Карл Густав Юнг
Семинары о Ницше
Лекция 6
Др. Юнг: Есть несколько вопросов. Миссис Кроули спрашивает: «Когда вы говорите о символическом действии, прерывающим речь Заратустры, то вы имеете в виду, что прервался поток или ход выражения его сознательной установки? Не окрашивает ли это в таком случае негативно само это действие? Если сон является выразителем бессознательной установки, то почему тогда символическое действие не может быть другим аспектом выражения внутренней реальности? Иными словами, почему речь и действие не могут быть двумя аспектами выражения одной и той же реальности? Если рассматривать действие как негативное прерывание речи, то тогда происходит некий разрыв смыслового единства. Не могли бы вы это пояснить?»
Я совершенно не имел в виду того, что символическое действие является хоть в каком-то смысле ниже проповеди. Речь идет просто о том, что проповедь достигает некоего момента, когда в нее должен быть привнесен другой элемент. Это как в споре: вы достигаете некоего предела, когда уже некуда двигаться дальше, и приходится сделать нечто. Например, в вольтеровском «Кандиде», как раз под конец, философ Панглосс завершает свои рассуждения о нашем мире — лучшем из миров, в котором все обстоит наилучшим образом, и вот тут-то Кандид обращает внимание Панглосса на его ужасную венерическую болезнь, однако Панглосс заявляет, что даже его болезнь заслуживает всяческого почитания, поскольку он унаследовал ее по прямой линии от самого Колумба через посредничество кардинала и его любовницы ( это абсолютно в духе Вольтера, я за это не отвечаю!) К тому моменту, когда Панглосс истощил свои аргументы, Кандид уже порядком устал и говорит: «Tout cela est bien dit mais il faut cultiver notre jardin», что означает, что после всех рассуждений, им следует заняться чем-то конкретным, так как им нечего есть: необходимо вырастить , например, капусту. Вот это другой пример прерывания монолога: мол, куда полезнее высаживать и удобрять капусту! В данном случае все были рады, когда прервались длинные разглагольствования Панглосса .
В нашем же случае проповедь прервалась до поры до времени, и трудно предвидеть, что за ней последует. В серии фантазий можно заметить, как они вдруг прерываются вторжением чего-то нового – действия или мотива. Или, скажем, во сне вы можете проснуться и понять, что вас заставило проснуться: либо потому что ситуация сделалась невыносимой или потому что исчерпался спор; то есть вы достигли определенной ясности, и теперь этот сон может исчезнуть, чтобы появилась другая тема. Но ведь и Заратустра достигает определенной кульминации, говоря: « Смотрите, я провозвестник молнии и тяжелая капля из тучи; но эта молния называется сверхчеловек». Это самая суть той мысли, которую он хочет передать слушателям. И чего же вы ожидаете после такого заявления?
Миссис Кроули: Что ударит молния, Это послужило бы иллюстрацией.
Доктор Юнг: Да, вы ждете, что сейчас ударит молния, и что она поразит слушателей. Подобно тому чуду, когда Святой Дух сошел в виде языков пламени. Ничего этого не случается, но зато случается нечто другое – канатный плясун приступает к своей работе, то есть, по сути, молния ударила, но никто не заметил эффекта. Но тем не менее эффект все-таки был. Это незаметно в тексте, потому что весь глубинный слой мыслей здесь завуалирован, но есть реальный человек – Ницше, который пишет эти слова, это не Заратустра и не канатный плясун; и по мере того, как он пишет, молния ударяет в него. Это станет ясно впоследствии.
Миссис Кроули: Не слово ли «безумие» ударяет его?
Др Юнг: Конечно. Ницше не мог знать свою судьбу, но когда он пишет эти слова, его бессознательное кричит: «Halt!» Потом все сворачивается, и начинается странное символическое действие, предсказывающее будущие событоя, которые невозможно было заранее предвидеть.
Теперь вопрос миссис Бауманн: «Не могли бы вы немного подробнее сказать о сердце, являющимся тайным средоточием воли, которую озвучивает голова? Последний раз вы упоминали об этом в связи с параграфом, в котором Заратустра говорит: «Я люблю того, кто свободен духом и свободен сердцем: так, голова его есть только утроба сердца его, а сердце влечет его к гибели».
Здесь речь о том, что голова содержится в сердце и что голова озвучивает голос сердца. Это просто метафора того, что у сердца есть тайная жизнь, есть воля, и эта воля более высокого порядка по отношению к голове. Это хорошо известная мысль, что люди могут внешне вести логичные и рациональные споры, в то время как по сути они озвучивают желания своего сердца. Кажется, Исайя упрекал ложных пророков за то, что они высказывают желания своего сердца вместо того, чтобы доносить слова Создателя. Здесь это осуждающее замечание, но в нашем случае – восхваляющее. Это означает, что в сердце существует воля к самоуничтожению, ведущая прямиком к Сверхчеловеку. В его сердце таится импульс к уничтожению убогих, послушных и низменных, которые зовутся людьми, – ничего более презренного для Ницше не существует – это то, что должно быть преодолено. Таким образом, воля сердца, эта тайная воля к уничтожению, диктует голове, и неважно, что думает при этом голова, знающее свою цель сердце одолеет ее. Сверхчеловек может существовать только за счет уничтожения человека ординарного. Политическая аналогия этого – тайная воля уничтожить весь мир, и это не только в Германии. Сейчас вы можете ясно наблюдать это именно здесь, но на самом деле это повсюду. Наше нынешнее коллективное бессознательное жаждет уничтожения миллионов. Почему идет гонка вооружения? Не для того, чтобы играть в шахматы с оружием. Зачем изобрели отравляющий газ? Естественно, для того, чтобы убивать. И почему, черт возьми, нельзя положить этому конец? Можно объяснить это тем фактом, что существует верховная воля, которая овладела всеми головами. И Ницше говорит здесь о том, что он любит эту волю к уничтожению. Он проповедует войну. Разумеется, для нас все эти чудовищно, но восточный подход ничего особенно чудовищного в этом бы не увидел. Они бы сказали, что там, где скопилось такое огромное количество людей, их численность должна быть уменьшена; и вполне естественно, что придет время, когда это так или иначе произойдет, просто потому, что так должно быть.
Миссис Кроули: Не об этом и спор между Арджуной и Кришной в начале «Бхагаватгиты»?
Др. Юнг: Нет никакой нужды читать для этого «Бхагаватгиту». На Востоке это можно услышать от любого человека с улицы, обладающего мало-мальской мудростью; он в этом просто убежден и не испытывает по этому поводу особого сожаления. Зато какой шум мы поднимаем у себя в Европе, узнав, что сто тысяч китайцев умирают от голода или унесены наводнением! Сами китайцы совершенно об этом не беспокоятся, они попросту говорят: людей слишком много, эти должны были уйти. Но у нас, христиан, так мало веры в жизнь, что мы трясемся над каждым новым рождением; трястись за свою жизнь не слишком-то разумно для людей, находящихся под пулями, а мы все скоро окажемся под пулями, когда бомбы начнут косить наши города.
Теперь вопрос миссис Бейнс, связанный с лекцией профессора по философии права из Парижа. Она говорила о психологии власти и о так называемой антиномии власти, что власть является одновременно добром и злом, что создает неразрешимое противоречие в самом существе власти. Миссис Бейнс говорит: «Лектор полагает, что ее точка зрения полностью согласуется с позицией аналитической психологии. Она утверждает, что решение конфликта в примирении тезиса и антитезиса или,, иными словами через трансцендентную функцию, которая способна примирить оппозиционные стороны. Но далее она озвучивает точку зрения, что христианство по–прежнему является для нас наилучшим жизненным руководством. Разве можно отрицать, что христианство требует пожертвовать всем в пользу одностороннего принципа – духа? И разве аналитическая психология не показывает, что психика современного человека открыто бунтует против этой односторонности и пытается найти способ, чтобы человек мог жить не только через дух, но и через тело? Разве это, по сути, не является квинтессенцией мысли Ницше?
Др. Юнг: Является, конечно, но нужно признать, что позиция Ницше является самым удивительным образом недоступной большинству даже высокообразованных людей. Они ее попросту не понимают. Когда вышел «Заратустра», я жил в Базеле и слышал разговоры об этой книге; все были глубоко озадачены и не имели ни малейшего понятия, что все это означает. Знаменитый историк Якоб Бурхардт испытал от этой книги шок, она его просто испугала. Когда с Ницше случилась катастрофа, и он попал в дом умалишенных, все испытали облегчение, мол, слава богу! Случай был ясен, кошмар развеялся, все были рады, что Ницше-человек находится в больничном заточении. Еще бы, ведь он говорил такие ужасные вещи! И по счастью, все это оказалось просто безумием, бредом сумасшедшего. Примерно такими были настроения 50 лет назад, и сейчас немногое изменилось. Человечество за это время отнюдь не продвинулось к просветлению. Конечно, мы кое-что пережили за это время. Мировая война помогла огромному количеству людей понять, что означает Заратустра или по крайней мере, к чему все это имеет отношение. Но большинство людей все еще продолжают благополучно спать средневековым сном и понятия не имеют обо всех этих проблемах, они с тем же успехом могли бы жить во времена, когда считалось, что солнце вращается вокруг земли. Таким образом, такие люди не видят здесь никакой проблемы, и для них христианство по-прежнему является лучшим руководством к действию, при этом неважно, как при этом понимается символ Христа. А ведь он можем пониматься разными способами – у католиков так, у греческих православных – иначе. Существует четыреста направлений протестантства, а сколько неортодоксальных школ и еретических отклонений! А ведь центральной фигурой по-прежнему остается Христос. Пока люди неспособны осознать, что такое индивидуальность, что такое самость, эти вещи проецируются и с этим ничего нельзя поделать. Если это проецируется не на Христа, то тогда на другого лидера или другую мифологическую фигуру, на Будду, на иную религиозную систему. Бесчисленное количество людей пребывают в полном неведении относительно самости и даже не подозревают, что такая проблема существует. Ясно, что в такой ситуации человек полагается на христианство и вполне серьезно считает его главнейшим авторитетом во всех этих материях.; в течение двух тысяч лет эта система являлась для нас лучшим руководством, также как буддизм для Индии.
До тех пор, пока люди могут жить в соответствии с этой системой, она действительно отражает ситуацию их бессознательного; а это означает, что система хороша и против нее нечего возразить; вы даже не можете критиковать ее. Разумеется, если речь идет о серьезном отношении, я не о том, когда просто добавили приставку «а» : вместо теизма получив атеизм. Атеистов я не стал бы называть серьезными людьми, они просто не видят, что они те же верующие, только отрицающие бога. Серьезными я называю тех людей, которые знают, что возможна такая вещь, как религиозный опыт, и что это самое большое благо, которое человек может получить. Такие люди понимают, что христианский символ, как он сейчас утвердился, вовсе не универсален и не передает всего многообразия жизни. А если это так, то перед нами встает проблема, что делать и как жить, если этот символ подводит нас. Например, можно предположить, что люди, у которых возникают подобные проблемы – анормальны, что это результат их несбалансированного ума, что они не могут жить в русле традиции, они слишком причудливы, чтобы их мог выразить универсальный коллективный символ, даже такой всеобъемлющий как Христос или, скажем, Будда; ни тот, ни другой не в состоянии передать своеобразие их современного ума. Однако большинство образованных людей воспринимают подобные проблемы, как более или менее невротические или даже патологические выверты, полагая, что все, потенциально разумное, уже выражено в христианской догме.
Не так давно мне представился случай поговорить с французами — католиками до мозга костей, так вот для них определенная сфера психологического и религиозного опыта, столь очевидная для древних, попросту не существовала. Для них подобные вещи относилось только к ведению церкви. Вы могли бы предположить, что они по крайней мере верят в свой католицизм. Вовсе нет! Они тоже католики с приставкой «а», как атеисты, но при этом они ментально, так сказать, не отрываются от церкви. Если они настроены к ней положительно, то они вам скажут, что душа – это то, чем ведает церковь, а к ним, мол, это не имеет никакого отношения. Ровно настолько, насколько они связаны со своей церковью, душа играет для них какую-то роль. Если они теисты с приставкой «а», они заявят, что все, чем занимается церковь и весь психологический и религиозный опыт – абсурд. Им приходится повторять это очень часто, настаивать на этом, чтобы бессознательное успело это усвоить и отреагировать. Они организуют какие-то там свободомыслящие сообщества или сообщества по атеистической пропаганде, но вся психология по-прежнему остается в ведении католической церкви в ее позитивной или негативной форме. Говорить таким людям о Ницше или об аналитической психологии равным обр
азом нелепо, с тем же успехом вы можете разговаривать с пингвинами.
Христианский символ все еще жив, потому что живы миллионы людей, отчаянно нуждающихся в нем, для таких людей он содержит всю полноту, все то, что мы можем предсказуемо встретить в коллективном бессознательном. Таким образом, мы нуждаемся в христианских символах, чтобы постичь коллективное бессознательное. Восточные учения мы также используем, но амплифицируем их, чтобы глубже понять христианские символы. Не секрет, что позднее христианство удивительно односторонне, но знание условий античной цивилизации помогает понять, почему понадобилась именно такая догма, как христианство. Радикальный упор только на духовное был абсолютно необходим. Трудно вообразить, до чего бы дошел мир, если бы такой реакции не наступило. Вы знаете, что когда буддизм пришел к варварским народам, живших на территории Индии, он пришел, так сказать, голым, без богов, так как в Индии уже существовало два миллиона богов, индусы были буквально затоплены ими, зачем же им нужны были новые? Поэтому, естественно, буддизм явился формой протеста против индуизма. Решающим фактором стала ситуация в мире людей, а не в мире богов; ведь даже боги должны были стать людьми, чтобы получить искупление. Когда буддизм пришел в Непал, Тибет и Китай, принципы малой колесницы – хинаяны – в этих регионах оказались непригодны; здесь обнаружилось слишком много старых племенных божков, шаманов, все виды черной магии, наподобие религии бон в Тибете. Поэтому тут буддизму напротив понадобились боги, и тогда явились пророки, объявившие о существовании богов Махаяны. Возникла концепция бодхисаттв, которые даже важнее, чем сам Будда; появились и женские божества, как Гуань Инь и Белая Тара. Они просто не могли не появиться, их побуждали к этому особые импульсы, идущие из бессознательного.
Поэтому, когда профессор продемонстрировала позитивное отношение к христианству, я поддержал ее, так как сам позитивно к нему отношусь. Я мог бы представить вам, к примеру, только психологическое об!яснение некоторых наиболее проблематичных догматов, например, догмата о троице или постулатов, выдвинутых против ариан в раннем христианстве о том, что Христос имел божественную природу; ариане утверждали, что Он был субстанционально подобен Отцу. Для нас это звучит абсурдно, но они убивали друг друга из-за этого, ибо в данном утверждении для них крылся важнейший психологический смысл. Мы должны быть благодарны старым отцам церкви за эту «аксиому», так она абсолютно необходима для нашего психологического развития. Кроме того, имелись серьезнейшие психологические причины для того, чтобы был уничтожен гностицизм. Словом, я против разрушения христианства и полагаю, что еще несколько тысяч лет большинство людей будет не в состоянии выйти за пределы христианской догмы, поэтому оно должно существовать, никто не может уничтожить его. Следует преодолеть абсурдную мысль, что люди одинаковы, и у них одинакова вера. Это совершенно исключено. К примеру, мы обращаем негров, тем самым разрушая их. Было бы куда гуманнее отправиться в Африку и перестрелять их всех, нежели превращать в дегенератов, обращая в христианство. Миссионеры молились за то, чтобы те носили одежду, но какой в этом смысл? Англичане потом поняли это; в некоторых районах Полинезии они устраивали хорошую трепку неграм, носящим брюки: черные должны ходить голые. Однако у миссионеров возникали нечистые сексуальные фантазии при виде голых людей, поэтому они объявили тех нечистыми. Вообще у людей было бы значительно меньше сексуальных фантазий, если бы они ходили голыми, но ведь это было бы «чудовищно»!
Теперь о самости. Дело в том, что селф – это настолько малоприятная штука, настолько реалистичная, ведь это то, чем вы являетесь, а не то, кем вам хотелось бы быть или вам кажется, что вы должны стать; и эта реальность неприглядна, иногда опасна, порой отвратительна, поэтому человек прилагает вполне естественные усилия, чтобы только не быть собой. Была даже придумана вполне подходящая теория, что якобы аморально быть собой. Вы также не должны любить себя, вы должны любить брата или соседа, но только не себя. Но, к несчастью, Христос сказал, что надо любить брата и соседа, как самого себя; да и как вы можете любить брата, если вы не любите себя? И как вы можете простить брата, если не в состоянии простить себя?
У краснокожих индейцев существует обычай, что если человек не в ладу с собой в день совета племени, он не идет на этот совет, потому что понимает, что будучи в разладе с собой он не может быть справедлив и честен. Человек не умеет прощать, если он не прощает себя, и не может любить, если он не любит себя. И это вполне по-христиански. Но позднее христианство, стремясь изобрести способы бегства человека от самого себя, придумало эту инфернальную идею о любви к соседу и поймало себя же в ловушку, потому что это противоречит словам Христа любить соседа как самого себя, предполагающим, что вы естественным образом любите самого себя. Иначе как же мы можем прощать? И тут под величайшим подозрением оказывается эта самая любовь к соседу. Если кто-то мне скажет, что любит меня больше, чем самого себя, то я спрошу: а сколько это стоит? Что вы потом за это захотите? Потому что потом обычно предъявляется предлинный счет. Его предъявляет природа, потому что все это было отнюдь не бескорыстно. Нет такого понятия, как бескорыстие, в данном случае. Но если вы любите себя, то вы на пути к бескорыстию. Это столь сложная и малоприятная задача любить себя, что если вы на это способны, то тогда вы можете любить даже жабу, потому что вы куда хуже, чем самое отвратительное животное.
Мисс Ханна говорит: Я так поняла в прошлый раз, что вы сказали, надо отбросить ум, чтобы увидеть тело, и что именно это Христос имел в виду, что Его можно найти в самом малом и ничтожном. Боюсь, что, как теологи из Страсбурга, я не понимаю, что это означает.
Речь не обязательно идет о теле, хотя тело находится в кругу тех же предубеждений, тело, будучи самым низменным в человеке, соответственно подпадает под понятие самого малого. Теологи из Страсбурга не поняли, что я имел в виду, потому что христиане сегодня вообще не состоянии этого понять; нас всем извратило мозги образование. Нам велят любить только соседа и объясняют, что любить себя нехорошо. К примеру, одно из самых обычных возражений против анализа, что он якобы делает людей слишком зацикленными на себе, будто бы они могут думать только себе. А я говорю, что это лучшее изо всего, что вы можете делать в том случае, если только вы делаете это систематически. До этого вы подходили к этому дилетантски – вы попросту производили фантазии, но с данного момента вы начали их записывать, и поскольку они, как правило, отнюдь нелицеприятны, они привлекают к себе внимание. И тогда вы выясните для себя, что человек стоит того, чтобы его изучать и что имеет полный смысл жить в теле. А как же вы собираетесь жить без него? Вы попросту исчезнете. Разумеется, если вы стремитесь попасть скорым поездом на небеса в ближайшем будущем, то тогда мне нечего на это возразить, но вы не можете продолжать жить как невоплощенный дух, который волей случая попал в женское тело и даже не узнает свои собственные руки.
Давайте вернемся к нашему тексту. Вы помните, как заканчивается четвертая глава: «Смотрите, я провозвестник молнии и тяжелая капля из тучи; но эта молния называется сверхчеловек». Почти такими же словами закончилась и предыдущая глава, и здесь снова наступает остановка действия. Произнеся эти слова, Заратустра посмотрел на людей и умолк. Ожидая и рассчитывая, что должно произойти нечто.
«Произнесши эти слова, Заратустра снова посмотрел на народ и умолк. «Вот стоят они, говорил он в сердце своем, — вот смеются они: они не понимают меня, мои речи не для этих ушей.
Неужели нужно сперва разодрать им уши, чтобы научились они слушать глазами? Неужели надо греметь, как литавры и как проповедники покаяния? Или верят они только заикающемуся?
У них есть нечто, чем гордятся они. Но как называют они то, что делает их гордыми? Они называют это культурою, она отличает их от козопасов».
Здесь употреблено немецкое слово Bildung, которое скорее обозначает образованность, нежели культуру.
«Поэтому не любят они слышать о себе слово «презрение». Буду же говорить я к их гордости.
Буду же говорить я им о самом презренном существе, а это и есть последний человек».
Заратустра ожидает результата, эффекта от удара молнии, но ничего не происходит; и тогда он делает вывод, что он не нашел правильного слова для своих слушателей, того слова, которое проникает в душу, и он думает, что скорее достучится до них, если станет говорить о вещах самых презренных. Это чувство, что ты не в состоянии воздействовать на слушателей, свидетельствует об аналогичной ситуации во внутреннем мире говорящего или пишущего. Писатель всегда так поступает, он проецирует некий внутренний факт вовне, в свое письмо. Заратустра произносит определенные слова, и что-то внутри него самого не отзывается на них, воздерживается от реакции. Так что же это такое, что не находит отклика в нем самом?
Миссис Фирц: Он говорит здесь об образовании, но он сам тот, кто наставляет и учит.
Др. Юнг: Сознательно Заратустра полагает, что они слишком гордятся своей образованностью и культурой и потому не реагируют. Но я хочу знать, почему, когда он говорит о молнии или когда канатный плясун принимается за работу — вообще ничего не происходит – люди никак не реагируют?
Др. Бахадуржи: Потому что самость никак не отзывается на его ожидания и не включатся; он думает рассудком, а самость не вовлечена в это.
Др.Юнг: Если говорить абстрактно, то это так. Кроме того, можно добавить, что тот, кто не отзывается в Заратустре, это коллективный человек; в символизме бессознательного коллективный человек представлен собранием, толпой, аудиторией; и Заратустра стоит перед толпой внутри себя самого, и человек толпы, ординарный обычный человек в нем самом не реагирует на его слова – он скучает. Но этот человек весьма сильно связан с самостью, с интегративной самостью, которую человек представляет как таковой; это своего рода внешняя окантовка самости, самость в чем-то подобна толпе, поэтому будучи самим собой, человек в то же время является многими; он выражает тотальность. Человек не может осуществить индивидуацию, будучи в отрыве от других человеческих существ. Индивидуация не происходит на вершине Эвереста или в пещере, когда кто-то 70 лет не видел другого человека; можно прийти к индивидуации только вместе с другими и среди других. Быть индивидом означает быть звеном цепи, это отнюдь не изолированная ситуация, завязанная на одного вне внешних взаимоотношений. Это невротическое позднехристианское измышление, что человек не должен любить себя. Это предполагает, что вы должны стать подобны круглому шару, затерянному где-то во вселенной, ни с кем и ни с чем не связанному. Но, вдумавшись глубже, вы увидите, сколь неразрывно вы связаны с другими существами, вы практически не можете существовать без связей, без ответственности, без обязательств, без отношения к вам других. И если вы не осознаете всего этого, то оно так и останется во тьме мистического соучастия. Поэтому если в данном случае вы выглядите эгоистом, потакающим своим фантазиям, то в случае противоположном вы всего лишь потакаете другим фантазиям – что вы отрезаны ото всех и сам по себе. Общественное мнение поддерживает вас в этом предубеждении, предполагая, что если человек сам по себе, то он непременно эгоист. Если человек скромен и не высказывается потому, что считает себя недостаточно компетентным, про него скажут, что он гордец; в то время как он может являться совершенно приличным парнем, который просто не желает производить, подобно другим людям, много шуму из вещей, которые он плохо понимает. Индивидуация возможна только с людьми и во взаимодействии с ними. Вы должны осознать, что вы лишь звено в цепи, что вы не выброшенный в безвоздушное пространство электрон, бесцельно дрейфующий в космосе. Вы часть атомной структуры, эта атомная структура в свою очередь часть молекулы, из которой строится тело. Жизнь это континуум, и ничто не может извлечь человека из этого континуума, Пока мы живы, мы движемся в этом жизненном континууме. Если вам кажется, что вы вне этого, то это не более, чем невротическое воображение, болезненный симптом. Но думать о себе отнюдь не является болезненным симптомом. Это стоит делать систематически. Но если человек чувствует, как Ницше в данном случае, что толпа, к которой он обращается, совершенно его не понимает, то это означает, что у него отсутствует связь со своим внутренним коллективным человеком, что он что-то преуменьшает или преувеличивает в самом себе. В его суждениях нет сбалансированности.
Позднее Ницше объяснял это тем, что он слишком долго был один, разговаривая с деревьями и ручьями; и это правда: если человек слишком долго пребывает один, то он теряет связь с коллективным человеком в самом себе и начинает говорить о материях, неведомых обычному человеку, и это выглядит эксцентрично и недоступно другим, он просто перестает владеть языком, принятом в коллективе. И то, что у него есть нечто, что он хочет сообщить людям, становится только дополнительной трудностью. Ницше в самом деле слишком долго жил один, он переместился в сферу абсолютного отчуждения; и открыл нечто новое, что можно открыть только в одиночестве, и он пытается передать этот новое таким же новым и чрезвычайно сложным для понимания языком. Он не владеет коллективным языком, поэтому он прибегает к наиболее экспрессивным языковым формулам, освященным традицией, к эпическому или иератическому слогу. Такие люди инстинктивно выбирают то, что мы называем обычно библейским слогом, чтобы произвести впечатление на других, потому что этот слог авторитарен, многообразен и многозначен и потому всегда задевает за живое.
Однако в данном случае даже такой язык не действует, он не приникает в глубину, и люди остаются равнодушны: коллективный человек не отзывается. И все-таки нечто происходит; коллективный человек, глухой к подобному языку, тем не менее реагирует через бессознательное. Когда Заратустра говорит о молнии и о безумии, это задевает нечто в нем самом, сюда начинает вмешиваться бессознательное. Также вполне вероятно, что задето коллективное бессознательное толпы. Это и фактически так. Нельзя сказать, что сам Ницше был абсолютно понят, даже те, кто особенно носились с ним, не поняли, что он на самом деле имел в виду. Но он задел нечто, он дотронулся до чего-то в бессознательном, попытавшись сформулировать, что реально происходит в бессознательном современного человека, он облек в слова его симптомы. Разумеется, Ницше не мог ожидать мгновенной реакции на свою проповедь, потому что сначала это должно было упасть в бессознательное, в это лоно коллективного, и реакция проявится там, где он меньше всего этого ожидает. Далее он прибегает к другой технике, он пробует говорить с толпой о наиболее презираемой изо всех вещей – о последнем человеке.
Настало время, чтобы человек поставил себе цель свою. Настало время, чтобы человек посадил росток высшей надежды своей.
Итак, как вы эти понимаете? Что здесь имеет в виду Ницше? В эти слова вложена определенная эмоция.
Миссис Бэйнс: Может быть, это означает его уверенность в том, что для него, и для человечества наступило решающее время?
Др. Юнг; Совершенно верно. Он выражает здесь свое убеждение, свою великую эмоцию, что время наступило, и дело не терпит ни малейших отлагательств. Вы это видите в главе, где Заратустра намеревается посетить блаженные острова и потом дымящийся вулкан: : Es ist Zeit, hochste Zeit. У Ницше было чувство, что мы подошли к поворотному моменту в истории и в эволюции человека. Это еще называют хилиастическими настроениями. Это слово взято из Экклезиаста, из Книги Откровения и связано с идеей, что должно наступить царство Божие. Не только Ницше ощущал это время как поворотный момент. Например, книга Шпенглера «Der Untergang des Abendlandes» пронизана тем же самым настроением и там тоже высказано убеждение, что нечто должно произойти, что исполнились времена и грядет что-то новое. Поэтому Ницше и заявляет, что пришло время человеку задуматься о самом себе, определить свою цель; время человеку посадить зерно своей величайшей надежды, каковой, несомненно, является Сверхчеловек. Это мысль о том, что человек должен быть готов порвать с прежней жизнью или изменить свою старую установку, чтобы дать родиться новой сущности. Святой Петр предлагает сбросить ветхого Адама и вместо него примерить на себя Христа, эта та же мысль об изменении, подобно тому как змея сбрасывает старую кожу и оказывается в новой; как птица-феникс сжигает сама себя, чтобы потом возродиться из пепла в обновленной форме. Это все архетипические символы, обозначающие время, когда старое разрушено, чтобы дать место новому.
Ясно, что мы не можем удостоверить, прав ли в данном случае Ницше, но совершенно очевидно, что его преследовало чувство, что грядет новое великое откровение, и он связывал его с идеей Сверхчеловека.
Его почва еще достаточно богата для этого. Но эта почва будет когда-нибудь бедной и бесплодной, и ни одно высокое дерево не будет больше расти на ней.
Горе! Приближается время, когда человек не пустит более стрелы тоски своей выше человека и тетива лука его разучится дрожать! .
Я говорю вам: нужно носить в себе еще хаос, чтобы быть в состоянии родить танцующую звезду. Я говорю вам: в вас есть еще хаос
Он здесь очевидным образом говорит о последнем человеке в противовес людям нашего времени, которые все еще носят в себе хаос. Их бессознательное еще не синтезировано, и таким образом в них все еще имеется тигель, в котором все элементы могут быть трансформированы и могут быть созданы новые фигуры или новый порядок . Старая алхимическая философия пыталась это сделать. Изначальное состояние человека представляло собой хаотическое соединение элементов, находящихся в разладе друг с другом и в случайных соотношениях; потом в результате воздействия огня они смешивались и получалось новая духовная величина – так считалось. Фундаментальные идеи алхимической философии выражались посредством символики химии. Философские или даже психологические термины не могли использоваться, так как церковь наложила на это вето. Но даже существование химии самой по себе уже является доказательством существования сил, немедленно вырвавшихся на свободу после начала Реформации. Это движение было сродни движению современной психологии, и оно было вынуждено оставаться тайным и использовать запутанные символы, подобно тому, как ране христианство использовало мистическую терминологию. На крещение и причастие указывали только лишь определенные символы из-за страха преследований. В Средние века было весьма опасно иметь радикальные или либеральные взгляды – существовал риск быть изжаренным на костре. Разумеется, Ницше ничего не знал об алхимии. Я абсолютно уверен, что Ницше никогда не читал подобной литературы, потому что в его время учили, что старые средневековые философы являются кем-то вроде идиотов с идиотскими фантазиями. Поэтому для Ницше идея хаоса внутри всякого человека – это только лишь языковая метафора, однако это весьма подходящий символ, чтобы выразить беспорядочное состояние бессознательного, которое не было еще интегрировано. В каждом индивиде это проявляется определенным отсутствием ориентации, неопределенностью, подозрительностью, дрейфованием, отсутствием направления и смысла в жизни. На определенных ступенях анализа, особенно в начале, люди очень ясно осознают, что у них внутри хаос и они чувствуют, что потерялись в нем. Они не знают, куда ведет это хаотическое движение: иногда они и вовсе не понимают, что они делают или о чем говорит аналитик. Все представляется случайным и бесцельным. Но мысль Ницше заключается в том, что из этого отсутствия порядка должна родиться танцующая звезда. Снова символ танца. Где мы встречали его до этого?
Мисс Ханна: Старый отшельник сказал, что Заратустра идет танцуя.
Др. Юнг: Верно. Танец относится к Заратустре, но имеются и другие параллели. Танцующая звезда, то есть мерцающая, что она может обозначать?
Мр. Бауманн: Индивидуацию.
Др. Юнг: Да, она будет символом индивидуации, символом концентрации жизненной искры, огненной искры творения, согласно гностическим мифам.
Мр. Бауманн: Заратустра сказал, можно отыскать в человеке зерно величайшей надежды. Означает ли это, что последняя надежда обращается на человека, совершившего индивидуацию?
Др. Юнг: Этим зерном величайшей надежды является звезда. Человек может посадить зерно, которое вырастет в растение, растение произведет цветок, который станет звездой. Это то, что мы называем йога-растение. Это старинное поэтическое сравнение – уподобить поляну, усыпанную цветами, небу с его тысячью звезд; цветы ведь имеют симметричную структуру и по форме подобны звездам. Итак, если человек сумеет посадить такое зерно, это будет подобно тому, что он зародит в себе мерцающую звезду. Это также объясняет метафору танца; непрекращающееся мерцание звезды символизирует активность ее эманации. Эта мысль или чувство, интуиция, как ни назови, объясняет наличие множества рук у индуистских божеств. Они символизируют экстраординарную активность божественной эманации. Все эти руки двигаются. У творящего Шивы, Шивы в его совершенном проявлении – особенно в ламаистском культе – 36 рук, а иногда и 72. Они формируют нечто вроде короны вокруг его фигуры, наподобие лучей солнца или звезды.
Поэтому Ницше говорит, обращаясь к человеку:
«Лучи звезды могут засиять в твоей жизни и твоя надежда может осуществиться, если ты воскликнешь: «Я даю в себе родиться Сверхчеловеку».
Кроме звезды, символа индивидуации, встречается также символ золотого мяча. Возможно, вам знакома немецкая сказка о принцессе, уронившей свой золотой мяч в глубокий колодец, где его поймал принц-лягушка. Она попросила вернуть ей мяч обратно, но он сказал: «Если только ты позволишь мне сидеть рядом с тобой за столом, есть из твоей тарелки, пить из твоей кружки и спать в твоей кровати». Она согласилась очень неохотно, но когда он забрался к ней в кровать, она швырнула его о стену, и он превратился в прекрасного принца. Ницше говорит:
«У Заратустры была цель. А сейчас он бросает свой золотой мяч людям».
Это означает: Я, Заратустра, совершил индивидуацию и теперь бросаю вам золотой мяч. Речь снова идет о Сверхчеловеке.
Далее. Ницше говорит о последнем человеке, который неспособен к индивидуации, который не носит в себе хаос и потому не в состоянии родить звезду. Это, скорее всего, человек достигший своего предела, самодовольный, не подозревающий о возможности дальнейшего развития. Поэтому Заратустра вопрошает:
«Что такое любовь? Что такое творение? Устремление? Что такое звезда?» — так вопрошает последний человек и моргает.
Земля стала маленькой, и по ней прыгает последний человек, делающий все маленьким. Его род неистребим, как земляная блоха; последний человек живет дольше всех.
«Счастье найдено нами», — говорят последние люди, и моргают.
Они покинули страны, где было холодно жить: ибо им необходимо тепло. Также любят они соседа и жмутся к нему: ибо им необходимо тепло.
Захворать или быть недоверчивым считается у них грехом: ибо ходят они осмотрительно. Одни безумцы еще спотыкаются о камни или о людей!
Что это означает? Какую установку последнего человека он описывает?
Миссис Бэйлуорд: Стремление к безопасности.
Миссис Фирц: В книге Уильяма Джеймса о разнообразии религиозного опыта есть замечательный пассаж, где он говорит, что мы должны быть готовы ко всему, мы не знаем, существует бог или нет, поэтому мы должны вести себя как если бы он был и как если бы его не было; мы должны уметь сказать «да», но и чувствовать себя в безопасности, говоря «нет».
Др. Юнг: Да, там и там безопасность. Это разновидность оппортунизма, то, что Ницше описывает – это своего рода оппортунистический подход. Он описывает коллективного человека своего времени, надеясь достичь ушей слушателей, описывая их им же самим; он рисует им портрет последнего человека, и они думают, что он случится в далеком будущем, но то, что он на самом деле описывает, есть просто идеальный человек, идеальный рационалист или идеальный оппортунист. Заратустра пытается затронуть их теперь таким образом, чтобы они обрели зрение, чтобы смогли увидеть собственными лазами, что они на самом деле собой представляют. Но видите ли, нет ничего ненормального в том, что люди до известной степени консервативны, что каждый хочет иметь свои маленькие радости для дня и для ночи и заботиться о своем здоровье. У самого Ницше отсутствует чувство удовольствия, разве что того, что никак не связано с жизнью, что касается его здоровья, то он живет на лекарствах. Он не может спать, он горстями принимает хлорал, поэтому вовсе не было бы так плохо, открой он для себя немного радости. Дело в том, что он бранит коллективного человека, способного на самом деле проживать жизнь. Разумеется, если человек занят только этим одним, то его жизнь бессмысленна. Конечно, не следует просто жить и ничего больше. Ницше описывает заурядного коллективного человека, надежно верящего в правомочность своих принципов; его единственным заблуждением является то, что он не знает: у мира есть еще некое глубинное измерение; есть нечто позади экрана, и что тень уже закрыла будущее человечества. Заратустра слишком нетерпелив с этим бедным коллективным человеком, и это и есть причина, почему он не может достучаться до него.
Миссис Бауманн: Такое впечатление, что он описывает христианских сайентологов.
Др. Юнг: Это описание подходит как христианских сайентологам, так и всем прочим, потому что оно рисует коллективного человека как он есть. В конце главы он говорит:
«И вот они смотрят на меня и смеются, и, смеясь, они еще ненавидят меня. Лед в смехе их».
В этом выражено его отношение. Он ощущает огромный разрыв между собой и коллективным человеком. Заметьте, он больше не говорит про молнию. Он осознал этот разрыв и то что он выглядит в их глазах, как «насмешник, отпускающий ужасные шутки». Ведь они воспринимают т, что он говорит как нечто комичное, как жестокую насмешку. Глава заканчивается признанием почти непреодолимой пропасти между ним и коллективным человеком его времени. Это ключевой момент. Здесь он по сути отказывается достучаться до них при помощи молнии, так как молния могла бы зажечь в них пожар. Он говорит, что ему кажется – они холодны, как лед. Никакого тепла, никакой связи, ничего, что помогло бы преодолеть пропасть. И вот это и есть ключевое слово для всей ситуации, именно в этот момент вступает канатный плясун, пытающийся преодолеть пропасть, идя по тонкому и опасному канату. Речь прерывается и начинается символическое действие. И действие покажет, что означает для Ницше установить связь между Сверхчеловеком и коллективным человеком, иными словами, что означает индивидуация.