08.11.2020
0

Поделиться

Братья и сестры в трагедии

В греческой мифологии две темы — смертность и сестринство — кажутся всегда очень тесно взаимосвязанными. Поскольку полюбить сестру — как для женщины, так и для мужчины — означает отпустить мать, эта любовь с самого начала укореняется в переживании утраты и скорби. Для женщины, как следует из мифов, отношение к сестре включает в себя обнаружение более тонкой инаковости, нежели между дочерью и матерью, и в то же время такой же неизбежной. И это так же является открытием ограниченности, конечности.
Прежде чем рассмотреть конкретные пары сестер, которые так вдохновляли в свое время поэтов-драматургов, я хочу бегло коснуться некоторых из тех, о которых мы знаем прежде всего благодаря поэтам эпоса и более поздних пересказчиков древнегреческих мифов, таких как Аполлодор и Овидий.
Есть, например, две дочери Персея и Гелиоса (всевидящего бога солнца): Цирцея и Пасифая. Обе известны как колдуньи в поздних традициях, что является скрытым указанием на их божественное происхождение, их нечеловеческую женскую силу. Карл Кереньи говорит о Цирцее как о богине периферии, чей одинокий остров находится всего в одном дне пути от ночи. Притягательно красивая и пугающе могущественная, она — «гетера смерти», превращающая любого мужчину или женщину, ступивших на ее остров, в животное или камень. Но когда Одиссей приезжает на ее остров во время своего долгого путешествия домой из Трои, она влюбляется в него. После года любовных утех она отправляет его вместе с его спутниками в дорогу, направив Одиссея в подземный мир, где он единственный кто может узнать путь обратно в Итаку1. Как повествует одна из поздних традиций, когда сын, которого она родила от Одиссея, вырастает, она посылает его на поиски отца. Не узнав Одиссея, юноша по неосторожности убивает его, а затем привозит это тело ей на погребение. Телемах и Пенелопа отправляются туда вместе, и Цирцея в итоге организует свадьбуПенелопы и Телемаха, сына «ведьмы».
Пасифая была замужем за Миносом, царем Крита. В наказание за то, что тот пожалел одного невероятно красивого быка и не принес его в жертву Посейдону, царица страстно влюбляется в этого зверя и рождает печально известного минотавра. Позже, возмущенная многими делами Миноса, она околдует его так, что он начнет оплодотворять своих любовниц ядовитыми паразитами. Одна сестра превращает мужчин в зверей; другая (с помощью Дедала — он строит для нее полую деревянную корову, в которую она входит для свиданий с быком) сама становится зверем. И все же, Пасифае поклонялись как лунной богине на Крите, и есть мнение, что искусственное сооружение Дедала — это уже поздняя рационализация. Первоначально, возможно, Пасифея представляла собой самопреобразующуюся силу женского пола, а ее сестра — силу преображения других.
У Пасифаи было много человеческих сыновей и две дочери, Ариадна и Федра.Самая известная история об Ариадне представляет ее как молодую девушку, влюбленную в Тесея, где она помогает ему преуспеть в опасной миссии — войти в лабиринт, убить минотавра и найти дорогу обратно. Когда он бежит с Крита и отплывает домой в Афины, он берет ее с собой. Несколько дней спустя, высадившись на остров Наксос, Тесей оставил спящую Ариадну на берегу, а сам уплывает от нее.Хотя некоторые источники и говорят, что она покончила жизнь самоубийством от горя из-за того, что ее бросили, из более же ранних традиций мы можем узнать что ее спас Дионис и она стала его женой. Действительно, есть многое, что позволяет предположить, что, так же как и ее мать, Ариадна на самом деле обладаласвоей собственной божественной силой. ( Мы можем увидеть еев небе, как созвездие Северная Корона.) Тесей, возможно, поступил мудрее, чем он предполагал, оставив ее позади. (Ясон, менее мудрый, как мы отмечали в последней главе, забирает с собой в Грецию кузину Ариадны Медею). Эта прекрасная Невеста Диониса является богиней преданной страсти и неугасающей любви, богиней смерти, богиней, рожающей в смерти. Любящий приключения Тесей едва ли мог бы составить ей хорошую пару2
Спустя годы, когда Тесей готов остепениться, стать царем Афин и устроить надежную преемственность, он женится на сестре Ариадны, которая значительно младше ее — Федре. Часть каждого года они проводят в Трезене, где по-прежнему правит дедушка Тесея, и где живет сын Тесея от умершей царицы амазонок Ипполит. Этот целомудренный юноша настолько предан богине своей матери, Артемиде, что презираемая им Афродита очень гневается на него за это. Она заставляет Федру влюбиться в своего пасынка такой же лютой любовью, какой была любовь ее матери к быку. Федра стыдится своей страсти, но одержима ею. Она совершает неудачную попытку сблизиться с юношей, который, будучи потрясенным, конечно же, отвергает ее. Теперь, когда Федра сходит с ума от своего несчастья, она решается покончить с собой оставив предсмертную записку своему мужу, в которой обвиняет Ипполита в том, что тот якобы изнасиловал ее. Разгневанный Тесей проклинает сына, и до того, как он узнает о том, что он на самом деле невиновен, проклятие свершается: лошади Ипполита пугаются быка, который выходит из моря; колесница переворачивается и он погибает. Все эти истории тесно переплетены, и разумеется, этого быка послал Посейдон.
В своем «Ипполите» Еврипид расскажет эту историю во всей ее трагической сложности, но практически ничего не упомянет в ней об отношениях между Ариадной и Федрой. В современной интерпретации мифов о Тесее3 Марии Рено Федра представлена как осознающая себя младшей сестрой Ариадны, питающая завистьза то, что та блистает ярче чем она и гордая тем, что вышла замуж за героя, которого обожала илюбила ее сестра и который ей так и не достался. В Трезене же Федра, второстепенная богиня в своем собственном мире, является пешкой — не только в конфликте между Артемидой и Афродитой, но и (на этом акцентирует внимание Рено) в конфликте между старым миром, где доминируют богини, и миром патриархального порядка, с которым отождествляет себя Тесей. Тем не менее, Федра в конечном итоге приносит в свой дом бедствия, которых, как думал Тесей, он избежал, оставив ее сестру на Наксосе. Даже будучи младшей сестрой, Федра, очевидно, является членом того же рода, дочерью Пассифаи, племянницей Цирцеи.
Сестринская история, которую Овидий передал гораздо лучше, касается двух дочерей афинского царя Пандиона. Он отдает старшую, Прокну, замуж за Терея, царя Фракии, в награду за его поддержку в пограничном споре. Вот уже минуло несколько лет, Прокна жаждет встречи со своей сестрой Филомелой, и Терей отправляется в Афины, чтобы забрать ее. Как только он увидел прекрасную младшую дочь царя, он неистово влюбляется в нее. Не подозревая ни о чем, Пандион, чувствуя боль от мысли что обе его дочери будут так далеко, все же доверяет Терею заботу о Филомеле. Когда они приезжают во Фракию, Терей увозит девушку в лесную хижину и там насилует ее. Филомела кричит ему: «Ты испортил все естественные чувства, пытался сделать меня соперницей моей сестры, ее врагом. Если у меня будет такая возможность, я расскажу ей всю правду». Чтобы быть уверенным, что она не сможет, Терей отрезает ей язык. Он запирает ее в хижине и продолжает ее навещать и насиловать. Вернувшись во дворец, он говорит своей жене, что ее сестра умерла во время пути из Афин. Но Филомеле удается сплести гобелен, в котором рассказывает всю историю, тайно передать его Прокне, и она тут же решает отомстить. Для нее было совершенно очевидно, что виноват Терей, а не Филомела. Притворяясь, будто она собирается участвовать в вакхаическом обряде, она уходит в лес, находит хижину, освобождает сестру и хорошенько замаскировав ее, приводит во дворец.
Но гораздо больше ужаса наводит то, каким образом две сестры решили отомстить Терею. Как и Медея, Прокна жертвует своим собственным сыном – похоже что это единственный способ, наиболеесокрушительный, для того, чтобы в полной мере выразить всю свою ненависть к его отцу. Они вместе с Филомелой убивают мальчика, Ихтиса, готовят из него мясное блюдо и подают Терею к столу. Когда Терей спрашивает о ребенке, Филомела показывает ему окровавленную отрубленную голову. Впав в ярость, он гонится за женщинами с оголенным мечом. Как только они убегают, Прокна превращается в соловья, а Филомела — в ласточку.
Эта история довольно остро передает положение сестер, угнетенных мужской властью, изнасилованных, лишенных голоса, сильно ограниченных в своих возможностях возмездия – и при этом абсолютно преданных друг другу, способных найти способ общения через своеобразное женское искусство (плетение), готовых отважно рискнуть нарушить общечеловеческие табу (на детоубийство и каннибализм). Они живут как соловьи, чья песня олицетворяет любовь и бесконечную тоску, и как ласточки, перелетные птицы, символизирующие весну и возрождение4.
Внутренняя связь между сестринством и трагедией ясно прослеживается в Фивах — на родине Диониса (и самой трагедии в этом смысле). Город основал Кадм, правнук Зевса, который был женат на Гармонии, дочери Ареса и Афродиты. В этом уникальном браке между богиней любви и смертным мужем родилось четыре дочери: Семела, Агава, Автоноя и Ино. Истории, связанные с этими сестрами, все без исключения трагичные.
Семела была третьей по старшинству; но так как именно ее судьба во многом определяет судьбу ее сестер, кажется наиболее целесообразным начинать повествование с нее. Она была одной из тех смертных красавиц, с которыми Зевс вступил в сексуальные отношения. Ее горделивое хвастовство по поводу этого романа заставило сестер насмехаться над ней, что она скрывает связь с каким-то неблаговидным смертным под прикрытием этой истории о божественном любовнике; и они просят Геру наказать Семелу за ее хвастовство. Под прикрытием задушевных разговоров и сплетен Гера располагает Семелу к доверию, а затем уговаривает девушку попросить Зевса прийти к ней в его истинном виде, в том виде, в котором он приходит к своей божественной невесте. Зевс предостерегает Семелу, что ее просьба совершенно безрассудна и опасна, но она настаивает. Когда он приходит заняться с ней любовью в виде огненной молнии, он обжигает ее до смерти — но она на шестом месяце беременности от Зевса, и бог не желает потерять ни мать ни ребенка. Он посылает Гермеса вырезать из ее чрева еще живой плод и пришить его к собственному бедру. Через три месяца рождается Дионис. Спустя года, когда он превратится в юношу, этот молодой бог находит дорогу в подземный мир, спасает Семелу из Аида и делает ее богиней.
Но сразу же после ее смертисестры распространили слух о том, что Зевс убил ее за ложное утверждение, что ее внебрачный сын был его ребенком. Тем не менее, они скрывают молодого Диониса от мстительной Геры и помогают растить его. Таким образом, они подвергли себя наказанию Зевса, Диониса и Геры. И совсем неудивительно то, что их ждет тяжелая участь.
Сын Автонои, Актеон, был превращен в оленя и съеден собственными же собаками в наказание за то, что случайно увидел Артемиду, купающуюся обнаженной в пруду со своими нимфами. Не найдя в себе сил смириться с его смертью, Автоноя уходит от своего мужа и умирает в одиночестве в глухой заброшенной деревне.
Когда Дионис возвращается в Фивы уже будучи взрослым, Агава присоединяется к Менадам, которые участвуют в диких оргиях, проводимых в честь этого бога на вершине горы за городом. В состоянии неистового экстаза она убивает собственного сына Пенфея, застенчивого и аскетичного царя Фив, который пришел туда чтобы подглядеть за участниками вакханалии. Агава разорвала юношу (которого она приняла за львенка) в клочья собственными же руками и зубами — таким образом она хотела изобразить расчленение, перенесенное Дионисом от рук Титанов. Позже, как гласит одна легенда, Агава убивает своего второго мужа, чтобы ее пожилой отец, находившийся в изгнании, мог заполучить трон ее супруга.
Ино защитила маленького Диониса от Геры, замаскировав его под девочку. Как и Агава, она присоединяется к Менадам, когда он снова появляется в Фивах. В благодарность за то, что она ухаживала за ним, когда он был беззащитным ребенком, Дионис помогает ей в борьбе с ее пасынками, сводя их с ума, а затем защищает от казни за ее интриги. Позже, однако, Гера (все еще злая на Ино, за то что она ухаживала за Дионисом) сводит Ино с ума вместе с ее мужем. Впав в безумие они убивают собственных детей: отец стреляет в старшего сына, приняв его за оленя; Ино сварит младшего в кипятке, а затем прыгает с обрыва с мальчиком на руках. Сама же Ино не умирает; она становится второстепеным божеством по имени Левкофея, Белая богиня, которую почитали моряки.
Все четыре сестры лишаются своих сыновей. Завидуя сестре, в которую влюбился бог, остальные три сестры пытались отрицать божественность ее сына и, таким образом, божественность того, что он олицетворяет собой — страсти. Несмотря на то, что почти все их истории трагичны, о них не написано ни одной трагедии, за исключением «Вакханок» Еврипида, в которых Агава играет видную роль. Поэтому у нас нет в наличии драматической репрезентации взаимодействия характера и судьбы этих сестер, внутреннего содержания их отношений друг с другом, которые могли бы передатьтрагики.
И вот мы переходим к более поздней паре фиванских сестер, Антигоны и Исмены, история которых пленила воображение Софокла. Здесь мы имеем глубоко интимное, очень убедительное представление о сестринских связях. Отношения между Антигоной и Исменой длинною в жизнь раскрывают всю свою сущность в момент кризиса, когда вновь встают детские проблемы идентификации и дифференциации.
Антигона — это та сестра, для которой отношения с ее братом и сестрой становятся важнее всего. Вместе с Исменой они связаны кровосмесительным происхождением; их родство — это стыд, из за которого они обособленыот всех остальных людей. И поэтому они настолько тесно связаны, что почти что сливаются воедино. Это отличает их отношения от отношений Электры и Хрисофемиды ( о которых мы поговорим позже), в которых Хрисофемиду можно назвать скорее бледной тенью своей сестры. Отношения между Антигоной и Исменой напряжены борьбой между стремлением к слиянию и болезненной реализацией дифференциации. В них передается динамика отношений с человеком, ближе которого нет никого на свете, и который, тем не менее, является совершенно непохожим на нас.
Штайнер видит хор в греческой трагедии как поздний пережиток того времени в человеческом опыте, когда наше сознание еще не было индивидуализировано, когда первичное слияние было жизненной реальностью. В драме Софокла проигрывается мощный болезненный переход к более индивидуализированному сознанию. Я знаю, как сильна во мне эта ностальгическая тоска по сестринству, которая могла бы для меня возродить это чувство первобытного единства. Адрианна Рич выражает эту тоску в прекрасном, устремленном в будущее образе:
тайная революция!
что две женщины
могут встречаться уже не как подавленные хранительницы одной совместной, горькой тайны, но как два глаза под одной бровью, единовременно созерцая все краски мира5.
Сначала Антигона видит себя с Исменой как «два глаза под одной бровью», и открытие того, что это было лишь иллюзией, разбивает ее сердце.
Когда Эдипа изгоняют, Антигона сопровождает его в скитании, а Исмена остается в Фивах как «верный форпост» , в отличие от братьев, которые уже готовы считать отца мертвым, чтобы скорей захватить его престол, от которого он был вынужден отречься. Когда умирающий Эдип с Антигоной прибывают в Колон, Исмена тоже присоединяется к ним. Прежде Эдип обращался к Антигоне только как к дочери, но теперь, когда он обнимает обоих, он очень ясно осознает их сестринскую связь, и также вспоминает что они и его сестры, и обращается к ним: «Дети мои, сестры мои».
Несмотря на то, что в этой последней пьесе Софокла Исмена представляется несколько погруженной в себя – вначале она более озабочена своими собственными неурядицами по пути в Колон, чем тем, что происходит с ее отцом; затем, уже после его смерти, она настолько поглощена своей скорбью, что не замечает никого вокруг- она, тем не менее, воспринимается как безусловно преданная и верная дочь. И даже в этой репрезентации она менее смелая, более покорная, посредственная, по сравнению с сестрой. Когда Антигона хочет увидеть место захоронения своего отца, Исмена тут же возражает: «Но это запрещено», как будто бы это само собой разумеющееся решение вопроса.
В трагедии Эсхила «Семеро против Фив» абсолютное, чисто формальное соотношение чередующихся куплетов погребальной песни, которую Исмена и Антигона возносят над мёртвыми телами своих братьев, несет свое послание. Когда же объявляется указ Креона, запрещающего погребение Полиника, Антигона бросает вызов и готова вести за собой всех, кто полон решимости оплакивать ее бесчестного брата; Исмена же просто молча следует за ней. Таким образом, красноречиво и тонко Эсхил сообщает нам об их близостии их различии.
В «Антигоне» Софокла напряжение между ними выступает на первый план. Открывает пьесу Антигона, которая обращается: «Сестра!» (На греческом языке эта реплика является более глубоким и непереводимым в точности выражением особой интимности их союза: Фейглз пишет : « Моя кровь и плоть, дорогая моя сестра!»; Браун: «Позволь мне увидеть твое лицо, моя родная, единственная сестра!»; Штайнер предлагает буквальную версию, которая гораздо точнее: «Сестра моя, лицо мое», как будто бы у них одно лицо на двоих.)6. Затем Антигона напоминает Исмене об их общем происхождении, общем страдании; она выражает свой гнев на Креона, приказавшего «тебе и мне» оставить их брата несчастным, непогребенным, и свою решимость не повиноваться.
Исмена отвечает: «Но так нельзя». Она перечисляет все те ужасы, от которых уже пострадала их семья, и спрашивает, не достаточно ли было их. Она говорит, что будет повиноваться Креону и попросит прощения у тех, кто находится под землёй, уверенная, что это будет им даровано. «Что я могу сделать?» — спрашивает она. «Мы должны помнить, что мы обе — женщины.» Она усвоила, что » безрассудные и бесполезные действия» не имеют смысла. По ее мнению, Антигона жаждет невозможного, потерянных путей к абсолютному родству.
Антигона отвечает: «После этого, мне больше не нужна твоя помощь, даже если ты бы ее предложила. Я рискну и сама совершу это преступление благочестия»
Внутреннее значение этого слияния, которое заложенов первом слове Антигоны, радикально отличается от этого значения у сказочных персонажей Беляночки и Розочки, потому что здесь мы получаем доступ к глубокой боли, которую порождает его потеря, обнаружение разницы. И здесь мы болезненно ощущаем вытекающую из этого изоляцию. Исмена может с самого начала сказать свое обособленное «я» с легкостью, может называть Полиника «моим» братом, может игнорировать тайну крови. Свое «Я», которое Антигона вынуждена произносить по мере того, как она осознает инаковость Исмены, становится обозначением одиночества и отчуждения.
После того, как Антигона попытается похоронить Полиника, Креон обвиняет в содеянном обеих сестер. Исмена готова взять на себя вину, но Антигона отказывает ей в причастности. Исмена умоляет сестру: «Неужели ты вычеркиваешь меня из своей судьбы?», и Антигона отвечает: «Да». Исмена плачет, задаваясь вопросом: » Что за жизнь мне останется без нее?»
Изложение Софокла позволяет нам оценить обе стороны — и Антигоны, и Исмены. Штайнер говорит об Исмене как о «самой прекрасной мере заурядности». В святости Исмены проявляется безумная одержимость как и ее сестры, так и ее дяди. Как и Хрисофемида, она — осмотрительная сестра. Но, как мы увидим, опасения Хрисофемиды основаны больше на ее чувстве собственной слабости; она не сомневается в справедливости позиции Электры, но считает себя слишком трусливой, чтобы ее поддержать. Сомнения жеИсмены отражают ее приверженность нравственности, отличной от нравственности Антигоны. В ее словах прослеживается горькая суть мотивов Антигоны: ненависть к Креону, эгоцентричная гордость, которая ведет ее к отречению от родства с Исменой. Любовь Антигоны не кажется такой уж всеобъемлющей, как она сама хотела бы думать.
Исмена противопоставляет свою феминность тому, что она воспринимает в Антигоне как маскулинность. В пьесах Софокла другие тоже замечают маскулинность Антигоны: Эдип испытывает благодарность к ней, когда находит ее более мужественной, чем ее малодушные братья; Креон уничижительно и со страхом говорит: «Я по сравннию с ней не мужчина». В какой-то момент Антигона даже использует мужское «Я», говоря о себе. Но у Антигоны есть и особые женские переживания: она глубоко сожалеет о девственности, которую никогда не потеряет, о детях, которых она никогда не родит. Ее фундаментальная убежденность в том, что родственные связи заменяют все навязываемые обществом обязательства, в греческой мифологии обычно ассоциируется с многовековой матриархальной позицией, с ценностями, которые отстаивают Эринии, с хтонической религиозностью. Самоубийство Антигоны через повешение, согласно традициям греческой мифологии, по сути, является парадигматическим женским ответом на невыносимые тяготы жизни. Оно напоминает смерть Ариадны, Федры и, в частности, матери Антигоны, Иокасты.
Всё завершается тем, что Антигона яростно отрицает то самое чувство неразрывного родства с Исменой, которое побуждает её саму похоронитьПолиника. Это чувство резкого отвержения ведет ее к тому, чтобы предать как и уважение к своей сестре, так и глубинные убеждения ее собственного сердца. Та, что всегда так сильно тянулась к людскому взаимодействию, внезапностановится одиночкой, самой анархически эгоистичной. Антигона чувствует себя оторванной от всех. Не находясь в ладу ни с миром живых, ни мертвых, ее могли бы изгнать более жестоко чем Эдипа, и отказать в погребении какПолинику. Когда связь с Исменой разорвана, она все еще надеется, но уже без всякой уверенности, что вернется в Аид к остальным членам своей погибшей семьи. Она видит себя самой последней из них.
А Исмена остается в живых. С точки зрения Антигоны, ее боязнь рискнуть своей жизнью обесценивает саму жизнь, но Исмена убеждена в важности непрерывностижизни и преемственности человеческих поколений.
Обе эти сестры представляют две противоречащие морали. На самом деле они не соперники; никто из них не является слабее другой. Каждая по-своему сильна и абсолютно женственна. Хоть эти сестрыи настолько близки, насколько это вообще возможно у людей, они фундаментально разные.
Другие, еще более интересные исследования на тему сестринства вгреческой трагедии касаются дочерей Елены и Клитемнестры — Ифигении, Электры и Хрисофемиды.
Елена и Клитемнестра обе были дочерьми Леды, хотя отцом Елены был бог Зевс (она была его единственной смертной дочерью), а Отцом Клитемнестры был смертный муж Леды, Тиндарей, царь Спарты. Существует также и другая традиция, согласно которой их мать — это на самом деле Немезида, богиня возмездия, отложившая яйцо, которое Леда оберегала до тех пор, пока из него не вылупились девочки; эта традиция описывает все, что происходит в жизни сестер, с точки зрения того какую роль им суждено сыграть в свершении проклятия, наложенного на их мужей, потомков Пелопа. Участь дочерей иногда связывают и с тем, что Тиндерей однажды оскорбил Афродиту, когда не совершил ей жертвоприношение надлежащим образом; также в этой традиции отмечается, что именно в облике лебедя, птицы-атрибута Афродиты, Зевс занимался любовью с Ледой.
Однако эти традиции, которые лежат в основе всех историй, где они представлены как пешки в мире, вращающемся только вокруг мужчин, выглядят несколько неубедительно. Елена и Клитемнестра – ярчайшие женские фигуры, обладающие сверхъестественной, деймонической, и возможно даже божественной силой. Неуклюжие попытки уменьшить их значимость, представляя их как орудия мести богов,лишь показывают, что они действительно находятся под их присмотром, что их истории обладают удивительным архетипическим авторитетом, который помогает воплощать в жизнь само понятие «судьба». Безусловно, участь своих дочерей глубоко тревожит обоих родителей. Леда покончила с собой после того, как Елена сбежала в Трою. Тиндарей испытывает глубокий стыд за обеих своих дочерей, хотя и продолжает их любить: он приветствует Елену, вернувшуюся из Трои, и приносит цветы на могилу Клитемнестры.
Две сестры просто помешаны друг на друге. Они служат друг другу в качестве зеркал, хотя они обе стараются яростно отрицать любое сходство между ними. Если взглянуть на это с точки зрения Юнга, то каждая из них явно является тенью для другой. Их отношения высвечивают негативные аспекты сестринской связи, возможно, в связи с тем, что они обе они в значительной степени определяютсячерез ихотношения с мужчинами.
Жизнь обеихсестер тесно связана с братьями — их собственными, Кастором и Полидевком, и с теми двумя, за которыхони выходят замуж, Агамемноном и Менелаем. (Однако до их брака с этими братьями у каждой из них уже был любовник: у Елены- Тесей, у Клитемнестры- Тантал, сын Фиеста. И, согласно некоторым традициям, каждая из них уже потеряла ребенка: Елена была вынуждена отказаться от дочери Тесея, отдав ее на воспитание сестре; Клитемнестре же пришлось наблюдать за тем, как Агамемнон вышибает мозги ее ребенку от Тантала. Агамемнону навязывают Клитемнестру; она становится фигурой пассивной, в то время как Елена выбирает Менелая за его богатство и власть. Эти две сестры проходят дифференциацию, обнаруживают свою собственную взрослую идентичность отвернувшись от братьев из Микен, их мужей. Обе обращаются к любовникам, когда их мужья находятся в отъезде. Хелен убегает с Парисом, пока Менелай находится на Крите на похоронах своего деда. Клитемнестра начинает свой роман с Эгистом в ответ на отъезд Агамемнона в Трою. Когда Елена позволяет похитить себя Парису, она обретает пассивность, которая с тех пор обуславливает ее жизнь. Когда Клитемнестра затаскивает к себе в постель врага семьи мужа, она вступает в ту активную фазу своей жизни, которая впоследствии так же будет ее обуславливать.
И Менелай, и Агамемнон оказываются жертвами своих жен и упоминаются в эпосах и трагедиях в первую очередь как мужья. Женщины даровали им бессмертие. Менелай остается мужчиной, который упустил свою жену — даже после того, как он ее вернет. Он — супруг, а не герой. Агамемнона же запомнят как человека, убитого своей супругой.
Елена — это женщина-объект, воплощение цели романтических поисков и героической борьбы. Вероятно, Елена в греческом мифе была изначально богиней, подобной Селене, связанной с Луной и темой похищения и изнасилования, которая «редуцирована» к смертному статусу в связи с учреждением олимпийского пантеона. Даже в более поздних традициях ее бессмертие продолжает блистать сквозь череду рассказанных о ней историй, несмотря на их часто негативное восприятие. Она наделяет славой и бессмертием героев, которые умирают за нее в Трое, как троянских, так и греческих. Ее связь с Афродитой неуловимо меняется: является ли она пешкой богини, либо ее воплощением? Как и эту архаичную богиню плодородия, ее всегда насилуют и спасают. Когда Тесей похищает ее еще юной, ее братья Диоскуры освобождают ее; когда Парис забирает ее в Трою, сыновья Атрея (с гораздо большими усилиями) сражаются за то, чтобы вернуть ее назад7.
Центральным событием в жизни Елены, несомненно, является ее похищение Парисом и последовавшая за этим десятилетняя война. В произведении Еврипида «Елена» она оправдывает себя тем, что не имеет реальной приверженности ни к одной из сторон, напоминая нам о том, что она была » зачата в акте прелюбодеяния». Елена никогда не берет на себя ответственность ни за один из своих поступков; снова и снова она говорит: «Это была воля бога»; «Это все богиня»; или «Это вина Менелая, что он оставил меня беззащитной и одинокой в Спарте, уехав на Крит». Снова и снова она говорит нам: «Я была невестой силы». То есть, получается что Елена сама видит себя как обьект.
Очевидно, что женщинам бывает гораздо труднее сопротивляться одним видам виктимизации, чем другим. У Клитемнестры есть муж, который жестоко обращается с ней и предает ее, который напрямую виновен в убийстве двух ее детей, и все же, в конце концов, она выходит из роли жертвы. Елена же остается жертвой своей волшебной красоты, своей власти над мужчинами. Она иногда мимоходом замечает, что красота, завораживающая и вызывающая зависть, это еще и проклятие: «Хотелось бы, чтобы меня, подобно картине, стерли и написали заново, и сделали бы меня простой, без всей этой красоты», — и вновь быстро забывает об этом.
То, что Елена находится в иллюзорном мире, прекрасно соотносится с домыслом Стезихора (заимствованного Еврипидом для своей «Елены») о том, что война велась просто так, за какую-то иллюзию, что Елены никогда и не было в Трое, а целых десять лет она провела в Египте в изоляции. Эта Елена говорит: «Они воевали не за меня, а за мое имя. За какое-то облако, ни за что, за всю эту смерть». Эта версия явно устроила бы Елену, которая желает продолжать жить дальше, как будто всего этого никогда не происходило, и вообразить себя со всеми добродетелями Пенелопы.
В действительности, конечно же, Елена бросила не только мужа, но и дочь, Гермиону, которую вырастила Клитемнестра, пока Елена была в Трое. (Существует также традиция, согласно которой Ифигения действительно была внебрачной дочерью Елены и что она тоже была отдана на воспитание Клитемнестре). Гнев Гермионы по поводу дезиртирства матери силен, хотя, в отличие от Электры, она никогда не выражала его больше, чем в словесной форме. В конце концов (после катастрофического первого брака) Гермиона выходит замуж за своего кузена Ореста: » Было бы непросто выйти замуж вне семьи».
Отношения между сестрами продолжаются даже после смерти Клитемнестры. Елена и Менелай возвращаются домой в Спарту после долгого пути из Трои в тот самый день, когда Орест осужден на смерть за убийство Клитемнестры. Когда Менелай отказывается оказать поддержку сыну своего брата, Орест в безумном гневе делает попытку убить и Елену. Но Елена не чувствует никакой связи с сестрой и никакой скорби по поводу ее смерти, она лишь пребывает в бешенстве от того, что репутация Клитемнестры как убийцы теперь очерняет ее собственное имя.
Тем не менее она приходит к Электре, будто бы сокрушенная смертью Клитемнестры и тем, что Электра осиротела: «Бедная девочка, и все еще не замужем». … Я знаю, что это все вина Аполлона. … Ах Клитемнестра, моя единственная сестра… И подумать только, что я уплыла в Трою, так и не повидавшись с ней. Какой-то бог, должно быть, заморочил мне голову. И вот теперь она мертва, а я единственная, кто осталась, чтобы оплакивать ее.» (Как замечает Электра, Елена, как обычно, занята переписыванием истории.) Она продолжает: «Электра, не могла бы ты пойти на могилу своей матери ради меня?» На что Электра совершенно спокойно отвечает: «Но она была твоей сестрой». Поэтому вместо нее Елена посылает Гермиону, говоря ей умолять Клитемнестру быть милосердной к любящей сестре, которая посылает все эти подарки. И снова Электра остро и горько замечает: «Все та же прежняя Елена — всего лишь жалкий пучок кудряшек».
Хоть Елена и осуждает Клитемнестру как прелюбодейку и убийцу, те же самые ярлыки явно относятся и к ней. Пилад недвусмысленно говорит ей, что, по его мнению, она настолько же убийца, насколько и ее сестра – и даже больше, если вспомнить то количество мужчин, греков и троянцев, что погибли из-за нее (в «Электре» Еврипида сама Елена признается, что онатакая же убийца матери, как и ее племянница).
Как говорит поэт: «Вся Греция ненавидит Елену, — и вся Троя». Особенно женщины: в более широком смысле, у Елены нет сестер. Андромаш обвиняет ее: » Вслух прокричу: Зевс никогда не был твоим отцом, но ты родилась язвой для всех греков и всего остального мира». Менелая высмеивают за его одержимость своей Еленой. «Ты должен был оставить эту шлюху в Трое, и еще заплатить ей, чтобы она держалась от тебяподальше». Гекуба говорит Менелаю, что она не может понять, отчего он не убьет Елену вместо нее. «Все это произошло из-за того, что одна женщина выбрала одного мужчину.» Елене она говорит: «Ты упорно трудилась не для того, чтобы быть лучшей женщиной, а для того, чтобы всегда быть на стороне победителя. Настоящая женщина на твоем месте бы повесилась «.
Елену действительно повесили, но не по ее собственному велению, а по воле греческих женщин, которые спустя годы все еще злились на нее за мужчин, убитых в бессмысленной войне, сражавшихся за нее. Изгнанная из Спарты сыновьями Менелая после его смерти, она бежала на Родос. Там группа женщин, одетыхЭриниями, повесили ее на дереве.
Согласно преданиям, Елена была дочерью Зевса, а Клитемнестра была дочерью смертного царя, и в традициях о связи между ними много говорится о том, что Клитемнестра всегда чувствовала себя в тени своей более красивой, божественной сестры. Тем не менее, Клитемнестра была такой же одержимой богом как и ее сестра, и имела культ, посвящённый ей. Кассандра узнала это, увидев в Клитемнестре ту же сумасшедшую, ведомую богом энергию, которая пульсировала в Менадах,что пронеслась сквозь Агаву. В конце концов, совсем нетрудно проследить в убийстве Клитемнестрой Агамемнона вековую традицию, по которой старого короля ритуально приносят в жертву, чтобы новый мог занять его место. Убийство совершает незнакомец, преемник-самозванец, а также богиня. Благодаря участию в этом древнем культе умерший правитель становится увековеченным, как и Агамемнон был увековечен (Гомером, Эсхилом, в наших воспоминаниях много веков спустя) как царь, убитый Клитемнестрой8 ( Конечно же, традиции расходятся во мнениях о том, кто стоит за убийством в первую очередь- Клитемнестра или Эгист. Очевидно что у него была и своя собственная мотивация: Агамемнон сверг его отца, убил брата, украл трон, который он в ином случае мог бы унаследовать. Для него и весь роман с Клитемнестрой мог бы быть частью изощренного плана мести. Но в изложении Эсхила мы чувствуем, что Клитемнестра действительно любила его, так же как и он ее, и в любом случае, то, что оба были вовлечены в этот поступок, кажется самойубедительной версией этой истории. Изображение Эсхила в «Агамемноне» делает очевидной эту ритуальную составляющую. Царская смерть становится жертвоприношением, потому что он сознательно ходит по багряному ковру, предназначенному для жертвоприношений богам. Он умирает в наказание за преступление Атрея и за то, что предал смерти Ифигению.
Клитемнестра убивает своего мужа, тогда как ее давняя прародительница Гипермнестра отказалась убить своего. Каждая из них сама решает, как реагировать на то, что посылает им судьба. Клитемнестра – субъект, источник происходящего в своей жизни, активный ее участник.
Она была, как я уже говорила, сначала выдана замуж за сына Фиеста. Когда Агамемнон убивает ее мужа и ребенка, в дело вступают ее братья Диоскуры, которые нападают на него, но Тиндерей, их отец и ее отец, вмешивается. Тиндарей не только спасает Агамемнона, но и выдает свою дочь замуж за убийцу ее супруга. Несмотря на то, что это был принудительный брак, все источники сходятся на том, что Клитемнестра была верной женой. Когда Клитемнестра приезжает в Аулис с гордостью, что ее дочь станет невестой Ахиллеса, и узнает, что вместо этого ее убьют в ритуальном жертвоприношении, она не может простить за это мужа. Она предупреждает Агамемнона о вероятных последствиях того, что он задумал. «Не заставляй меня стать жертвой зла, предать тебя». Она также говорит ему, что никто из остальных его детей никогда не сможет его простить (и я плачу, когда понимаю, насколько она была неправа, как легко Электра его простила). В «Агамемноне» Эсхила Клитемнестра с горечью рассказывает об их принесенной в жертву дочери, чью судьбу Агамемнон держал целиком и полностью в своих руках: «Его собственное дитя, моя родная кровиночка».
История Клитемнестры практически всегда рассказывалась с мужской точки зрения, с точки зрения победившего, с патриархальной стороны. Нам знаком ее негативный портрет, и хвалебный портрет Ореста — теперь же когда история дошла до нас, нам легко понять ее гнев на Елену, и на Агамемнона, который убил двоих ее детей, — и при этом был еще и неверным мужем. В трагедии «Электра» Еврипида Клитемнестраговорит, что его неверность была последней каплей -и не Ифигения, а Кризис и Кассандра – весь этот стыд что ее заменили, и несправедливость, что ее осудили за прелюбодеяние, тогда как кажется, что мужчин вообще никогда не обвиняют в этом. Она была в ярости из-за двойных стандартов: Агамемнон никогда бы не согласился пожертвовать Орестом, чтобы спасти Менелая.
Эсхил преподносит нам Клитемнестру как » ум и советчик мужчины «, противопоставляя ее обоим — как своему слабому спутнику, Эгисту, который «как женщина пережидал войну дома», так и Агамемнону, который протестует против того, что она нежит и балует его как будто бы он -женщина. Как человек Клитемнестра осуждается за действия и атрибуты, которые у ее божественного аналога, Афины, прославляются. То, что мы можем увидеть это на языке поэта (который в некоторых местах опровергает сам сюжет), наводит на мысль, что сам поэт признавал ее величие: это трагедия могущественной женщины, ограниченной своей ролью жены в патриархальном мире, слишком тесном для нее9.
Есть некоторые предположения в отношении того, что у Клитемнестры есть сестры в том более широком смысле, в котором у Хелен их нет — когда другие женщины относятся к ней с уважением и симпатией. Гекуба ужасается, когда слышит пророчество о подвиге Клитемнестры: «Она бы никогда этого не сделала!» В «Троянках» Еврипида Кассандра признает тайное родство с Клитемнестрой; она предвидит, что женитьба Агамемнона на ней погубит его. И затем она готовится пойти на свою собственную героическую смерть10
Несмотря на то, что она вышла замуж первой, былаготова воспитывать первого незаконнорожденного ребенка сестры в своем респектабельном доме, пусть и в самом деле именно она выбрала Менелая в качестве мужа для своей сестры -во многих отношениях эта близняшка взяла на себя роль старшей сестры, и в некотором роде, она всегда могла чувствовать себя той, кого затмевает божественное рождение и непревзойденная красота Елены. Очевидно, что сестра всегда была рядом, было ее незримое присутствие в каждом моменте жизни Клитемнестры. Порой, как и у Еврипида в «Ифигении в Аулисе», она готова видеть во всем вину » этой шлюхи», той шлюхи, чья дочь живет в комфорте и безопасности во дворце Клитемнестры. В другой раз, уже в другой пьесе, Клитемнестра не хочет, чтобы вина Елены была настолько велика, что могла бы оправдать Агамемнона.
В «Агамемноне», когда хор обвиняет Елену:
за народ, за тысячу жизней, которые ты убила под тенью Трои, за тебя одну, чтобы сиять в памяти человека, как кровавые цветы, которые никогда не смыть.
Клименестра отвечает:
Не будьте же такими суровыми
и не обращайте весь гнев на Елену за умерших людей, будто бы она одна убила всех этих Данаанцев. 11
Мифические традиции предполагают, что на Ифигению и Электру оказало глубокое влияние их ощущение связи между матерью и Еленой. Их собственное ощущение сестринской связи возникает благодаря сознательной и бессознательной реакции на то, как она была смоделирована более старшими женщинами. Как будто они надеются избежать повторения одной и той же конфликтной модели отношений и, таким образом, принять привычные стратегии деидентификации, чтобы разрядить соперничество и обеспечить дифференциацию — но они делают это ценой близости и сочувствия. (Сексуальность матери и тети — чего им это стоило и всем, кто с ними соприкасался, — а может быть, она даже мешала им самим получать удовольствие).
Опять же, существует традиция, в которой говорится что хоть они и сестры, у них разные родители, поскольку Ифигения может быть ребёнком Елены. Ей как и Елене поклоняются подобно богине, той богине, которой принесут в жертвуее жизнь — вданном случае не Афродите, а Артемиде. (А Электра — явно смертная сестра, хотя, как и в случае с Клитемнестрой, это, не так очевидно с первого взгляда, ведь ее назвали в честь двух богинь, Электры, матери Ириды и гарпий, и другой Электры, возлюбленной Зевса, одной из Плеяд, что может означать, что она тоже имеет некоторый божественный статус.) И вот у нас есть активная сестра Электра и более пассивная Ифигения. Одна из них, Ифигения — дочь матери; ее сестра же идентифицирует себя с отцом.
Имя Ифигении, что означает » та, кто умело управляет родами», подразумевает ее связь с Артемидой, богиней деторождения. Избранная в качестве самой чистой жертвы, она воплощает в себе девственное целомудрие богини. Она — старшая дочь, о чем она напоминает Агамемнону, умоляя сохранить ей жизнь: «Я первая назвала тебя отцом». Хотя Клитемнестра и любит свою перворожденную дочь, она принимает, что, по крайней мере, в подростковом возрасте Ифигения, кажется, любит своего отца сильнее. Узнав о решении отца принести ее в жертву, Ифигения умоляет его: «Будь только моим». Увидев, что он непоколебим, понимая, что он намерен поставить свою славу вождя греков выше преданности своей семье, она все же стремится возложить на Елену больше вины, чем на него. Она приехала в Аулис для того, чтобы заключить брак и узнала, что должна стать невестой своей смерти. Настроенная героически умереть, видя в себе спасителя Греции, добровольно принося себя в жертву, она смиряется со своей судьбой. Она говорит Ахиллесу: «Я хочу спасать людей, а не быть похожей на Елену, которая заставляет их умирать за нее». Своей матери она говорит: «Не плачь обо мне; через меня ты будешь прославлена в веках». Ее последнее послание сестрам домой: «Не носите траур». Когда она умирает, она умоляет Клитемнестру позаботиться об Оресте и постараться не питать ненависть к Агамемнону.
Ее семье известно лишь то, что она умирает здесь, в Аулисе, несчастная невеста смерти, молчаливая богиня. На самом же деле ее спасла Артемида и забрала к себе в Таурис, чтоб она служила ей там верховной жрицей. Затем последовали нескончаемые годы одиночества. Но когда Орест находит ее, к тому времени она, кажется, вытеснила весь свой гнев с Менелая и Елены на Агамемнона — и ее истинное сочувствие было явно обращено к Клитемнестре.У нее просто не укладывается в голове, как Орест мог убить их мать. На протяжении многих лет разлуки она продолжала чувствовать, что Электра ее поддерживает. » Расскажи мне об Электре,» она говорит со слезами Оресту, » Скорее же, не могу ждать.» Очевидно, она глубоко тронута тем, как Электра бережно хранила память о ней, как она внушила Оресту любовь к отсутствующей сестре, чьи детские ткани, милые сувениры, свадебные подарки, до сих пор заполняют дворец в Микенах.
Электра, хоть и прожила все эти годы с тех пор, как греческие корабли отплыли из Аулиса на родину, тоже в каком-то смысле была лишена жизни, так как все это время она ждала возвращения своего отца. Ее настолько потрясла супружеская измена матери, что у нее, будто бы, отняли ее собственную продолжающуюся жизнь, ее собственное женское бытие. Ей было отвратительно смотреть, как Эгист восседает на троне ее отца, носит его одежду. Наконец, ожидание окончено, Агамемнон возвращается — и вот его убивают. Электра отправляет Ореста прочь ради его безопасности и снова начинает ждать, на этот раз, когда ее брат вырастет и вернется к ней.
Тем временем Электру заточил в тюрьму Эгист, опасаясь что у нее может родиться сын, который оспорит вступление его детей на престол. Хотя он женит ее на старом крестьянине, который служит ее стражем, он заботится о том, чтобы она осталась девственницей. В «Электре Еврипида» она жадно протестует против того, что ей приходится засыпать в одиночестве, в то время как ее мать «плодит новых детей в постели Эгиста», «в то время как моя мать развлекается в своей кровавой постели и играет в любовь с чужаком». Электра живет только прошлым. Без отца, без мужа, бездетная, отрезанная от матери и сестры, у нее нет настоящего. Погруженная в одиночество и ненависть, в надежду на месть, Электра плачет: «Я никогда не перестану скорбеть, хотя знаю, что это безумие». Гнев Электры, что у ее матери все еще есть дети, в то время как у нее нет детей, побуждает ее к обману, когда в этой пьесе она заманивает Клитемнестру на погибель. Она посылает сообщение, что у нее роды, и хочет, чтобы ее мать в этот момент была рядом с ней.
Похоже, что пылкое предпочтение Электры в пользу отца было вызвано ее гневом по поводу измены матери. «Женщины берегут всю свою любовь для любовников, а не для детей», — плачет она. (Здесь можно отметить, что Гермиона, напротив, чувствует, что получает от тети бережную и сочувственную заботу, которой не обеспечивала ее собственная мать). Хотя прошло много лет, Электра до сих пор завидует преданности, которую Клитемнестра проявила к Ифигении. «Почему бы не дать эту материнскую любовь мне, когда убили мою сестру? Ты продолжаешь любить ее сильнее даже мертвой». Но через мгновение она обвинит Клитемнестру в том, что она использовала смерть Ифигении как прикрытие, чтобы переметнуться к Эгисту:..: «Ты начала прихорашиваться в тот день, когда ушел мой отец.» «Ты была единственной гречанкой, которая радовалась, когда троянцы побеждали, и тебе нравилось, когда репутация Елены была очернена. Так почему же ты не использовала это как возможность сохранить свою чистоту в противовес ее бесчестию?»
Хотя Клитемнестра и утверждает, что Электра всегда обожала своего отца, «как это всегда делают многие девушки», она, тем не менее, чувствует себя преданной из-за того, что она не изменила своего предпочтения даже после того как Ифигения была убита. По ее мнению, это Электра позорит семью. «Все отец да отец. Но как же твоя сестра?» Электра отвечает: «Папа должен был сделать это ради Греции, не ради брата, не ради Елены. Не используй мою сестру как оправдание для своего прелюбодеяния.»
Все же она гораздо больше похожа на свою мать, чем хочет это признать. Они будоражат «Фурий» друг друга всякий раз, когда встречаются. Электра гневно говорит о женщинах, которые принимают на себя власть, принадлежащую мужчинам: «Какое же извращение, когда женщина — хозяин.» Но она точно так же доминирует над Орестом, как и Клитемнестра над Эгистом. В обоих случаях именно женщина активно призывает к убийству, хотя обе на самом деле нуждаются в мужчинах, чтобы они помогли им с самим делом. Когда Электра и Орест совершили это убийство, когда Клитемнестра лежит мёртвой перед ней, Электра наконец-то может высвободить и прочувствовать свою любовь и свою вину: » Девочка, палимая враждой, я выступила против матери, любимой и постылой, которая докучала мне», — сказала она у Еврипида.
Озадаченность в интенсивности столь поглощающей ненависти Электры к своей матери озвучивается хором в «Электре» Софокла: «Но твои сестры, Хрисофемида и Ифианасса понесли такие же потери ….». Софокл противопоставляет характер Электры Хрисофемиде, ее робкой, ,благоразумной и непривлекательной младшей сестре. Имя этой сестры означает » бледное правосудие»; и похоже, оно ей идеально подходит. Она не оспаривает легитимность цели Электры, но предвидит, что такое решение приведет только к дальнейшему насилию. Она признает свою трусость и слабость: «Я должна совершить свое путешествие с опущенными парусами». Как бы она хотела, чтобы их семья была такой же, как и все остальные.
Электра обвиняет ее: «Ты просто следуешь маминым указкам, ты- пустое место. Когда ты могла бы быть дочерью самого лучшего из отцов, ты выбираешь вместо этого быть маменькиной дочкой». Но Хрисофемида уверена: «Мой отец будет милостив ко мне». Она хочет помочь Электре, но при этомне брать на себя вину. «Если бы я вообще могла помочь, я бы , разумеется, не отказалась, но твой план слишком безрассуден. Помни, прежде всего ты — женщина. Пожалуйста, не усугубляй ситуацию.» Она соглашается принести жертву на могиле Агамемнона чтобы получить его благословение; несмотря на » неуместность», она бежит, чтобы сообщить Электре о возвращении Ореста. Но Электра лишь бросает ей: «Кто ты такая, чтобы приносить мне благие вести?»
Трагики не дают нам сцен прямого контакта Электры с той сестрой, от которой она не отрекалась — Ифигенией. Эти отношения переживаются через Ореста. Именно он рассказывает Ифигении о том, как Электра берегла память о ней; именно он отвечает на нетерпеливые расспросы Ифигении о судьбе своей сестры; именно он примиряет их перед святыней Артемиды в Дельфах. Размышляя над этим, я вспоминаю слова Фрейда о том, как две женщины, которые любят одного и того же мужчину, могут по настоящемулюбить друг друга.
В этих трагедиях я вижу паттерны поведения сестер, которые я узнаю — и отвергаю, а затем вынуждена возвращатся к ним и признавать, что они мне все-таки очень знакомы. Повторюсь что описание братских связей выглядит гораздо более упрощенным. Братские узы принимают форму неугасающей любви Диоскуров, либо неослабевающей ненависти Атреев. (Хотя я осознаю насколько это отображение актуально для моего опыта, тем не менее, я знаю, каково это — чувствовать, что двум сестрам было предначертано иметь одинаковую судьбу, и при этом верить в то, что их жизнь переплетена таким образом, чтобы определенно точно сделать одну из них счастливой, а другую непременно заставить страдать. Поскольку мы, женщины, живем именно таким образом, альтернатива становится действительной истиной: и любовь, и ненависть единовременно присутствуют в нашей жизни, если мы не прожили их через зависть, вину и бессилие).
В этих историях о сестрах преподносятся на первый план их двусмысленность и сложность. Становится практически невозможным решить, где должны угаснуть наши симпатии или доверие. Кто прав, Антигона или Исмена? Являются ли Елена и Клитемнестра зловредными, смертоносными женщинами, либо же они — могущественные женские фигуры, которые неизбежно воспринимаются как разрушительные в том мире, где доминируют мужчины? Должна ли была Электра убивать свою мать, которая держала под своим контролем абсолютно все в ее жизни?
Я знаю правду об интенсивности этих сестринских связей и о том, что эта интенсивность сохраняется на протяжении всей жизни. Я могу прочувствовать какую боль испытала Антигона, открыв непреодолимую инаковость Исмены, и от того, что Исмена ощущает свою индивидуальность очень легко и естественно, как само собой разумеющийся факт. Я могу увидеть множество схожих черт между Еленой и Клитемнестрой, и прекрасно понимаю, почему они отрицают их. Я вижу почему Ифигения и Электра, возможно, предпочли бы выстроить безопасную дистанцию, отделяющую их друг от друга, и после страдать от того какую цену им пришлось за это заплатить. Мне больно от того, насколько саморазрушительны и ограничены возможные действия Филомелы и Прокны, которых они никак не смогут избежать в их намерении остаться преданными друг другу. Я также осознаю,как и все мы, каково это — чувствовать себя пленником родовых сценариев, из которых мы (как и многие из этих сестер), чувствуем себя бессильнымивырваться.
Ссылки и комментарии:
1.Karl Kerenyi, Goddesses of Sun and Moon (Irving, TX: Spring Publications, 1979), pp. 1-19.
2.Cf. Christine Downing, “Ariadne: Mistress of the Labyrinth,” Goddess.
3. Mary Renault, The Bull from the Sea (New York: Pocket Books, 1963).
4.Boris Matthews, trans., The Herder Symbol Dictionary: Symbols from Art, Archaeology, Mythology, Literature, and Religion (Wilmette, IL: Chiron Publications, 1986), pp. 138, 188.
5.Adrienne Rich, “To Judith Taking Leave,” The Fact of a Doorframe, p. 193f.
6.Steiner, pp. 209ff.; Robert Fagles, trans., The Three Theban Plays of Sophocles (New York: Viking, 1982), p. 41; R. E. Braun, trans., Sophocles’ Antigone (New York: Oxford University Press, 1973), p. 21.
7.Linda Lee Clader, Helen: The Evolution from Divine to Heroic in Greek Epic Tradition (Lugoluni Batavorum: Brill, 1976).
8.E. A. S. Butterworth, Some Traces of the Pre-Olympian World (Berlin: DeGruyter, 1966).
9.R. P. Winnington-Ingram, “Clytemnestra and the Vote of Athena,” in Greek Tragedy, ed. Erich Segal (New York: Harper & Row, 1983), pp. 100-103.
10. Cf. Christa Wolf, Cassandra (New York: Farrar, Straus, Giroux, 1984).
11. Aeschylus, Agamemnon (lines 1456-1466), trans. Richmond Lattimore, in Aeschylus, ed. David Grene and Richmond Lattimore (Chicago, IL: University of Chicago Press, 1959), pp. 82f.