Ира Прогофф

 Форма, время и произведение: диалектика созидающей души.

 1. Диалектика внутреннего и внешнего.

2. Взросление и жизнь Духа.

3. Ранние годы и юность

4. Культура и психология Инициации.

5. Задача жизни: внешняя работа и внутренний опус.

1. Диалектика внутреннего и внешнего.

 Тема этого съезда дает нам возможность вернуться к тому, о чем я начала говорить здесь, на конференции «Еранос», два года назад.  И сегодня я хочу исследовать все многообразие взаимоотношений между тем, что мы называем внешним и внутренним в человеческой жизни.

  В этом разделении есть что-то искусственное. Жизнь человека не может быть разделена на противоборствующие составляющие,  внутренние и внешние, на основании того, что одни мы считаем духовными, а другие материальными, или, если заглянуть глубже, одни мы считаем субъективными и символичными, а другие объективными и буквальными. Жизнь переживается человеком как цельная, единая, одновременно и внутренняя и внешняя.  Выражения «внутренне ориентированный» и  «обращенный внутрь» — всего лишь обороты речи, метафоры, и они могут быть обманчивыми. Это не верно, если мы решаем, что внешнее — это  действия или события, являющиеся следствием отношений человека с другими людьми, или работа, которая должна быть сделана, или земля, которая должна быть вспахана,  горшок, который должен быть сделан, научная задача, которая должна быть решена. Все это неотъемлемые части человеческой жизни, и они включают в себя и чувства и желания и вдохновение, которые могут быть отнесены к внутренней жизни человека.

Главной отличительной чертой этих, так называемых, внутренних факторов является их направленность вовне для их осуществления. Они внутренние, и, тем не менее, вся их природа ведет их за их собственные границы, чтобы они реализовались. Идея, или желание, или интуиция требуют чего-то, что сделало бы их осязаемыми. Им необходимо облечь себя в какую-то форму. Только так они ощущаются как реальные. И не только это. Когда они обретают форму, они расширяются, они запускают процесс роста, это заложено в них. Идея или образ внутренне воспринимаются как потребность, как потенциал обретающий форму и таким образом заявляющий о себе. Они исходят из глубины души  и устремляются во внешний мир, в окружающую ситуацию. Но все это единый процесс. Дихотомия внешнего и внутреннего является, по сути, единством,  движением, изначально потенциальным в душе, но приводящим к активности, реализующимся в форме.

Этот процесс мы и хотим сегодня детально изучить. Это позволит нам увидеть, как сознание человека реализуется в его жизни. Формирование своего сознания и осознанности – это главное творение личности. Это единый процесс, но у него много фаз, этапов, циклов и спиралей. Мы хотим изучить его динамику, и мы можем сделать это здесь, проследив процесс формирования личности от ее появления как потенциальности, через борьбу взросления, до окончательного уровня ее реализации, который у каждого свой. Посмотреть, как  он обретает форму во внешнем мире и постепенно формируется в личное сознание человека.

Принимая во внимание целостность процесса, объединяющего то, что мы называем внешним и внутренним, мы должны учитывать также тот факт, что психологически, внешнее и внутреннее переживается как противоположности,  иногда даже конфликтующие друг с другом. Так это переживается субъективно. Это интуитивное чувство, и как это часто бывает с интуицией, она отражает органический процесс, действующий на гораздо более глубоких уровнях, чем сознание. Основу этого процесса составляет тот факт, что главные импульсы к действию, особенно те, которые человек считает своими, те, которые отражают уникальный зачаток его потенциала, исходят изнутри самого человека. Так, если есть процесс становления – он ощущается внутренним. Но, когда импульсы развиваются, что им и характерно, выходят в мир и обретают форму, изначальный образ сталкивается с трудностями. Что-то на внутренне уровне находит препятствия для их развертывания на внешнем уровне. Этот опыт, свойственный психологическому взрослению, как бы говорит, что внутреннее конфликтует с внешним. С нескольких точек зрения – это базовая диалектика человеческой души, поскольку это напряженность, возникшая из характерных противоречий, двигает человека вперед. Это дискуссионный вопрос, в решении которого большое значение имеет отношение к основе конфликта. Если занимать жесткую позицию, две стороны спора могут стать настолько твердыми, что достижение конструктивного синтеза станет невозможным. С другой стороны, если позиция будет гибкой, это даст возможность диалога между этими противоположностями. В этом случае возможен другой исход, когда можно с уверенностью сказать, что имел место личностный рост человека. Мы попробуем разобраться, как это возможно.

Должно быть очевидным, что говоря о противоречии внешнего и внутреннего, мы имеем в виду гораздо большее, чем либидозные, инстинктивные драйвы, о которых писал Фрейд. С этой точки зрения, идея состоит в том, что человек действует вовне в поисках удовольствия, пытаясь найти выход энергии, которая в большей степени сексуальная. В этом случае конфликт между внешним и внутренним возникает потому, что стремление к удовлетворению своего либидо вступает в конфликт с нормами и устоями общества.

Тем не менее, в конфликт внешнего и внутреннего, как основу формирования души, включено гораздо большее, чем это. В первую очередь, драйвы, исходящие изнутри, из глубины человеческой души,  гораздо более специфичны и многозначны, чем простое либидо. Они содержат тенденции к определенным социальным паттернам поведения, т.к. человек, безусловно, социальное существо, и его психика в высшей степени социализирована, даже в историческом контексте. Поэтому возможные формы социального поведения уже заложены в его психике. Потенциал поэта или солдата, бизнесмена или инженера, политического лидера или врачевателя души присутствует в человеке с самого начала. Будет ли он реализован и воплощен во внешней жизни – это другой вопрос. Но в любом случае этот особый социальный потенциал есть в психике человека. Этот предрасположенность появляется в человеке благодаря взаимодействиям такого большого количества факторов, что мы не будем даже пытаться сейчас вычленить их. Но в целом можно сказать, что эти тенденции в индивидуальной экспрессии ранее я описывала как динатипы. Главное, что следует подчеркнуть, говоря об этом, это то, что поскольку они зарождаются в начале развития личности и начинают приобретать форму по мере взросления человека, они воспринимаются человеком как проявления его личности, исходящие изнутри. Они внутренние, и интуитивно отождествляются с истинной индивидуальностью человека.

С другой стороны во время взросления, особенно в ранние годы, человек впитывает в себя паттерны поведения других людей, особенно тех, кто находится рядом, как отдельных людей, так и социума в целом. Как будто он бессознательно отзеркаливает поведение других, отражает его в себе и воспроизводит его как свое собственное. Например, манеры своих родителей, учителей или друзей, их паттерны поведения, подходы к жизни, то, как они проявляют эмоции, их тревоги и устремления, отношение к религии, даже динатип, способствующий попыткам одного человека выразить себя через другого. Например, ребенок может стать сосредоточием нереализованных и даже не осознанных амбиций своего родителя.

Нам всем знакомы такие примеры, когда молодого человека вынуждали делать карьеру в каком-нибудь министерстве или приобретать престижную профессию, например, врача, только потому, что так хотела его мама. Он может даже верить, что это его собственное желание, так тонок и бессознателен процесс отражения окружения в собственном «Я». Часто мы можем видеть и то, как человек начинает заниматься тем, чем хотел, но не смог заниматься его отец. Или также бессознательно начинает заниматься тем же, что и его отец, являясь, таким образом, расширением жизни своего отца. Люди приходят в эти профессии из лучших побуждений, но это часто мешает им найти ресурсы для их истинного личного развития.

Свойство психики к отзеркаливанию приводит к тому, что человек считает образы себя и других, свои цели, подходы, стили поведения своими собственными, хотя они и не исходят из глубины его души. Человек берет их из своей социальной ситуации, или от людей, с которыми он связан, и воспроизводит их как свои собственные в своей жизни, но на самом деле это не так. Он ощущает их внутренними потому, что они оказывают на него мотивирующее воздействие изнутри, но в действительности они не внутренние, т.к. сформировались под воздействием внешних факторов. Отзеркаливающее свойство психики создает иллюзию, что они находятся внутри. Именно здесь мы можем видеть диалектику внешнего и внутреннего в наиболее фундаментальном виде, когда то, что было внешним — становится внутренним и проявляет себя как внутреннее, так, будто это и есть проявление индивидуальной аутентичности.

Эта разница имеет значительные последствия, т.к. представления о себе и своей жизни могут меняться и расти, если они исходят глубины собственного «Я», по мере роста и развития души. Они связаны с источником жизни и энергии, которая питает и растит сама себя исходя их своих способностей. Это естественный процесс жизни, когда взросление активирует способности и энергии, находившиеся в состоянии потенциальности. Психологически, человек может расти и использовать свои ресурсы и энергию, если его главные образы укоренены в глубине его души.  Но если образы, которыми он пытается жить – отраженные, и причина, по которой он считает их своими,  состоит в отзеркаливающем эффекте психики, истинный рост и развитие невозможны.

Эта концепция и возможность ее идентифицировать, понимать ее суть и  описывать ее, имеет огромное практическое значение. Одной из важнейших задач психологии является возможность различать, являются ли определенные качества истинным потенциалом человека или нет. Мы видим образ, но вопрос состоит в том, что это.  Отраженный образ или глубинный образ, органично происходящий из самого человека? Только в последнем случае есть возможность роста. Отражение дерева в озере может очень нас привлекать. Но отражение не может расти.  Только само дерево может расти, и только благодаря своим собственным настоящим корням.

Если мы переведем эту метафору на язык обычной жизни, мы придем к фундаментальным вопросам идентичности, освобождения от фальстартов, давления ложных целей, делающих нас не теми, кто мы есть. Но найти и понять собственную идентичность – это очень трудновыполнимая задача. Большую часть своей жизни люди живут не своей жизнью. Для достижения собственной идентичности,  контакта с собственным естеством, необходимых для истинного личностного роста,  требуется побудительное воздействие большого личного опыта. Психологически это необходимый опыт инициации, инициации в жизнь, и, в конечном счете, инициации на всех экзистенциональных уровнях. Мы к этому еще вернемся.

2. Взросление и жизнь Духа.

Для начала давайте договоримся о том, что мы понимаем под психологическим ростом. У всех биологических видов процесс роста проходит в рамках возможностей и в контексте этого определенного вида. Каждая отдельная особь может вырасти до определенного уровня в общем диапазоне возможностей, с небольшими отклонениями, обусловленными индивидуальными особенностями и условиями окружающей среды. Человек тоже ограничен в возможностях роста, но диапазон его возможностей поистине бесконечен. Как это описано в Талмуде, когда Бог создавал человека, он не закончил свою работу, а оставил ее на потом. Он оставил ее самому человеку, особенно тому, кто стремится к индивидуации. Поэтому люди не совершенны и не завершены, как другие биологические виды. Жизнь человека полна бесконечных возможностей, и именно поэтому человек может вывести эволюцию на новый уровень. Разумеется, возможно, что наша уверенность в том, что в человеческом существовании есть некий высший духовный смысл, основывается именно на том, что в человеческой природе заложено коллективное стремление к эволюции.

Не существует менее определенных и фиксированных этапов развития, чем те, через которые должен пройти человек. Тело мужает в соответствии с необходимыми паттернами взросления. Это сопровождается психологическими изменениями в соответствии с новыми эмоциональными и интеллектуальными нуждами. Например, отношения с родителями, зависимость и стремление к личной свободе, начало привязанности, преданности друг другу, первая любовь, сексуальная любовь и осознание собственного «Я», поиск своего места в мире, работа – все это и многое другое — части нормального развития индивида во всех культурах мира. Все это и физиологически и психологически необходимые фазы роста, они предопределены и поэтому предсказуемы.

Однажды наступает момент, когда эго уже достаточно окрепло, когда человек проходит через все предопределенные паттерны и достигает момента прорыва, когда в его мир врывается что-то новое, освещая все вокруг. Когда бы не наступил этот момент, он происходит в самом человеке, и с этих пор коллективный дух и возможности индивидуального опыта навсегда становятся отдельны друг от друга. Это акты открытия, познания в науке или технике, акты творения в искусстве или поэзии или литературе, это вдохновение религии или предсказания, руководство народами. Это и более личный, менее заметный уровень, акты любви между людьми, слом стен индивидуации, когда диалог с глубинами бытия становится реальностью.

На что я хочу обратить внимание, это то, что необходимость развития человеческого вида ведет человека на такой уровень, где ему необходим маяк. Человек, как представитель биологического вида, делает это для того, чтобы увидеть безграничные возможности существования человечества, и, в то же время, человек делает это для того, чтобы обнаружить смысл лично своего существования. В действительности человек находит смысл жизни в самой жизни. И потом,  только потом, он может оглянуться и понять в чем действительно был этот смысл.

В своем психологическом развитии человек проходит естественные стадии развития, пока не достигает плато. Он может оставаться на этом плато, функционируя в собственных выработанных и предписанных его культурой рамках. Но если он ощущает в себе импульс к дальнейшему росту, он не сможет остановиться там. Тогда он продолжает жить на своем плато, но использует его как плацдарм для будущего движения вперед в своей жизни. Это может произойти в какой-то определенной области его опыта, в маленькой или большой области, в зависимости от его способностей. Со своего плато он может устремиться к созидательным актам индивидуации, и то, как он переживает это, принесет в мир  новые инсайты или новые эмоции, лидерство или любовь.

Эти акты созидания и есть тот маяк, который светит над плато, там, где люди едва ли существуют биологически и социально, как человеческие существа. Часто у человека бывает лишь короткий миг, когда его плато освещено, короткий миг инсайта, видения, мгновенное посвящение или любовь, а затем он опять падает на свое плато и остается там. Но во время этого он соприкасается с чем-то. То, что случилось, было моментом созидания, моментом, в который что-то новое приходит в этот мир и остается там как реальный факт. Реальность этого созидательного момента живет, не зависимо от того, в какую физическую форму она была облечена: в слова, в краски, в звуки, в стихи, в картины или, возможно в мелодию. Бессмертие этих творений не зависит от их формы. Она зависит от истинности опыта, от его внутренней интеграции, естественности, и от силы драйва, вызванного всем этим. Они несут с собой в мир что-то иллюзорное и нематериальное, но от этого не менее реальное.

Эти события творения не имеют смысла до того, как они произошли. Но, когда они произошли, они становятся вечными. Они появляются как индивидуальный опыт, но придают смысл жизни всем тем, в ком отозвались. С одной стороны, они являют собой смысл жизни одного человека, но с другой, они не принадлежат только ему. Они могут значить для него все, но он всего лишь инструмент творения, что бы этот ни было – великая поэма или спонтанный,  не запечатленный момент великой преданности и любви. Эти моменты не принадлежат человеку. Сами по себе, они достигают чего-то выше его, и участвуют в процессах, гораздо больших, чем он сам. Все эти моменты, во всем их многообразии и продолжительности, пережитые человеком, и являются собственностью и наследием всего человечества. Они принадлежат всем вместе и каждому отдельно. Особенно это относится к тем, кто, в силу собственного опыта, особенно к этому чувствителен. Особенно это истинно в отношении тех, кто был движим подобными же образами в поисках своего психологического бытия. Объединяющая идея, источник этих образов приводит к появлению большого количества осознаваемого и невысказанного знания внутри таких групп, групп которые могут свободно делиться своим опытом и пониманием реальности.

То, чем они делятся – это как море или воздух, в котором живут и двигаются дальше люди со сходным уровнем личного опыта. Также как рыбы живут в море, окружены и поддерживаемы им, так и люди живут в своей атмосфере на уровне того, что мы назвали плато обычной социальной жизни. Таким образом, люди, движимые общими образами в глубины своей души, взглянувшие, пусть даже мельком,  на свою реальность через призму созидания, участвуют в атмосфере, которая для них как море – окружение и поддержка. Эта атмосфера – контекст их смысла жизни, вечный источник движения к новым смыслам. С этой точки зрения, личные события, содержащие созидательные моменты видения и любви, становятся теми каплями воды, которые формируют берега океанов и морей, дают им форму и содержание. Они становятся атмосферой и ресурсом определенных групп людей, художников, религии, нации и всему человечеству.

Сейчас резюмируем вышесказанное. Человек развивается физиологически и психологически до определенного уровня, в соответствии с требованиями биологического вида. После этого он достигает  социального плато, на котором он может оставаться или с которого он пытается взлететь, побуждаемый своими внутренними потребностями. Эти попытки взлететь становятся смыслом жизни этого человека. Опыт полетов накапливается и становится частью процесса эволюции, уникального вклада человека в интенцию к движению и поиску смысла жизни. Не зная как еще это можно назвать, мы можем называть это духовным предназначением человечества. И для человека, который сознательно в этом участвует, за не имением лучшего термина, мы назовем это духовной жизнью.

Пока мы говорим об этом как о духе, существует и другой язык, который мы можем использовать, язык психологии. В настоящее время существует много психологических теорий, пытающихся как-то интерпретировать человеческую жизнь, объяснить так называемое «нормальное функционирование», обеспечить терапию, когда  поведение человека нарушено. Некоторые из этих теорий отличаются друг от друга очень сильно, и не только в направлении, но и по содержанию, и по самому объекту изучения. Они отличаются так сильно, что у стороннего наблюдателя может сложиться впечатление, что поле психологии – это современная Вавилонская башня. Но, тем не менее, возможно, что все это кипение психологической мысли прошлого работало на перспективу, которая делает возможным для нас увидеть необходимость психологии для современного человека. Мы можем видеть, для чего современному человеку нужна психология, и из этого сделать выводы о том, какой она должна быть.

Нить размышлений, которой мы следуем, может дать нам это понимание. Генетически заложенный процесс развития человека ведет его, также как и другие виды, к плато нормальности. Для каждого есть свои возможности, которые можно достичь. Но человек отличается от других биологических видов тем, что когда его базовое развитие завершено, очень важный потенциал только появляется в его жизни. Психологический рост человека ведет его к актам созидания, таким же непредсказуемо духовным, как и эволюция. Тогда, задача психологии состоит в том, чтобы изучить факторы, определяющие и необходимость, и ресурсы таких актов самотрансформации, благодаря которым человек обретает новый смысл своего существования.

Этот рост обладает неограниченным потенциалом, но этот потенциал часто остается дремлющим в неоткрытых глубинах человеческой души. И тогда требуется не психиатрический диагноз его слабости, а перспектива и метод, позволяющий запустить процесс его роста, и, таким образом, научить его самотрансформирующим созидательным актам. Что касается меня, то я нашла концепцию, подтверждаемую снова и снова.  Она  состоит в том, что если у человека появляются страхи, или другие расстройства поведения, требующие лечения, то лучшая терапия для них – это не анализ симптомов, а погружение в процесс роста человека, его стимуляция, укрепление, до тех пор, пока человек не поймет, что его взросление не абстракция, а самая важная реальность его внутренней жизни. Путь лечения, иными словами, состоит не в анализе души, а в ее пробуждении.

Кажущийся парадокс, который часто встречался в прошлых поколениях, состоит в том, что если излечение было достигнуто пробуждением  процесса роста, оно вело гораздо выше плато нормальности и пробуждало возможности совсем не представленные в исходной проблеме. Психологическое излечение в этом случае становилось событием духовного уровня. Поэтому, психология, понимаемая в терминах процесса роста человека и направленная на пробуждение латентного содержимого его глубин, обладает гораздо большими возможностями, даже чем возвращение человеку смысла жизни. Такая психология может стать инструментом пробуждения той силы духа современного человека, которая позволит ему сделать следующий шаг, необходимый для развития человечества.

Сейчас мы подходим к вопросу о том, какой подход является наиболее подходящим для понимания и пробуждения процессов роста. Я должна отметить, что эта двойная задача показывает важное отличие глубинной психологии от других отраслей науки. Для других наук важно достичь объективного знания о предмете науки, которое они потом могут использовать в полезных целях. Например, в современных технологиях и производстве используются достижения химии и биологии. Но, ни химия, ни биология, ни физика не будут менять своего предмета изучения.

Глубинная же психология стремится оказывать прямое воздействие на свой предмет, именно поэтому она и возникла. Она появилась в девятнадцатом веке в Европе потому, что поведение и сознание людей нарушилось и нуждалось в лечении. Или, как позже показала война, сознание современного человека нуждалось в трансформации. Берясь за решение задачи  лечения современного человека, глубинная психология начиналась как форма терапии, основанная на психопаталогии. Первая модель, которой следовала глубинная психология, была медицина.  Но, опыт предыдущих поколений показал, что сами нужды современного человека не требуют лечения, его проблемы и нужды – это не всегда медицинская проблема. Современный человек нуждается в трансформации, с сохранением уважения к его сознанию. И это расставляет приоритеты в совсем другом порядке.

Это значит, что каждая концепция, которую мы используем для обдумывания предмета изучения, будет оказывать на нее влияние, будет или подменять его, или делать его более ригидным. Автор, который первый заметил этот факт и первый его прокомментировал, был Отто Ранк. Ранк внимательно следил за работой и Фрейда, и Адлера, с интересом изучил Юнга. Он заметил, что как только эти пионеры мысли сформулировали свои концепции, которые подразумевались только как объективное описание психологических фактов, они сразу стали восприниматься как доктрины или догмы, и сразу стали иметь терапевтический эффект.  Эффект мог быть позитивным или негативным, но это всегда было прямое воздействие на психологическое состояние человека, прочитавшего эти книги. И этот эффект не всегда зависел от научной обоснованности утверждений Фрейда, Адлера, Юнга и других.

Эти наблюдения приводят нас к выводу, что психоанализ — это не столько наука, сколько идеология.  Ранк пошел дальше и заявил, что для того, чтобы психология сохранила свой статус науки, необходимо учитывать ее качества как идеологии, различая утверждения, сделанные для развития теории и утверждения, сделанные в целях терапии. Этим заявлением,как мне кажется, Ранк хотел вернуться к исходной модели глубинной психологии, как отрасли медицины. Но это, как оказалось, было невозможно, потому что эта модель не отвечала тем потребностям, с которыми столкнулась глубинная психология. Если разделение между теорией и терапией могло бы сохраниться в практике, это значило бы, что теоретические утверждения проверяются критерием научной объективности, также как утверждение, сделанное в биологической лаборатории, проверяются на практике. Но в терапии любое утверждение дополняется личными особенностями терапевта, его интуицией, манерой лечения, участии в пациенте, и другими субъективными вещами.

Любой, кто имел возможность наблюдать различные направления глубинной психологии на практике, не мог не заметить, что это разделение между теорией и терапией носит чисто теоретический характер. Если что-то не подтверждается практикой, значит, теория не верна. Сам стиль, в котором формулируются психологические концепции, формирует качества сознания у человека, который о них услышал и принял их. Подумайте, например, как воздействует на ментальность человека фрейдовское объяснение его психологических проблем в терминах детской сексуальности и подавленной ненависти к родителям. Или как на него повлияет  теория Юнга об архетипах и индивидуации.  Или адлеровская теория неполноценности и социального интереса.  У одних свое идеологическое воздействие, у других свое. Концепция затрагивает и меняет те качества сознания, которые пытается описать.

Об этом не стоит сокрушаться, это нужно просто принять как факт. На самом деле, это открывает хорошие возможности, к которым следует отнестись всерьез. Нужды современного человека в глубинной психологии объясняются расстройствами его поведения, которые, как мы уже поняли, не могут быть преодолены, пока не изменится качество современного сознания. Как мы уже говорили, современный человек не нуждается в том, чтобы его лечили, он нуждается в изменении своего сознания. Это дает возможность глубинной психологии стать инструментом удовлетворения этой потребности, если глубинная психология научится структурировать себя, четко понимая те воздействия, которые ее теории оказывают на субъект.

В этом контексте, мы можем говорить о двух главных типах науки. Есть декларативная наука, имеющая целью сделать объективное утверждение о конкретном предмете, доказать это утверждение установленным образом. И есть наука, которую мы называем эвокативной, лучший пример которой — глубинная психология, но к которой мы относим и некоторые другие области человеческих знаний. Это те науки, в которых манера изучения и способ формулирования активно влияет на предмет изучения. Это науки, природа которых толкает их за собственные границы, которые будоражат и меняют своих учеников. Основное качество эвокативных наук состоит в том, что главный объект изучения, и главный субъект трансформации – это сам ученик.

Понимая, что у наших концепций есть последователи, мы должны быть очень аккуратными в их использовании. Они могут оказывать и позитивное и негативное воздействие, и, к сожалению, бывает очень трудно предугадать, каким это воздействие окажется. Поэтому лучшим принципом, которого следует придерживаться, это использование минимально возможного количества теорий и их формулировка максимально нейтральным образом. В добавление к этому принципу использования минимального количества нейтрально, или хотя бы безвредно, сформулированных концепций, можно добавить еще один. Он состоит в том, чтобы побуждать психологические процессы в своих учениках, открывать студентам самих себя.

Возможно, этого лучше всего добиться активно вовлекая  студентов. Я считаю правильным изучение глубинной психологии на уровне университета, это сделает невозможным ее восприятие как  описание предмета изучения, как в философии, или как утверждение теоретических принципов. Необходимо вовлекать студентов в изучение глубинной психологии на основе их собственного жизненного материала. Тогда однажды они смогут понять эти процессы, потому что они прикасались к этому, чувствовали это в себе.

3. Ранние годы и юность.

Сейчас мы можем вернуться к вопросу о том, какой психологический подход наиболее способствует пробуждению процесса роста в современном человеке. Мы хотим избежать идеологического воздействия, и для этого лучше всего подходить к другому человеку как мы его видим, избегая приоритета какой-то концепции, какой-то теории. Нам понадобятся какие-то инструменты исследования, и в университете Дрю , где мы проводили лонгитюдные исследования созидательных процессов личности, мы разработали базовый формат, который я бы хотела описать вам, как обоснование наших дальнейших комментариев.

Когда мы выбрали человека как объект исследования созидательных процессов личности – скажем некого хорошо известного человека прошлого – мы начали с хронологического описания фактов, которые могли бы помочь нам понять ход его психологического развития. Это была нейтральная работа по собиранию фактов. Но результаты ее оказались совсем не так нейтральны, как казалось, поскольку современное западное мышление выработало склонность к историзации, основанной на вольном предположении, что если одно психологическое событие предшествует  другому, то оно должно быть его причиной. Этот подход является превалирующим в аналитической и редуктивной психологии. Но мы только собирали факты и не делали никаких интерпретаций.

Затем мы сделали еще один шаг в нашем хронологическом подходе. Мы разделили жизнь человека на семь приблизительных базовых периодов или этапов.

Вот они:

Т-1 Период охватывает приблизительно первые десять лет жизни.

Т-2 Примерно 11-15 лет, или года ранней юности.

Т-3 Примерно 16-20 лет, или более поздняя юность.

Т-4 20-30 лет. Начало взросления, когда закладываются основы семьи и работы.

Т-5 31-45 лет, или ранние средние годы, период наиболее активной работы.

Т-6 46-60 лет, или поздние средние годы, время зрелости.

Т-7 Годы после шестидесяти может быть периодом упадка в некоторых культурах. Но в наше время продолжительность этого периода увеличивается и его значение повышается.

Содержательно наполняя эти этапы, мы уже были избирательны, чтобы вычленить возможности психологических факторов. Специфическое их содержание, которое мы увидели, в основном соответствует тому, что было описано в психологической литературе разных направлений. С этого момента мы уже не могли не быть лично вовлеченными в процесс, но мы искренне старались не выносить пока никаких суждений. Но для нас стал четче вырисовываться фокус наших исследований личности. Как только мы собрали вместе всю нашу информацию, стали проявляться определенные паттерны. В частности, мы обнаружили, что прохождение человеком всех этих этапов в процессе своего развития, двигает его к инициации, как к первичной инициации жизни, так и к последующей инициации большего познания. Этот опыт является ключом к появлению формы и смысла личного существования. Давайте рассмотрим самые важные детали первых четырех периодов в порядке их появления.

Первый период, охватывающий примерно десять первых лет жизни, безусловно, играет важную  роль в формировании личности. Но появляется все больше свидетельств тому, что это роль, тем не менее, весьма преувеличена. Например, психоаналитическая теория концентрирует свое внимание на ранних годах человека, как на времени, когда формируются основные паттерны поведения. В процессе анализа, психоаналитики исследуют ранние годы в поисках причины формирования личного своеобразия человека. Но доказательств того, что последующее развитие человека обуславливается его детством, мы не нашли. Мы могли только уверенно утверждать, что детство – это начало опыта взросления, и оно в каждом случае индивидуально  накладывает больший или меньший отпечаток на следующие за ним годы зрелости.

Изучать детские годы с целью поиска истоков индивидуальности гораздо менее продуктивно, чем исследовать их с точки зрения перспективы. Это годы, когда процесс роста приходит в движение. Поэтому очень ценно увидеть появление этого импульса к развитию в ранние годы. Ранний опыт, первые воспоминания, особенно повторяющиеся фантазии и сны этого периода жизни имеют для этого огромное значение. Они как предвестники весны, несущие бутонам обещание, что они зацветут, когда придет их время. Они также показывают нам как, в каком темпе, и, возможно, с какими трудностями будет проходить развитие человека. Эти фантазии,  сны и воспоминания дают нам доступ к процессу роста, который  проявляется в психике человека также как и в мире природы.

Особое значение в этой связи имеют ярко эмоционально окрашенные ранние воспоминания, которые сохраняются в памяти долгие годы. В своей практике Альфред Адлер всегда спрашивал своих пациентов о самом раннем воспоминании, которое они могли вспомнить. Он считал, что это дает ему понимание субъективного стиля жизни и внутренних принципов, по которым разворачивается жизнь этого человека. Мы также обнаружили, что эти воспоминания помогают нам лучше понять жизнь созидающих людей.

Жизнь  Абрахама Линкольна, которую мы обсуждали на конференции Эранос в прошлом году, яркое этому подтверждение. Я имею в виду воспоминание, к которому Линкольн возвращался в поздние годы жизни, где он, маленьким мальчиком, помогал отцу засеивать зерном только что вспаханное поле. Семья только что переехала подальше от пограничной зоны, и его отец потратил много сил на то, чтобы сделать непаханую ранее землю пригодной для земледелия. Они работали весь день, отец шел впереди  и сеял зерно, а маленький мальчик шел позади с семенами тыквы. Когда работа была закончена, они стояли на крыльце своего бревенчатого домика и наблюдали, как дождь перешел в ливень и смыл все, что они с таким трудом посадили.

Вспоминая это, Линкольн чувствовал, что этот случай будет иметь отношение ко всей его жизни. Он воспринял его как знак судьбы, уготованной ему, что это описывает всю его жизнь. Ему все и всегда будет трудно доставаться. Если он посеет зерно, их смоет дождь. Если он станет Президентом Соединенных Штатов, это произойдет как раз в то время, когда эта единая страна перестанет существовать, и его президентские почести смоет кровью гражданской войны.

Воспоминания такого типа важны не потому, что они были вещими, а потому что они отражают внутренний стиль жизни. Интенсивность эмоций, с которыми эти воспоминания приходят, показывает нам, что они отражают фундаментальные качества личности. Конечно, именно поэтому они и сохраняются в памяти, и поэтому они ценны для понимания и прослеживания принципов роста личности.

Вторая хронологическая фаза, о которой мы говорили, охватывающая период примерно с одиннадцати до пятнадцати лет. Эта фаза важна преимущественно тем, что в этот период процесс роста уже зашел достаточно далеко, чтобы принести с собой первое острое чувство личной индивидуальности. Молодые люди начинают четко понимать, что их существование отличается от существования всего остального в этом мире, и вместе с этим, их зарождающаяся религиозная чувствительность юности открывает им новые связи с этим миром.

Случай с К.Г. Юнгом, описанный в «Воспоминаниях, сновидениях, размышлениях»  — трогательный и выразительный пример этого. Когда Юнг был юношей примерно одиннадцати лет, у него был любимый камень, на котором он любил сидеть в одиночестве. Он описывает, как камень стал его любимым, как  он отождествлял себя с ним, и как однажды задался вопросом: «Сижу ли я на этом камне, или камень – это я, и это он сидит на мне?» Похожий вопрос поднимал еще двадцать три века назад даоистский философ Кванг Цзе, который спрашивал: «Кто я?  Кванг Цзе, видящий себя во сне бабочкой, или бабочка, видящая себя со сне Кванг Цзе?»

Вопрос идентичности открывается в двух направлениях. С одной стороны, у человека  существует необходимость сильного и четкого ощущения собственной индивидуальности, своего ЭГО, своей независимости и отдельности от других. Но, вместе с этим приходит и осознание индивидуальности других людей, осознание того, что в них есть то, что разделяет нас и объединяет одновременно. В случае Юнга с камнем оба эти аспекта выражены, возможно, слабо, поскольку и его чувство идентичности само по себе было на тот момент молодым и хрупким. Но  очень важно заметить сходство между вопросом мальчика и вопросом просвещенного и мудрого китайского философа.

В домодернистских культурах вопрос идентичности во втором периоде жизни решается совсем другим образом. Тогда вопрос идентичности человека в период ранней юности определялся его местом в сообществе в целом. Идентичность становится вопросом социальной группы, к которой принадлежит человек, и в этом возрасте оно определяется тем, является ли он ребенком или взрослым. Очевидно, что этот вопрос, касающийся периода юности,  определенным образом определяется во всех культурах, поскольку именно тогда происходит переход человека во взрослую жизнь. В современном мире юность определяется теми же качествами, но их формат отличается от культур прошлого.

Собственно, существует три основные группы факторов, объединяющие каждую из сторон жизни. Это: биологические факторы, культурные факторы и экзистенциональные факторы. Биологические факторы включают в себя физическое развитие человека и соответствующие эмоциональные изменения, отвечающие новым требованиям. Культурные факторы касаются социального контекста, в котором проходит развитие человека, особенно основу смыслов жизненной активности. Экзистенциональные факторы включают в себя внутреннюю основу смысла и раскрытие предназначения человека.

Мы можем предположить, что биологические факторы останутся постоянными и будут обеспечивать неизменные рамки процесса в целом. Впрочем, это не факт. Культурные факторы оказывают огромное влияние даже на физическое развитие, убыстряя или замедляя его, поэтому даже биологический аспект жизненных стадий зависит от социальной ситуации. Особенно это актуально для сфер жизни, связанных с юностью, но это истинно и для более поздних стадий жизни, таких как взросление и старение. С точки зрения глубинной психологии, этот феномен культурализации биологических процессов индивидуального роста станет центром внимания будущих исследований.

Воздействие культурных изменений особенно хорошо заметно в ранней юности. В ранние периоды истории, и в донаучный период, и в традиционных европейских обществах, юность была временем в жизни человека, когда необходимость инициации получала культуральное признание, и молодые люди ритуально переводились из реальности детства в реальность взрослой жизни. Проводились разнообразные ритуальные церемонии, которые позволяли юному человеку войти во взрослый мир и занять в обществе свое место как мужчина или как женщина. Обычно это происходило в возрасте примерно двенадцати-тринадцати лет, когда молодой человек уже мог быть принят в группу охотников, стать подмастерьем в каком-то ремесле, заключить предписанный ему брак. В этих культурах и в то историческое время этот возраст был наиболее подходящим для инициации. Молодой человек был и физически, и психологически готов оставить свое детство позади и взять на себя ответственность взрослого. И культура давала этому церемониальную поддержку, благодаря которой эти традиции сохранялись и передавались из поколения в поколение.

В современной культуре, однако, возраст тринадцать лет уже не является подходящим для перехода во взрослость. Юноши этого возраста абсолютно не готовы расставаться с детством. Ни физически, ни психологически они не могут войти во взрослый мир. И этому существует множество причин, которые нам нет необходимости здесь подробно обсуждать. Достаточно сказать, что очевидно, что требования жизни в наше технологичное время продлевают подготовительный период, как в области формального обучения, так и в области обычного межличностного общения, и возраст ранней юности не является больше подходящим временем для инициации во взрослую жизнь.

В ранних культурах это было время жизненного старта, в современной культуре это может быть только временем ожидания. Биологически уровень энергии высок, но культура толкает их оставаться в ожидании, и таким образом их развитие откладывается до более позднего времени. Их переход во взрослость сдерживается и откладывается, и таким образом нерастраченная энергия ведет к большому внутреннему беспокойству человека. Это время топтания на месте, время, когда есть огромное количество нерастраченной энергии,  и для нее нет выхода. Это некомфортное время, как сказал Герман Гессе о «ребенке, который больше не ребенок». Это неприятное время, как вынужденная задержка дыхания, и социально для этой возрастной группы в целом существует ситуация психологического вакуума. Но вакуум должен быть заполнен, и это, возможно, является одной из основных причин того, почему время ранней юности наполнено глупыми причудами, нерациональным поведением молодых людей во всех тех современных странах, где уровень дохода достаточно высок, чтобы поддерживать это.

Психологический вакуум, характерный этому периоду жизни может, тем не менее, иметь и конструктивный эффект. Пустота в жизни дает время для исследований и поисков. Это время, когда чувствительные подростки начинают активно формировать образ то, кем они могли бы стать, когда их неуемной энергии будет позволено войти в мир. Это время может быть временем поглощения знаний, и важный опыт этих лет может иметь большое и продолжительное влияние на всю дальнейшую жизнь. В противовес психоаналитическому акценту на младенчестве, можно сказать, что глубокий и травмирующий опыт ранней юности иногда  гораздо больше влияет на формирование личности, чем так называемые вытесненные воспоминания раннего детства. Хорошим примером этого может служить опыт квакерского философа Руфуса Джонса. Когда ему было одиннадцать, он заболел и был на грани жизни и смерти. Когда он поправился, он осознал свое призвание и смысл своей жизни. Но, в соответствии с современными традициями, ему пришлось ждать достижения более зрелого возраста, чтобы пройти свою инициацию.

4. Культура и психология инициации.

Третья хронологическая стадия взросления соответствует поздней юности и охватывает годы от 16 до 20. Это время, когда проходит первая и основная инициация во взрослую жизнь. В современном мире это критическое время. Это время, когда детское эго умирает, и появляется новое эго, только зарождающееся, открывающееся навстречу своей взрослости. Это происходит в период поздней юности, и это время самое для этого подходящее. Конечно, это не всегда происходит так, как должно происходить. На самом деле, тенденцией нашего временя является то, что это инициация происходит позже, иногда намного позже.

Если инициация не происходит в это время, человек продолжает жить в переходном мире, одной ногой  все еще в детстве, а другой ногой время от времени касаясь реки взрослости. Многие люди в современном обществе, как мы часто можем наблюдать, доживают до глубокой старости не получив опыта инициации, так и не достигнув взрослой осознанности. Поэтому современные взгляды и поведение людей, как показывает, например, реклама, находятся на квази-взрослом уровне. Поэтому это эра неадекватных мужчин и разочарования среди женщин. Пока не произойдет инициация, людям не хватает главного компонента жизни, определенного уровня осознанности, перспективы, стабильности, внутренней силы. Пока не произойдет инициация, возможность жить собственной аутентичной жизнью откладывается.

Когда бы это не происходило, в жизни современного человека, или у представителя других исторических периодов, инициация во взрослость всегда сопровождается определенными ритуалами, проводимыми не только в рамках религий примитивных культур, но и в поздних религий тоже. Они включают в себя основной цикл, цикл смерти и трансформации сознания на новом уровне. В примитивных ритуалах смерть символична, но в ритуале она так драматизирована, что человек переживает ее как реальность. После этого человек начинает понимать ее необратимость. Но не смотря на интенсивность этого переживания, оно не дает необходимый эффект инициации.

Примером этого может быть примитивная церемония, во время которой молодого мужчину держат очень близко к огню, припекают и поджаривают на протяжении 24 часов, в течении которых с ним обращаются так, как будто он уже умер. И, конечно же, он был очень близок к смерти в этих обстоятельствах. Женщины племени оплакивали его как мертвого, подразумевая, что тот ребенок, которого они должны были кормить, для них умер. Мужчины племени продолжали церемонию, восхваляя его перед своими богами и прося для него новой жизни. Эта новая жизнь – жизнь взрослого члена племени как воина, как охотника, и взрослого мужчины, в конце концов. Смерть, которую он пережил не только символически, но и как неизбежную вероятность, стала его инициацией в жизнь.

Драматические ритуалы такого рода редко встречаются в современной жизни. Наиболее близко мы к ним подходим в первоначальных событиях библейских религий, поскольку они до сих пор переживаются так интенсивно, что кажутся реальными. В иудейской традиции эта тема отражена в событиях исхода Моисея: годы рабства, конфликт с фараоном, бегство из неволи среди страданий таких непереносимых, что смерть была избавлением, и, в конечном счете, обещание избавления на земле обетованной. Эти исторические события ежегодно воссоздаются во время еврейской пасхальной службы. Она инсценирует основной цикл инициации: смерть с ее опасностью и страданиями, и перерождение, с его новым смыслом существования. Ограничением, конечно, является древний символизм, который в наши дни пробуждает гораздо меньший эмоциональный отклик, чем в более традиционные времена. Поэтому современным людям становится все трудней идентифицировать проблемы своего собственного существования с событиями исхода, и этот символ становится все менее и менее способным быть средством инициации в жизнь.

Также взятые из Библии, и обладающие большей силой в современном мире, события, связанные со смертью Христа на кресте. Здесь задействован основной цикл инициации: смерть в великих муках и чудесное воскрешение в соответствии с предсказанием. Здесь описан прообраз этого цикла, смерть старого «Я» с его ограниченным сознанием, которое связывают человека с детством, и рождение нового существования, которое воплощает бессмертие и персонифицирует новый смысл существования. Даже в нашу рационалистичную эпоху многие люди обнаруживают, что их внутреннее восприятие этого события ведет к личной трансформации, изменению старого  «Я»,  превращения его в новое, способное к жизни в других измерениях осознанности.

Это работа классического христианского образа как символического средства опыта инициации. Его значение ощущается лучше, если описывать его в терминах доктрины веры, которая дает человеку чувство принадлежности к  вселенной. Символическое событие ритуально переживается заново в соответствующей церемонии, оно возобновляет связь с исходным событием смерти и перерождения. Всякий раз, когда оно воспроизводится, оно переживается заново, и эта связь возобновляется.

Этот опыт обладает ценностью до тех пор, пока он способствует появлению в  сознании человека перспективы, окружающей этот символ, как это происходит с символом смерти Иисуса на кресте и последующего воскрешения. Слабость и ограниченность этого опыта обнаруживается в  том факте, что  переживания, которое он вызывает, не соответствуют реальному опыту человека. Это могло происходить в домодернистских культурах, когда жизнь сопровождалась традициями и типологией, и этого не персонифицированного опыта было достаточно для прохождения инициации. Но в современных культурах уникальность индивидуального существования так усилилась, что стало необходимым проявление религиозного опыта во всем контексте жизни людей. Без этого традиционные образы пусты, и поэтому вера укрепляется в них посредством церемоний и ритуалов, которые должны снова и снова поддерживать их в их вере.

Поскольку они больше традиционны, чем личностны, такие культурные инициации не несут в себе интеграции и природной силы для отдельной жизни индивида. Также важно дают ли они человеку новую силу и смысл, необходимые для его существования. Поэтому не стоит удивляться тому, что социальный формат инициации в наше время меняется и обретает новые качества. Одним из важных аспектов этого можно назвать то, что символы инициации и опыт их переживания не являются более ни традиционными, ни культуральными , а берутся из снов и жизненного опыта самого человека. Из-за этого отсутствия поддержки культуры и традиций, путь человека к инициации становится более трудным, неопределенным и часто весьма одиноким. Тем не менее, именно так все чаще переживается опыт психологической инициации в наше время, подменяя традиционные ритуалы прошлого.

Мы можем видеть примеры этого во многих современных литературных произведениях, посвященных поиску смысла среди юных. Например, роман Джерома Дэвида Селинджера  «Фрэнни и Зуи». В нем в фокусе внимания находятся молодые люди в возрасте учеников колледжа, живущие в атмосфере современного цинизма, что требует от них принятия сложных решений, по крайней мере, для видимости. Селинджер показывает оборотную сторону этого опыта, показывает, как душа молодого человека достигает аутентичности даже среди ложных социальных ценностей.

Главная героиня романа – Фрэнни, умная девушка, ученица колледжа, с космополитическими взглядами. У нее есть парень, она ходит на футбольные матчи, изучает  драматическое искусство, увлекается литературой и, что более важно для нее, ищет настоящую дружбу и верит, что это самое ценное в жизни. В процессе этих поисков она заинтересовалась мистическим трактатом «Путь пилигрима», в котором русский крестьянин описывает свои поиски метода единения с Богом. В своих исканиях он прошел пешком всю Россию, спрашивая всех встреченных на своем пути, пока не нашел, возможно внутри самого себя, способ «молиться без остановок». Этот метод подразумевал постоянное повторение фразы «Иисус Христос, помилуй меня». Эту фразу следовало повторять постоянно, сначала вслух, а потом про себя, до тех пор, пока она не станет также естественна и бессознательна, как движение крови по венам. Тогда повторение молитвы будет иметь огромный эффект и приведет к изменению качества индивидуального сознания.

Теория пилигрима произвела на Фрэнни большое впечатление, и она попыталась сама практиковать этот метод. Она бесконечно повторяла эту фразу, как ей казалось, с религиозным рвением. Но, когда она попыталась описать своему парню то, что она сама поняла из этого метода, пока практиковала его, то оказалось, что стало очевидным, что она воспринимает эту практику не с религиозных позиций, а как психологический эксперимент. И хотя она начала свои упражнения с большим желанием и духовным подъемом, имя Бога, которое использовал пилигрим, и которое она повторяла, имело для нее только интеллектуальное значение. Она объяснила своим друзьям, что не будет особой разницы, если вместо «Иисус Христос» говорить «Наму Амида Бутсу», как в буддистских сектах Нембутсу, или «Ом», как в индуизме, или просто «Бог»,  как рекомендуется в «Облаке незнания». И поскольку все эти фразы были для нее равны, ни одна из них не оказала на нее необходимого сильного эмоционального воздействия. Запутавшись в себе, она повторяла молитву, как советовал Пилигрим, пытаясь спасти себя, но это не помогало. Она теряла сознание, автоматически повторяя слова: «Иисус Христос, помилуй меня».

Этим Селинджер добавляет выразительности своей истории. Он знакомит читателя с семьей Фрэнни, ее мамой и братом. Он дает нам возможность проникнуть в уклад ее жизни, с ее стремлениями и тупиками, со всем, что привело ее к ситуации, в которой новый прорыв в смыслах стал просто необходим. Затем он погружает нас в ее внутренний мир, где ее ночные кошмары позволяют нам почувствовать те сложные обстоятельства, в которых проходят ее поиски.

Во сне Фрэнни много раз тонет в бассейне, пытаясь достать до предмета на его дне. Этот предмет сам по себе ничего  из себя не представляет, это обычная банка с кофе, но во сне она символизирует цель всех ее поисков.  Она позвала на помощь людей у бассейна, предложила им присоединиться к ее поискам. «Вы уже в купальниках» — сказала она им. «Почему бы вам тоже немного не понырять?» Но, вместо того, чтобы помочь ей, они только издевались над ней, пытаясь ударить веслом по голове каждый раз, когда она выныривала после безрезультатных поисков на глубине. В бассейне плавал еще один человек, преподаватель истории религий. Но он был еще злее, чем все остальные. Он просто стоял в воде, как пассивный наблюдатель и ничего не делал.

Это сон казался Фрэнни кошмарным, он оглушал и подавлял ее.  Он привел ее к мысли, что никто из ее интеллектуального окружения, к кому она обращалась за поддержкой, ни преподаватели из университета, ни ее товарищи студенты, никто не поможет ей, и даже не посочувствует. Она осталась наедине сама с собой, во мраке своего отчаяния, в смятении от того, что ее поиски были обречены на безрезультатность. Сон показал ей, что помощь придет не извне, и это еще глубже погрузило ее в ее собственную жизнь.

Она общалась со своей матерью и с братом, но все разговоры были бессмысленны и об одном и том же. Но они были ее единственным реальным контактом с жизнью, которые она могла себе позволить. Только члены ее семьи делили с ней ее жизнь, и с кем она действительно могла обсудить ее, хоть и с трудом. Но и это не привносило света в ее жизнь.

Будущее казалось ей совершенно безрадостным, когда ей неожиданно позвонил ее брат. Он говорил с ней прямо и честно, как это возможно между действительно близкими людьми, которых многое связывает в прошлом. Их связывали их общие семейные трудности и не утихшее горе по поводу смерти их любимого брата. Разговор с братом, очень проникновенный, пробудил в ней новую осознанность. Все люди на свете, все, к кому она раньше относилась почти как к незнакомцам, анонимным слушателям, все они стали богоподобны, все они были Христом. Эта мысль пришла к ней как потрясающее  озарение, и наполнило ее радостью.  Затем ее брат неожиданно закончил разговор, сказав: «Я не могу больше говорить», и повесил трубку.

Описание того, что последовало за этим у Селинджера полно сослагательного наклонения. «После того, как ее брат повесил трубку» — пишет  Селинджер – «Фрэнни вздохнула, но продолжала держать трубку в руках. В трубке, конечно, раздавались короткие гудки, возвещающие конец разговора. Казалось, она находила эти звуки очень приятными, будто это была лучшая замена первозданной тишине. Но при этом она хорошо знала и когда перестать слушать, будто вся маленькая и большая мудрость этого мира вдруг стала принадлежать ей. Когда она повесила трубку, также казалось, она отлично знала, что ей сейчас нужно делать. Она вытряхнула пепельницу, отдернула простыню с кровати, на которой сидела, сняла тапочки и легла в постель. Несколько минут, перед тем как провалиться в глубокий сон без сновидений, она тихо лежала и улыбалась, глядя в потолок.»

Автор оставляет нам самим предполагать, какая внутренняя борьба, терзавшая Фрэнни, разрешилась с этим ее озарением и изначальной тишиной, услышанной ею в телефонных гудках. Весь цикл событий, смятение, эмоциональный коллапс, и новое осознание во время телефонного разговора, и то, как он закончился, все это соответствует паттерну инициации. Именно инициация в жизнь и была той неосознанной целью, затерявшейся в суматохе жизни,  которую так мучительно искала Фрэнни.

Таким образом мы видим в романе Селинджера описание опыта инициации, ставшей необходимостью для Фрэнни в конце юности. Это не обязательно должно случиться именно в это время. Но именно в этом возрасте напряжение и стремление к трансформации наиболее естественны. Если они не придут к кульминации в этот период, внутреннее смятение и беспокойство будут усиливаться и дальше, пока наконец не произойдет инициация во взрослость. Этот переходный период должен быть временем проблем, связанных с несоответствием  в жизни,  невротическим типом поведения и большой эмоциональной болью. Эта боль и внутреннее давление, толкающее человека в период поздней юности к инициации, сейчас принимает новые формы,  их и описал Селинджер в своем романе.

Другие романисты последнего времени также описывают бессознательное стремление к перерождению у современной молодежи. Среди европейских авторов стоит отметить Германа Гессе, особенно его короткий автобиографический роман «Демиан».  Было бы правильным сказать, что все произведения Гессе являются источником свидетельств и подтверждений нашей базовой концепции о том, что личностный рост следует за инициацией на любых стадиях жизни. У Гессе, также как и у Селинджера, мы видим иллюстрацию того, что инициация человека на следующий уровень развития в юности в наше время проходит не посредством ритуалов, как в более ранних культурах, а путем личной внутренней борьбы.

В основе этой внутренней борьбы лежит острая необходимость найти контакт с реальностью на определенных конкретных условиях.  Эта необходимость настолько велика, что часто она толкает человека к ситуациям, выводящим его на передний план борьбы, целью которой является открытие новых смыслов в жизни. Мы можем видеть на примере Фрэнни, также как и Демиана и других, что именно в этой борьбе и состоит опыт инициации.

Конечно, это ведет к инициации в терминах новой реальности, но особенность современного способа состоит в том, что она проходит без всякой опоры на какие-либо социально установленные ритуалы. Современный человек должен сделать это сам. Инициация проходит  абсолютно не установленным путем, кризис и его разрешение приходят неожиданно и без всякой подготовки. Культура не придает ей никакого формата, но, тем не менее, она спонтанно следует паттернам, которые мы можем найти в церемониалах инициации примитивных культур и в истории религии. Это показатель необходимости развития, заложенной в психике человека, которая находит отражение в жизни людей, не зависимо от культуры, в которой они живут.

Инициация в наше время происходит  в психологической сфере и в ней отражается кризис в культуре. Сейчас это опыт, который человек проживает в одиночку, без поддержки социально принятых ритуалов, поскольку символы, лежащие в основе этих ритуалов, более не являются для человека значимыми.  Поэтому, когда человек проживает этот опыт, он  использует  не устоявшиеся паттерны,  а только спонтанные и очевидные счастливые случайности в его жизни. Но именно по этому, каждая инициация в современном мире  обладает качествами уникального личной судьбы. Будучи менее структурированной, и  более индивидуальной, она более единолична, и более болезненна. Но она возникает в жизни человека, и берет свои основы не в древних мифах, а в актуальных событиях текущей жизни. Она может случайно затронуть глубины представлений о  реальности, трансформируя таким образом актуальный опыт человека в мифологическое измерение. Но обе эти возможности инициации одинаково болезненны.

Исходя из этого момента наших рассуждений, необходимо обратить ваше внимание на некоторые дополнительные умозаключения о роли инициации в психологическом росте. Это поможет лучше понять наши дальнейшие рассуждения.

Мы уже сделали общий антропологический обзор, где выяснили, что наиболее подходящим для инициации временем является поздняя юность. В некоторых сообществах хронологический возраст, когда она происходит более ранний, чем в других, и современная тенденция состоит в том, что  это возраст становится значительно более поздним. Но гораздо более важным является не возраст инициации, а то обстоятельство, что первая инициация в жизни человека оказывает определяющее влияние на все его последующие инициации на протяжении всего развития человека.

В этом процессе заключено гораздо больше, чем инициация сама по себе. Первая базовая инициация, через которую проходит человек, не важно, ритуально ли, спонтанно ли, открывает дорогу будущему и становится моделью для всех последующих движений личности, трансформаций взглядов на жизнь, роста осознанности и активности.

Каждый период времени в жизни человека управляется неким общим символом. Этот символ базовый и фундаментальный, он несет в себе образ реальности, которая определяет символический контекст жизни. Таким образом, каждый значительный в психологическом отношении период основан на определенном видении реальности. И что особо важно, это не содержание этого видения, а качество внутреннего восприятия. Это включает в себя субъективный опыт видения реальности, в который, в свою очередь, включены трансперсональные символы.  На карту поставлено понимание человеком собственной идентичности по отношении к архетипическому взгляду на жизнь.  Существует великое множество уровней, на которых могут восприниматься такие большие символы. И именно поэтому ключевым фактором является не сам символ, а качество и интенсивность, с которыми он воспринимается.  Так как архетипические образы, способные быть неким собирательным образом, всегда бескрайни в своей глубине и размахе, все зависит от того, как человек находит к ним доступ, как соприкасается с ними, и насколько полно способен с ними взаимодействовать. Этот аспект хорошо виден в том, что о церемониях инициации часто говорят как о ритуале  Дерева жизни. Они являются средством входа в высшее измерение символизма, подразумевающее большее видение реальности, чем было доступно человеку до этого. Безусловно, именно этого является основным содержанием опыта инициации.

Смысл этого опыта в том, что посредством его человек получает понимание собственной идентичности, и не только в рамках собственных чувств, или сиюсекундного чувственно воспринимаемого мира, но и в контексте трансперсональных символов. Поэтому религиозные качества инициации так важны на протяжении всей истории культуры.  Религия – это носитель мифа, и через свои ритуалы она дает человеку возможность личного знакомства с богами и героями. Так создается прямой контакт, позволяющий архетипам, базовым символам, входить в жизнь.

В подобных ситуациях, которые мы считаем характерными для нашего времени, ситуациях, при которых у человека в его распоряжении нет  ни традиционных ритуалов, ни установленных символов, трансперсональные и мифические символы используются для переживания реальности. Единственная разница состоит в том, что вместо того, чтобы придти ритуально, они приходят под давлением внутренней личностной борьбы человека, его стремлений и фрустраций, беспокойств, снов и видений, составляющих основное содержание внутреннего жизни человека. Современный человек переживает реальность своей жизни в масштабах трансперсональных символов, но они открываются ему посредством личных событий его персональной жизни. Поскольку современный человек, как отдельный индивидуум,  вынужден столкнуться с  глубоким внутренним конфликтом,  и  в простых культурах пережить это ему помогают ритуалы, мы можем легко понять,  какое большое значение имеет этот первый опыт. Если он дается с трудом, растянут во времени или слишком болезненный,  это может иметь травматические последствия и мешать дальнейшему росту. Но если первое узнавание себя на более высоком уровне проходит сильно и обнадеживающе, это будет служить прекрасной моделью для дальнейшего личного исследования неизведанных областей реальности, и значительно ускоряет личностный рост в более поздние годы.

Эта первая схватка, таким образом, служит прототипом всех инициаций и дальнейшей эволюции, двигая человека от одного периода его жизни к другому, используя этот паттерн. Результатом переживания каждой инициации является получение нового смысла собственной идентичности в пространстве дальнейшей символизации реальности. Каждый раз, когда она успешно происходит, она приносит с собой новый образ реальности для человека. И это обеспечивает ему новый подход к жизни и новый этап его существования. Каждый опыт инициации, таким образом, отмечает собой новый этап в жизни человека, этап, который находится под влиянием определенного общего символа.

Первый из таких этапов начинается в жизни человека  с его первой инициации. Пока символ этого этапа остается плодотворным и наполненным смыслом, он занимает свое место в душе человека. И в это время этот этап с его образами реальности продолжается. Но когда  значение символа падает настолько, что он не может нормально функционировать, в душе появляется смятение, и это беспокойство проявляется во внешнем поведении. Часто эти беспокойства появляются в снах, в такой же или похожей форме символической смерти и перерождения, которые мы видим в ритуалах инициации. В этом случае это означает смерть старого образа и рождение нового.

Современный человек проживает нечто похожее на смерть или перерождение инициации, но это происходит внутри его собственной жизни, в его снах и посредством другой внутренней работы. Так происходит не только с его первой инициацией, но и с последующими инициациями, которые помогают дальнейшему движению и продолжающемуся росту души в течении все жизни человека.

Эти последующие инициации соотносятся с тем, что в другом контексте я называла опыт дверной петли. Они как петли на дверях, которые дают возможность открыть ее и перейти из одной комнаты в другую. Успешная инициация знаменует собой движение от одного этапа к другому и несет с собой эволюцию одного восприятия смысла к следующему, идущему на замену.

Последующие инициации, «дверные петли» между этапами жизни человека, проходят в той же форме и с использованием тех же паттернов, что и первая инициация. Но их содержание принципиально иное, оно отражает раскрытие и углубление отношения человека в жизни. Если посмотреть на их последовательность ретроспективно, можно увидеть, что они являются теми ступенями, с помощью которых  формируется путь индивидуального существования.

Мы должны осознавать факт, что часто человек считает себя счастливчиком, если успешно прошел хотя бы одну инициацию за всю жизнь. С другой стороны, когда за первой инициацией идут последующие, это помогает человеку не застрять на своем плато социальной адаптации, о котором мы говорили ранее, и помогает ему по новому раскрыть потенциал своей жизни. Это созидательные моменты личности, и именно благодаря им смысл существования человечества проявляется в индивидуальной жизни.

5.Задача жизни: внешняя работа и внутреннее произведение.

 Четвертая хронологическая стадия в нашем списке – ранняя взрослость, приблизительный возраст – от двадцати до тридцати лет. Это время, когда человек открывает для себя особые жизненные задачи и когда начинает испытывать личную вовлеченность, которая поведет его в направлении осуществления этих задач. Естественно, эта стадия начинается раньше в тех культурах, где раньше происходит инициация. И она может начаться несколько позже в культурах, подобных современным.

 По существу, в этот период перед человеком стоят две основные задачи, которые ставит перед человеком инициация. Первая задача – это достижение человеком понимания собственной идентичности в контексте трансперсонального и наследственно символического видения вселенной. Вторая состоит в том, чтобы это общее восприятие могло переводить само себя для человека в особый путь активности, который покажет определенную форму и содержание его жизни. У примитивных народов обе эти задачи часто решаются сразу и при помощи только инициации. Когда мальчик отделяется от женской группы и становится мужчиной, ему сразу же дается поле для деятельности, как охотнику или рыбаку, или что-то еще, в соответствии с традициями и нуждами племени. Точно также, когда девочка посредством церемонии становится женщиной, ей предоставляется место в племени и соответствующий ему паттерн активности.

 В более развитых культурах, однако, эти две задачи распадаются на отдельные части.  Так, в западных культурах, особенно в ранних поколениях, когда их символы еще были сильны, была первая инициация в духовный мир посредством религиозных церемоний, таких как христианское первое причастие или древнееврейская бар- мицва, и позже приглашение к полю деятельности через принятие в профессиональную гильдию после периода обучения. Эта последняя фаза проходит одновременно с зарабатыванием на жизнь, браком, основанием собственного дома. Два аспекта инициации, вместе, обеспечивают необходимые компоненты взрослой жизни в сообществе людей, и направляют человека по пути получения своего личного опыта.

  В хронологическом плане, с которым мы работаем, первая из этих инициаций, инициация в контекст смыслов, происходит в третьем периоде, стадии поздней юности. Вторая инициация, инициация в работу жизни происходит преимущественно в четвертом периоде, в возрасте между двадцатью и тридцатью годами. Необходимо заметить, что это время, когда начинает проявляться центральный диалектический процесс в душе. На самом деле, именно этот процесс, где всеохватывающая диалектика  души может реализовать себя.

Мы понимаем, что в этих последовательных инициациях происходит процесс личностного развития. Там, где культурные символы сильны, ритуалы инициации, с помощью социального контекста, определяют стадии процесса. Характерной чертой нынешней ситуации является то, что современный человек переживает процесс личностного роста не в ритуалах, а непосредственно в психологическом содержании процесса, в снах, желаниях, тревогах и других очень личных явлениях.

Хорошей иллюстрацией процессов, вовлеченных в инициацию современного человека, является сон молодой женщины в возрасте немного за двадцать. И по культурному развитию, и по образованию она похожа на героиню романа Селинджера,  Фрэнни, о которой мы уже говорили. Но сновидица пошла немного дальше последней в своих внутренних процессах инициации. Она находилась в точке принятия решения о ее профессиональной жизни —  или ей продолжать работать учительницей начальных классов, или посвятить себя чему-то  новому. Именно в этот момент она увидела этот сон.

В нем было много самых разных женщин. И также там была старая женщина, похожая на ведьму.  Во сне ее не покидало чувство, что эта женщина обладала и великой мудростью, и большим авторитетом в обществе. Только она одна могла сказать что и как следует делать. И она была единственной, кто это делал.

Ситуация во сне состояла в том, что все эти женщины, стоявшие группой, должны были быть убиты, и это должна была сделать старая женщина. Она как раз была занята тем, что медленно и методично забрасывала их камнями.

По началу, во сне она чувствовала, как ужасно это наблюдать. Сновидица очень переживала по поводу того, какую боль испытывали те женщины, умирая такой ужасной смертью. Но, дальше во сне выяснилось, что это забрасывание камнями вовсе не было для них болезненным. Женщины просто умирали, когда старуха кидала в них камень. Они умирали грациозно и безболезненно, не проронив ни слова протеста. Казалось, они приняли  свою смерть как что-то неизбежное и необходимое, и даже как нечто хорошее и благотворное.

Затем во сне появилась другая женщина, которая стояла с краю группы женщин, ожидавших смерти. Эта женщина была молода и очень красива, и от нее исходила какая-то аура, показывавшая, что она особенная. Она держала на руках ребенка, и она тоже, как и другие женщины, должна была быть закиданной камнями. Было понятно, что ее тоже убьют, когда придет ее черед. Вскоре, однако, стало понятно, что похожая на ведьму старуха имеет к ней особый интерес, и поэтому ей и ее ребенку оставят жизнь.

Старуха медленно и методично продолжала убивать женщин, закидывая их камнями. Она делала свое дело, убивая женщин одну за другой, пока не закончила свою работу. Теперь атмосфера сна стала мирной и приятной, как будто была сделана хорошая и необходимая работа. Нужно было избавиться от тел, но у сновидицы было стойкое чувство, что о них позаботятся самым правильным и лучшим способом, и это не вызовет никаких трудностей или неудобств.

В этот момент картина сна неожиданно изменилась. Тела женщин исчезли, и сновидица обнаружила себя в приятной атмосфере, сидящей на большой и очень красивой лужайке или газоне, или лугу. Вместе с ней там были старуха , молодая красивая женщина, чья жизнь была сохранена, и ее ребенок. Старуха была счастлива, пребывала в прекрасном, веселом настроении. Она, вместе со сновидицей, играла с ребенком на траве, пока для всех  них готовился обед. Когда сновидица проснулась, ощущение после сна было теплым, радостным и многообещающим.

В этом сне очевидны мотивы инициации. Требуется смерть для того, чтобы мог быть сделан следующий шаг в жизни. Несомненно, именно по этому все эти смерти в этом сне не представлены как что-то неприятное. У них была конструктивная функция, они помогали женщинам попрощаться с прошлым. Когда сновидицу спросили, кого в действительности убивали во сне, она поняла, что женщины, которых закидывали камнями во сне, на самом деле были олицетворением всех возможных проявлений женственности, которые можно найти в обществе. Это были экстернализации всех ее возможных  «Я», все варианты того, какой она могла бы быть. Но во сне у нее было чувство, что все они должны быть уничтожены. Они должны были быть убиты и похоронены, и старуха, обладавшая сверхъестественной мудростью, была тем, кто сделал это. Только один человек не должен был умереть, и это был образ самой сновидицы, ее идеальная потенциальность, молодая и красивая женщина, которой она могла бы быть. Это была часть ее самой, часть, несущая новорожденного ребенка, появляющееся новое бытие, обещающее ей ее будущее «Я».  Сон отражает паттерн инициации в обыгрывании отказа и смерти различных социальных типов женственности, и в обозначении перерождения, или нового рождения для бытия, которое берет свои ресурсы во внутреннем «Я».

В этом выражается диалектика процесса психологического роста. В то время как  суть этого процесса  аналогична  росту растения из зерна, социальная природа человека приводит к тому, что личность формируется в результате продолжительного взаимодействия с окружением. Благодаря бессознательному осмосу и невольной мимикрии, человек усваивает паттерны поведения, отношение к жизни и даже образ себя, который приходит извне, а не изнутри его самого. Это производный образ, а не изначальный образ. Он отражает жизнь других людей в социальном окружении человека больше, чем самого человека. Он не соединен полностью с истоками индивидуальности самого человека, и поэтому мы не можем ожидать, что он будет способствовать  аутентичному развитию личности. Поэтому есть психологическая необходимость в том, чтобы эти производные образы были уничтожены, чтобы могло начаться аутентичное развитие человека. Это диалектический процесс,  который, как это было во сне, осуществляет инициация.

Сейчас, в четвертом хронологическом периоде жизненного развития, мы подходим ко второму аспекту инициации, который очень важен для взросления личности. Результатом первой фазы было избавление от производных образов себя и возможность соприкоснуться со своей истинной идентичностью. Но сейчас, во второй фазе, необходимо чтобы образы, появляющиеся внутри человека, нашли соответствующую форму, и соответствующую возможность выразиться вовне. Процесс роста идет и движется он в направлении внешнего мира. Но это происходит только потому, что именно так образы себя, возникающие по мере роста в человеке, могут воплотиться в жизнь.

Опыт инициации, в процессе которого человек соприкасается со своей подлинной идентичностью, является, по сути, началом его индивидуального существования. Именно тогда для человека появляется возможность понять, куда двигаться в жизни и что от него требуется. Именно тогда мы можем говорить о жизненной задаче, которая уникальна для каждого человека, поскольку она исходит из внутреннего, глубинного содержания человека и является воплощением его судьбы.

Корни или причины этого нельзя точно определить. Все, что можно сказать об этом, это то, что образ, несущий судьбу человека, содержит в себе всю его потенциальность. Он включает в себя биологическую составляющую. Он включает в себя социальные факторы, которые являются частью  индивидуальности человека. И он включает в себя исторические компоненты личности во всех их трудноуловимых аспектах, даже те элементы его судьбы, истоки которых нужно искать еще до его рождения. Все это важно для особого образа человека, его динатипа, который раскрывается в жизни человека и определяет его потребности.

Жизненная задача является одновременно и внешней и внутренней. Внутренняя она потому, что ее сущность – это образ потенциальности, проявляющий на поверхность глубинную суть человека. Внешняя она потому, что развернуться и реализоваться она может только в случае проявления активности во внешнем мире. С помощью этого двухсторонняя диалектика души реализуется в задачу жизни. Процесс роста начинается с  образа, интуитивно появившегося в глубине души. Природа этого образа требует того, чтобы этот образ был спроецирован вовне, на другого человека или материальную работу, которую необходимо сделать. И когда это происходит, начинаются отношения, делается работа, образ, который был до этого только потенциален, становится реальным. Он обретает форму и таким образом становится актуальным.

С этой точки зрения, так появляются произведения искусства. Внутри человека появляется образ, и по мере того как он конкретизируется и начинает приобретать форму, он приобретает собственную жизнь. У него появляются собственные потребности, имеющие корни в том процессе, с помощью которого он обретает форму. Например, когда в глубине души человека зарождается идея романа, его первым шагом для того, чтобы сделать ее актуальной, будет придание ей формы. Он начинает работать над романом, выделяя сюжетные линии, определяя его формат. С этой точки зрения  это его творение. Оно все его, поскольку полностью родилось из недр его души, из его внутреннего образа.

Тем не менее, как только он начал облекать свою идею в форму, образ, который был внутри него, становится и произведением искусства тоже. Как только идея начинает материализоваться во внешнем мире, на нее начинают воздействовать другие и полностью новые влияния и потребности. Теперь она должна удовлетворять требованиям формы, и больше не в субъективном плане, но в стандартах объективности. Начинает казаться, что у романа есть свое сознание, и он осведомлен, что должен соответствовать критериям не только человека, кто его задумал, но и все других, кто будет его читать. Но более важно то, что роман знает, что у него есть внутренний принцип, образ его собственного потенциального смысла, и он должен быть полностью воплощен в жизнь. Идея романа, таким образом, уже сама формулирует  требования к форме, и складывается впечатление, что произведение как бы вступает в диалог со своим автором. Роман заявляет о своих потребностях. Если автор может их слышать, и отвечать на то, что говорит ему роман,  диалог будет продолжаться, и в процессе этого диалога автор и его произведение будут взаимодействовать друг с другом, оказывая взаимное влияние и повышая возможности друг друга, привнося  в реализацию произведения больше потенциала, чем изначально было в каждом из них.

Из истории литературы и искусства нам всем хорошо известны примеры произведений, в которых совершенно очевидно автор не позволил себе вести диалог со своим произведением во время его создания. Во многих романах, поэмах, пьесах и картинах чувствуется, что автор осознанно и даже намеренно вставлял свою изначальную концепцию в свое произведение и настаивал на ней, что приводило к тому, что произведение было вынуждено соответствовать этому предвзятому шаблону. В этом случае имел место только монолог в процессе создания, и поэтому произведение не могло придти к целостности своего естественного вида. Читатель или зритель таких произведений не может избавиться от чувства, что в этом произведении есть что-то навязанное извне, и поэтому оно кажется  искусственным.

С другой стороны,  результат получается совсем другим, если автор оказывается способным слышать свое произведение и вступить с ним в честный диалог, как с человеком. Тогда работа над произведением, которую автор организует как проекцию своего внутреннего образа во внешнее творение, становится как ребенок, который растет, взрослеет и привносит в жизнь свою собственную индивидуальность. Слушая то, как его произведение говорит с ним, автор может понять, как его внутренний образ должен быть развернут во внешнем мире, чтобы выразить себя наилучшим образом. Позволяя ему оказывать влияние на себя и свои отношения с внутренним образом, автор может отвечать его потребностям. Это диалог.  Тогда автор может быть достаточно гибким и чувствительным, чтобы дать своему произведению обрести форму, подходящую, аутентичную и целостную. Так как он делает это в диалоге, внутренний образ, который послужил основой этого произведения, становится также способным достичь целостной формы, подходящей для него. Таким образом, чем более открыто и прямо произведение позволяет воплотиться внутренней потребности во внешнюю форму, тем более его автор оказывается способным достичь уникальности и аутентичности как человек. Тогда мы можем говорить о принципе обоюдности форм, как о ключе к процессу творения. Именно когда встречаются обе и происходит процесс творения. Художник и его картина проявляют друг друга, каждый пробуждает суть другого до тех пор, пока внешняя форма не начнет выражать внутренний образ каждого, человека и его работы.

В контексте того, что было сказано, должно быть понятно, что когда мы используем термин произведение, мы имеем в виду не обязательно что-то, относящееся к изобразительному искусству. Творение может принадлежать к искусству, как роман или поэма или картина. Но точно так же творением в психологическом смысле будет являться бизнес-предприятие, свершение в политике или личные взаимоотношения. То, что отличает творение, это то, что оно является внешним воплощением внутреннего образа, через который проходит процесс личностного роста и выполнения задач жизни. Оно включает в себя проекцию, прорыв внутреннего образа, принятие им внешней формы и диалектический диалог этой формы с самим человеком. В этом диалоге, в его диалектическом движении туда и обратно, внутренняя форма человека приходит к большему единству и кристаллизации, параллельно с тем, как постепенно и неуклонно выкристаллизовывается аутентичная внешняя форма творения.

Принцип обоюдности форм является ключом к диалектике творения, также как и к процессу личностного роста. Поскольку зерно индивидуальности раскрывается в каждом человеке, с каждой попыткой достижения уникального личного предназначения жизненная задача постепенно раскрывается сама. Довольно редко представляется возможным определить ее заранее, но она неизменно обнаруживает себя посредством или удивительного предвидения будущего, или наблюдения за затейливыми совпадениями, происходящими в жизни. Один или два или три удачно завершенных творения, рассмотренные в ретроспективе, могут послужить маркерами, обозначающими путь, по которому движется человек. Но обычно человек понимает это только после, и очень редко до. Внутреннее восприятие собственной жизни – это чувствование момента в будущем и разворачивание его. Содержание этого момента, однако,  не может быть воспринято правильно,  пока оно внутри. Пока оно там – это только потенциальность. Он становится ясно видим только когда обретает внешнюю форму. Это великая задача: сделать внешнюю форму произведения адекватной и соответствующей тем двум образам, которые стоят за ним, образ в произведении и образ в самом человеке.

Достижение совершенства формы произведения – это внешняя работа, но она соотносится с внутренней работой. В продолжающемся диалоге внешнего и внутреннего, каждое значительное приближение к совершенству формы произведения происходит за счет духовного роста, происходящего шаг за шагом глубоко в душе человека.  На протяжении всей жизни  каждое произведение, доведенное до совершенной формы, вносит в это свой вклад. Духовный рост происходит медленно, как жемчужина растет в раковине, символическая «ценнейшая жемчужина».  Жемчужина формируется в трениях и напряженности борьбы, направленной на успешное приведение внешней работы жизненной задачи человека к нужной соответствующей форме. В процессе этого постепенно и медленно в душе человека формируется внутренний опус как воплощение постепенного достижения формы во внешней работе. Этот опус – это внутренняя форма человека.

Теперь принцип обоюдности форм продвинул созидательный процесс жизни на один шаг вперед. На внешнем уровне он привел к кульминации произведение, подчеркнув его возможности и давая им возможность проявления в целостной и эстетической форме. На внутреннем уровне он привел к реализации образ, существовавший в человеке как потенциальность. Таким образом, внутри человека создается новая форма, соотносящаяся с новой формой, созданной в творении. Взаимность этого процесса – безусловно, духовное событие. Посредством его диалектика души воплощается в жизнь и ведет к новому синтезу. Оппозиция внешнего и внутреннего, объективного и субъективного перерастает во взаимополезные отношения. И установление этого союза там, где раньше была только бесформенная потенциальность – это созидательное событие, расширяющее жизненные горизонты.

Это особенное созидательное событие, расширяющее духовную жизнь в человеке. Взаимовыгодное воплощение внутреннего образа и внешней работы ведет к расширению духовных смыслов в жизни человека. Безусловно, именно так смыслы разворачиваются в жизни человека,  поскольку смыслы состоят из созидательных событий, с помощью которых противоположности трансформируются в новые сущности.

События такого рода имеют созидательное и духовное значение не только для человека, непосредственно в них вовлеченного, но для человечества в целом. Каждое новое появление опуса самости – это вклад в наследие цивилизации. Эти созидательные события, способствующие появлению нового союза в соответствии с принципом взаимности форм, являются личными кирпичиками, из которых строится духовная история человечества.

В процессе создания новых творений первичным фактором является первичный образ, с помощью которого работа задумывается и начинается. Окончательная форма творения будет неизбежно носить его отпечаток, так же как на ней обязательно отразится уровень мастерства, с которым выполняется внешняя работа.  Тем не менее, в дополнение к этим аспектам необходимо отметить, что независимо от того, где внешняя работа выразила рост внутреннего опуса, тональность этого опуса также будет отражена в творении. В таких случаях  творения будет обладать качествами, уходящими гораздо дальше, чем просто успешность эстетических форм. На нем будет налет духовности, который светится во всем творении и вокруг него, и делает его вечным в грядущих поколениях. Такое творение пробуждает понимание смыслов во многих людях, и на долгое время становится устойчивым символом для всего сообщества. Оно может быть таким символом, потому что в нем есть то напряжение и та глубина, с которыми оно было создано. Это его качество способно затронуть за живое многих людей в любое историческое время, потому что воссоздает диалог, приведший к взаимному формированию внешней работы и внутреннего опуса.

В этом суть великих шедевров, созданных в веках. Они выходят за рамки самих себя, потому что качество диалога, из которого она возникли, продолжает жить в них и много позже того, когда их сотворение было завершено. Дух этих произведений пробуждает в других наполненность тем, что составляет акты творения, и это делает возможным для них испытать этот освобождающий союз на уровне их собственной жизни.

Те люди, которые создавали великие произведения, поднялись над культурным плато для того, чтобы в какой-то момент своей жизни свершить акт творения. Все вместе, их работы представляют собой коллективный прыжок людей за границы их земной жизни, совместное создание опуса, являющегося духовной историей человечества. Именно так духовная реальность реализует себя, строит себя на основе личного опыта людей, и это формирует трансперсональное измерение человеческого существования.

Перевод с английского языка – Сонина Светлана