, название которым Гермополис, Мемфис, Гелиополис и Фивы. Вместо простой и понятной схемы спасения души Египет одарил нас сводкой заклинаний и картами подземного мира. Да и сам древнеегипетский язык, чьи иероглифы могли быть начертаны хоть слева направо, хоть справа налево, хоть снизу вверх, загадочен, существует по меньшей мере три научные гипотезы того, как он должен быть расшифрован. Не только разрушительное воздействие времени мешает нам воспринять египетскую культуру. Даже если бы египтяне оставили нам увесистый том, повествующий о злоключениях Осириса, наше рациональное восприятие едва ли смогло бы вместить его.

Здесь заканчивается память и берет свое начало воображение. Многие из нас не помнят себя до того, как им исполнилось три года. Далее, некоторые могут припомнить то мгновение, когда первые проблески сознания рассеяли мрак бессознательного существования, знаменуя начало нашей независимости и индивидуальности. Однако во всем, что касается истории до этих воспоминаний, мы вынуждены полагаться на других людей; то же можно сказать и об истории прошлого, которую доносят до нас, интерпретируя, искажая, преломляя через исторические концепции и обрамляя разными литературными стилями, ученые. Вместо непосредственного опыта нам предлагают… одну из интерпретаций. Вряд ли домыслы и разного рода соображения делают нас ближе к поэту – или к жрецу. Думаю, мы подойдем к пониманию Древнего Египта чуть ближе, если вдохнем в сухие исторические факты наше воображение. Мы должны задействовать глубокие слои нашей психики, если мы хотим по-настоящему познать хтонический мир Осириса.

Подключив воображение, мы сможем осознать, что боги Египта являли собой аллегорию разных состояний ума и психики, а это не то же самое, что тщательно разработанные боги-персонажи других, более молодых, религий. Мы познаем окружающий мир, создавая различные образы, преобразуя их с помощью воображения, однако существует и дообразный мир. Проникая в тайны Древнего Египта, нам нужно быть открытыми тайне и ориентировать на бессознательные слои психики. Это путь вглубь, лестница, по которой мы спускаемся, минуя слои памяти, к уровню образов, чтобы проникнуть еще глубже, прикоснуться к самой тайне. Это путь мистиков и чудаков, жаждущих оттолкнуться от берега воспоминаний, чтобы пуститься в опасное плавание. Земли Древнего Египта омываются морями воображения и мистики, загадочными и страшными водами, из которых опасно пить рациональному уму.

Эйнштейн писал: «Важно не переставать задавать вопросы. Любопытство имеет все основания для существования. Разве можно не удивляться тайнам мироздания и жизни, тому, как упорядочена наша реальность? Уделяйте немного времени каждый день на то, чтобы разобраться в этих тайнах. Не утрачивайте с годами святой любознательности»[12]. Книга, которую вы держите в руках, полностью следует духу любопытства – того качества, которым не был обделен и тот далекий от нас народ, что оставил нам в наследство своих птицеголовых богов и свирепых демонов. Несмотря на весь предложенный в моей книге фактический материал, у меня не было цели дать вам лекцию по истории.

Наши знания о Древнем Египте во многом базируются на трудах Плутарха и Геродота. Я, все же, хотя и буду учитывать их работы, постараюсь по большей части опираться на аутентичные древнеегипетские тексты. Миф об Осирисе многократно перерабатывался и дополнялся. На то, что досталось нам от греков, нельзя полагаться целиком, слишком уж велика разница между древнеегипетской и древнегреческой культурами. Боги древних египтян, к примеру, в отличие от богов оптимистично настроенных греков, не были бессмертны. Египтяне признавали, что и их миру однажды придет конец.

Подход египтян отличен от древнегреческого и в том, что у первых не было институтов, в которых адепта вводили в таинство мистерии. Инициация египтянина была личным делом, переход в область трансцендентного проистекал из страстного желания найти свое место среди звезд. Я намерен показать вам, сколь глубоки были прозрения древних египтян относительно природы физической и психической энергии и того, как эта энергия может быть преобразована для перехода на иные уровни бытия.

Чтобы проникнуть в пространство, именуемое Древним Египтом, необходимо оставить в стороне привычные способы мышления и открыться снам и молчанию. Слова здесь плохие помощники. Собранные археологами артефакты, от мумифицированных масок до неоткрывающихся дверей, мало что говорят нам о психологии их создателей. Лучше всего довериться мифам, в которые египтяне «вложили свои прозрения о природе вещей, равно как и о невыразимой жизни души».[13] Древний Египет несказанно чужд нам и далек от нас, и в то же время его мудрость вечна – познав ее, мы станем несравненно богаче. Об этом знали многие ученые и философы, в числе которых были и Платон, и Демокрит, и Пифагор: все они посвятили немало времени тому, чтобы разгадать тайны Египта.

Преображая разум

Ни по-настоящему понять, ни тем более воплотить сущность Осириса, оставаясь в рамках традиционного мышления, невозможно. Знаменитый алхимик пятнадцатого века Томас Нортон в своем «Порядке алхимии» напутствует своих учеников следующими словами: «разум должен пребывать в полной гармонии с осуществляемой работой».[14] Не настроив свое сознание на изучаемый миф, мы рискуем понять его поверхностно. Чтобы вжиться в объект нашего изучения, мы должны не только пропускать через себя информацию, почерпнутую из текстов, но и подключать воображение; только при таком условии миф откроет нам то, что лежит за завесами. Нам необходимо проникнуть, умом втереться в верования и обычаи древних египтян. Мы должны прочувствовать, как этот народ видел себя и мир вокруг, и как он воплотил свои взгляды в созданной им культуре. Нам важно понять, в каких условиях зарождались их боги. Египтяне верили в то, что слова наделены жизненной силой, мы же, последовав совету Томаса Нортона, оживим их Осириса. Предадим же себя в руки бога, знакомого с тайнами жизни и смерти. История Осириса, который прошел через стадии рождения, расчленения, смерти и воскрешения, нашла свое отражение в алхимии, где прохождение через все эти этапы знаменовало собой преобразования живого духа, таящегося в материи. Итак, внесем некоторые коррективы в наш привычный способ мышления, пять аспектов которого я предлагаю пересмотреть.

Рассмотрим для начала тот стиль мышления, который преобладает в западном мире – рациональность. Многим кажется самим собой разумеющимся тот факт, что рацио превосходит все иные формы восприятия, которые ему предшествовали. Однако если мы взглянем на то, сколь многого достигли не знающие аналитического мышления культуры, превосходство рационального над дорациональным видением становится менее очевидным. Мы утратили существенную часть воображения, когда предпочли ему разум. Под воображением я пониманию и интуицию, и медитацию, и созерцательность, и умение фантазировать. Сегодня мы уже почти полностью лишились этих навыков, не в пример древним египтянам. А между тем, сам Эйнштейн признавал, что «воображение важнее знания, а всего важнее интуиция».[15]

Воображение и память – вот что поможет нам раскусить наш миф и, кроме того, понять, какой жизнь была в Древнем Египте, тысячелетия до нас с вами. Вот вам пример. Египтяне несказанно чтили как своих богов, так и умерших предков. Они клали еду рядом со статуями и могилами. Мы же считаем, что эта еда просто-напросто пропадала, сгнивала, не будучи съеденной. Так мыслят даже те, кто готов признать, что это было подношение, и простить подобное расточительство. Мало кто видит, какой смысл стоял за этими действиями. Боги, равно как и почившие предки, едят по-другому. Преподнесенная им «еда поглощалась иным образом; боги наоса (часть храма) насыщаются, но не оставляют следов своего пиршества».[16] Сам процесс гниения еды, которая становилась все менее и менее съедобной и затем выбрасывалась, и был пиршеством богов. В алхимии эти стадии носят название putrefactio и mortificatio; даже современная химия признает существование этих процессов. Если же мы не сможем представить себя на месте приносящего своим богам еду египтянина, подобные действия будут казаться нам примитивными ритуалами чрезмерно суеверных людей. Если мы не подключим воображение, мы можем прийти к ложному заключению о том, что интеллект египтянина был низок. Как заметил профессор из Университета Саймона Фрейзера Питер Кингсли, «мы свято веруем в свою фантазию о том, что мудрее наших предшественников».[17] Как психолог замечу, что само понятие ума с большим трудом поддается определению, а знание ни в коем случае не замена мудрости. Отсутствие рационального мышления вовсе не означает вопиющей глупости или безумия.

Итак, чтобы настроиться на предстоящую работу, нам необходимо отдаться воображению и интуиции. Такой подход поможет избежать необоснованных выводов, преждевременных суждений и обойти искушение объявить истины, постулируемые египетским мифом, вздорными и лживыми. Сет, как и Пан древних греков, никакой не дьявол, а Дуат, подземное царство, как и мир Гадеса, не правомерно было бы приравнять к христианскому аду. Египтяне, помимо прочего, мыслили предельно конкретными образами и в своих рассуждениях исходили прежде всего из непосредственного, ощутимого опыта. Несмотря на диковинные рисунки, оставшиеся от эпохи Древнего Египта, египтяне хорошо были знакомы с тяжелыми условиями жаркого климата, жизнь на пустынной земле и определила их мировоззрение. Должно быть, среди египтян были особые представители их культуры, до предела развившие сенсорику и интуицию, но не рацио.[18] Если мы не поддадимся соблазну смотреть на конкретное мышление древних народов свысока, как на детское или недоразвитое, перед нами откроется красота их простого в своем совершенстве мира. Символы египтян были порождены их жаркой землей и синими водами Нила.

Вторая поправка нашего восприятия, которую я предлагаю внести, как раз касается этого конкретного мышления древних египтян. Согласно мнению многих видных египтологов, сознание тех, кто жил в те времена, противилось абстрактному мышлению и философствованию. Египтяне мыслили мифологично, так как жили до распространения логики и рационального мышления. Психолог Джулиан Джейнс прямо пишет о том, что «древнеегипетский язык был насквозь конкретен. Те, кто считают, что этот язык мог выражать и абстрактные понятия, находится под влиянием современных представлений о том, что люди всегда были одинаковы».[19] Некоторые могут подумать, и такое мнение нередко можно услышать и от весьма авторитетных египтологов, что если египтяне не были знакомы с абстрактными понятиями, они были лишены мистического опыта. Однако Найдлер в своей книге «Шаманская мудрость в Текстах Пирамид» приводит в опровержение этой гипотезы следующие наблюдения: «Трансцендентный мир, или попросту мир духов, в представлении древнего египтянина был, несмотря на то, что оставался невидимым, полным жизни и движения. Именно там, в этом многоуровневом мире душа торговалась с судьями и обретала силу и знания, чтобы приблизиться в своей новой стати к богам».[20] В своем исчерпывающем анализе Тексов Пирамид Найдлер показывает, сколь сложна была космология египетского народа; поистине, только развитое воображение могло породить подобную религию, вот только основывалось это воображение на простых жизненных наблюдениях и интуиции, а не на размышлениях.

Воображение и конкретное мышление египтян нашли отражение в их искусстве и архитектуре. Они не создали формальных философских систем, но породили хорошо разработанную мифологию и космологию. Как мы уже усвоили, философия строится на когнитивном аналитическом мышлении, мифологию порождает интуиция. Приверженность конкретному опыту сказалась на культуре египтян. Особое значение придавалось материальным объектам, особенно предметам, задействованным при погребении и прочих ритуалах. Пирамиды и места погребения пестрят различными предметами домашнего обихода, которые могли приходиться почившему в загробном мире. Большое внимание уделялось трупу покойника, ведь то, как будет обработано тело, напрямую скажется на том, сможет ли тело достичь одухотворенности и войти в новую, загробную жизнь. Как писала юнгианский аналитик Мари-Луиза Фон Франц, «они верили в то, что бессмертие достижимо через манипуляции, проделываемые над телом мертвого человека – потрясающий в своем конкретизме подход, что-то из примитивной магии». Продолжая, Фон Франц анализирует те подробные инструкции бальзамирования, что изображены на папирусе: «Они делали все для того, чтобы тело человека стало в прямом, химическом смысле бессмертным».[21]

Даже рисунки, изображающие Поле подношений, места, где покоились усопшие, повествуют отнюдь не о чем-то возвышенном, а о простых житейских предметах. Египтяне ценили обычную, простую жизнь, которую они знали на земле, ее они и хотели воспроизвести в вечности, столь велика была их любовь к своей земле и стране. Они противились изменениям и не хотели, чтобы загробная жизнь отличалась от жизни на этом свете.

Мы подошли к поправке номер три: к вопросу восприятия времени. Западный человек считает, что время линейно и способен вычленить во временном отрезке прошлое, настоящее и будущее. Наши сны – единственное пространство, где время теряет свой привычный ход. Во снах время растекается, и многие события оказываются не связанными в своей последовательности. Как наглядно продемонстрировали Шагал и Дали в своей живописи, во сне люди летают, а часы текут. Относительная и квантовая физика все больше склоняется к тому, чтобы признать гибкость такого явления, как время. Если мы вернемся назад в будущее, то есть в Древний Египет, мы увидим, что их представления о времени основывались на субъективных наблюдениях. Так, например, наш год, состоящий из 365-ти дней, мы позаимствовали у египтян, а те, в свою очередь, вывели это число, исходя из астрологических подсчетов и наблюдений за разливами Нила и правлениями фараонов; для египтян число дней в году не было просто абстрактной цифрой, записанной в календаре.[22]

Когда К.Г. Юнг путешествовал по Египту, с ним приключилась забавная история, которая наглядно демонстрирует, насколько египтяне, даже наши современники, по-иному воспринимают время. Путешествуя по северной Африке, Юнг посетил Каир. Пораженный грязью и убожеством города, он спросил водителя: «Почему вы так много внимания уделяете тому, чтобы построить достойное жилище мертвым, а живые тем временем вынуждены терпеть столь жалкое существование?» Водитель нашелся что возразить человеку запада, он сказал, что пирамиды строились для вечности, город же мимолетен. Здесь сказались те легкость и изящество, с которыми египтяне сочетают временное и вечное, считая, что одно находится на поверхности земли, а другое пролегает где-то там, за горизонтом. Египтяне видят сосуществование двух миров предельно конкретно, и оба существуют для них одновременно.

Юнга я упомянул не случайно, на его взглядах основано мое исследования мифа об Осирисе. Я не раз еще вернусь к отдельным высказываниям этого выдающегося психолога, сейчас же хочу сосредоточиться на выдвинутой им гипотезе синхроний, поскольку идея синхронистичности лучше, чем наше линейное представление о времени, выражает то, как мыслили время египтяне. Синхрония, по Юнгу, есть «совпадение во времени двух или более казуально не связанных между собой событий, которые, тем не менее, похожи, несут в себе сходный смысл».[23]

В другой моей книге, «Психология алхимии», я выделил шесть лейтмотивов алхимической работы.[24] Частые синхронии являются одним из таких лейтмотивов. Могу сказать, что сам процесс написания книги о египетском мифе вызывает синхронии. Так, однажды утром мы с женой остановились, чтобы выпить кофе, я шел на лекцию, которую я должен был дать на международной конференции по вопросам алхимии. Мы сели на скамейку и вдруг заметили надпись на стене, которая гласила: «Я вскочил с кровати и думаю все об одном, все об одном». В алхимии это «одно» (the One Thing) обозначает философский камень, непременную цель алхимика. Конечно, тот, кто выводил эти строки на стене, думал не о камне, а, скорее, об утреннем кофе, но я считал здесь синхронию, божественный кивок, означающий, что моя работа была на правильном пути.

Разум поэтому и не способен объяснить ни мифологию Египта, ни его алхимию, поскольку египтяне не видели время как линейную структуру. Один из широко известных в психоанализе примеров синхронии – история о том, как Юнг слушал рассказ молодой женщины о ее сне, в котором ей был вручен золотой скарабей, когда в окно его кабинета внезапно влетел майский жук, что было «ближайшим аналогом золотого скарабея, который только можно найти в наших широтах».[25] Синхронии поражают; не переставал удивляться им и тот, кто открыл это явление и дал ему название.

Наука Древнего Египта представляла собой ни что иное как магию, одновременно в ее институализированной и личной формах. Египетские маги свободно жонглировали временем и пространством. Аналитично настроенному читателю бывает нелегко продираться сквозь оригинальные египетские тексты: какую книгу ни возьми, налицо путаница в фактах и интерпретациях. Мы должны подойти к изучению Египта не просто непредвзято; необходимо пойти дальше и признать, что аказуальность порой оказывается ближе к реальности, чем поиски причин и следствий. Полагаясь на интуицию, мы сможем лучше понять природу психики со всеми ее противоречиями. Не только Осирис противится строгим определениям и рациональному познанию, так обстоит дело с любой из величайших тайн.

В-четвертых, я предлагаю, для того чтобы лучше адаптироваться к сущности Осириса, отложить в сторону современные понятия о морали и нравственности. Миф об Осирисе не для слабонервных, из него вы узнаете об инцесте, убийстве, расчелении и некрофилии. Многие сочтут подобные перипетии сюжета ужасными и отталкивающими. Не забудем, однако, что миф сложился за 2300 лет до нашей эры и вобрал в себя те первичные импульсы, которые послужили толчком к созданию цивилизации и легли в основу человеческой психики. Грязное это дело, творение. Конечно, версия сотворения мира, которую мы читаем в Библии, куда приятнее, однако миф об Осирисе много древнее, старше Ветхого Завета как минимум на тысячу лет. Библия целиком – одно сплошное морализаторство, однако за две тысячи лет до Библии само понятие морали, да и юридического закона как такового отсутствовало, и в текстах Пирамид, где впервые упоминается и миф об Осирисе, ничего не сказано о нравственности. Вы не найдете в Древнем Египте ни адвокатов, ни судей. Обвиняемый призывался к фараону, он также мог попросить душу ба доказать свою невиновность.[26]

Нынче смерть прикрывается симпатичной маской морали. Смерть даже уже не кажется чем-то окончательным, здесь сыграла свою роль и медицина. Мы склонны идеализировать смерть и относиться к ней поверхностно, чтобы убежать от нее. Мы не Египтяне, к чему нам, спрашивается, сушить органы умершего человека или фасовать их еще теплыми и мокрыми по сосудам. Мы далеки от ужасной правды смерти, от ее отвратительной плотскости.

Но египтяне, конечно, были озабочены не столько самой смертью, сколько воскрешением в загробной и вечной жизни, и уж они-то не стремились напустить излишнего туману. Позолоченные саркофаги, пирамиды, величественные храмы – все говорит о том, с каким тщанием и любовью они провожали умершего в дальний путь, уносясь мыслями в вечность. Как рождение служит дверью в этот мир, так смерть открывает человеку врата вечности. Согласно египтянину, умерший не покидает этот мир, он становится един с ним, соединяясь с землей. Смерть была новым этапом, но также и тем непреложным законом (дуат), который является важной частью и условием жизни.

Согласно Найдлеру, «египтяне считали смерть источником плодородия и залогом хорошего урожая. Сами же мертвые считались хранителями Египта, они не были в глазах египтян пассивными созерцателями, но управляли силами жизни».[27] Египтяне верили, что сама жизнь произрастает из смерти, и что последняя включена в схему мироздания как один из необходимых этапов бытия. При этом, однако, всегда остается опасность того, что человек канет в несуществование, попадет в мир, хотя и близкий смерти, но принципиально отличный от нее. Для того, чтобы этого не произошло, и были созданы похоронные обряды, но полагаться целиком на них не следовало, нужно было потрудиться для своего посмертного спасения еще при жизни. Поэтому все почитали богов и умерших, были верны фараону, любезны с соседями, а кроме того, должны были проявить в своей работе мастерство и талант. Не стоит путать подобные предписания со сводом моральных законов; египтяне просто-напросто не хотели, чтобы их вычеркнули из вечности.

Нелегко провести четкую границу между такими понятиями, как мораль и этика. Мы будем придерживаться следующих значений. Под моралью я буду понимать то, как каждый человек для себя разделяет, что хорошо, а что плохо, под этикой я разумею нормы, общие для социума в целом. Египтяне не разработали этической философии, тем не менее, на протяжении всей истории династического Египта они придерживались определенных принципов, ведь у них была богиня правосудия Маат. Человек склонен поступать в согласии со своими моральными установками, этика говорит ему, насколько его поведение задевает другого. Мораль религиозна, этика не имеет отношения к религии.

В качестве пятой поправки я предлагаю принять менее индивидуалистский взгляд на вещи, чем тот, который мы привыкли считать нормой. Может показаться, что раз каждому египтянину было свойственно стремление воплотить себя, значит все они были неисправимыми индивидуалистами. Но Египет неизмерим понятиями запада. В нашей культуре индивидуальное имеет первоочередное значение, социальное вторично; в пирамиде народ-фараон-боги люди служили фараону, который был посредником между ними и богами.

Идентифицируясь с группой, египтянин выполнял приказы фараона. Тысячи египтян работали вместе и достигали невероятных успехов, чего стоят одни пирамиды, — и все это благодаря той социальной организации, что была установлена в Древнем Египте. Уже в те времена они могли формировать целые бригады и распределять задания в зависимости от личных талантов, так складывались такие профессии, как художник, инженер, резчик, скульптор, писец. Кроме того, регулярно приходилось мобилизовать народ для защиты от внешних захватчиков. По всему Египту подвиги воинов демонстрировались на колоннах храмов. Фараон вел свой народ в битву, и каждый отряд по-своему, но с неизменной преданностью служил ему. Профессии часто передавались по наследству, что облегчало обучение сложным навыкам и пригождалось в случае, если необходимо было выполнить работу, которая растягивалась на много лет, как, например, в случае с пирамидами: каждая строилась не менее двух десятилетий. Чувство коллективности было глубоко укоренено в сознании каждого египтянина, что сказалось и на всей древнеегипетской культуре.

Коллективное сознание египтян проявлялось и в священных празднествах. В следующей части этой книги я описываю, как праздновалось такое действо, как фестиваль Хеб-сед, во время которого фараон переживал символическое обновление, а с ним и весь Египет. Другой праздник был посвящен мифу об Осирисе и праздновался каждый год в Абидосе. В течение семи дней жрецы трудились над тем, чтобы с помощью тайных ритуалов и церемоний разбудить Осириса во всей его страсти. Бояна Мойсова объясняет значение этого ритуала:

Со все сторон в Абидос стекались пилигримы – представители самых разных сословий. Они получали еду и место под кровом, им также раздавались листы папируса с магическими заклинаниями, светильники, статуэтки и амулеты, то есть все необходимое для участия в священных церемониях. К месту древней усыпальницы приносились цветы и одежды. Могила Осириса в Абидосе звалась «Хемхемет» — «славная и великая». Сам фестиваль длился с двадцать третьего по тридцатое число месяца Хойака (ноября)… Абидос был для египтян столь же священным местом, что Иерусалим для христиан и Мекка для мусульман. Каждый год множество египтян прибывало в этот город, чтобы обрести тело Осириса. Это было впечатляющее действо, принародное празднование того, что бог воскрес.[28]

Однажды на Рождество я отправился в Осирион, легендарное место, где, по преданию, когда-то покоилась отрубленная голова Осириса. Это место — настоящий temenos, священный участок земли, тот самый, к которому тысячелетия назад стремились пилигримы, чтобы отдать Осирису дань своего почтения. Здесь проходил фестиваль, здесь предавались погребению старые короли. Для меня эта поездка стала незабываемым опытом, пошатнувшим мое глубоко западное мировидение; именно тогда я понял, что к изучению Осириса нужно подходить, оставив в стороне привычные мерки.

Повторю, суммируя, на что я предлагаю настроиться, чтобы иметь возможность эмфатически прочувствовать миф об Осирисе и его психологическую подоплеку.

· Полагайтесь в первую очередь на интуицию, а не на рациональное осмысление.

· Научитесь конкретному мышлению, оно в данном случае важнее абстрактного.

· Мыслите по возможности более синхонистично, менее линейно.

· Обращайте внимание на этические принципы, а не на мораль.

· Усвойте то, что для египтянина коллективная индивидуация важнее личностной.

Конечно, придерживаться подобных «сдвигов сознания» не так легко, как это выглядит на словах. Каждый из нас давным-давно сжился со своим мировидением, и внести в него поправки может оказаться делом почти невозможным. Я все же надеюсь, что под воздействием конкретных образов, подключив воображение, мы можем менять свое восприятие и меняться. Пусть Египет, со всеми его причудами и мнимыми несуразностями, станет для вас своеобразной проверкой на прочность эмпатии. Обращайте внимание по большей части на главные черты, присущие персонажам мифа, не цепляйтесь к каждой детали, которая покажется вам странной. Не спешите с выводами и оценками, позвольте вашему воображению направлять вас, мы вернемся к анализу того, что значить «воплотить бога», в конце книги, пока же просто следуйте за мифом шаг за шагом.

На пороге мифа

Уяснив необходимые поправки в нашем восприятии, приступим наконец к психологическому анализу нашего мифа. Для начала напомню, что сами египтяне не знали слова «Египет», так их назвали древние греки, слово это имеет греческий корень и предположительно происходит от aigyptos. Египтяне именовали свою древнюю столицу «Хет ка Птах», «дом Ка Птаха». «Хет» намекает на магию, «Ка» значит «живая душа», Птах же никто иной, как бог-творец, покровитель Мемфиса и вечный образец для человека творящего. Осирис также не был Осирисом. У этого бога были другие имена, среди которых Усир, «Наделенный властью», и Хенти-Аментиу, «Вершина Запада». Под «Западом», конечно же, имеется в виду то место, где заходит Солнце. Египтяне верили, что солнце умирает каждый день на западе, чтобы, преодолев ночь опасный путь через подземный мир, Осирис привез его к утру в своей лодке обратно на небо. Когда мы имеем дело с египетскими словами, каждый слог может рассказать нам историю, но чтобы считать ее, необходимо докопаться до первичных значений слов и слогов.

В следующей части этой книги я даю психологический очерк Древнего Египта, рассказываю о его истории и экологии, о мифах и фольклоре, традициях и системе управления и других особенностях древнеегипетской культуры, которые совместно породили миф об Осирисе. Многое в мифе об Осирисе остается спорным, но не подлежит сомнению тот факт, что мы имеем дело с богом жизни и смерти. Он возникает из моря и, подарив людям цивилизацию, снова погружается в подземный мир. Если бы Осирис был не богом, а правящим королем, он сказал бы, что его путь проходит через три стадии алхимического делания: нигредо, альбедо и рубедо. В состоянии нигредо Осирис бессознателен и не отделен от природы; альбедо наступает для него тогда, когда его очищает Анубис и сам он умирает, чтобы возродиться в подземном мире; перейдя к стадии рубедо, Осирис просыпается и приносит свет в мир мертвых, то есть освещает пространство бессознательного.

Усвоив основные характеристики Египта, этого таинственного магического древнего мира, мы сможем приступить к генеалогии Осириса. Происхождение этого бога весьма туманно, и каждый из четырех религиозных центров Древнего Египта предлагает свою версию. Наиболее распространенным является гермополитанский миф архаического периода (3100-2700 до н.э.), согласно которому предками Осириса были восемь богов, эти боги, в частности, создали людей. Большинство исследователей считают, что четыре космологии четырех храмов не имеют между собой связи. Шваллер де Любич, однако, предлагает иную интерпретацию. Математик, алхимик и египтолог родом из Эльзаса, он настаивает на том, что все четыре мифологии связаны символически. Хотя взгляды Лубича не получили большой поддержки сведи египтологов, нам кажется убедительным его представление о том, что разные египетские мифы представляют собой осколки, которые собираются в одну большую мифологию. Идеи Лубича развили Энтони Вест и Розмари Кларк. «Лубиц верил, — пишет Кларк, — что те учения, которые бытовали в каждом конкретном храме, были не просто версиями мифа о сотворении мира, но являли собой эзотерический код, владение которым было привилегией храмовой элиты. Каждая новая версия божественного пантеона отражала новый этап развития культуры и цивилизации в той же мере, как это делает искусство, архитектура и литература».[29] Мы не станем подробно разбирать каждую из четырех версий мифологии, поскольку это значило бы далеко отклониться от темы нашей книги, тем не менее, мы будем придерживаться той идеи, что вся древнеегипетская мифология остается связанной на символическом уровне.

Такой подход позволяет заимствовать наиболее интересные части из мифов, принадлежащих разным традициям. Объеденные вместе с историческими фактами и фольклором, они помогут нам воссоздать миф об Осирисе во всей его полноте. В этом сопряжении разного материала нам благоволит сам дух Египта, для которого история Осириса была путаным смешением разнообразных сюжетов.

Третья часть данной книги уделяет внимание тому, как Египтяне объясняли сотворение мира: согласно их взглядам, к четвертому поколению богов сложился Египетский пантеон, в который входили такие известные боги, как Атум, Шу и Тефнут, Геб и Нут, Осирис и Исида, Сэт и Нефтида. По ходу дела я буду отмечать те символы, которые будут впоследствии переработаны алхимической традицией. Наиболее важным символом, с которым нам предстоит столкнуться, я все же считаю мотив расчленения и последующего вторичного сочленения Осириса. Полагаю, что за подобной, пусть и ужасной, образностью стоит та формула, которая и предопределила мифологическое основание алхимии.

В тот момент, когда я осознал, насколько точно миф об Осирисе выражает психическую подоплеку алхимии, лежащую глубоко в бессознательном, мне подумалось, что я нашел философский камень.[30] Я еще не раз отмечу связь исследуемого нами мифа с алхимией. Пока что только отмечу, что этот миф – настоящая золотая жила для тех, кто практикует алхимию, равно как и просто для всех тех, кто стремится к личностному и духовному развитию. Секреты Осириса способны открыть новые горизонты сознания.

В последней части мы рассуждаем о том, что значит «воплотить бога», или, как сказали бы египтяне, «стать Осирисом». Здесь от вас потребуется эмоциональная вовлеченность и воображение. На протяжении всей книги я привожу разнообразные примеры из клинической практики, показывая, как мотив расчеления и повторной интеграции проходит через сны больных людей, знаменуя собой то, что в их психике запущен процесс исцеляющей индивидуации. В конце мы подведем итоги всем рассмотренным случаям, чтобы, опять же, ответить на вопрос: как воплощается Осирис? Какую правду – индивидуальную, коллективную, мистическую – несет нам история Осириса?

Расчленение – один из необходимых этапов индивидуации, неизбежная часть эволюционного процесса и важное условие личностного развития. Зачастую этот этап переживается неосознанно, мы впадаем в депрессию или даже теряем связь с реальностью. Данная книга лишний раз доказывает, что к этой стадии, как и ко всем другим, следует относиться с приятием; принимая развитие осознанно, мы обретаем целостность. Воплощая Осириса, мы приближаемся к его духу, вносим миф в свой жизненный опыт, расчленяемся, чтобы возродиться на новом уровне интеграции.