03.03.2018
0

Поделиться

Вступительное слово

Израиль Регарди

Глаз в треугольнике

Вступительное слово

Время говорить, и время хранить молчание. Для меня сейчас пришло время возвысить мой голос, во имя прояснения истории жизни Алистера Кроули. Он был одним из величайших мистиков всех времен, хотя при этом, очень сложной и противоречивой личностью.

Он слишком долго страдал от фальшивой критики и очернения со стороны невежественных биографов. Наконец, пришло время внести ясность в эту тему. Это должно быть сделано, не только из уважения к самому человеку, но, что даже более важно, в силу глубокого эффекта, который он произвел на тысячи читателей, и еще более повлияет на неисчислимые тысячи.

Джон Саймондс, его главный биограф, выказывает на протяжении своего повествования полностью презрительное отношение к Кроули. Эта враждебность делает его неспособным написать биографию. Его книга Великий Зверь могла быть превосходной, так как ему были даны для этого все возможности мира, через доступ к дневникам и кипам ранее неопубликованного материала. Кроули назначил его распорядителем своего литературного имущества, и поэтому Саймондс имел уникальную возможность внести ясность в этот вопрос раз и навсегда. Однако, его личные предрассудки встали на его пути. Его тексты циничны, в них нет ни проблеска понимания, и ни малейшего следа симпатии.

«Кроули не был великим поэтом», — писал он, — «хотя он и создал несколько хороших стихотворений… Доминирующим эффектом является неискренность». Он продолжает утверждать, что «в большинстве его стихотворений редко встречается та смысловая нагрузка, которая происходит от принадлежности к поэтическому моменту, вместо этого, он, главным образом использовал свой талант в своих оккультных интересах и личных наваждениях, что неприемлемо для поэзии».*

Чарльз Р. Кэммелл думает иначе. Его книга Алистер Кроули, Человек, Маг, Поэт – гораздо более показательное произведение. Обращаясь к трем томам Собраний Сочинений, что, к слову сказать, является очень ранней публикацией, он писал: «Эти работы были, в большинстве своем, поэтические, и содержат огромное количество стихотворений, которые по своему разнообразию, многогранности, диапазону настроения, теме и манере изложения абсолютно не имеют себе равных или аналогов в литературе нашего времени».** Ему также удалось представить более ясный портрет Кроули как мистика, однако, впечатление от удачной в остальном биографии омрачает склонность автора к морализаторству, заставившая его закрыть глаза на некоторые достоверные факты. Если кто-то оказался бы способен сочетать этот том с произведением Саймондса, то он сумел бы сформировать более адекватную концепцию разнопланности, также как и созидательности этого человека как гения.

Он явно не тот поэт, над которым можно насмехаться, это человек, который мог написать следующее из Мировой Трагедии:

Теперь услышьте! Слово Абраксаса!

Преграда неподвижных звезд

Разрушена – Ио! Асар!

Мой дух окутан ветром света,

Круженьем вихря унесен на крыльях ночи,

Те крылья дивные из оперенья тьмы,

Но лунного сиянья серебро

Мерцает мягко в перьях, что искрятся

В ритмичном танце нашего полета,

Что нарушает космоса границы.

Движенье времени – метеоритный дождь,

Что падает со звезд,

Пространство – это хаос разрушенных границ:

Существование стремится к единенью

В том яростном потоке,

Что бушует, шипит и пенится в крови.

Смотри! Я мертв! Прошел, я превзошел

Я, наконец, прорвался сквозь границы

Мира разумного, что постижим для чувств.

Исчез, не существую я, и все же,

Я стал таким, как не был никогда,

Капля в сфере расплавленного стекла,

Сияние, что движется, меняясь,

Скрывая душу бесконечную в конечных формах.

Свет, жизнь, любовь и смысл

Что за пределами речей и песен,

И за пределами всего, что очевидно.

Есть дивно лучезарное светило,

В нем миллионы солнц слились в одно

Со всем своим сиянием и страстью

Стремительно вошло оно

В сферы высот души, и смех его лучистый

Кометами переплетен, чьи перья –

Галактики, подобные ветрам

На безграничных океанах ночи.

Или, мистик, который мог нежно написать следующее в Книге Ляпис Лазури:

Я ожидаю Тебя во сне, и в пробуждении. Я не призываю Тебя больше: теперь Ты – во мне, о Ты, кто превратил меня в прекрасную арфу, звучащую в унисон с Твоим экстазом.

Но ты неизменно отделен, так же, как и я.

Помню священный день в сумерках года, в сумерках Равноденствия Осириса, когда я впервые лицезрел Тебя перед собой; когда разыгралась первая страшная битва; когда Ибисоглавый своими заклинаниями устранил раздор.

Я помню Твой первый Поцелуй, как это может помнить девушка. И не было в темных проулках других поцелуев; твои поцелуи пребывают со мной всегда.

Или, снова, в Книге Сердца, Обвитого Змеем:

Томление, томление! – говорит писец. – Кто приведет меня к лицезрению Восторга моего мастера?

Измождено тело и измождена до боли душа, и сон наполняет их веки; но неизменно со мной осознанье экстаза, что мне неизвестен; и все же, я знаю, что он существует. О, мой Бог, приди мне на помощь, и приведи меня к блаженству Возлюбленного.

Весь день я пою о Твоем восторге. Всю ночь я постигаю экстаз в Твоем пении. И не бывает других ночей и дней.

Поэт-мистик, который мог написать следующее в Aha! — несомненно, тот, кого стоит принимать во внимание:

Пусть так. И Наивысший Тот, Кого я знал –

Он здесь, со мной. Окутан кружевом рассвета,

Сокрыт в Своем существовании. Смотри! Он – это

Алый цвет зари, бриз, песня, поцелуй,

Розовое пламя Любви, его глаза

Лазурны, — квинтэссенция всех небес,

Его волосы – пена паутинок индейского лета,

Он светлолик, как золото жасмина, милее,

Чем все спелые колосья Рая.

О, темные озера его глаз!

Такая глубина Любви сокрыта в них,

Адепт в восторге унесен за все пределы,

И умирает на его устах

Блестящею жемчужиной росы,

Что поймана устами божества, упав в экстазе,

С ветвей трепещущих деревьев Дня.

Если бы у меня был миллион песен,

А в каждой песне миллион слов,

И у каждого слова миллион значений,

Я и тогда не смог бы сосчитать

Сонмов хоралов

Благословенных и счастливых

Птиц Красоты,

Или собрать в букет

Хоть несколько тончайших колосков

Этого величайшего урожая восторга!

Разве не находишь ты, что это правда?

Поистине, мир бесконечен…

В моих странствиях я пришел

В античный парк, пылающий в огне

Прикосновений стоп волшебных фей.

Все еще окутанный любовью,

Я был захвачен, за пределы,

За грани всех движений вод существования.

Величественный вид

Невыносимого сияния

Всей вселенной, что сплетает

Лабиринт жизни и любви,

Танцуя, полыхал во мне.

И некая торжественная воля,

Моя или другого существа,

Стремительным движеньем пронеслась

Через великое видение. Весь свет

Погас в бессмертной ночи,

Мир прекратил свое существование

Перед открытым Глаза Мастера…

Его определение поэзии в предисловии к Городу Богов произрастает из глубочайших тенденций его жизни и созвучно с любым подобным эссе:

«Поэзия – это гейзер Бессознательного.

Поэзия – это доступное интеллекту музыкальное выражение Реальности, чье отражение есть Вселенная феноменов.

Поэзия – это Гермес, который ведет «душу» Эвридики из тьмы иллюзии к свету Истины, «и на крыльях Дедала – устремляет вперед, в межзвездное пространство».

Живая поэма должна вызывать определенное магическое волнение – экзальтацию слушателя или читателя, подобное опыту «любви с первого взгляда» к женщине. Анализ и аргумент не способны убедить, и могут сдерживать реакцию, которая выше эмоций и разума.

Восприятие поэзии, будучи ритуалом Магической инициации, не терпит вмешательства…»

Книга Зверь Даниэля П. Мэнникса, упоминание о которой впервые появилось в мужском спортивном журнале – это разновидность пафосной сенсационной статьи, которая во многом является перефразировкой биографии Саймондса, но не так хорошо сделанной. Я бы предпочел проигнорировать эту книгу, но поскольку она появилась в бумажном издании, несомненно, что она циркулирует среди тысяч читателей. Мэнникс совершенно не обладает пониманием того, к чему Кроули стремился, и по всей видимости, знает о работах Кроули из вторых рук, чего явно не достаточно для критической оценки. Если бы он был «высококлассным американским спортивным писателем», как сообщает рекламная статья на обратной стороне карманного издания, тогда было бы намного лучше, если бы он придерживался спортивных отчетов.

На двадцать второй странице своей книги Мэнникс ссылается на меня следующим образом:

«Мистерии Золотой Зари уже некоторое время назад изданы Мистером Израэлем Регарди, в прошлом – секретарем Ордена, и сейчас – психологом в Калифорнии. Мистерии занимают семь толстых томов, и я преодолел большинство из них».

В этих немногочисленных строках он сделал несколько ошибок. Никогда я не был секретарем Золотой Зари, и никогда у меня не было кабинета в этом Ордене. Я служил секретарем Кроули несколько лет, но это было через поколение, или более, после того, как он разорвал свою собственную связь с Орденом. Не был я также и психологом, по существу, хотя и прошел четырехгодичный тренинг обучения хиропрактике (разновидность мануальной терапии – прим. переводчика) в Нью Йорке, и психоаналитический тренинг, длившийся много сотен клинических часов в Лондоне, Нью Йорке и Лос Анджелесе. В результате, я пришел к деятельности, в рамках профессии хиропрактика, манипулятивной форме психотерапии, основанной на работах Вильгельма Райха. Мэнникс смог бы с легкостью проверить эти факты, сделай он хоть малейшее усилие. И наконец, моя книга Золотая Заря была издана в четырех томах, не в семи, как он утверждает.***

И поэтому мне кажется, что если Мэнникс, ссылаясь на меня, мог сделать так много ошибок в нескольких предложениях, его взгляды о Кроули, выраженные более чем на ста страницах, находятся в существенной мере открытым вопросом. Он не зарекомендовал себя в качестве апостола точности.

И наконец, существует Гилберт Хайет, радио комментатор, который «за последние годы захватил широкую, грамотную аудиторию», в соответствии с рекламой на обратной стороне его книги Таланты и Гении (Нью Йорк, Меридиан Бук Инкорпорэйтед, 1959). Он также утверждает, что он «демонстрирует здесь свои многоплановые интересы, свою сообразительность и эрудицию в дискуссиях на темы, охватывающие спектр от Баха до Дзэн Буддизма».

Хайет предлагает статью о Кроули, которая начинается с обзора произведения Сомерсета Мома Маг. Из этого он заключает, что Кроули не был притворщиком, как некоторые люди были вынуждены поверить, но неудачником. В противовес христианству, которое по существу негативно относится к сексуальности, Кроули намеревался установить солярно-фаллическую религию (удачная фраза, заимствованная из Психологии Бессознательного Юнга). Он имел ввиду тип священнослужения, который коренился и произрастал из глубочайших человеческих биологических и духовных потребностей. Хайет говорит, что эта разновидность религии, очевидно, не обрела успеха в распространении, ни в какой мере, и, следовательно, Кроули проиграл.

На первый взгляд, это высказывание не лишено оснований. Тем не менее, мы должны помнить, что ранние проповеди Евангелия не были разительно успешными в течение значительного времени. Действительно, некоторые ученые задаются вопросом, на самом ли деле эти проповеди оказались успешными в осуществлении чего-то, кроме самого тривиального воздействия на повседневную жизнь большинства людей. Обращение масс людей в христианство заняло века насилия и кровопролитий. Кроули представлен в литературе не более десятка лет. Кто может оценить, сколько сотен, или даже тысяч людей почувствовали на себе, тем или иным путем, воздействие его книг? Не существует солярно-фаллической церкви, чтобы распространять это евангелие. Но нет ничего невозможного в том, чтобы время позаботилось также и об этом. Странные и чудесные явления происходили и ранее!****

Далее Хайет продолжает свою иррациональную критику в адрес Кроули, утверждая, что «он был неудачником… Он излил нескончаемый поток плохой поэзии, бессмысленной прозы, и любительских рисунков и картин».

Если они бессмысленны для Хайета, это только показывает его собственные предрассудки. В дальнейшей статье на тему дзэна, он способен объяснить предмет, с некоторой видимостью эмпатии и понимания, но он не мог приблизиться к Кроули без подозрительности и, возможно, зависти, потому что Кроули был гораздо более великим писателем.

«Он не стал бы учиться», — писал Хайет, самонадеянно рисуясь перед лицом общепринятых фактов, — «но предпочитал вызывать видения и пророчества из своего собственного подсознания, что может сделать каждый ».

Полагаю, что это та же самая разновидность патологического критицизма, которому, в свое время, подвергался Уильям Блэйк, чья поэзия, видения и апокалиптические писания в настоящее время полностью включены в английскую литературу, что произойдет, как я предвижу, с большей частью литературных произведений Кроули, в грядущее время. Если бы Хайет был знаком с некоторыми составляющими элементами своего собственного Бессознательного, возможно, это избавило бы его от позора опубликования непочтительных высказываний, которые в конце концов, станут его собственными судьями и обвинителями. Если каждый может по своей воле вызывать видения и пророчества из глубин своей природы, как утверждает Хайет, все, что я могу сказать, так это то, что это противоречит моему профессиональному опыту длиной в более чем 25 лет. Большинство людей не имеют контакта со своими корнями, находящимися в неосознаваемой душе.

По этим и другим причинам, я решил повторно рассмотреть жизнь этого литературного и мистического гения, чтобы увидеть, возможно ли, в свете моего собственного опыта и понимания, расплести некоторые запутанные клубки, из которых был создан мир Кроули. Существуют некоторые вполне определенные влияния, столь экстраординарные, что я удивляюсь, почему они все еще не принимались во внимание. Может быть, они и не объяснят его полностью, к тому же, я думаю, никакая личность не может быть полностью объяснена, несмотря на психоанализ. Но возможно, некоторые из его глубоких, базовых мотиваций могут быть освещены и изучены, таким образом, что мы сможем увидеть, чем они являются, и какое воздействие они оказывали на него. Некоторые из них ясны, и я предлагаю их исследовать и обрисовать на следующих страницах, поскольку мне представляется, что они способны помочь нам понять, что это был за человек. Ибо это был человек, чьи письмена бессмертны. Мы должны сохранить жизнь его книг. Может оказаться, что его действия и литературные произведения жизненно важны для нас всех. Легкомыслие и цинизм ничего не меняют для него, так же как и для нас. Что-то большее нужно для того, чтобы открыть завесу тайны над целями, к которым мы все стремимся.

Примечания

* Великий Зверь, Джон Саймондс, Райдер & Ко, Лондон, 1951, стр. 35.

** Алистер Кроули, Человек, Маг, Поэт, Чарльз Р. Кэммелл, Лондон, Ричардс Пресс, 1951, стр. 1.

*** В настоящее время переиздано в пересмотренном и расширенном издании, в двух томах, Ллевеллин Пабликэйшнз, Сант Поль, 1969.

**** The Berkeley Barb в Сан Франциско, в своей статье 4 сентября 1969, похоже был решительно настроен заставить Гилберта Хайета съесть свои слова, так же как и исполнить мое собственное предсказание. Иллюстрация на лицевой странице выпуска могла бы вызвать неистовый пламенный восторг в каждой клетке тела Кроули. (На этой иллюстрации Кроули изображен в компании восторженных последователей Кришны и женщины-лидера Гуру Ма, с фразой «Joy of Sects» — «Радость Сект», что, по-видимости, является перефразировкой «Joy of Sex» — «Радость Секса» — прим. переводчика).

Перевод Рюити Кавайгару