Вацлав Венедей Фон Альферд
Пилигримаж
Октябрь 2011
**
Часть I. Экстернштайн
Когда я вышел в путь, было уже достаточно светло, но солнце еще не показалось из-за горизонта. Прохладный лесной воздух, до краев наполненный озоном, вливал в меня новые силы. Идти было легко, ноги мягко пружинили на толстом слое мха и прошлогодней листвы. Ни один персидский ковер не может быть так мягок, как этот многовековой пласт, в глубине которого, если прислониться ухом, слышится стук сердца и мерное дыхание заснувшего Царя Мира. Кора окружающих меня сосен была влажной и очень гладкой. Будто прибрежные камни отполированные ветром и волной. Невероятное чувство Жизни, не просто существования, а какой-то Сверх, До-Жизни ощущалось в этом лесу. Здесь Время остановило свой постоянный бег очень давно, во времена Золотого Века, на заре земли, когда под этим небом еще ходили Герои, когда Боги спускались на землю и творили Чудеса, когда каждый видел Бога во всем, когда было слышно шептание рун в священной тишине. Эти времена минули давным-давно, они стали легендой, мифом, сказкой. Но здесь, в Тавтенбургском лесу этот Миф получил новое рождение. Или же он не умирал вовсе?
Я шел недолго. Вскоре из-за поворота тропы передо мной вырос Экстернштайн. Даже сейчас, после стольких веков забытья это место источает величие. Гигантские монолиты возносятся в небо более чем на 30 метров с гордой, непоколебимой уверенностью и силой. Медленно я двинулся между двумя монолитами, которые образовывали некий портал, врата…пройдя через них я оказался на холме. Передо мной, уходя далеко за пределы горизонта шумел Лес. Где-то там высится статуя Арминию, вождю херусков, который когда-то смог остановить римскую экспансию в германские земли, сохранив тем самым свою веру и свои святыни от надругательства. Много лет спустя дело римлян закончил франкский король Карл. Его имя здесь произносят только с ненавистью. Я повернул налево и подошел к тому месту, где предположительно рос Ирминсуль, орошенный кровью германцев и затем варварски срубленный христианами. Сейчас на этом месте пепелища костра. Я присел на корточки и провел рукой над пеплом. Он был еще теплым. Не так давно отсюда ушли Верные, что под покровом ночи жгут костры в память о несбывшейся мечте.
Камень был влажным и чуть шероховатым. Когда моя ладонь касалась его, кончики пальцев начинало тихонько покалывать. Ноги скользили на мокрых ступеньках, а потому приходилось подниматься с большой осторожностью. Когда я достиг вершины и пересек шаткий мостик, что вел к алтарю, небо далеко на востоке заалело. Я пришел, как раз тогда, когда надо было. Как некогда германцы, я пришел приветствовать возрождение в святое место, не поддавшееся осквернению времени. Вспышки молний озарили небо, и, будто прорвав покров Майи, на Экстернштайн упал свет вечно молодого солнца. Не того, что встает и заходит каждый день, а того, что скрыто за ним, что дарит духовный свет и открывает глаза спящим, того, что дарует свободу. Стоя среди руин, я приветствовал смену цикла руной «Альгиз».
**
Часть II. Арминий
Deutsche Einigkeit, meine St?rke
Meine St?rke, Deutschlands Macht(с)
С неба вот уже несколько часов накрапывал холодный дождь. С приятной болью в сердце я покинул Экстернштайн, зная, что еще вернусь и останусь здесь навсегда. Уходя, я прихватил несколько камней, чтобы сила, заключенная в них, пребывала со мной и вне этих земель.
Я прошел несколько селений. Немцы только начали просыпаться. Меня обогнала белокурая девушка на велосипеде. Она приветливо улыбнулась и помахала мне рукой. Я в ответ приветственно поднял руку. Было в ее жестах, улыбке, даже в том, как она сидела на велосипеде, что-то нереальное, какое-то детское и лучистое. Что-то чего никак не должно было остаться в этом мире, но все же осталось. Я достиг Hermannsdenkmal только к полудню. Он показался внезапно, словно вырос из воздуха. Статуя поистине Триумфальна, Вождь будто грозит мечом невидимому врагу, показывая, что на этой земле еще живы воины и герои. Нет сомнений, что этот человек не задумываясь вступил бы в войну с богами, если бы того потребовал долг. Около памятника уже толпились немцы. Они приезжали сюда семьями, гулять по лесам и приобщать своих детей к вневременному величию, к чему-то, что сверх чем они. Таким образом, Арминий, даже умерев, служит гарантией чего-то сверх, чем просто жизнь, он вселяет уверенность и силу в молодых и возвращает юность старцам.
Сойдя вниз по ступеням, я присел на скамейку, расположенную чуть ниже постамента на полукруглом балкончике, за которым лежала пропасть. Увлекшись созерцанием странного вида символов на спинке, я не заметил, что на скамейку рядом со мной подсел пожилой немец. Он окликнул меня и представился. Его звали Вильгельм. Он сказал, что с интересом наблюдал за мной и решил подсесть, потому что надо мной вот уже около получаса вьются два ворона. Я удивленно посмотрел ввысь, но ничего не увидел. Немец рассмеялся и сказал, что, как видно, он спугнул их. Какое-то время мы сидели, молча, потом он спросил, откуда я. Узнав, что из России, он как-то грустно улыбнулся и вгляделся мне в глаза.
— Вы очень необычный русский. Я хочу рассказать вам одну историю. Видите ли, я всю жизнь посвятил поискам Граля, и, Вы можете мне верить, я много где побывал, и много что видел. Я думаю, вам будет не безынтересно это узнать, — сказал он и рассмеялся. У него был странный холодный смех. Он будто звучал в совершенной пустоте, среди льдов Антарктиды, а не посреди дремучего леса. По его собственной просьбе я не буду приводить здесь, что именно он мне поведал. Тем, кто когда-либо разбирал мистерию Граля, большинство и так известно, к тому же, после того, как он закончил говорить о своих приключениях, я не удержался и спросил его: «Вы в реальности пережили все, что рассказали мне сейчас?». «Какое тебе дело до реальности, ты в ней не живешь!» — рассмеялся он и скрылся в наступивших сумерках.
Так как я провел у монумента почти весь день, мне пришлось искать ночлег в ближайшем городе. Последние несколько километров я преодолевал уже при свете звезд. Вне города их намного больше, и они в сотни раз ярче. Люди почему-то очень любят смотреть на звезды. Особенно те, кто хотят объять вечность.
Приют я нашел в небольшом постоялом дворе недалеко от Экстернштайна. Я с удовлетворением заметил, что на полках у них стоят йольские светильники и вместо распятия над дверью весит Одал-руна.
**
Часть III. Верные
Мы новые труверы,
Паломники на Север.
Для Снежной Королевы
Найдем заветный клевер.
(с) С.Яшин
Рано утром я спустился к завтраку. Внизу уже были накрыты столы и собрались немногочисленные постояльцы. В большинстве своем это были уже пожилые люди с котомками за спиной и губной гармошкой за пазухой. Для молодых людей путешествия потеряли свою ценность.
Во время трапезы ко мне подошла хозяйка:
«Я знаю таких как вы, молодой человек! Потому, думаю, вам будет полезно знать, что всего несколько часов назад отсюда выдвинулась группа верных. Они отправились на юг, подозреваю, что под Падеборн. Ведь и вы, верно, двигаетесь туда?», — я согласно кивнул ей. «Будьте осторожны, в святом месте проклятый Доминик пустил свои корни»,- сказала она и отошла.
Я незамедлительно выступил в путь. До Замка было не близко, я надеялся пройти большую часть пути за сегодня и заночевать в какой-нибудь деревне, коих было множество в этом районе, выйти засветло и к утру добраться до замка. Однако моим планам помешал ливень. Я сбился с пути и проблуждал несколько часов, отыскивая нужное мне направление. Лишь когда тучи рассеялись и на небе появились звезды, я смог установить, куда мне следует двигаться. Пробираться в потемках было невыразимо трудно и, когда я уже собрался разводить костер, на холме невдалеке показался мерцающий огонек. Недолго думая, я направился туда. Все было лучше, чем мокнуть одному на прелой листве.
Скользя по влажной от дождя земле, я кое-как взобрался на холм. Еще у подножия я услышал звуки какой-то неизвестной хоровой песни. Сейчас голоса стали отчетливее, но слова этого языка были мне не знакомы. Признаться, я оторопел и думал уже повернуть назад. Люди, говорящие на непонятном языке всегда внушали мне оторопь, но, собравшись с силами, я осторожно раздвинул листву и вступил в освещенный круг.
На секунду огонь костра ослепил меня, но потом, когда черные пятна исчезли, я смог осмотреться. Вокруг костра сидело 9 человек: 5 юношей и 4 девушки. Никто не обратил на меня внимания, никто не поднял головы и не прекратил петь, лишь одиноко сидящий, печальный юноша, с глубокими фиалковыми глазами взглядом показал мне сесть подле него. Я опустился рядом, и он успокаивающе положил ладонь мне на плечо, словно говоря, что я в кругу друзей, и мне здесь рады. Все они оказались необычайно красивы, их лица, будто освященные внутренним сиянием были безупречно правильны. И во всех них было нечто схожее, объединяющее их, что придавало им неуловимое внешнее родство друг с другом. Нечто невидимое, но от того не менее реальное.
Наконец, когда песня кончилась, юноша убрал руку с моего плеча и, повернувшись, сказал:
— Люцифер, с которым поступили несправедливо, приветствует тебя![1] Мы рады видеть тебя, Брат. Подвигайся поближе к огню и пой с нами забытые песни!
Нутром я почувствовал, что не стоит ничего говорить в ответ, что это было бы так же неуместно, как крик берсерка в глубинах буддистского монастыря, а потому я молча придвинулся к огню и закрыл глаза.
— Сейчас мы споем человеческую песню, Брат! Сказал тихий голос печального юноши прямо мне в ухо. — Услышь в себе глас божественного, освободи в себе Бога, и ты вспомнишь заветные слова.
Сказав это, он отодвинулся чуть поодаль (я это понял по шуршанию его одежд) и запел.
Голоса летели к небесам, к далеким звездам, заставляя все живое вокруг прислушиваться к чарующим звукам. Даже вековые дубы склонили свои ветви, чтобы лучше расслышать эту великую песнь. Незаметно для себя я сам запел. Ощущение было схожее со взлетом, когда ты преодолеваешь тупую тяжесть и устремляешься в неоглядную высь. Находясь на острие чувств, я открыл рот, и слова полились, будто сами собой. Огонь, бушевавший в глубине моей души, наконец прорвался, готовый утверждать Высшую Жизнь во всем, даже в Смерти.
Когда песня окончилась, я открыл глаза. Взгляды всех молодых людей были устремлены на меня. Я немного смутился, мне было странно ощущать на себе их колкие, проникающие вглубь моего существа взгляды. Тишина была почти осязаемой, звенящей, гулкой. Она обволакивала меня, как обволакивает деревья утренний туман. Она струилась по мне, подобно лесным ручьям по павшей листве. Передо мной разворачивались невероятные глубины космоса, и всему я чувствовал себя братом, и со всем составлял единство, со всем, кроме человека. Я был там, где с горных вершин неудержимой волной вниз несутся неукротимые лавины, был в необъятных глубинах земли, где неутомимые цверги искали царские металлы, был в лесах и в толще вод, был среди звезд и в бездонных глазах младенца. Я был везде, кроме затхлых городских улиц, офисов и душных квартир. Перед моим взором пролетали деревни и нивы, на которых усталые, но верные себе и почве крестьяне в поте лица добывали хлеб свой. Бездны времени, тысячи пар глаз, вся Вселенная…
Зачарованный, я глядел в костер. Языки пламени плясали, разыгрывая невероятную трагедию, участниками которой все мы стали – Трагедию существования. Кто знает, сколько прошло времени? Да и какое дело до времени тем, кто лежит вне времен и пространств, кто живет единым мифом, единым духом и смотрит на звезды? Какое дело до времени влюбленным, погруженным в созерцание своей второй половинки? Вот и сейчас, оглянувшись, я заметил, что все присутствующие разбились на пары и завороженно всматривались в глаза возлюбленных, пытаясь уловить неуловимое, постичь то, что постичь никак нельзя.
— Это была Божественная песнь…- тихий, почти безучастный голос вытянул меня из немого созерцания. Я повернулся к говорившему. Это был тот самый юноша, что единственный поприветствовал меня. Как и я, он был без пары. – Ты причастился к разлитой по Вселенной божественности и понял, где надо искать ее, а где ее никогда не было. – Его огромные глаза смотрели на меня с непонятной грустью, но не с той, что вгоняет уныние и леность, а той, что делает из жизни еще более изысканное блюдо, той, что заставляет тебя тихо улыбаться, глядя на звезды.
— Почему ты один здесь? – невпопад спросил я, хотя, как мне показалось, он ждал этого вопроса.
— Я не один…- покачал головой юноша.- я достиг полного единства со своей возлюбленной, теперь мы – одно. Навсегда. – Он улыбнулся мечтательной, счастливой улыбкой и вновь взглянул на меня.- Тебе, верно, сложно представить себе это, но знай же, Брат, что я уже давно покинул пределы Мидгарда, обретя Любовь и свою возлюбленную. Я и поныне прибываю с ней в чертогах богов и героев. Это предстоит нам всем! Я лишь проводник возлюбленных в сады цветущих роз, где царствует A-mor!
— A-mor[2]…- слово отзывалось непонятной болью в области сердца, оно сластило язык и будоражило душу.
Юноша кивнул:
-Да, Божественная Любовь, для которой любовь не требуется. Я веду их к вратам истинного рая, к садам Роз, где оживают короли и герои древности, где странники находят наконец свой дом, а возлюбленные обретают свои половинки… Но у тебя, дорогой Брат, нет возлюбленной, ты не обрел ее, а потому не сможешь последовать с нами в чертоги бессмертных.- Он сокрушенно покачал головой и поднялся с пня, на котором сидел.
— Что я должен сделать, чтобы найти свою возлюбленную?
Юноша указал рукой на юг:
— Ты должен дойти до Альп и подняться на их заснеженные вершины. Там, с первой вспышкой молнии тебе явится ее образ, а в свисте ветра ты услышишь ее песнь! — он повернулся ко мне: — Потом направляйся под Регенсбург дорогой Ворона, птицы укажут тебе верное направление! Ну а пока…иди, куда ты и хотел идти, ибо там ты обретешь мужество, с которым ты преодолеешь трудности и обретешь Ее!
Он, было, собрался отойти от меня, но я задержал его.
— Постой, прошу тебя! Расскажи мне, кто вы такие, расскажи мне про возлюбленную и про истинный рай!
Он улыбнулся. Казалось, что он всегда улыбается, хотя глаза его оставались при этом печальными и глубокими. Или мне лишь казалось это?
— Мы альпинисты, Брат, те, что с надрывом рвутся к вершинам духа. Мы странники и поэты, что блуждают по дорогам в поисках приключений. Мы те, что выходят за околицу и вдыхают полной грудью воздух приключений. Мы принцы, что пьют из глубоких бокалов вино из звезд! Мы те, что не побоялись принять Дар мудрости! Мы паломники на север, к горе собраний! Мы те, что смогли собрать из льдинок своих душ заветное слово! Мы…впрочем, ты уже все понял, не разумом, нет. Он не способен на такие подвиги! Любой истинно разумный человек не задумываясь окрестит таких как мы безумцами и маргиналами. Ты прочувствовал, пропустил сквозь себя наши песни. Ты все знаешь, Брат, помни это! Нужно лишь пробудить Память в глубинах своей души, нужно лишь ощутить в себе Предвечный Огонь Поэзии! – Говоря эти странные слова, юноша не сводил глаз с мерцающих на покрывале ночи звезд. – А теперь…ложись спать, Брат! Когда ты проснешься, мы уже уйдем! Но мы встретимся уже скоро, совсем скоро на горе собраний, среди розовых садов! – он повернул ко мне свою изящную голову и серьезно вымолвил:
— Не ищи Бога нигде, кроме своей собственной Души, не слушай никого и ничего кроме голоса своего Духа! Ищи радость и смех во всех проявлениях Жизни, ничего не отвергай, всему истинному говори свое «Да!», и ты познаешь Счастье… Не унывай и не удручай других, чаще смейся и Люби. Беззаветно и истинно, только помни о любви без любви и своей возлюбленной! До скорой встречи, Дорогой Брат! — сказал он и провел ладонью пред моими глазами. На разум опустилась Тьма.
**
Я проснулся, когда первые лучи восходящего солнца коснулись вершин деревьев. Если бы не утоптанная земля вокруг да пепелище костра чуть поодаль, я бы смело принял все произошедшее за игру воспаленного усталостью и простудой разума, но нет…чьи-то руки заботливо перенесли меня на кучу опавшей листвы и завернули в теплый плед, которого у меня раньше не было. Невдалеке тек ручей. Поднявшись, я первым делом направился туда, дабы прохладой воды смыть с себя последние путы сна. Вода была настолько холодной, что ломила кожу, но она поражала своей чистотой. Порой я сомневался, может ли в наше время хоть что-то оставаться настолько чистым.
Уложив вещи таким образом, чтобы влез внушительных размеров плед, который бросить посреди леса было бы, по меньшей мере, некрасиво, я обратил свое лицо на восток. Солнце уже показалось в голубеющей дали. Мне вспомнились строки, написанные Отто Раном про еретиков 12 века: «Утром они молятся, обращаясь к восходящему солнцу, вечером же благоговейно смотрят на закатывающееся светило. Ночью они обращаются к серебряной луне или Северу, потому что Север был для них священным»[3]. Подобно пифагорейцам и арманам, я повернулся в сторону Гелиоса и восславил его всеми теми словами, что давно роились в моей душе. В ответ этот вечный странник Неба пролил на мое озябшее тело свои согревающие лучи. Магия и Поэзия пронизывали, казалось, каждый миллиметр окружающего меня пространства.
В приподнятом настроении я закинул за спину дорожную сумку и бодрым шагом двинулся на юг, в сторону Замка и далеких, пугающих Альп. Навстречу своей Возлюбленной.
Часть IV. Тайный Король
Переход оказался намного проще, чем я мог себе представить, к тому же, блуждая, я по наитию двигался в нужную сторону, а потому дорога заняла у меня вдвое меньше времени, чем я рассчитывал. Петляющая меж холмами дорога вывела меня к нужному мне месту. Выйдя из небольшого леска, я увидел невдалеке возвышенность, на которой, судя по моим сведеньям, и располагался замок.
Тропа наверх извивалась по склону, теряясь то под корнями, то в высокой траве, тем не менее, подъем я преодолел на одном дыхании. Передо мной распахнула свои объятия невыразимая даль. Куда хватало глаз, пролегли поля, и лишь восточнее я увидел темное пятно леса. Повернув направо, я направился к расположенной невдалеке деревушке, за которой по моим расчетам располагался Замок.
По дороге мне не попадалось ни одной живой души. Поля стояли пустыми, а те деревни, через которые я проходил, будто вымерли. Так было и здесь. Пустые улицы встретили меня пробирающим до костей сквозняком. Чувствуя себя как никогда неуютно, я шел по узким улочкам, вымощенным еще полтора века назад, и думал какие люди точили этот камень подошвами своих сапог.
Повернув за угол, я остановился. Перед моим взором предстал во всем своем сумрачном великолепии Замок. Он оказался меньше, чем я его представлял. Сначала я подумал, что это монастырь, но, вглядевшись, заметил, что стены идут дальше и соединяются башней. Северной башней, куда я и держал свой путь.
Несмотря на малый размер, замок производил глубокое впечатление, от него будто лилась какая-то древняя, нечеловеческая сила, которая никак не могла быть в столь молодом строении. Стены, порядком облупившиеся и заросшие мхом, только усиливали эффект, производимый зданием.
Медленно, как в тумане я двинулся в ту сторону. Стояла глухая тишина. Не пели птицы, не лаяли собаки…было ощущение, что я оказался в царстве Морфея, непонятно как перешагнув тонкую черту ирреального. Никто не остановил меня, когда я прошел через главный вход и спустился во внутренний двор, который обычно, судя по стенду с графиком работы, был в это время закрыт. Стоял конец августа, тем не менее, листья на деревьях вокруг уже подернулись золотом. Запах свежей земли и прелой листвы заставлял дышать глубже и чаще. Воздух звенел от собственной полноты.
Я несколько раз прошелся возле замка и по внутреннему двору, но так никого и не встретил, чтобы попросить открыть ворота. Обессиленный долгим переходом, цель которого казалась мне теперь практически недостижимой, я присел под раскидистым дубом, что рос неподалеку. Этому могучему королю деревьев было, судя по всему, много сотен лет. Узловатый ствол венчала пестрая крона, напоминающая в это время года, золотую тиару с крапинками изумрудов… Мое созерцание прервали послышавшиеся неподалеку твердые, уверенные шаги. В этой тотальной тишине они отдавались небесным громом. Я поднял голову и посмотрел в сторону звука. Ко мне навстречу шел седой, подтянутый человек в черном пальто простого пошива и блестящих лаковых сапогах почти до колена. Было в его походке что-то военное, верно он не идет, а марширует, хотя мужчина явно просто прогуливался. Я пригляделся. Он был абсолютно седой, с небольшой лысиной. Его тонкий рот украшали роскошные усы. Он мог бы быть генералом в отставке или бывшим фронтовым офицером. Я встал и направился в его сторону. Он будто вовсе меня не заметил, занятый созерцанием холодного, белесого неба, на котором не было ни единого облачка. Когда я подошел почти вплотную, я заметил, что на бедре человека висит шпага.
Седовласый мужчина повернулся ко мне. Его лицо, практически без морщин, будто специально было слеплено, чтобы располагать к себе людей. Голубые до синевы глаза светились невероятной мудростью и добротой, хотя взгляд их был прямой и острый, как скальпель. Казалось, человек в единый миг проник им в мою душу и разложил ее перед собой на столе, чтобы было лучше видно. Собрав в кулак всю свою уверенность, что непросто под пронизывающим взглядом этого старого мужчины, я все же спросил:
— Прошу простить меня, за то, что отвлекаю вас, но не могли бы Вы сказать мне, куда подевались все люди?
Он странно весело посмотрел на меня:
— А зачем вам люди, молодой человек? Разве не обходились вы без них большую часть времени? Разве не ехали вы сюда с желанием, как можно больше отдалиться от людей?
Я опешил. Откуда этот улыбчивый мужчина мог знать все это? Неужели можно вот так просто читать человеческие души?
— Не волнуйтесь так, мой юный друг, — тем временем продолжал он.- Вы не первый, кто приходит сюда ради этого, а потому я могу различить таких как Вы по блеску глаз, ведь я сам такой же.- Он еще шире улыбнулся и, наклонившись, взглянул прямо мне в глаза. – Меня зовут Карл, я хранитель Замка, и это я загустил время, потому как таким как Вы и я в этом месте стало нынче небезопасно! Коршуны и крысы донесли проклятому Доминику о том, что вы скоро будете здесь, и, если бы не я, Вы, мой молодой друг, смотрели бы сейчас прямо в глаза Бездне! – он подмигнул мне и, выпрямившись, пошел в сторону северной башни.
На долю секунды меня парализовало, но когда Карл повернулся и помахал мне рукой с зажатым ключом, я сорвался с места и в два прыжка догнал неспешно идущего смотрителя. Дойдя до северной башни, он открыл скрипучую, обитую сталью дверцу, и мы вошли внутрь.
Передо мной оказалась крутая винтовая лестница, уходившая по праву руку вниз, а по левую вверх. Карл машинально прикрыл дверь и спрятал ключ куда-то во внутренний карман пальто.
— Ну что…- обратился он ко мне.- Куда же вы направитесь сначала? Вверх или вниз?
— А не все ли равно, это ведь одно и тоже…- буркнул я себе под нос и повернул направо.
Карл хмыкунул в усы, и направился следом. Преодолев лишь несколько ступеней, я оказался у входа в идеально круглый зал. Стены его были выложены шершавым серым камнем, а пол – мрамором. В середине зала было выкопано углубление похожее на место, где разжигают огонь. К нему вела небольшая, в три ступеньки мраморная лесенка. По кругу, прямо у стены стояло двенадцать каменных тумб, подернутых пылью и паутиной. В зале царила почти полная темнота, единственным источником света были три факела, воткнутых в стену на некотором расстоянии друг от друга. Я посмотрел наверх, силясь увидеть потолок, но не увидел ничего, кроме пульсирующей тьмы.
— Мы находимся в крипте…Вам это, думаю известно. – Прозвучал как будто из-под воды голос смотрителя.
— Да…я знаю, где мы, Герр…Но…я чувствую, что зал спит, и его нужно разбудить. Он почти умер, и если в скором времени ничего не произойдет, то замок просто погибнет…- непонятный холод овладел моей душой, я поёжился, по спине побежали постыдные мурашки.
— Вы ведь знаете, что нужно сделать, молодой человек. Осталось лишь выполнить это. Не страшитесь, ведь вы находитесь в священном месте, оно не причинит зла. – Карл говорил ободряюще. Я не смотрел на него, я был не уверен даже, что он все еще в комнате, что это говорит он, а не мое воображение рисует мне со всех сторон льющийся голос. Я действительно знал, что нужно делать.
Как во сне, я подошел к центру зала, к месту, где должен был гореть огонь. Чья-то невидимая рука вложила мне в руки кинжал и горящий факел. Недолго думая, скорее механически я провел острием на уровне запястья. Крови было на удивление много. Холодная как ключевая вода, она покрывалась инеем уже в полете, а до пола долетала черными кристалликами льда. Крипта наполнилась удивительным звоном, будто сотни колокольчиков одновременно восславили приход Йоля. Вокруг стало очень холодно, стены покрылись инеем, а два оставшихся факела потухли. Я стоял как вкопанный, не в силах оторваться от созерцания этого невозможного зрелища. Тем временем, силы начали покидать меня, я ощущал, что с каждым падающим кристалликом мне становится все хуже, и тогда, когда стоять не было больше сил, я швырнул факел себе под ноги. Взрыв потряс основание замка и снес меня с ног. В игре пламени я успел заметить, как кристаллы кровавого льда, плавясь, образовали слово «Ewigkeit», а после подняться возможности уже не было. Оглушающий грохот вскоре закончился, уступив месту тихой, переливающейся музыке…то ли неведомый флейтист высоко надо мной решил развеять навеянную осенью тоску, толи в руках неведомого скрипача плакала скрипка, восхваляя утерянную Возлюбленную. Медленно, опираясь руками на стену, я поднялся. Прямо над центром зла, там, где трепетала и корчилась бесформенная темнота, сияло теперь своим холодным, влажным светом Черное Солнце. Вокруг него, рисуя невероятные сюжеты, вращались незнакомые созвездия, а в центре, там, где была пролита моя кровь, плясал пурпурный, как плащ волшебника, огонь.
— Лед и Огонь воссоединились и даровали новую жизнь.- прозвучал над ухом голос смотрителя. – Теперь возьми его в свои ладони и положи по языку пламени на каждую тумбу.
Я послушно, не задумываясь над тем, что было сказано, выполнил приказ Карла. Языки трепетали, подобные лепесткам неведомых цветов, но не гасли.
Карл подошел ко мне и сказал:
-А теперь посмотри на тумбы, Frater…-тихо произнес он. Я обернулся. На тумбах, сотканные из пурпурного огня сидели 12 мужчин невероятной красоты и величия. На голове каждого красовалась корона, а в каждой руке сверкал меч. – Это двенадцать королей-жрецов, что выступят против тлена, когда придет Царь Мира. Сейчас они спят и незримо охраняют нас своим присутствием, даруя силы и высоту помыслов, но в час, когда Вотан протрубит в свой расколотый рог, они проснуться и вступят в бой на стороне Асов…А теперь нам пора идти…Незачем нам беспокоить их и без того тревожный сон.- сказав это, Карл двинулся к выходу.
— А как же ты, Вайстор?- окликнул я смотрителя.- Ты, верно, думаешь, что я не узнал тебя, последний из проклятого рода? Ты – тот, кого называли Тайный Король Германии, почему блуждаешь по этим землям, словно неупокоенный призрак?- я сам был поражен своей дерзости. Однако Вайстор лишь поманил меня за собой. Когда мы вышли на воздух я не выдержал:
-Прошу вас, простите мою дерзость, мой Король! — я попытался преклонить колено, но сильные руки Вайстора остановили меня:
— Никто из нас не преклоняет колени, Frater! — голос его прозвучал мягко, почти любовно. – Что касается твоего вопроса, я отвечу на него, как бы дерзок он ни был! Я здесь для того, чтобы охранять и поддерживать странников, подобных тебе, ищущих свою Возлюбленную, ищущих истинный Граль, чтобы испить Вечной любви и уйти по млечному пути к неведомым берегам Полюса.
Он все говорил и говорил, и, хотя речи его мне были не понятны, где-то в моем сердце молчавшая доныне струна отзывалась невыносимой тоской по Той, которую я никогда не видел, по Той, которую мне еще только предстоит обрести. Эта странная ностальгия заставила меня, не дожидаясь утра, распрощаться с Тайным Королем и двинуться в сторону Альп.
**
Часть V. Альпы
«Сквозь облако виделся мне просветленный лик любимой. В очах у нее опочила вечность, — руки мои дотянулись до рук ее, с нею меня сочетали, сияя, нерасторжимые узы слез. Тысячелетия канули вдаль, миновав, словно грозы. У ней в объятьях упился я новою жизнью в слезах…»(с) Новалис
Много километров пути остались позади. Передо мной, уходя за горизонт, показались могучие Альпы. Если кто-то не был в горах, объяснить ему каково это – невозможно. Лучше гор, воистину, могут быть только горы… Вершины Альп вгрызались в небо, будто Титаны, не желающие мирится с владычеством Олимпийцев. Эти первые бунтовщики до сих пор планомерно и отчаянно штурмуют небеса, желая прикоснуться к солнечному величию, согреться в его лучах. Не так ли человек рвется в неведомый небесный рай, думая, что там будет теплее и лучше жить? И не так ли он ошибается, как и эти горы, ведь за гранью неба есть лишь космический звенящий холод и глухая бесконечность?
В одной альпийской деревушке я остановился на короткий отдых. Маленькая, наполненная улыбчивыми горцами, она вселяла в меня спокойствие и тихую радость. В таком месте может быть стоило остаться навсегда… Но нет, мой путь лежал дальше, иначе не стоило и начинать. Добродушные жители, свели меня с одним местным альпинистом, который как раз собирался отправиться в очередное восхождение. Это был молодой мужчина с темными волосами, подстриженными под «полубокс», и доброй , как у всех альпийцев, улыбкой. Как оказалось этого улыбчивого мужчину звали Отто и он был немцем, потому меня и направили к нему, узнав о моем желании совершить подъем, ведь другого языка кроме немецкого я не знал.
Через два дня, собрав все необходимое, мы двинулись в сторону виднеющегося вдали снежного пика. Так как собственных инструментов и вещей, нужных для подъема, у меня не было, Отто одолжил мне свои. По пути он рассказывал мне удивительные истории и легенды про сады роз, гномов, королей и храбрых рыцарей. Он пел альпийские песни и даже пытался научить меня йодлю, правда, успеха не добился. Я, в свою очередь, рассказывал ему о своих последних приключениях, но он только смеялся и ничего не отвечал, так что было не понятно, верит он мне или воспринимает все, что я рассказываю, как забавную сказку. Путешествие было утомительным для меня, ведь мне никогда раньше не приходилось блуждать вот так по горам, а к тому же взбираться по ним. Без Отто и его неоценимой помощи я бы никогда не смог осилить подобное мероприятие, однако уже через день или два под моими ногами захрустел снег. Цель была близка.
**
Мы поставили палатку недалеко от вершины, чтобы ветер не сдул нас вниз. Это была небольшая пещера-впадина, в которой удивительным образом оставалось тепло. На вершину было решено подняться утром, пробыть там какое-то время, а затем двинуться в обратный путь. С непонятным чувством восторга я лег спать и долгое время ворочался, не в силах уснуть. Наконец, тревожная дрема накрыла меня, и я погрузился в грезы…
Что-то холодное вырвало меня из сна. Я резко поднялся, задев лбом крышу палатки. Я понял, что невероятным образом палатка открылась и ветер, попеременно влетающий в палатку, обдавал нас своим морозным дыханием, от которого я и проснулся. Отто же, будто не замечая, мерно спал, отвернувшись к противоположной стене. Не знаю теперь зачем, будто по неслышному приказу я оделся и выполз наружу. Закрыв палатку, я, с трудом передвигаясь в темноте, вышел ко входу в пещеру. Ветра не ощущалось, в небе над горами мерно мерцали звезды… Можно ли представить картину более величественную и прекрасную, чем искры звезд на черном покрывале Нокс, что отражаются сиянием абсолютно белого, первозданной чистоты снега? Было очень тихо, лишь где-то внизу шуршали невидимые кроны могучих деревьев. Я стоял и прислушивался , силясь различить слова в этом далеком шуме. Вдруг, когда я уже было повернул обратно, надеясь вновь погрузиться в сон, подул ветер и в нем, будто вплетенная в рубище золотая нить, послышалась чарующая песня. Я остановился. Не было сомнений, что кто-то неподалеку, вероятно на вершине, поет чарующим, сладчайшим голосом, прекраснее которого я не слышал никогда в жизни. До того как разум смог осознать возможные последствия моих действий, мои ноги уже уперлись в холодный камень, а руки врезались в твердую породу. Через считанные минуты я влетел на вершину и…передо мной во всем своем великолепии раскинулось Звездное небо. Таких небес нельзя увидеть в душных городах, где мерцают обманчивые неоновые лампы, Такие небеса не видно даже когда в августовскую ночь выезжаешь в чистое поле, и лежа, смотришь за тем, как в этой бездонной черноте развертывается истинная история мира.
Полнеба застилало огромное, незнамо откуда взявшееся, Северное сияние. Тут и там черноту рассекали метеориты, а звезды виделись настолько близкими, что, казалось, будто их можно набрать в руку, словно гроздь ягод. Все двигалось, все танцевало и играло под льющуюся неизвестно откуда музыку прекрасного голоса. Обладательницы нигде не было видно. В отчаянье я упал на снег и, направив взор к небу, погрузился в игру красок и мерцаний, что творилась над моей головой. Незаметно для себя я заснул.
Меня разбудил жуткий грохот. Я подскочил и открыл глаза. Звезд почти не было видно, надо мной нависла грозная, черная как сама тьма грозовая туча. Откуда взялась она на этой высоте – кто знает? Но именно гул, исходящий из ее глубин вырвал меня из гибельных объятий бога Сна. В страхе, я сжался, ожидая урагана, что снесет меня вниз к подножию горы, тем самым покончив с моим существованием. Темный ужас застилал мне глаза, я еле мог дышать, смерть душной маской набросилась на мой рассудок, полностью затмив его, я упал на снег и в мучительной тоске взглянул в нависшую надо мной громаду. Внезапно сверкнувшая молния вконец ослепила меня, а гром застлал мои уши непроницаемым звоном. Небесный огонь охватил мое тело и душу, заставляя корчиться в невообразимой муке.
В гнетущей тьме, где последние остатки разума почти погасли, я вдруг увидел золотую нить. Взяв ее в руку, я послушно пошел туда, откуда она тянулась. К невидимому центру. Нить извивалась, постепенно превращаясь в тяжелую сверкающую цепь. Она вильнула последний раз, и передо мной возник, раскинув на полнеба свои могучие ветви, огромный ясень. По нему, будто вены, тянулось множество цепей, и издалека я заметил, что не я один, но множество людей следуют к мировому древу, как слепые котята, идя туда, куда указывает им солнечный змей. Кто-то окликнул меня – я обернулся. Передо мной стояла невероятной красоты девушка. Ее кожа была белой, словно млечный путь, а в волосах, запутались звезды. Глаза, огромные и голубые, словно вечный лед сверкали из-под полуприкрытых век. Голова, увенчанная короной в форме месяца, была чуть склонена в сторону, а полные, малиновые губы призывно раскрылись, обнажив сверкающую жемчугом улыбку. Она была неуловима, как северное сияние, нельзя было точно сказать сколько ей лет или во что она одета, иногда казалось, что она прикрыта лишь лунными бликами, иногда вокруг нее обвивался огромный змей, скрывая от глаз прекрасное, будто выточенное из мрамора тело, а порой девушку накрывала газовой вуалью ночное небо и утренний туман. Она казалась мне одновременно матерью и возлюбленной, подругой и сестрой, могущественной богиней и игривой феей. И тогда я, забыв обо всем, протянул к ней руки, силясь вобрать в себя всю ее, слиться с ней в вечном сиянии и никогда не отпускать от себя, но она, лишь звонко рассмеявшись своими грустными глазами, растаяла под моими пальцами, превратившись в густой туман, что тотчас устремился к Мировому Древу и исчез в его листве. Секунду я стоял ошеломленный не в силах понять, что Она, бывшая так близко, казавшаяся столь реальной оказалось фантомом, призрачным и неуловимым, как подлинная красота. Затем, будто очнувшись ото сна, я бросился за ней, но, сколько бы я не бежал, древо оставалось все так же далеко, и ни на йоту не приближалось. На ум пришла фраза из Алисы в Зазеркалье: «Нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте, а чтобы куда-то попасть, надо бежать как минимум вдвое быстрее!». От слепящей ярости я прошипел ее сквозь плотно стиснутые зубы. Я никак не ожидал услышать ответа, но, однако, он последовал.
— Вообще-то сударь, Вы не совсем правы, в данном случае истинное движение — это покой. – послышался откуда-то справа хриплый, глубокий голос. Я обернулся. Человек, что так бесцеремонно влез в мой внутренний диалог, медленно подплыл ко мне. Чуть прозрачный, он напоминал чеширского кота, хотя это был всего-навсего мужчина преклонных лет с огромной сигарой в зубах, которую он курил с нескрываемым удовольствием – Посудите сами.- продолжил он,- Когда Вы двигаетесь, на вашем пути возникает огромное количество энергии, которое надо вытеснить, и, если в Мидгарде сил, мешающих Вам, недостаточно для того, чтобы остановить ваше движение, то здесь, у Мирового Древа, в преддверии Нереальности, ее скопилось столько, что даже Боги вряд ли в силах сдвинуть ее с места…- он задумчиво кувыркнулся в воздухе.
— Так что же мне делать?- недоуменно спросил я.
— Ну…для начала неплохо бы уже проснуться!- сказав это он хлопнул в ладоши с такой силой, что волной меня сбило с ног.
**
Передо мной была лишь темнота. Было больно двинуть даже пальцем. В мозгу, все еще застланном кровавым туманом то и дело мелькала ужасающая мысль: «почему я не умер?» Кто-то растирал мое тело и лицо чем-то влажным, похожим на губку. Я застонал, подавая вид, что жив. В ответ услышал облегченный вздох Отто:
— Ну и напугал ты меня, брат! Что за дьявол тебя понес сюда? Ты знаешь, что ты чуть не окоченел?
Я промычал в ответ что-то бессвязное, впрочем, не особо стараясь объяснить ему что-либо. Тот лишь тяжело вздохнул:
— Подожди, сейчас я промою тебе глаза, у тебя кровь запеклась и слепила веки, а потом дам выпить горячий грог, чтобы утихомирить боль. Тотчас по векам потекла влага, смывая засохшую кровавую коросту. Я открыл глаза. Надо мной склонился бледный, вмиг осунувшийся и постаревший лет на пять за ночь Отто. Мы снова были в палатке. Никогда она не казалась мне роднее, чем сейчас. Я благодарно, как мне показалось, взглянул в глаза немца, но вместо обычных добрых глаз альпиниста на меня взглянули полные немого изумления глаза ужаса. Не понимая в чем дело, я попытался встать, и похлопать по плечу своего друга и спасителя, однако он отшатнулся:
— Лежи и не двигайся!- почти прошептал он.- В тебя что, попала молния?- не то ужас, не то счастье и затаенная надежда слышались мне в этих словах. Я, собрав волю в кулак, слабо кивнул и откинулся на спину уже не в силах держать себя более-менее вертикально. Отто молча глядел в одному ему известную точку в полотне палатки. После нескольких минут молчания он, наконец, видно, придя к какому-то равновесию с самим собой, выпалил:
-Ты ведь видел Ее, не правда ли?
-Да..- скорее прокашлял, чем проговорил я.
— Какая она? Расскажи…я столько лет блуждаю по горам в надежде увидеть ее, но она ни разу не спустилась ко мне со своей колесницы, ни разу не одарила меня своим вниманием…лишь иногда я слышу в дуновении ветра ее песни, но…это все, чего я был удостоен за столькие годы…- Грусть и тоска сквозили в нем, даже его поза, будто у эмбриона в материнском чреве, вызывала какую-то немую симпатию.
— Она…она как духи…как ветер..как северное сияние, как свет полной луны…как прекрасный белый лебедь …как утренний туман…Она невероятна и не подвластна осознанию. Она вне языка и всего того, что вообще можно себе представить…- с каждым словом вливались и вливались новые силы, будто Она стояла рядом и незримо поддерживала и питала мое разбитое тело. Поднявшись на локти, я взглянул в лицо товарища. Его глаза были полны слез и чуть светились в полумраке палатки. Он будто помолодел, на его лице играла блаженная улыбка, а руки лежали спокойно, сжимая судорожно острые коленки.
— Ты чувствуешь, друг мой? Она здесь…- мечтательно, будто ребенок прошептал он. Она пришла свежим ветром, ворвавшись в душную палатку, неся с собой запах утренний росы и луговых цветов. Я ощутил нежное прикосновение к своим губам чьих-то незримых уст. Казалось, что по всему моему телу пробежал электрический разряд. Я не удержался и упал обратно на сооруженную для меня подстилку из кучи одежды. Ветер утих. Отто подполз ко мне, помог подняться и сунул флягу.
— Пей! Это грог…он подарит сил. – обронил он автоматически.
Мы сидели молча..мое горло терзал наваристый, горячий грог, а губы жег подаренный поцелуй. Отто задумчиво курил у выхода свою трубку и вглядывался в чистое, синее небо.
— Как ты узнал, что в меня попала молния?- задал я мучавший меня где-то в глубине вопрос. Отто молчал, я было думал, что он не расслышал меня, и собирался повторить его, когда он все же ответил:
— Взгляни в зеркало…сам все поймешь…- он достал из кармана маленькое зеркальце и подал мне. Я взглянул и обомлел. Глаза мои, прежде зеленые, стали пурпурными, а вместо одного зрачка зияло сразу два.
— Это символ отмеченных молнией…и Майской невестой! Знак того, кто перешагнул через порог Аида и вернулся обратно. Не бойся, через несколько часов твои глаза вновь станут как прежде, но ты всегда сможешь делать их такими, чтобы понимать языки животных и растений, слушать песни ветра и смех бессмертных. Надеюсь, что когда-нибудь и я смогу делать это…- сказав это, он опустил голову на колени и горько заплакал. Я, все еще ошеломленный, подполз к нему и, обняв за плечи, как мог ободряюще сказал:
— Твой час близится, я чувствую. Мы с тобой еще будем пить Минне в Вальгалле, друг Отто!
Он благодарно посмотрел на меня и рассмеялся. Мне было отрадно видеть, как он повеселел. Невыразимо больно смотреть на мужские слезы.
Часть VI. Дорога в Вальгаллу
Мы расстались с Отто у границы леса. Мне было жаль прощаться, но меня ждала дорога, а он должен был продолжать поиски своей Майской невесты. Через месяц Отто завалила лавина…Я знаю, что он увидел Возлюбленную и, взяв ее за руку, ушел по млечному пути за пределы звездного света. Я пребываю в уверенности так же, что мы с ним еще свидимся в садах Лаурина и попируем вдоволь среди поэтов и королей.
Расставаясь, я спросил у Отто, куда ведет дорога Ворона и в какую сторону мне стоит идти. Он улыбнулся:
-Дорога Ворона – на север по прямой!
Этот добрый и в высшей степени благородный немец, спасший мне жизнь, навсегда останется в моей памяти, и я не устану осушать в память о нем бокалы с лучшим вином.
Держась строго на север и выспрашивая дорогу у местных жителей, я двигался в сторону Регенсбурга, невдалеке от которого располагалась последняя цель моего путешествия – Вальгалла.
Пробираясь через могучий лес, я увидел присевшего на бревно в метре от меня огромного Ворона. Он внимательно наблюдал за мной и щелкал клювом, будто привлекая мое внимание. Я подошел поближе и протянул руку, приглашая могучую птицу сесть на нее. Тот щелкнул клювом и важно перепрыгнул с гнилого бревна на мою руку, чуть не сбив меня с ног. Не зная что делать дальше, я не нашел ничего лучше чем начать разговор:
-Привет тебе, мудрый Ворон, спутник Одина! Чем я удостоен чести видеть тебя и говорить с тобой?
Птица довольно щелкнула клювом и хрипло прокаркала:
— Привет тебе, сын Вотана, брат Видара! Впереди, через пару километров будет обитель проклятого Доминика, сверни сейчас на восток, я проведу тебя тайными тропами, чтобы они не заметили тебя!
Ворон тяжело взлетел и направился направо. Я последовал за ним. Мы пробирались по болотам и темным трущобам, куда почти не попадал свет. Мои сапоги утопали в грязи и жиже, но приходилось сквозь скрежет зубов продолжать идти, так как ворон останавливаться был не намерен. Он вел меня тайными лесными тропами почти весь день, пока наконец не оставил меня на опушке леса.
— Прощай, странник, отмеченный Майской невестой! Боги благоволят тебе и пошлют защиту и помощь на пути в Вальгаллу!- и прежде чем я смог что-то ответить он скрылся в вышине.
Мой путь лежал сквозь цветущие сады, по которым текла прекрасная, кристально-чистая река, несущая тысячи неведомых цветов-снежинок. Я наклонился, чтобы умыться и немного попить, как вдруг надо мной нависла чья-то тень. Я поднял голову. Прямо ко мне подплыл огромный лебедь. Он был почти вдвое больше меня, его карие, теплые глаза светились умом и невероятной печалью. Я почтительно склонил голову и произнес:
— Приветствую тебя, прекрасный Лебедь, верный влюбленный, покровитель Минне! Как я могу отблагодарить тебя за оказанную тобой честь, о король птиц?
Гордая птица чуть повернула голову и нежным, юношеским голосом мне сказала…нет…пропела:
-Здравствуй, чтущий Минне и Возлюбленную! Из садов роз меня послал Аполлон, чтобы помочь тебе. Впереди тебя ожидает непролазная трясина, через которую никто пройти не в силах. Взбирайся ко мне на спину, я перенесу тебя!
Я послушно сел на него. Но тот лишь бил по воде крыльями не в силах взлететь.
— Ты слишком тяжелый!- пропел он мне грустно.- сбрось с себя все ненужное и тогда я смогу донести тебя!
Я немного опешил… с собой у меня было все самое необходимое…а впрочем. Я спешно начал выкидывать в реку все свои вещи. Единственное, что осталось при мне это несколько камней, взятых мной с Экстернштайна. Полностью обнаженный я сидел на спине лебедя, съеживаясь под порывами колючего ветра. Лебедь распушил перья и резко пошел вверх. На этот раз ему удалось взлететь. Мы летели с чудовищной скоростью, я бы окоченел, если бы как по волшебству лебединые перья не сплелись в некое подобие накидки, которая накрыла меня непроницаемым покровом. Всего через четверть часа мы начали снижаться. Лебедь опустился посреди удивительно сада, в котором росли красные, будто кровь, цветы.
— Возьми это. – на моем пальце блеснуло кольцо.- Его передала тебе Майская невеста в знак преданности, что вас связала, и ради которой ты пожертвовал своим имуществом.
Он поднялся в воздух и исчез в облаках. Я поднес к глазам нежданный подарок. Это было самое обычное серебряное кольцо, не очень широкое, но изысканно выполненное. Оно было выполнено так, что, казалось, будто это две ветки дуба сплелись кольцом и застыли так, освещенные лунным сиянием. По ободку кольца шли древние символы, а с внутренней стороны я заметил выгравированную неизвестным мастером надпись. Приглядевшись, я понял, что это было мое имя.
Накидки больше не было и теперь, идя по саду нагим, я почувствовал себя чище и невиннее, чем мог быть Адам до того, как выбрался из Эдема. Будто лебедь своей белизной очистил меня. Я ощущал невероятную легкость, плавая в ароматах диковинных цветов, что росли здесь повсюду. Гуляя по саду, я забрел в дальний уголок. Здесь почти не было растений, лишь высился небольшой холмик, из которого, одинокий и несчастный, рос прекрасный цветок лазурно-голубого цвета. Он чуть светился в наступающих сумерках. Я подошел ближе и вдохнул его аромат. Он пьянил, подобно поцелую женщины, он дурманил как лунный свет, и бодрил как песни Пана. Я лег рядом с ним и, всматриваясь в каждую жилку его нежных лепестков, вдыхал этот ни с чем не сравнимый аромат ночи и клевера.
Я лежал при свете луны и звезд и никак не мог оторваться от спокойного созерцания этого царственного цветка, а он тихо мерцал в ночной темноте в такт моему дыханию.
Внезапно я услышал хлопанье крыльев. Поднявшись с земли, я увидел, как прямо на меня летит большая, ни на какую другую не похожая птица. Она пылала подобно факелу, а в лапах держала рубин и золотое яблоко. Она бросила два этих предмета мне под ноги и села на росшее невдалеке дерево.
— Послушай меня, юноша! – окликнула она меня.- Я Гаруда, бессмертная птица, что должна возрождаться и умирать вечно. Я познала тайну рождения и смерти и призвана сейчас помочь тебе. Видишь ли ты этот цветок? Это твой Дух! Вложи его в уста свои и проглоти, чтобы он вечно был с тобой. — Я сделал то, что она мне велела. Птица удовлетворенно кивнула.- Теперь возьми золотой плод. Это душа твоя, вложи его так же в уста свои и съешь, чтобы она следовала за твоим духом вечно!- Я выполнил ее приказ беспрекословно. Плод был очень сочным и сладким. Сок тек по подбородку и капал на землю. Там, куда попадали капли, тотчас вырастали цветы. – Итак, теперь возьми огненный камень и воспламенись, дабы ты очистился вечным огнем. Разрой холм, там лежит одежда и твои вещи. Дорога в Вальгаллу открыта! Твой путь, как и прежде, на север!
Я покачал головой. Это путешествие становилось все более странным.
Часть VII. Вальхалла
Дорога вилась, украшая причудливым узором мою жизнь. Так ли нужна цель, для того чтобы идти? Нельзя ли идти ради самого странствия, ради вечного движения, пусть оно и по кругу? Все возвратиться в ту точку, откуда началось, и возродиться новым кругом вновь…Таков удел странника. Но любому страннику нужно место, куда он придет отдохнуть, погреться у камина, насладиться легкокрылой женской лаской и где он сможет, закурив трубку, рассказать о захватывающих приключениях, что выпали на его долю. Но нет, странник не останется надолго. Он уйдет сразу, когда на земле появятся черные язвы проталин, исчезнет в нагрянувшей вьюге и, быть может, уже никогда не вернется. О таких говорят старики, что их забрала к себе бессмертная владычица — вечность.
Горькое, тяжелое небо, покрытое свинцовыми тучами нещадно давило на меня, заставляя сутулиться мои плечи и гнуться спину. Тропа под ногами совсем размокла и ботинки скользили по грязи и опавшим листьям. Крапал дождь. Непостоянный, он то переходил в ливень, то почти полностью исчезал. Я кутался в дорожку куртку, которая едва спасала от ледяных порывов ветра. Передо мной во всем своем великолепии пылала картина увядающей природы. Никогда смерть не казалась мне более величественной, чем сейчас. И вот, наблюдая вокруг себя эту невероятную картину всеобщей гибели, я невольно ощутил, как сам становлюсь частью его, как паутиной холода в меня проникает торжествующий холод и гасит в моей груди огонь жизни. Боли или страха не было. Наоборот, вдыхая холодный влажный воздух, я с фантастической резкостью ощущал яркость, красоту и невероятный трагизм жизни. Никогда я не был более живым, как в секунду своей гибели.
Вдруг, земля под ногами пошла резко вниз, и я, очнувшись от смертельной скованности, увидел, что лес кончился и прямо передо мной зияет подобно ране, огромный обрыв, пропасть, тянущаяся вправо и влево на многие мили. На другой ее стороне, среди обжигающего взгляд леса белым, мраморным гигантом высилась Вальхалла.
Не долго думая я ступил в пустоту. Свистящим безумием окутал Меня холодный ветер. Мое тело кружило и рвало в ледяном вихре, уши глушил невероятный грохот и все же, я не падал. Я летел вперед. Осознание полета сверкнуло слепящей молнией и озарило дотоле неведомые стороны сознания. Я знал все. Я был везде. Я был всем.
С поразительной отчетливостью я видел теперь весь мир. Каждую жизнь. Каждого человека. Каждую пару глаз. И понимал, что они погрязли, они заточены. Они в плену собственных жизней. Их накрыло лавиной лживых идей, ненависти и пустых догм. И на вершине сверкающего пика я осознал что еще может спасти людей, удержать их от падения, от превращения в пустых, бездушных големов.
A-mor…Любовь, холодная как сталь, прекрасная как солнце и всеобъемлющая как сама божественность. Вот то оружие, тот главный меч, что разрывает затхлое марево заводских дымов и сигаретного дыма. Любовь как битва, любовь как честь, как благородство. Любовь, как воспоминание, как ностальгия. Любовь как звон меча.
Я плавно опустился на землю перед мраморной лестницей. Кто-то тронул меня за плечо.
-Здравствуй Брат. Вот мы и встретились снова.
Это был тот самый юноша с печальными глазами, которого я встретил в лесу в первые дни моего странствия. Мы обнялись. Что-то невероятное связало нас еще тогда. Теперь же эта связь, золотая цепь, стала только толще.
-Вот ты и у истока, брат. Ты дома.- Он взял меня за плечи и повел вверх. За огромными дверьми, украшенными барельефами, мне открылся огромный зеленеющий сад. Свет, лившийся отовсюду, ласкал мне лицо, а прохладный ветерок растрепал внезапно отросшие волосы.
Я пошел вперед по мраморным плитам дорожки, которая, извиваясь, уходила в глубину сада. Множество неизвестных цветов встретилось на моем пути, от их изысканного аромата кружило голову, а перед красотой бутонов хотелось склониться и заплакать от счастья. То там, то тут вспыхивали каплями крови алые маки и нежные розы, в небольших прудах белели снежные лилии. Далеко впереди темнел лес, а над ним в ледяном великолепии высились терзающие небо горы.
Среди сада, в стороне от тропы я видел фигуры в сверкающих одеждах, которые то сидели в полном одиночестве погруженные в созерцание, то собирались в небольшие группы и о чем-то беседовали или прогуливались меж цветов. Я слышал доносившиеся издалека веселые голоса, смех и обрывки прекрасных стихов на разных языках.
По левую руку открывался вид на прекрасное озеро с кристально чистой водой, в которой, поблескивая легкими серебристыми телами, плавали косяки рыб. То и дело одна из них взлетала над поверхностью воды, дразня неведомое светило переливами чешуек, а потом вновь погружалась в воду и исчезала в глубинах. На береге я заметил несколько обнаженных пар. Влюбленные наслаждались друг другом, предаваясь ласкам прямо на песке. Никто не смел мешать их счастью. Я вгляделся и увидел, что несколько прекрасных женщин плавали в воде. Совершенно обнаженные, они брызгались и махали руками, призывая кого-то присоединиться к ним. Может быть меня?
Сад оборвался внезапно. Я не заметил, как мрамор под моими ногами превратился в тропинку, а над головой вместо неба раскинулись ветви гигантских деревьев. Воздух стал сырым и наполнился благоуханием листвы и мха. Мне казалось, что Я вновь где-то в Вестфалии и за поворотом вот-вот откроются скалы Экстернштайна.
Кто знает, сколько шел я вот так, наслаждаясь тишиной и полным одиночеством, когда, наконец, тропинка вильнула в последний раз, и передо мной возник скалистый берег северного моря. Свинцовые волны, лениво переходя одна в другую с грохотом, разбивались о прибрежные камни, оставляя на них белеющие пятна пены и немногочисленную морскую живность. Чуть поодаль стоял невероятной красоты дом. Сложенный из серого, под цвет скал, камня, увитый плющом и виноградной лозой, он создавал впечатление глубокого одиночества и величия, которые очень часто следуют рука об руку.
Непонятное чувство охватило меня. Сердце то замирало, то пускалось в пляс, подобно цыганской танцовщице. Кровь горячими волнами хлынула к конечностям. Я был на полпути, когда дверь открылась и оттуда вышла Она. Она улыбнулась и летящей походкой, едва касаясь земли, двинулась ко мне. Земля под ее ногами расцветала, а воздух наполнялся запахами ночных цветов.
— Я так долго ждала тебя, мой Пер…- тихо прошептала она и, встав на цыпочки, нежно прильнула своими губами к моим. Молния сверкнула и пронзила мою сущность прямо в сердце. Гром я уже не слышал.
Часть VII. Возвращение
…Позволь мне вернуться
Сквозь твою Дверь
К Золотому Солнцу
К Герде
Чтобы продолжить битву
И однажды
Суметь отомстить за тебя…(с)
М.Серрано
По дороге в сторону Гамбурга шли двое. Это была странная пара: немного угрюмый и заросший молодой человек с глазами пророка и маленькая девочка, сжимающая в тонких ручках осколок зеркала, подобранный видимо где-то в пути. Проезжающие водители отводили глаза со смесью отвращения и осуждения, кто-то сигналил, кто-то высовывался и кричал им что-то вслед. Они не слышали.
Молча, они шли уже несколько дней. Не останавливаясь ни на ночлег, ни на пищу. Будто стремились уйти как можно дальше от неведомой погони, что сворой псов висела за их плечами.
Когда ноги уже перестали слушаться, молодой человек присел на торчащий неподалеку пенек и усадил девочку к себе на колени. Та вертела осколок, пытаясь заглянуть туда то так то эдак.
— Почему ты вернулся, Кай?- вдруг спросила она.
Кай взглянул в зеркало и тихо, еле слышно прошептал:
— Потому что тебя нужно спасать, милая Герда…- в зеркале никто не отразился.
[1] Приветствие еретиков 12 столетия.
[2] Игра слов. Amor- любовь, A-mor- бессмертие. Таким образом эти два понятия видятся тождественными.
[3] Отто Ран «Двор Люцифера» стр. 35.