1943 Опицин де Канистрис: заключительная лекция К.Г.Юнга, Аскона, 1943 г.

Опицин де Канистрис: заключительная лекция К.Г.Юнга, Эранос, Аскона, 1943 г.[1]

Комментарии [вероятно] принадлежат Ривке Шерф Клюгер[2].

Дамы и господа! Я имею честь завершить нашу столь удачную конференцию кратким эпилогом. Здесь мы услышали много удивительных вещей, так великолепно структурированных и настолько исчерпывающе изложенных, что я испытываю некоторое смущение, приступая к своей задаче. Прослушивание лекций такой глубины относительно такого количества предметов высочайшей культуры, по крайней мере, в моём случае порождает множество вопройсов. Величайшие проявления культуры подобны горным вершинам, высоко поднимающимся над равнинами, погружёнными в туман, заболоченными или обращёнными в плодородные угодья. Мой взгляд обращён сейчас на всё то, что лежит вокруг, на то, что является нашей опорой. Все эти культуры созданы на основаниях, далеко уходящих во времени; и лишь намёки на них можно обнаружить в доступных нам свидетельствах.

Обращаясь к образам солярных божеств, мы с лёгкостью находим истоки этих верований у так называемых первобытных людей и задаёмся вопросом: что же они сделали с солнцем? Вы знаете: солнце – лишь одна из планет в древней астрологии, так же, как и в алхимии; оно, безусловно, находится на видном месте, но не доминирует. Именно в алхимии солнце не играет главенствующей роли – существуют ещё луна и огромное количество других планет, более того, основным моментом является coniunctio soli et lunae (лат. ‘союз Солнца и Луны’ – прим. перев.). Ещё большее значение уделяется Меркурию или, в некоторых более архаичных алхимических источниках, Сатурну. Поэтому можно предположить, что для древних людей Солнце играло не самую важную роль. Сейчас у меня нет возможности представить вам более фундаментальную информацию, т.к. оставшегося в моем распоряжении времени было бы недостаточно для её подробного изложения, поэтому я буду говорить скорее тезисно, иллюстрируя свои слова некоторыми примерами.

Так, например, для народа Батаки существует множество Солнц[3]. У них есть космогонический миф, который начинается с того, что раньше было много солнц. Людям это было очень неудобно из-за постоянной ужасной жары, ночи как таковой просто не было. Тогда Луна помогла людям, обманом заставив Солнце съесть своих детей. С тех пор было только одно солнце. Этот путь развития единого образ солнца из первоначального множества в значительной степени генотеистичен. Или идея о том, что солнце, прежде всего, – создание человеческих рук и было создано праотцами. Как, например, в известном мифе индейцев навахо[4], повествующем о том, как люди постепенно выходили из четырёх абсолютно тёмных подземных миров на поверхность земли и, когда вышли, то подняли в небо щит, ставший солнцем. Значит, нет и следа великих почестей, оказываемых этой яркой звезде.

Но иногда солнце всё же имеет значение. Я говорю это исходя из собственного опыта. У так называемых элгони (немногочисленная этническая группа в Восточной Африке), где я пробыл некоторое время, меня впечатлил факт наличия, по-видимому, культа солнца. Для обозначения солнца они используют слово adh?sta, и я сначала предположил, что Солнце – это их бог. Их мироощущение связано с образом доброй реальности более, чем оптимистичный европейский пантеизм, а для обозначения чего-то прекрасного у них есть специальное слово — msuri[5], которое при произношении можно растягивать произвольно. Например, msuuri, msuuuri и так далее. Так как всё связанное с этим словом хорошо или прекрасно, я решил, что это солнце, и как-то в полдесятого утра в одной из бесед я предположил, что этот бог – мунгу. Это слово заимствовано из суахили, которым пользовались элгони. Как всякий, кто хотел с ними говорить, я обращался к ним [слово отсутствует] суахили; и «мунгу» — слово, которое использовали миссионеры для того, чтобы перевести им слово «бог».

По всей Африке «мунгу» известен как «бог». Но эти люди находили ужасно смешным, когда я пытался сказать, что солнце — это бог. Каждое утро они приветствовали солнце, поднимаясь со своего рода целованием руки, которое выглядит не вполне эстетично от того, что они ещё и плюют на ладонь, чтобы принести в жертву солнцу слюну как субстанцию своей души. Это жертвование души. Мне казалось, что так они приносят жертву солнцу, и потому я был крайне удивлён, когда мне сообщили, что это, конечно, никакой не бог, что это просто солнце и ничего больше. Понадобилось три недели настойчивых исследований для того, чтобы я, наконец, понял, в чём дело. А именно, я отметил, что они так же идут по направлению к луне, когда показывается первая её четверть, и приветствуют её так же, как солнце. Тогда я спросил: «Вероятно, это и есть мунгу?», и они снова засмеялись, говоря, что это, конечно, никакой не бог. Тогда я понял, что они не связывают солнце с какой-либо концепцией бога, скорее у них есть некое чувство, связывающее их с ortus solis (лат. ‘восход солнца’ – прим. перев.), как только солнце поднимается над горизонтом, благоговение перед ним исчезает, священным является сам момент, своего рода переживание Гора. Священным является момент появления луны. И они приветствуют этот момент[6].

Для первобытного человека характерно переживать потрясение от собственных чувств, а не от объекта их вызвавшего, нет нужды соотносить с объектом то, что он чувствует. Он переполнен настроением, эмоциями, чувствами и переживанием истины настолько, что из этого переполнения рождается движение.

И потому совершенно бессмысленно спрашивать: «Что это значит?» Он ответит: «Так делали наши отцы». И когда я обратился с этим вопросом к одному из бывших там стариков, он ответил: «Ещё наши деды знали об этом, его отец ещё знал об этом, но он давно уже в могиле». И конечно, мы полагаем, что сами они тоже не знают этого: что-то делает всё за них. Так мой дед лучше меня знал о том, что значит рождественская ёлка. Мы действительно ничего не знаем о пасхальном кролике и подобных ему играх и развлечениях. И при исследовании первобытной души нужно привыкнуть к тому, что она предсознательна. Она еще не достигла высот осмысления и интерпретации. Но они уже на поверхности человеческой души, даже задолго до того, как человек узнает о них, они вступают в силу и действуют так, что люди выходят из своих хижин и жертвуют солнцу свою слюну, минуя создание концепции бога солнца.

Я рассказал вам об этом для того, чтобы показать, насколько далеки могут быть первобытные люди от идеи персонификации солнца. На более высоких уровнях, например, в цивилизации пуэбло, которую, естественно, нельзя назвать первобытной, существует настоящий (или идеальный?) культ солнца. Например, они [индейцы пуэбло] говорят: «Солнце – наш отец на ^(в?) небесах». Это утверждение звучит более персонифицирующим, поэтому я предположил, что они действительно представляют некую персону, отца. Ибо они называют его словом «отец», например: «Мы должны помочь нашему отцу пройти по небу». Или: «Если мы не будем помогать ему, то через десять лет он уже не сможет подняться в небо, и мир потеряет свой свет». И я понял, что для них нет никого выше солнца. В их реальности солнце может быть и материально, и нет; вероятно, это слово обозначает также и кого-то, кто создал солнце. И тогда я предложил им эту фразу Августина: Sol deus non est, sed qui eum fecit[7] (лат. ‘бог – не само солнце, а тот, кто сделал солнце’ – прим. перев.), что вызвало их величайшее возмущение. У вождя практически случился припадок от того, что может быть кто-то выше солнца или тот, кто действительно создал солнце! Это было самое ужасное богохульство. Вот подлинный культ солнца, ещё не наполненный какими-либо личными представлениями[8].

Итак, исходя из этих предварительных предпосылок, можно говорить о появлении богов, которые на более высоких уровнях развития культуры либо находятся в согласии с солнцем, либо слились с ним. Вы наверняка слышали и о том, что среди олимпийских богов солнце получило чёткий образ достаточно поздно, а также, что образ Аполлона имеет корни, уходящие к хтоническим божествам, обнаруженные профессором Кереньи[9]. В целом складывается впечатление, что бог солнца – это уже некий вид абстракции, некая идея или даже абстракция принципа причинности, редуцированная до образа солнца. Следовательно, что является причиной, например, того, что в наших жилах течёт кровь, мы дышим, находим пропитание, живём и развиваемся как все животные и растения? Ответ таков: всё приходит от солнца. Идея солнца, солярного божества – это уже некий акт постижения и освещения. Изначально в таких постижениях не было суждений, они происходили как просветления, видения, открытия. По этой причине солнце в основе своей является живым символом света сознания. Солярное божество присутствует в любой культуре, мы можем с уверенностью заключить, что это своего рода часть культурного сознания. Поэтому в космогониях бывает так, что создание света (?) или солнца (?), — часто лишь миф об осознании [Осведомлённости], превосходным примером которого является миф навахо. К сожалению, я не имею возможности более подробно описать выход наверх, из тьмы, где сознание или сознательное мышление находилось на начальной стадии.

Во многих культурах существуют убедительные доказательства того, что становление образа солнца происходило в глубинах души, как, например, в первобытной идее о том, что солнце вылепили люди или предки. Следовательно, появление солнца было связано с людьми. А был ли это первочеловек, предок или тотемное животное, для нас не многое меняет. Для наших предков, живших в героическую эпоху, те, кто создавал и строил мир, всегда обладали особенной силой. Это хорошо видно в индийской культуре. Вот, например, что говорится в Майтрайания-упанишада: (6, 27):

Сокровищница пространства в сердце –

Блаженство, высшее прибежище!

Это наше «я» и «соединение»,

Это также жар огня и солнца.[10]

(Здесь и далее пер. текста Упанишад – А.Я.Сыркина (прим. перев.))

Также существует прекрасный стих из молитвы, поющий которую, служит источником божественного, но, к сожалению, в спешке я не нашёл соответствующее место. Однако вот отрывок, аналогичный этому стиху, он демонстрирует подобный образ мыслей.[11] Это гимн udg?tha, ведического ритуала, песнь мифической формулы Ом, вы найдёте её в Чхандогья-упанишада (Первая часть, третья глава):

Теперь – относительно божества. Пусть почитают удгитху, как [солнце], которое греет. Поистине, восходя, оно поет во славу творений; восходя, оно разгоняет тьму и страх. Поистине, гонителем тьмы и страха бывает тот, кто знает это.[12]

Поэтому udg?tha упоминается вместо солнца. Солнце – это образ udg?tha, к которому обращаются посредством мистического пения Ом. И всякий, кто знает, что есть его (или её) udg?tha, сам по себе является этой таинственной песней, сам является солнцем. Итак, акцентирование этого вопроса безусловно присуще индийскому востоку. Нередки и другие истории, связывающие сотворение мира с человеческой фигурой. Например, в Айтарея-упанишада [первая глава, 1-4], где говорится о Пуруше:

1. Поистине, это было вначале одним Атманом. Не было ничего другого, что бы мигало. Он подумал: «Теперь я создам миры».

2. Он создал эти миры: небесные воды, частицы света, смерть, воду. Небесные воды – над небом, небо – [их] опора, воздушное пространство – частицы света, земля – смерть; что находится внизу, то – вода.

3. Он подумал: «Вот эти миры. Теперь я сотворю хранителей миров». И, извлекши из вод пурушу, он придал ему внешний облик.

4. Он согрел его. Рот этого согретого раскрылся, словно яйцо; изо рта [вышла] речь, из речи – огонь. Ноздри [его] раскрылись; из ноздрей [вышло] дыхание, из дыхания – ветер. Глаза [его] раскрылись; из глаз [вышло] зрение, из зрения – солнце. Уши [его] раскрылись; из ушей [вышел] слух, из слуха – страны света. Кожа [его] раскрылась; из кожи [вышли] волосы, из волос – травы и деревья. Сердце [его] раскрылось; из сердца [вышел] разум, из разума – луна. Пуп [его] раскрылся; из пупа [вышел] выдох, из выдоха – смерть. Детородный член [его] раскрылся; из детородного члена [вышло] семя, из семени – вода.[13]

Итак, мы видели, как солнце, луна и многое другое появилось из образа человека. Эти представления трансформировались в ведическое представление о жертвовании коня, когда вместо человека, первоисточником всего сущего, началом творения был мифический конь.[14] И вот, что говорит об этом Пуруше (и не только о нём) древняя Шветашватара-упанишада (третья часть, 8-10):

8. Я знаю этого пурушу, великого, цвета солнца, [находящегося] по ту сторону мрака, –

Лишь познав его, идет [человек] за пределы смерти; нет иного пути, [которым можно было бы] следовать.[15]

9. Выше которого ничего нет, меньше или больше которого ничего нет,

Единый, он стоит словно древо, утвержденное в небе; этим пурушей наполнен весь этот [мир].

10. Лишено образа, свободно от страдания то, что выше этого [мира];

Те, кто знает это, становятся бессмертными, прочие достигают лишь несчастья.[16]

Итак, это личность, которая в конечном счёте раскрывает бытие мира и которая послужила источником солнца и луны. Это «дух сердца» каждого человека[17] (дословно ‘Мальчик-с-пальчик сердца’ — thumbling of the heart, прим. перев.).

До сих пор мы наблюдали, развитие образов солярных богов в древних культурах, и приобретение ими, как было показано в превосходных докладах этой конференции, всё более абстрактной формы[18]; и вот, наконец, этот свет солнца становится светом Христа-Логоса, сияющим в темноте и, несомненно, означающим духовное озарение и подъём человеческого сознания. Это свет gnosis theou (‘богопознания’ – прим. перев.). Этот рост человеческого сознания через проявление логоса продолжается и следующими историческими эпохами, а именно, посредством такого нового психического явления, неизвестного в античности как жаркие споры о догматах. Я не говорю о сути этих споров, об этом достаточно сказано. Я смотрю на эти бесконечные дискуссии с совершенно иной точки зрения. По моему мнению, они являются не чем иным, как попытками и средством развития логического мышления более высокого уровня, приведшими в конечном итоге к такому явлению как схоластика, предполагающая уже высочайший уровень интеллектуальной подготовки. Теперь сознание приобретает совершенно исключительный смысл, появляется реальный мир — ведь ничто не существует, вне сознания. Этого мира просто не было, пока кто-то не сказал: «Это мир, он существует», а пока мир не познан, он является чем-то лишним, ненужным.

У такого значения сознания также есть и моральный или этический аспект, поскольку без сознания не существует воли. Если я отдаю себе отчёт в определённом намерении (?), то относительно него я могу реализовать свою волю. Таким образом, воля – это та масса психической энергии, которая находится в моём распоряжении. Однако эта энергия остаётся со мной лишь в той степени, до которой я её осознаю, и в моем распоряжении нет той энергии, которая находится за пределами моего сознания. Первобытные люди не обладают волей настолько, насколько они её ограничили. Поэтому для входа в различные состояния и затем для выхода их них необходимы сложные rites d’entr?e (фр. ‘обряды входа’ – прим. перев.) и de sortie (фр. ‘выхода’ – прим. перев.). Вот несколько интересных примеров.

И, в самом деле, для того, кто путешествует в местах проживания первобытных людей и вступает с ними в какие-либо отношения, жизненно важно иметь представление о таких ситуациях. Я не смог бы отослать ни одного посыльного с письмом без необходимого rites d’entr?e, который, хоть и казался глупым, но просто должен был быть выполнен. Посыльному, якобы, угрожала смертельная опасность, его родители и потомки должны были быть прокляты, далее исполнялся целый танец, затем – сияющая улыбка, и он пробегал расстояние в 25 километров, хотя до того, как это произошло, не был в состоянии сделать и шагу. Я наблюдал это явление в Южной Америке, оно называется gana. Здесь мы говорим: «Мне не хочется». Хорошо, можно ответить: «Ты лентяй!» Однако там, в мире первобытного человека ничего не будет сделано, до тех пор, пока не появится gana[19]. В собственном распоряжении ещё нет психической энергии, и это указывает на низкий уровень развития сознания.

Таким образом, развитие воли, сознания и интеллекта делает возможным сознательное мышление. Огромную и труднооценимую работу в этой области проделала церковь. Зависимость древнего человека от heimarmene (греч. ‘судьба’ – прим. перев.) — это отсутствие сознания до такой степени, что он целиком находился в её руках. Всё является фатальным. Никто не может, совершив какой-либо поступок, избежать божьего гнева. Любой на этом пути спотыкается и тут же возвращается обратно, как это произошло, например, с президентом Гаити. Он обнаружил на лестнице перед собой две скрещенные спички и вернулся назад, решив не выходить на улицу весь день. Зависимость от психологических интерпретаций (?). Фраза «Я в плохом настроении» — это фраза первобытного человека. И в данном случае английская система образования, выступающая против эмоциональности, является величайшим культурным достижением, достойным благодарности.

Несомненно, достижение людьми сознания и способности осуществлять свою волю – это одно из величайших достижений человечества. Однако, как врач я должен отметить, что эти великие достижения, к сожалению, связаны с определёнными опасностями. Человек легко может произнести: «Я знаю», «Я буду», но что же останавливает его от того, чтобы сказать: «Я знаю», «Я буду»? Разница очень, очень невелика, она в нюансе, но это разница между небом и землёй. «Я буду» всё ещё находится под властью более могущественных сил. Здесь я ещё могу сказать «deo concedente» — как бог даст, я постараюсь, я хочу, но, в конце концов, есть и друге вещи, о которых необходимо позаботиться. Однако если я говорю «Я буду», всё, что стоит на моем пути, может отправляться в ад. Именно в этом смещении акцента заключается вся суть нашего времени. «Я думаю», «Я знаю», «Я буду» — вот с чего начался новый век.

И, как видите, следствием этого развития стало уменьшение роли божественного. Сейчас мы свободны во мнениях и считаем это культурой (?) или нашим наивысшим достижением, но эта же свобода легко может стать навязчивой идеей. В то время, когда свобода суждений достигает опасных пределов, независимость обычного человека проявляется самыми разными способами. В то самое время, когда раскол церкви потряс мир, по западному склону Америки к Тихому океану спустились конкистадоры, сформировав тем самым новые очертания наших земель и, наконец, разрушив старый взгляд на мир… Я не буду рассказывать о том, как на Юкатане обнаружили кресты майя, увешанные кровавыми жертвами, что заставило испанский синод вернуться к аргументу Иустина Философа о том, что дьявол заранее знал о грядущем приходе конкистадоров и нашептал местному населению заблаговременно сделать кресты, чтобы, когда придут чужие, можно было бы сказать: «Они уже есть у нас! Это старая история!» Об этом следует говорить в теме, посвящённой мистериям Диониса.

Эта свобода человеческого сознания, освобождение мышления и воли от власти чего-то высшего, принесла в мир одну, я бы сказал, проблему, которой раньше не существовало, эта проблема – двойственность. Ранее не было такого понятия как суверенитет личности, всегда имелись более могущественные силы, тормозящие развитие. И вот, эта двойственность послужила основанием для человеческого сознания, никогда не существовавшего прежде. Была только одна природа, эта природа была частью природы богов, или боги были включены в природу, в любом случае это было единство. Теперь возникло разделение: природа и божественное. Истинным было установлено существование некоего lumen naturae (лат. ‘свет природы’ –прим. пер.), который, конечно, так или иначе объяснялся через освящение божественным светом тёмной природы человека, или даже животного. Конечно, до определённой степени это было паллиативом, но ощущалось как первые тропки в непроходимой чаще. Так первые проявления этого lumen naturae можно обнаружить в мятежном духе Парацельса. Я хотел бы зачитать вам некоторые его наблюдения, из которых станет ясно, какие тяжелые вопросы он носил в себе, даже не подозревая об этом. Как-то он сказал:

«Посему премудрость Христова лучше природной, а пророк или апостол лучше астронома или медика. […] Но при всем при том, должен я сказать, что больному требуется врач, а не апостолы, как и для прогностикаций [прогнозов] требуются астрономы, а не пророки»[20].

Таким образом, проявленная истина – это прекрасно, но зачастую мы сталкиваемся с проблемами, в решении которых апостолы помочь не могут. Вот что сказал первый ученик Парацельса, Адам фон Боденштайн:

«Изучающий природу владеет веществом природы, естества не по праву, а благодаря своему собственному опыту»[21]

Важно чётко представлять, что эти слова значили в то время. В IV части своего «Парамирума», где он рассматривает ens spirituale (лат. ‘духовные причины’ – прим. перев.) болезни, Парацельс говорит о том, что сутью болезни является некая субстанция noxe, которая всё-таки духовна по своей природе:

«И коль скоро собрались мы говорить об Ens Spirituale, призываем вас отбросить тот стиль [stylum], что вы называете теологическим [Theologicalem]. Ибо не все зовущееся теологией, свято, как и не все, чем теология занимается, священно. И хотя именно теологи активнее всего описывают это Ens, описание сие чуждо имени и тексту нашего четвертого Pagoyum…»[22]

К этому я вернусь позже.

«Вдобавок они отрицают то, что мы доказываем. От нас же вам надлежит уяснить одно, а именно: способность распознавать это Ens не от христианской веры, ибо для нас она Pagoyum. Однако она и не противоречит той вере, в которой мы покинем мир сей. И потому вам надлежит осознать, что никоим образом не следует смешивать Ens с духами — дескать, все один черт. Такие речи бессмысленны и зело глупы, от дьявола они»[23].

Таким образом, понятие Pagoyum обозначает источник знания для spagyrus, (изучающего природу). Это одно из его тайных слов – силлогизмов, что-то, что, по сути, есть и у больных людей тоже. Оно происходит от goyem[24] (на иврите) (может быть переведено как ‘народы’ или ‘язычники’ – прим. перев.) и paganum, вместе дающих рagoyum. Это составная конструкция, обозначающая возрастание степени язычества, нечто очень языческое. Поскольку понятие не было вполне ясным и не передавалось простым латинским paganum, потребовалось создать новый словесный конструкт, тайное слово с труднодоступным смыслом. Ибо он говорил: это свет язычества, языческое знание; и здесь нет нужды в stylum Theologicalem [перо богослова], ибо тогда пришлось бы сказать, что это «всё от дьявола». Итак, рagoyum является истинным потому, например, что представляет ens spirituale болезни не делом рук дьявола, а неким природным явлением, которое пока невозможно объяснить с точки зрения проявленной истины. В другом отрывке Caput de morbis somnii Парацельс говорит:

«Поглядите-ка на Адама и Моисея, и иных, кто в себе искал и открыл то, что в человеке было, и всю каббалистику, и не познали ничего чуждого человеку, от дьявола ли, от духов, но только от света природного; они выпестовали в себе этот свет,.. идущий от естества, коему присуще такое именно самовыражение; происходит же оно во время сна, так что вещами надлежит пользоваться, когда они сонные, а не когда бодрствующие — сон для таких искусств означает бодрствование,— ибо вещи имеют в себе духа, который действует за них».

Это прекрасное описание бессознательного, которое проявляется в снах.

«Далее, правда то, что Сатана в премудрости своей каббалист, и притом могущественный. Таковы же и врожденные человеку духи,..»

Именно эти духи – каббалистические, такие же каббалистические, как и дьявол. Нечто сходное с Люцифером,

«…ибо свет природный деятелен во время сна, и свет сей есть тело незримое [unsichtig] —

(unsichtig нем. ‘туманный’ – прим. пер.)

т.е. невидимое [unsichtbare]-

«…однако ж рожденное зримым и природным. Но познание не сводится к одной плоти, ибо именно от этого врожденного духа идет все, что зримо… в том же духе врожденном свет природный, наставник человеков».[25]

Затем Парацельс говорит: «это верно, что люди умирают, но учитель остаётся жить»[26].

Вот как исследователь природы говорит нам о своём собственном идиосинкразическом (?) восприятии, существовавшем даже в описываемое время. Если же обратить внимание на комментарии Агриппы и других, то можно обнаружить настоящий раскол в вопросе, касающемся источников получения знания. Насколько далеко это заходит, особенно заметно у Парацельса. Например, понятие lumen naturae (который рождается вместе с человеком и находится в его звёздной природе, учитель, продолжающий обучение и жизнь, даже если сам человек умирает), стоит в одном ряду с идеей о prima materia природы. Это субстанция, в которую бог вложил священные семена творения, и, согласно Парацельсу, этот материал не creatum ex nihilo (лат. ‘созданный из ничего’ – прим. перев.), но increatum, несотворённый. Следовательно, несотворённое близко к божественному, и это novum (лат. ‘новое’ – прим. перев). для христианской традиции. Эти люди ещё не до конца понимали, о чём они говорят, это ещё не вошло в их сознание. Но это то, что, находясь отчасти вне света проявленной истины, шло ему навстречу. Тёмное солнце шагнуло в яркое солнце дня, то, что алхимики называют sol niger (лат. ‘чёрное солнце’ – прим. перев.) или umbra solis[27] (лат. ‘тень солнца’ – прим. перев.).

Предлагаю вашему вниманию картину одного старого алхимика, на которой изображены солнце, земля и тень от земли,- так сказать,- чёрное противосолнце (рис.1).[28]

Описанная мною здесь ситуация приводится как видение в первом трактате Corpus Hermeticum. Примерно так это звучит (доктор Пульвер уже приводил этот текст[29], но я хотел бы представить его вашему вниманию чуть более полно):

«При этих словах он [Поймандр[30]] изменил облик, и сразу мне всё открылось, взору моему предстало величайшее зрелище. Всё стало Светом, мягким и приятным, пленяющим мой взгляд. Вскоре после этого спустилась тьма, жуткая и мрачная […] Затем эта тьма превратилась в нечто влажной природы, бурлящее невыразимым образом, изрыгающее дым, как от огня, и издающее какой-то звук, скорбный неописуемый рев. Потом оттуда раздался нечленораздельный крик. Святое Слово спустилось из Света, восставшего из этой влажной субстанции, и я подумал, что это Слово было Голос Света»[31].

Вслед за этим видением происходит выделение из тьмы хаоса четырёх элементов.

Данное место демонстрирует нам, как ночная тьма внезапно вспыхнула царством света. И здесь я хотел бы перейти к вопросу, который на протяжении долгого времени привлекает моё внимание. Это случай болезни Опицина де Канистриса, священнослужителя тринадцатого века, бывшего нотариусом при папском дворе в Авиньоне. Сохранилась его рукопись (Codex Palatinus Latinus 1993, Vatican), её исследователем и автором книги о ней стал Р.Саломон. Позже я хотел бы зачитать короткий отрывок оттуда для того, чтобы вы могли составить о ней своё представление.

Рисунок 1. Sol et ejus umbra perficiunt opus (лат. ‘Солнце и его тень завершают работу’ – прим. пер.)

(Михаэль Майер, Atalanta Fugiens [Scrutinium chymicum], Эмблема XLV, 1618)

Приведённое мною изображение – одно из множества в этой рукописи, которую, с одной стороны, нельзя назвать тем, что позже в алхимии стало mutus liber (немая книга), однако она состоит из рисунков и подписей к ним, поэтому в действительности она ею является. Саломон считает, что подобную форму нужно рассматривать с точки зрения ecclesia universalis (лат. ‘вселенская церковь’ – прим. пер.), как «тело тени дурного старика»(?). Именно так он и подходит к этим изображениям. К сожалению, он обладал небольшими познаниями в психологии и психопатологии, а взгляд современного психолога, несомненно, принёс бы много пользы этому исследованию. Существует около 50 пергаментных с подобными изображениями. Приведённые здесь иллюстрации несколько упрощены, в оригинале они покрыты текстом и очень запутаны. Среди этих рисунков есть не только прямоугольные, но также и круглые – мандалы, наделённые магическим смыслом (рис. 2).

Это изгоняющие круги. Всякий раз, когда что-то должно быть исправлено, должен быть задан некий контекст, — рисуются такие круги. Их всегда рисовали именно так, и сегодня на западе их продолжают рисовать таким образом для того, чтобы собрать всё неправильное воедино и исправить. Обычно с этим связано разделение на четыре, это высшая теорема алхимии, с которой вы уже столкнулись в Геметическом Корпусе: тёмный хаос должен быть подвергнут разделению на четыре элемента. Здесь мы также встречаемся с представлением из сферы алхимии: хаос находится внутри круга, но здесь ещё нет divisio (лат. ‘разделение’ – прим. пер.) на четыре части (рис.3).

Рисунок 2. Таблица 20 (Опицин де Канистрис, Codex Palatinus Latinus 1993, ок.1335–1350)

Рисунок 3. Изначальные огни (Роберт Фладд, Utriusque cosmi majoris scilicet et minoris metaphysica, physica atque technica historia, 1617–1621)

Если присмотреться, то здесь можно обнаружить нечто интересное: внутри собраны противоположности, а именно: языки пламени и капли воды. Они – пара духовных противоположностей: огонь concupiscentia (лат. ‘страсть’ – прим. пер.) и слёзы раскаяния. Однако здесь потоки воды и языки пламени всё ещё нераздельны, а между ними видны некие разновидности островов, фрагменты камня или металла, служащие (хоть здесь это пока не обозначено) указанием на планеты: Солнце, Луну, Венеру, Сатурн, Марс и т.д. Это выраженные алхимически древние астрологические элементы, формирующие человеческую индивидуальность. И, таким образом, это первоначальное, неупорядоченное, тёмное, хаотичное состояние, где всё против всего и где безусловной повинуясь безусловной власти heimarmene эти формирующие элементы занимают свои позиции. Здесь нет воли, нет разделения, нет выбора, нет сознания, и предполагается, что этот хаос необходим внутри упорядоченной системы четырёх аспектов, то есть разделение на четыре происходит именно в нём. Я обратил ваше внимание на это алхимическое изображение, т.к. у Опицина мы сталкиваемся с неким тёмным расстройством.

Предлагаю более пристально рассмотреть одно из его изображений (рис.4).

Здесь можно обнаружить необычно составленную (усложнённую?) фигуру человека. Как правило, (она) заключена в продолговатый контур и окружена магическими линиями, которые подписаны именами святых или какими-либо значимыми именами; в данном случае, например, это имена 12 апостолов, затем имена 12 племён, а затем – имена всех христианских апологетов, о которых знал этот просвещённый муж. Внутри написаны названия знаков Зодиака, отчасти и для того, чтобы воспользоваться магической силой ограничивающих линий. И здесь мы снова встречаем разделение на две части, которые можно назвать прямо противоположными. Сверху изображён мир света, снизу – мир тьмы, и всё это – внутри человеческой фигуры.

Рисунок 4. Таблица 38 (Опицин де Канистрис, Codex Palatinus Latinus 1993, ок.1335–1350)

Чётко видно, что голова подписана «солнце», что означает ecclesia universalis; ниже изображены ноги и ещё одна фигура – тело внутреннего человека, можно соотнести его образ с представлением о Пуруше в Индии. Также тело имеет как бы зеркальное отражение, это corpus umbratile (лат. ‘тёмное тело’ – прим. перев.). Очень интересны надписи, в частности о том, что это тело тени, о котором сказано: «Hic est vetus homo exterior» [пропущенное слово](?) = «Это старый грешник, находящийся снаружи», «in similitudine mortis Christi» = «подобно смерти Христа»[32]. Следовательно, это, фактически, человек в своей собственной могиле, его низменные устремления, его тёмное состояние. И, в соответствии с солнцем и oriens (лат. ‘восток’ – прим. пер.), изображёнными выше, здесь – luna, запад и Мадонна. Здесь луна находится, так сказать, в центре темноты, она просвечивается насквозь, определённо символизируя, что мир тьмы есть зло. Вдобавок, не только природа искажена печатью первородного греха, но также Haec est prima perversio sine substantia corruptionem accidentalem secum trahens (лат. ‘Первое извращение без повреждения вещества приносит случайность’ – прим. перев.). Это первое или основное извращение, искажение случайного растления sine substantia (лат. ‘без вещества’ – прим. пер.). Его субстанция ничтожна до тех пор, пока corruptio naturae (лат. ‘растление природы’ – прим. перев.) не стало материальным. Corruptionem accidentalem secum trahens (лат. ‘Случайность приносит извращение’ – прим. пер.): данное извращение обрекает природу на вечное проклятие, не только ту природу, которая естественным образом подверглась растлению, но и ту, которая несёт на себе печать первородного греха. Именно поэтому извращённое растление хуже печати первородного греха, т.к. в конце концов, оно может быть только дьявольским, ужасным злом.[33]

На следующем изображении происходит обострение противоречий (рис.5). Там, где Божья Матерь и богиня луны, luna. Здесь изображено нечто чёрное (?), появляются демоны и более того, они есть даже на карте Европы. На ней изображены Испания, Южная Африка, Италия, и в Италии, где он живёт, в Верхней Италии, откуда он родом, процветают торговля грехами, excessio peccati feminae, vis mali (лат. ‘сверх меры распутных женщин, сил зла и т.д.’ – прим. пер.). Там, откуда он родом, все демоны преисподней вырвались на свободу, вот они, на этой карте, а вот и сам сатана со своей козлиной бородой. И о нём говорится, к сожалению, с репродукции сложно расшифровать текст (лат. текст), что это тот, чьё изображение с козлиной бородой названо mare Aegeum, sive mare Caprinum (лат. Эгейское море или Козерог – прим. перев.). Это связано с тем, что aix = коза (греч. – прим. перев.), поэтому mare Caprinum, и, следовательно, это море здесь – козлиная борода дьявола. Иррациональные особенности карты Европы приняли на себя дьявольски искажённую форму. Там Испания шепчет что-то на ухо Африке, здесь – ноги Италии, одна из которых протянулась точно вдоль побережья Далмации! Произошло хаотическое растворение тени, а следовательно, отрицательных сторон человека, возвращение тёмной части личности назад, к первоначальному хаосу тьмы.

Рисунок 5. a. Таблица 39 (Опицин де Канистрис, Codex Palatinus Latinus 1993, ок.1335–1350),

b. Таблица 39 (детально) (Опицин де Канистрис, Codex Palatinus Latinus 1993, ок.1335–1350)

На основании имеющегося текста можно с большой долей уверенности заключить, что этот человек был болен шизофренией. Он слишком далеко шагнул в первоначальное состояние тени(?). Именно в эту эпоху темнота, являющаяся вслед за убывающей луной, становится абсолютной; конечно же, луна не всегда означает свет. Это действительно темнота, масса, у которой отняли свет, и она указывает назад, на исконное состояние тьмы. Поскольку вся эта тьма позади луны, гораздо темнее, чем можно предположить, она появляется в те моменты, когда верховная власть принципа света оказывается под вопросом и даже под угрозой уничтожения, когда «Я буду» и «Я знаю» выступает против божественной власти, когда, как в истории с Парацельсом, нельзя сказать: «это происки дьявола» [der Teufel tuts], а лишь: «это природа». Существует lumen naturae, сияющий позади луны.

Я подумал, что было бы интересным привести вам пример из средневековья, где эта психология представлена наилучшим образом. И, относительно особенностей форм проблематики (?) (или систематики?), важно отметить факт присутствия в изложенном материале позитивной фигуры vultus dei, божьего лика в образе солнца. Здесь это папа римский, и он говорит: «Я есмь народ Господень». Итак, у этого народа есть меч и [пропущенное слово] корона. Я не хотел бы более вдаваться в детали, но относительно идеи разделения надвое характерным является то, что верхняя часть подписана как agnus dei (лат. ‘агнец божий’ – прим. пер.), а нижняя – aries – баран, рогатый-баран, козлобородый, и всё это значит – дьявол. Итак, чего на самом деле хочет этот священнослужитель? Совершенно ясно, что он должен был создать эти 52 пергаментных листа, им руководил ощущение насущной необходимости. Он хотел избавиться от этого страшного конфликта и изолировать себя внутри Corpus mysticum (лат. ‘мистическое тело’ – прим. пер.) церкви. Он всегда пытался заключить этот непримиримый конфликт внутрь Corpus mysticum, ибо если внутри его света возникла эта герметическая тьма, то он же сможет её удержать. Естественно, что сам он был разрушен.

Я хотел бы провести к вышеизложенному одну совершенно независимую параллель, о которой Опицин, конечно же, не знал, это каббалистическое Древо Сфирот (рис.6)[34]. Вверху как символ солнца располагается корона (Кетер), ниже – царица Малкут, или императрица, а в середине – сам Сын, который в определённой степени объединяет верх и низ. Это в точности та же мысль, аналогичная индийскому представлению о Пуруше-дереве, корни которого в небесах, а крона – в земле. Существует еще одно подобное представление, которое напрямую не связано с Каббалой, но близкого к ней автора, Роберта Фладда. Оно гласит: dies mundi (лат. ‘мировой день’ – прим. пер.) (?) ^{microcosmica (?)} и ниже nox mundi (лат. ‘мировая ночь’ – прим. пер.) ^{microcosmica (?)} (рис.7).

Следовательно, вверху – день, внизу – ночь. Всё положительное – сверху, всё отрицательное – снизу. Подобно тому, как у Опицина, названия грехов и бедствий написаны повсюду, но в верхней части находятся более положительные высказывания, те, что отсылают к духовному миру.

Такая психология, в определённой степени является розовой зарёй того золотого века, потрясёнными свидетелями которого мы все являемся сегодня.

Рисунок 6. Древо Сфирот (Роберт Фладд, Utriusque cosmi. . ., 1617–1621)

Рисунок 7. Dies Microcosmicus, Nox Microcosmica (Роберт Фладд, Utriusque cosmi. . ., 1617–1621)

Journal of Analytical Psychology, 2013, 58

Перевод Татьяна Качмашева