Глава 8. Денис Г. Рамос Коррупция: симптом культурного комплекса в Бразилии?

Культурные комплексы

Глава 8

Денис Г. Рамос

Коррупция: симптом культурного комплекса в Бразилии?

Группа считается связным единством, локально и международно, когда размещена в физической области и отождествляет себя посредством своей культуры. Культура — это совокупное событие, включающее в себя такие факторы, как символы, жесты, историю, поведение, обычаи, мифы и искусство (DaMatta 2003). Поскольку это крайне сложное явление, состоящее из множества переменных, изучение влияния культуры на психику оставалось на поверхностном и описательном уровне. До сих пор юнгианская психология не развила концепцию, которая даст более полное понимание факторов, определяющих социальное поведение. Следовательно, концепция культурного комплекса (Singer 2002) расширяет наше потенциальное восприятие и понимание социального явления в индивидуальной и групповой жизни. Она предлагает новое понимание культурного опыта с юнгианской перспективы. Однако, поскольку это все еще концепция, частью интуитивная, отсутствие инструментов для исследования времена делает ее использование затруднительным.

Чтобы применить эту концепцию к отдельной группе или культуре, исследователь должен предпринять исследование, изучающее симптомы и психопатологию группы, исходя из того, что такое поведение и самовосприятие отражает лежащий в основе комплекс, как это определил Юнг еще сто лет назад. Проще говоря, комплекс — это эмоционально заряженная группа идей и образов, группирующихся вокруг архетипического ядра. Юнг писал:

«Комплексы — это автономные группы [чувственно окрашенных — ред.] ассоциаций, склонных двигаться сами по себе и жить собственной жизнью отдельно от наших намерений. … Мы предпочитаем верить в нашу силу воли, энергию и то, что можем делать; но когда доходит до дела обнаруживается, что мы способны на это только в некотором отношении, потому что нам мешают эти бесенята-комплексы» (Jung 1935/1976: 73).

Томас Сингер и Сэм Кимблс впоследствии расширили юнговскую концепцию комплекса, чтобы включить в нее «культурные комплексы». Таким образом, задача состоит в том, чтобы идентифицировать симптоматологию, разделяемую группой людей и посмотреть, действительно ли эти общие симптомы группируются вокруг центрального, лежащего в их основе комплекса.

Говоря о бразильской культуре и разнообразии бразильской идентичности, это исследование культурного комплекса фокусируется на «симптоме», который многие считают одной из величайших проблем повседневной жизни бразильцев: коррупции. Феномен коррупции как части бразильского общества — это эндемичная тень, похоже, укорененная в культуре. Коррупцию тут можно определить «как злоупотребление властью для личной выгоды или преимущества» — власти, которая не обязательно располагается в публичной области. Кроме денег, выгоды, полученные от коррупции, могут включать в себя форму защиты, особого обращения, поручительства, продвижения или услуг от женщин или мужчин (Leisinger 1996).

Потому, фокусируясь на коррупции, мы можем спросить, каковые психологические факторы, которые поддерживают такое поведение в культуре. Если верно, что коррупция универсальна, почему она более распространена в отдельных странах? Каковы факторы, подкрепляющие такое поведение?

Почти каждый день в Бразилии мы читаем в газетах о новых публичных делах, включающих в себя коррупцию, и очень часто в новостях говорят о миллионах долларов, которые незаконно переводят на личные счета с целью укрытия от налогов в зарубежные страны. Бразильцы повседневно обеспокоены нарушениями закона или мелкими взятками. Чтобы не показаться «дураками», некоторые бразильцы стараются быть «умными» и коррумпировать или принимать коррупцию как приемлемое средство для выживания или зарабатывания на жизнь. Бразильские граждане, недовольные таким поведением, часто считаются «недалекими» и редко вознаграждаются за свою честность. Это разрушительное поведение кажется столь укорененным в бразильской культуре, что мы почти потеряли из вида ее появление.

В 2002 г., согласно исследованию, проведенному Гёттингенским университетом и Transparency International, Бразилия заняла сорок пятое место в мировом рейтинге национальной коррупции.

В статье, опубликованной ДаМатта (DaMatta 2003), одним из виднейших бразильских антропологов, он задавался вопросом, почему Бразилия страдает от постоянной и повторяющейся заразы коррупции и безнаказанности публичных фигур во власти. Автор, рассматривая коррупцию как универсальное явление со множеством решений, размышляет над трудностью добраться до «сердца проблема» и рассматривает ее корни и проявления.

На самом деле, большинство исследований коррупции фокусируется на переменных, связанных с системной динамикой модели коррупции, т. е. влиянием коррупции на политику, социальное обеспечение, проекты развития и т. д. Причины коррупции в стране обычно относят к ее юридической системе и этике, социальному, экономическому и образовательному уровню развития и формам подавления и сдерживания, используемым для поддержания гражданского порядка. Когда поднимается психологический вопрос о происхождении коррупции, обычно ссылаются на социальные и образовательные проблемы. Большинство обсуждений и статей, написанных на эту тему, имеют моралистический тон и подчеркивают экономическую выгоду и нехватку этики как основные причины этого зла. Нехватка психологического исследования, глубоко анализирующего бессознательные детерминанты этой патологии, поражает. Небольшое предпринятое исследование фокусируется на изучении криминологии, виновности, вопросах власти и социально-патологических механизмах.

Потому одна из основных задач, требующихся для развития этой области, заключается в том, чтобы разработать направление в бразильской истории, которое поможет понять, почему и как коррупция так глубоко укоренилась в бразильском психологическом ландшафте. Как мы увидим, коррупция — это не только вопрос этики или жадности, но также патологический симптом коллективной идентичности в Бразилии, который, по крайней мере, частично происходит из культурного комплекса неполноценности.

Нахождение культурного комплекса

Во время празднования пятисотлетия «открытия Бразилии» (в апреле 2000 г.) было опубликовано множество дебатов, статей и книг в попытке объяснить различные аспекты бразильской идентичности. В стране, занимающей такую обширную территорию и состоящей из трех разных рас (туземной, белой и черной) с миграционными потоками, включающими в себя японский и корейский, говорить о «национальной идентичности» — это действительно трудная задача.

Тем не менее, при изучении самой значимой литературы, посвященной этой теме, выделяется весьма интригующий вопрос, указывающий путь для нашего исследования: врожденное чувство неполноценности бразильского народа, которое часто называют «комплексом кукарачи» или «недоразвитой латино-американской стигмой». Хотя это не всегда говорится прямо, примеры этого чувства неполноценности более чем очевидны в повседневной жизни, литературе, мифах, фильмах и ТВ-шоу, особенно когда средний класс бразильского народа сравнивает себя с иностранцами. Учитывая эти различные составляющие «бразильского котла», наш вопрос заключается в том, можно ли считать коррупцию симптомом этого выраженного чувства неполноценности? В этом смысле является ли коррупция, на что указывает  навязчивое и хроническое поведение, связанное с обманом закона и властей, выражением народа, который бессознательно чувствует себя слишком инфантильным, слабым или бессильным, чтобы открыто заявлять о своих правах?

С учетом этих вопросов и основываясь на психологических и социологических исследованиях и статьях, публикуемых в медиа, было принято три подхода для изучения нашей гипотезы: полевые наблюдения, антропологическое и социологическое исследование и исследование с анализом.

Полевые наблюдения

Бразильский народ о себе

Среди высшего и среднего классов Сан-Паоло (самый большой город Бразилии с населением примерно 15 миллионов человек) и, вероятнее всего, среди высшего и среднего классов в других городах, распространено постоянное использование уничижительных прилагательных при упоминании собственной национальности. Шутки и примеры бразильцев, очерняющих собственный образ, легко встречаются бразильском телевидении и могут быть услышаны в выражения, которыми бразильцы пользуются каждый день. Постоянно проводятся сравнения с людьми из «первого мира», при этом бразильцы рисуются некомпетентными, невежественными, высокомерными и испорченными.

Ниже представлены два простых примера случаев, иллюстрирующих типичное бразильское самовосприятие. Оба произошли в аэропорту по прибытии в Бразилию из европейского города.

«Такое бывает только в Бразилии! Приходится ходить туда-сюда вместо того, чтобы двигаться по прямой очереди! Ох… страна тупых!» — пронзительно кричала молодая бразильская женщина, выйдя из самолета. Эта пассажирка жаловалась на то, что приходится пройти больше 100 метров до эскалатора в зал аэропорта. Другие пассажиры кивали головами, очевидно, соглашаясь с этой раздраженной женщиной. Однако, интересно отметить, что та же пассажирка прошла почти 1500 метров до посадочных ворот, не жалуясь, по длинным коридорам европейского аэропорта, где эскалаторы не работали.

«Черт, какая длинная очередь! Нелепо, что приходится стоять в очереди! Даже эти ребята — полиция! — не знаю, как организовать очередь для проверки паспортов!» — жаловался другой пассажир о необходимости показывать паспорт бразильской таможенной службе, даже хотя очередь двигалась довольно быстро. Скоро мы прошли к федеральным служащим, которые едва глянули на фото в наших паспортах. Меньше чем за пятнадцать минут стояния в очереди мы были свободны. Вполне вероятно, что тот же пассажир, прибыв в Европе после долгого и утомительного ночного перелета должен был стоять по крайней мере два часа (как я) в очереди на паспортный контроль, пока улыбающиеся пассажиры из Европейского союза проходили прямо через ворота, не стоя в очереди.

Пусть даже это короткие анекдоты, две эти сцены многое разоблачают. В обоих случаях бразильцы, недавно прибывшие из «первого мира» отвергают свою родину, бессознательно жалуясь на различия и дискриминирующее обращение, которое могли испытать. Не зная того, они подражают «лучшим» людям, повторяя эту дискриминацию по отношению к собственным соотечественникам, теперь сами действуя как источник этих недовольных замечаний. Хотя эти  два примера в некотором смысле тривиальны, они представляют в сжатой форме опыт большого числа бразильцев.

Есть шутка, часто повторяющаяся в Интернете, иллюстрирующая этот бразильский недостаток (кстати, коллега из Северной Америки рассказала мне, что слышала ту же шутку от двух гидов, когда путешествовала по Бразилии):

«Говорят, что когда Бог создавал мир, была серия жалоб. Обитатели других стран сказали, что Он был несправедлив, создав Бразилию такой богатой страной, полной природных красот. Страна вечно купалась в солнечном свете, ее не посещали ураганы, бури, снег, землетрясения, не было пустынь или опасных животных. «Это нечестно», — в один голос сказали они Богу. Но Он остановил их жалобы, ответив: «Согласен! Но подождите, и увидите, каких людей я туда помещу».

Среди прочего этот анекдот предполагает обратную связь между природой и культурой, т. е. чем более щедра природа, тем меньше нужно человеческих усилий, что может вести к лености. В то же время, часто слышишь такие фразы, как «Бразилия — это трата времени» или «Бразилия — это не серьезная страна» (эта фраза изначально приписывается французскому генералу де Голлю). Часто произносимые в критические моменты, эти комментарии указывают на некоторый стыд быть бразильцем.

Другая известная цитата принадлежит бразильскому романисту Родригесу: «Бразилец продолжает оставаться Нарциссом наоборот, который плюет на собственное отражение. Наша трагедия в том, что у нас нет минимального уважения к себе» (Rodrigues 1993: 272).

Согласно Кужавски, у бразильцев навязчивая озабоченность но отношению к своей коллективной некомпетентности, смешанная с презрением к себе и недостатком информации.

«Это национальное чувство неполноценности, очевидно, происходит от нашего сравнения с развитыми нациями, подчеркивания наших постоянных экономических неудач, экономической нестабильности, технологической отсталости и социального неравенства. Однако, реальные корни этого коллективного уничижения и общего стыда быть бразильцем можно найти в нашем историческом происхождении» (Kujawski 2001: 35).

Тема исторического происхождения «этого общего стыда быть бразильцем» будет подниматься далее в этой главе.

Бразильский народ по мнению иностранцев

Хотя детальное изучение того, какими бразильцев видят за рубежом, здесь неуместно, некоторые наблюдения имеют значение, поскольку они было более или менее встроены в бразильскую культуру. Пайк (Pike 2001) в своей статье о североамериканских мифах и стереотипах о Латинской Америке демонстрирует, что тогда как Соединенные Штаты обычно ассоциируются с культурой, Латинскую Америку связывают с природой. В Северной Америке есть символ «Дяди Сэма», белого мужчины, несгибаемого борца, который доминирует над варварством и природой. С другой стороны, у нас есть образы черных, индейцев, детей, женщин и бедных людей — тех, кто неспособны доминировать над природой, — представляющих Латинскую Америку. Эти стереотипы до сих пор присутствуют, хотя, очевидно, достигли пика во  время политики «Добрососедства» Франклина Рузвельта между 1933 и 1945 гг. В то время североамериканские карикатуристы обычно изображали своих соседей с юга как непрактичных людей, не озабоченных работой, очевидно, создавая впечатление неполноценности латиноамериканцев.

С тем же замыслом во время Второй Мировой войны студия Уолта Диснея создала персонажа по имени Кариока, который появлялся с фильмах вместе с Дональдом Даком, чтобы изображать бразильцев. Джо — попугай, который не умеет нормально говорить. Он слабый, неуклюжий, ленивый и трусливый. Он компенсирует эти недостатки фантазиями мании величия (Ramos et al. 2000).

Совсем недавно (в 2002 г.) канал американского телевидения Fox представил мультфильм, в котором американская семья, Симпсоны, отправилась в Бразилию в поисках мальчика из трущоб Рио. Их старшая дочь «познакомилась» с ним через электронную переписку в Интернете. Они были друзьями по переписке в мире хай-тека. Когда Симпсоны прибыли в Бразилию, то обнаружили, что мальчик исчез. Так что семья решает отправиться на поиски бедного бразильского мальчика, который был заброшен и нуждается в спасении американской семьей. (Тема брошенного ребенка появится снова в обсуждении истоков коррупции.)

Таким образом, Бразилия, несмотря на природные богатства, изображается как страна, полная бродяг или бандитов, как коррумпированное общество, управляемое преступниками и ослабленное бедностью и экономическим отчаянием. Следует отметить, что проекции иностранцев на Бразилию неизменно уничижительные, еще более искажаемые простеньким стереотипом Рио-де-Жанейро как землей мамбы, румбы и конги. Для тех, кто не знаком с бразильскими культурными традициями, мамба, румба и конга типичны в некоторых испано-язычных странах. Эти популярные выражения совершенно чужды для Бразилии, где говорят на португальском, а местные оригинальные популярные ритмы — это самба и босса нова.

С другой стороны, иностранцы (в Бразилии) делают следующие типичные утверждения относительно бразильцев:

«Бразильцы очень хорошие и творческие. Проблема в том, что им не хватает самооценки», — М. Соррель, важный британский бизнесмен, владелец нескольких рекламных агентств и международных исследовательских и маркетинговых компаний (опубликовано в журнале Veja, 8 мая 2002 г.)

«Бразилия почти потеряла свою идентичность» … «Бразильцы думают, что только у иностранцев есть решения. У Бразилии множество ресурсов … нужно восстановить самооценку. Я провел 40 лет, изучая Бразилию, особенно этот вопрос пессимизма и оптимизма … эту привычку говорить, что Бразилия — это пустая трата времени», — Т. Скидмор, американский социолог и автор нескольких книг о Бразилии (опубликовано в газете O Estado de São Paulo, 6 октября 2002 г.)

Антропологическое и социологическое исследование

Исследование (SEBRAE, 2002), предпринятое двадцатью пятью специалистами из разных областей гуманитарных наук, стремилось определить «профиль» «бразильскости», анализируя черты, уникальные для культурных, эстетических и коммуникаторных стилей бразильцев. Хотя это исследование было заказано экспортными компаниями с целью определить характеристики, которые дадут Бразилии конкурентные преимущества на международном рынке, были подчеркнуты интересные психологические качества. Сильные черты Бразилии по порядку уменьшения важности таковы:

• расовый и культурный плюрализм
• культурные элементы, идущие от традиций и опыта подлинно народной жизни
• беспечность и оптимизм
• плюралистические и синкретические черты культуры
• упор на личные отношения
• гостеприимство и сердечность
• креативность.

Слабые черты Бразилии по порядку уменьшения важности таковы:

• недостаток самооценки, оценка только того, что импортировано
• недостаток уверенности во власти и правительстве, что отражается на общем недоверии по отношению к публичным компаниям
• некоторое презрение к техническим вопросам
• идея, что обман необходим, чтобы получить преимущество надо всем и повсюду — прежде всего, над бедными
• скудная публичность бразильской культурной работы по всем секторам
• высокомерный персонализм, который помещается над законом
• убеждение, что все обманывают, просто чтобы заработать больше денег
• невежество как «исповедание веры» («если я могу заработать деньги, не читая книг, то…»)
• нечестность ради семьи и друзей
• недостаток преданности заключенным соглашениям.

Один из важнейших выводов в том, что контакт с так называемыми развитым нациями часто усиливал чувство неполноценности. Так, в Бразилии есть сильная необоснованная вера, что все, идущее из-за рубежа всегда лучше. Авторы также полагают, что недостаток информации продолжит усиливать склонность к презрению всего бразильского и высокой оценке того, что идет из-за рубежа. Они заключили, что бразильцы также жертвы скрытого комплекса неполноценности. Креативность рассматривается как «обман» или jeitinho.

Следовательно, этот отчет подтверждает наши предыдущие наблюдения относительно веры, что бразильцы не чтут собственные культурные ценности. Это привело к острой нехватке уверенности в себе, которая только увеличивает риск внезапной бессознательной компенсации, ведущей к национальной переоценке. В юнгианских терминах это ведет к условиям для «энантиодромии», приводящей к крайнему национализму и опасной инфляции эго.

Исследование SEBRAE приходит к выводу о необходимости упора на том, чтобы дать бразильцам лучше осознать ценность собственной креативности и особые позитивные качества бразильской культуры. Однако, мы знаем, что реальное равновесие относительно собственного индивидуального или группового образа не достигнуть, просто укрепляя позитивные ценности. Без психологической работы, нацеленной на соприкосновение с коллективной тенью (т. е. без большего осознания комплекса неполноценности) всякая работа, к которой подходят только с образовательной стороны, не может быть особенно эффективной.

Исследование с анализом

Чтобы далее подтвердить приведенные догадки относительно природы бразильского культурного комплекса, среди выборки бразильских аналитиков было проведено исследование, объектами которого стали члены Бразильского общества аналитической психологии (SbrPA) и Юнгианской ассоциации Бразилии (AJB). Это исследование проводилось посредством вопросника, включавшего в себя вопросы, связанные с наблюдением поведения, симптоматического для культурного комплекса в бразильской повседневной жизни. Вопросник также был предназначен для того, чтобы выявить способы, которыми существование культурного комплекса отражалось в бразильских мифах, легендах, расхожих выражениях, искусстве и т. д. Например, один из вопросов требовал, чтобы аналитики проанализировали Бразилию как пациента (Galliás 1998). Относительно «симптомов» пациента аналитиков просили идентифицировать лежащие в их основе комплексы. Аналитиков также спрашивали, могут ли они выявить в себе появление странных чувств при путешествии заграницей. Их просили отметить, какие зарубежные культуры порождали такой эффект и природы возникших чувств.

Вопросник был отправлен 144 аналитикам и стажерам двух бразильских юнгианских обществ, относящихся к Международной ассоциации аналитической психологии (IAAP). Всего вернулось 33 вопросника (31 аналитика и 1 стажер). По мнению некоторых коллег, слабый отклик приписывался сложности вопросов. Некоторые, похоже, чувствовали, что на каждый вопрос следует отвечать так, словно это диссертация, тогда как другие сказали, что им нужно было много времени для полевых исследований, и потому они воздержались от ответа. Один аналитик сказал, что его первой реакцией было:

«Я ничего не понял. Я чувствовал себя тупым, но, снова взглянув на заглавие, я осознал, что это чувство неполноценности или сопротивление заполнить вопросник, будучи поставлен перед его очень абстрактными вопросами, может быть самим культурным комплексом (интерпретация собственного контрпереноса)».

Как мы увидим, первое признание одного из респондентов предсказывает главный культурный комплекс, открытый вопросником. И результаты исследования, несмотря на сопротивление ему, предоставляют интересные сведения, подтверждающие полевые наблюдения и другие исследования бразильской культуры, рассмотренные в этой главе. Ответы на вопросник были отсортированы на основе содержания. Шесть отдельных, но взаимосвязанных категорий симптомов наблюдаемых аналитиками, возникли из анализа их ответов.

Чувство неполноценности

Ответы из этой категории были единогласными. 100 процентов респондентов описали типичные и частые чувства и поведение, напрямую связанные с низкой самооценкой бразильцев. Среди низ зависимость; неуверенность; недооценка фольклора и его мифических выражений; шутки о себе (бразильцах); уничижительные высказывания о Бразилии (частое негативное сравнение Бразилии по отношению к другим странам из северного полушария); обесценивание языка (при обращении к словарю туземного происхождения) и переоценка иностранных языков; стыд от неимения европейских предков; чувство бессилия и неспособности; чувство внутренней «колониальности» и неразвитости элитной культуры; недооценка бразильского правительства и их организационных систем (проявляющаяся в расхожих выражениях вроде «в Европе все работает»; «такое бывает только в Бразилии»); ощущение, что в Бразилии все нужно развивать и достигать; зависть к национализму иностранцев (группа североамериканских трейдеров однажды утверждала, что с бразильцами легко иметь дело, потому что они не сражаются за свои права и не защищают свою страну); вера в классифицирование Бразилии как третьего мира, третьего класса, все еще (вечно) на стадии строительства.

Другое заключение в этой категории, очевидное в огромном количестве откликов (90 процентов) — это переоценка иностранцев и иностранных продуктов. Веря, что все, что он имеет или делает, низкого качества, типичный бразилец стремится подражать иностранцам, переоценивать иностранные товары и открыто принимать любой иностранный материал или культурный продукт, не учитывая возможность изучить или оценить то, что сделано в Бразилии.

Нарушение законов и коррупция

Около 80 процентов респондентов отметило категорию поведения, которую бразильцы связывают с «законом Герсона». Герсон был известным футболистом, который в 1970-х рекламировал сигареты на ТВ, ассоциируя марку, которую он курил, с «умным поведением». Его заключительные слова стали очень популярными среди бразильского народа: быть умным — это «превосходить во всем». Влияние этой ТВ-рекламы было поразительным в то время и, что еще более поразительно, через несколько лет «закон Герсона» все еще признавался как типичное поведение трикстера-победителя. Потребовалось врем, чтобы рекламы признали анти-этичной, но даже сейчас о человеке сомнительного характера говорят как о том, кто следует закону Герсона. Этот ярлык применяется с двусмысленной смесью восхищения трикстером (умный парень) и моральной критикой.

Эта категория также включает в себя распространенное поведение с целью обмануть закон («некоторых законов держатся, некоторых — нет») и налоги (потому что «они не честные» или потому что деньги идут в карманы политиков). Предложения взяток, неподчинение иерархии, нахождение лазеек в каждом законе, так что все это выражает общий паттерн широко распространенной коррупции, — это последствия такого поведения. В некоторых ответах аналитики считали коррумпированное поведение связанным с чувством бессилия. Люди, котрые воспринимают себя бессильными изменить свой социальный статус или поменять свою юридическую ситуацию, могут верить, что единственные доступные средства избежать превращения в жертву — это присоединиться к нарушителям закона. Тем самым чувства бессилия и неудовлетворенности ослабевают.

Puer aeternus

Около 70 процентов респондентов считают, что нехватка уважения к ограничениям, будь то   чистое удовольствие от нарушения сигналов светофора или неподчинение социальной ответственности или просто легендарная непунктуальность бразильцев — является типом инфантильного протеста против излишнего авторитаризма. За этим безграничным неуважением к установленному порядку вещей стоит и подпитывает его, конечно, архетип puer aeternus. Неуважение к закону во всех его аспектах связано с чувством слабости, которое негативно выражается при столкновении с патриархальной силой. Иными словами, законы считаются «нелепыми» или несправедливыми, а неподчинение считается «умным ходом» или средством перехитрить власть.

Недостаток героев

Около 60 процентов ответов ссылалось на отсутствие мифических и исторических героев в бразильской культуре. Некоторые считали это отсутствие важным фактором, мешающим развить национальную идентичность, а также усиливающим чувство неполноценности. Однако, странность в том, что в бразильской культуре множество персонажей из литературы и фольклора, которые могут считаться героическими, но никто из них не признается таковым. Возможно, дело в том факте, что эти «перспективные герои» обычно связываются с туземным бразильским населением или отсылают к историям, которые рассказывали бывшие черные рабы — обе группы недооцениваются и не считаются способными на создание героев.

Нарциссизм, эксгибиционизм, крайняя вседозволенность

В этой категории были менее единогласные ответы, лишь 30 процентов респондентов указывало на нарциссизм, эксгибиционизм или крайнюю вседозволенность как компенсаторные механизмы для описанных выше симптомов. Экстравагантность фольклорных празднеств (Boi-bumbá — бразильский мифологический бык в северо-восточном регионе) и Карнавала (который празднуется по всей Бразилии) могут указывать на коллективное желание преодолеть это чувство неполноценности.

Типология

Около 20 процентов аналитиков связывало типологические стили с созданием культурных конфликтов и комплексов. Бразильцы с типологией чувствующего экстраверта могут чувствовать себя неполноценными с точки зрения членов культуры, несущей типологию мыслящего интроверта.

Заключение

Результаты вопросника совпадают с наблюдениями теолога Леонарда Боффа (из личной беседы в 2002 г.), который утверждает, что бразильцы страдают от «комплекса неудачника», и Диаса и Гамбини (Dias and Gambini 1999), которые, основываясь на анализе образования бразильской идентичности, сказали, что бразильцы страдают от комплекса неполноценности как результата нехватки осознания себя.

Потому мы можем подтвердить, что аналитики единогласно идентифицировали бразильский культурный комплекс неполноценности, которые имеет различные проявления, включающие в себя низкую самооценку и стыд перед собственной культурной идентичностью. Патологическое поведение коррупции, обмана и неподчинения закону может быть следствием этого комплекса неполноценности.

Основываясь на этих наблюдениях и результатах исследований, время порассуждать о происхождении и внутренних конфликтах, породивших этот культурный комплекс.

Возможные причины комплекса неполноценности

При изучении основного конфликта, который мог породить этот комплекс крайне показательной будет история бразильской нации. Нация Бразилии родилась из травмы с двумя доминирующими направлениями: колонизация и рабство. Однако, значительная проекция на Бразилию существовала даже до ее основания в 1500 г., тем повлияв на основу, на которой возводилась коллективная идентичность. Действительно ли Бразилия — это тропический рай? Миф происхождения: Бразилия и рай — это средневековые проекции на неизвестную землю. Согласно фон Франц (von Franz 1972), мифы творения — это глубочайшие и самые важные из всех мифов. Во многих обществах они являются важнейшим учением в обряде инициации и становятся основанием для создания коллективной идентичности.

Если вопрос «Откуда я появился?» создает тревогу, миф, отвечающий на него, дает смысл и ось для существования. Повторяющийся в моменты кризиса, миф творения помогает восстановить идентичность и восстановить самооценку. Если мы переместим мифический вопрос на исторический миф основания, на ум приходят различные характеристики, раскрывающие проблему, которая с самого начала так до сих и не была разрешена.

Название

Когда португальцы крестили недавно открытую землю «Terra de Santa Cruz» (Земля Святого Креста) в 1500 г., это был акт, констеллировавший в коллективном бессознательном желание доминировать и позже уничтожить почти все местное население. В сущности, новое название насильно подчинило местное население христианской вере.

«Первооткрыватели перенесли крест через океан и вонзили его в свежую землю, но не смогли понести его на собственных плечах. … Европейцы заставили индейцев тащить крест, пока посвящали себя … изобилию своих побед в свободной зоне к югу от экватора» (Gambini 200: 42).

Однако, со временем название Бразилия стало доминировать, и теперь его происхождение является предметом множества обсуждений. Старейшие доступные тексты, такие как Ho Brasile или O’Brasil, демонстрируют, что оно относится к кельтскому названию, которое означает «Земля счастливых», «остров счастья» или «земля обетованная», поскольку корень bres в ирландском языке означает «благородный, удачливый, счастливый, чарующий». Это название появляется на картах еще до открытия земли и в средневековой ментальности было наиболее уместным для воображаемого острова к западу от известного мира (Funari 2002). Другие полагают, что слово «Бразилия» означает человека, который жил у основания дерева цвета brasa (огненно-красный), а именно “pau-brasil”, дерева, которое в то время активно ввозилось в Европу.

Бразилия в средневековом воображении

Связь бразильской территории с Эдемским садом как «чудесными владениями» созрела в европейском воображении к концу пятнадцатого столетия. Мы также можем найти фантастически позитивные образы или ужасно угрожающие образы новой земли в литературе, которая пыталась приписать отождествляющие черты стране (Oliveira 2000).

В целом, новые земли изображаются как прибежище для нетронутой природы — девственная земля — и описываются португальцами как опасная, роскошная, пышная, пугающая и загадочная вселенная (Oliveira 2000; Gambini 2000).

Картография и тексты пятнадцатого и шестнадцатого столетий раскрывают встречу двух цивилизаций и описывают различия, подтвержденные столетиями (Santos et al. 2000). Даже использование термина «открытие» для земли, населенной миллионами людей во время этого самого открытия (насчитывают между 6 и 12 миллионами и более 1000 туземных этнических групп), крайне спорно (Brito 2001).

Далее, создание мировой карты, основанной на логике колонизатора, создало концепцию двух миров, старого и нового, эксплуатирующего и эксплуатируемого. В то время законность эксплуатации основывалась на представлении, что все, существовавшее в новом свете, было неполноценным.

Вентура (Ventura 1991) указывает на двойственность европейского отношения во время «открытия», которая колебалась между позитивным образом естественного счастья и невинностью обитателей американской земли и негативным образом. Осуждающим варварские обычаи. Вентура также подчеркивает существование очень негативного отношения к туземному населению и физическому окружению Америки, которое легитимизировало крайне насильственное и беспорядочное европейское вторжение в новооткрытые земли. Этот негативный взгляд включал в себя европейскую дискуссию о «вырождении» животных, растений и людей нового континента, которая дала белым людям разрешение далее цивилизовать Америки. В результате все действие было нацелено исключительно на эксплуатацию и поразительно слепо к культурному богатству местного населения.

Первые обитатели

В начале завоевания действительно стоял вопрос, обладают ли местные душой. Несмотря на папский декрет, объявивший индейцев людьми, действительные практики власть предержащих подтвердили, что индейцы принадлежали к более низкому антропологическому уровню. Этот взгляд на социальную неполноценность индейцев подкреплялся верой, что самое биологическое устройство индейцев также было другим — и неполноценным. Согласно Квихано (Quijano 1993:169), эти идеи способствовали «глубокому и долговечному культурному комплексу, матрице идей, образов, ценностей, подходов и социальных практик, которые продолжают быть очевидными в отношениях между людьми». Эта «неполноценность происхождения» также укрепляется тем фактом, что Бразилия, в отличие от Мексики и Перу, не может указать на важные доколумбовы общества, имеющие качественные и сохранившиеся культурные достижения. Это отсутствие доколумбовых цивилизаций как предшественников сделало еще более простым для европейцев отрицать существование туземных культур миллионов местных, живших в Бразилии в шестнадцатом столетии. Это сформировало бразильскую идентичность, отрицающую ее происхождение и отрезанную от души предков (Gambini 2000).

Отрицая туземный миф творения, бразильцы смотрели на мифы других культур и принимали их как свои собственные, не учитывая историю и географию своего региона. Снова, согласно Гамбини, бразильская душа, похоже, родилась из перекрестной проекции:

«Пока индейцы проецировали спасителя на португальцев, европейцы видели в открытой земле рай, населенный обнаженными существами, бывшими носителями врожденного зла и грехов, поскольку они не знали истину религиозного откровения христианства» (Gambini 2000:166).

В результате этих запутанных и конфликтующих взаимных проекций, которые никогда не были интегрированы в коллективную идентичность, Бразилия не имела связного мифа или истории как нация. Напротив, бразильская туземная культура оставалась изолированной и защищенной от отдаленных территорий. Более того, не существует собраний мифов творения или признанных туземных героев, которые были ассимилированы как часть процесса формирования бразильской культуры и идентичности.

Проведение колонизации

Португалия никогда не намеревалась основать новую нацию. Она искала себе новые земли, ведомая желанием богатства. Подход колонизаторов, в сущности, заключался в том, чтобы извлекать богатство из страны через управление и хищническое исследование, не беря в расчет землю и ее обитателей. Это доминирование, установленное португальцами, длилось столетиями (Oliveira 2000).

Согласно ДаМатта (DaMatta 1993), экономическая история Бразилии отражает подход со стороны колонизаторов к природе, отражавший их личный авантюризм, крайний индивидуализм и необузданный анархизм. В этой социальной и экономической структуре с ее разрушительным циклом хищнического эксплуатирования оформилось первоначальное бразильское общество.

Тогда как первые колонизаторы Соединенных Штатов Америки стремились создать новую нацию, управляемую этическими и религиозными принципами, первые колонизаторы в Бразилии пришли с единственным намерением забрать ее богатства королю, который нуждался в них, чтобы выплатить долг Португалии Англии. Никакого намерения «построения нации» (как это сейчас называют) или интегрировать народ, богатства и природные блага новой земли в орбиту цивилизованной Европы не было. На самом деле, сообщается, что первые европейские иммигранты в Бразилию были двумя вырожденцами, брошенных на бразильском берегу, когда суда Педро Альвареса Кабрала, «первооткрывателя» Бразилии, вернулись в Португалию с новостями о Земле Санта-Круз в 1500 г. Миссия этих случайных туристов заключалась в том, чтобы исследовать туземное население и оценить их привычки, чтобы установить основу для религиозного обучения, которое проводили миссионеры (Brito 2001).

Согласно Мугу (Moog 1981), первые колонизаторы бразильской земли были подданными португальского короля. Они пришли одни, оставив свои семьи и друзей. Их единственной мотивацией было эксплуатировать новую землю и вернуться в Португалию. У них не было экономического плана ответственного развития Бразилии, и они не были наделены гражданским чувством. У них не было представления о политическом самоопределении для туземных народов. Вместо того, чтобы задержаться на территориях, по которым они путешествовали, они скорее истребляли население, чем населяли землю. Тогда как североамериканские поселенцы клялись установить гражданское и политическое единство, вводя жизнеспособные экономические практики, заселяя и возводя города (часто также после завоевания местного населения), европейцы, переехавшие в Бразилию, пришли как завоеватели, а позже стали контрабандистами золота и драгоценных камней.

Те первые иммигранты, которые отправлялись в Северную Америку, пришли с намерением стать американцами, принадлежать к новой религии и новой родине. Напротив, те, что был рожден в Бразилии с португальской кровью (mazombo) стремились заявить о своих врожденных правах в монархии. Они были (большинство из них) полукровки, брошенные своими европейскими отцами и отвергнутыми матерями из племен. Чтобы заявить о праве на португальское гражданство, они вынужденны были учиться в Коимбра. Они всегда стремились к Португалии, а позже к Парижу. Это были европейцы не на своем месте. Так что первые люди, рожденные в Бразилии, не были ни португальцами, ни бразильцами, а противоречивыми существами, лишенными родины. Они были травмированы с самого рождения и неспособны найти достоинство, патриотизм, приличие, самообладание, чистую жизнь, честности, высокие амбиции и благородные намерения (Moog 1981: 135).

Другое важное направление травмы в формировании бразильской идентичности — это рабство, которое, наряду с колонизацией, привело к

«почти полному доминированию, посредством чего всякая власть принятия решений была устранена, а разумные люди сведены до состояния вещей. Бразилия родилась из этой ситуации и никогда не смогла примириться с этим опытом, который остается на некоем уровне как травма» (Ribeiro 2000: 58).

Черных рабов привозили в Бразилию, чтобы они занимались утомительным ручным трудом, требовавшимся на плантациях сахарного тростника. Когда семьи рабов прибыли в колонию, они были разделены и распределены по многим локациям, чтобы разделить население, говорившее на одном диалекте. Таким образом, обращение колонизаторов с рабами создало разрыв в национальных культурных связях, образуемых использованием родного языка.

Новая земля была населена людьми, которые говорили на нескольких языках: кроме европейских колонизаторов, которые принесли латынь и португальский, и африканских рабов, которые говорили на множестве диалектов, туземные бразильские племена сами имели различные идиомы. Только с восемнадцатого столетия медленно начал развиваться уникальный язык, феномен, которые считается объединяющей культурной силой (Lucas 2002).

Другой важный фактор, повлиявший на формирование чувства национализма, заключается в том, что португальцы как колонизирующая силы терпели разнообразие и научились совмещать черты множества разных народов из африканских и азиатских земель. Этот талант культурного синкретизма стал их бразильским опытом, способствовавшим созданию общества, основанного на смеси различных культурных систем. Таким образом, случившееся в Бразилии было сочетанием этих трех основных этнических групп (индейцев, белых и черных), каждая из которых характеризуется и своей многочисленностью и, в то же время, уникальностью своего происхождения.

Также стоит отметить, что рост бразильского национализма не был отмечен эпизодами внутреннего или внешнего вооруженного противостояния и другими большими предприятиями, которые могли пробудить интенсивные националистические эмоции, как было со многими европейскими нациями. Скорее, бразильский национализм было плодом преданности территории и ностальгии по происхождению разных народов, которые составляли Бразилию. «В глубине бразильского коллективного бессознательного все еще скрывается ноющее чувство, продукт мощного геноцида против индейцев и черных, который годами творили португальцы и властвующий класс в Бразилии» (Lucas 2002: 152).

Часть «ноющего чувства», сохранившегося как пережиток в бразильской психике — это остатки расовых теорий девятнадцатого века, которые были построены вокруг позитивизма Конта, социального дарвинизма и эволюционной теории Спенсера. Все эти идеи дают оправдание широко распространенной вере в превосходство европейской цивилизации. Например, сочетание тропического климата и смешивания рас — белых, индейцев и черных народов — можно использоваться для объяснения предполагаемой ленивой природы, апатии и моральной и интеллектуальной неустойчивости бразильцев (Ortiz 1994).

Согласно историку Карвальо (Carvalho 2000), бразильское национальное сознание появляется только в Парагвайскую войну (1864-1870), когда впервые конфликт с внешним врагом принял национальное измерение. Травма и возбуждение войны привели к интенсивному отождествлению с патриархальными символами, такими как национальный гимн и флаг, прежде неизвестными большинству населения. Однако, национальное чувство, ставшее результатом обширного, позитивного, конструктивного коллективного опыта до сих пор отсутствует в большинстве населения. Тот факт, что заявление о независимости, уничтожение рабства и образование республики произошли без войны, означал, что у бразильцев не было опыта участия в конфликте, который привел к образованию их общества. В результате построение нации не рассматривалось как плод их собственных усилий и жертв, как достижение, с гордостью за которое они все могли отождествиться. Таким образом, в Бразилии миф о герое или героине не был запущен в коллективной психике. Хотя бразильская мифология богата на туземных caboclo и африканский символизм, нет ни одной исторической личности или даже региональной группы, которая выделяется и отождествляется с героизмом.

С девятнадцатого столетия народы многих других национальных, расовых и этнических групп мигрировали в Бразилию, особенно испанцы, итальянцы, немцы, арабы и японцы. Они принесли свои обычаи, принципы и ценности, которые сильно повлияли на бразильскую культуру через их мифы и традиции, развивавшиеся тысячи лет. Таким образом, последние поколения бразильцев почувствовали необходимость поиска своей идентичности в своих европейских предках. Как mazombo, они обратились к своей родословной в поисках гордости, а также отличия от других бразильцев. Эта тенденция, в сочетании с уже существовавшей неинтегрированной многочисленностью бразильского народа, не помогла создать более единую, гармоничную коллективную идентичность. Скорее, позитивные ценности и мораль, вдохновленные иммигрантами, переживались их потомками больше на индивидуальном и семейном уровне, а не на уровне национальной, бразильской коллективной идентичности.

Заключение

Гипотеза о существовании комплекса неполноценности в бразильской культуре была подтверждена тремя принятыми здесь подходами. Не только полевые наблюдения, но и социальное исследование и результаты вопросника аналитиков совпадают в описании более или менее сознательного поведения, которое неизменно открывает глубокое чувство пренебрежения и неуважения к собственному гражданству.

Полевые наблюдения были подтверждены обширной литературой, которая определяет это явление как причину дурного самочувствия в культуре. Вредоносные последствия этого презрения к себе отражаются в различных областях, включая оценку интеллектуальной и экономической продукции, в сохранении социального неравенства, в исключительной природе социальной стратификации (по отношению к индейцам, черным и бедному населению в целом), а также в этических вопросах.

В поиске оригинального конфликта, который лежит в ядре этого комплекса неполноценности, очевидны некоторые принципиальные факторы в формировании Бразилии: миф творения, проекции иностранцев, рабство и колонизация. Мы также можем видеть, как травма рождения навязчиво повторяется в различных типах поведения, включая коррупцию, которая особенно подчеркивается в этой главе. Миф о Бразилии как рае повторяется во всепроникающей вседозволенности, которая воспроизводится коррумпированными индивидуумами, презирающими закон и чувствующим наслаждение от социального неповиновения. Мейра Пенна (Penna 1972), описывая типологию стран, поместила Бразилию в категорию «все разрешено, даже то, что запрещено», сравнив, например, с Англией, где «все разрешено, кроме того, что запрещено».

Парадоксально, но изначальный миф об Эдеме внес свой вклад в чувство неполноценности на самых ранних стадиях формирования бразильской идентичности, подчеркивая как первичные качества чувственности, плотской привлекательности и природных богатств в новых землях и ее обитателях. И раз, согласно существующим стандартам цивилизации, то, что идет от природы, считается неполноценным по сравнению с тем, что производится, поскольку эти ресурсы можно собрать без промышленных или творческих усилий, выхода из этого чувства неполноценности не представляется. Как мы видели, проекции множества иностранцев с шестнадцатого столетия до нынешних дней укрепляют это отношение. Что хуже всего, сами бразильцы в поиске позитивной идентичности ассимилируют эту проекцию неполноценности и совмещают с собственной оценкой своей земли и себя. Так невротический механизм повторяется в попытке найти решение этой дилеммы.

Даже социологические и антропологические исследования, представленные здесь, предполагали (из коммерческих, экспортных соображений), что бразильские продукты следует ассоциировать с природным, а не созданным или произведенным. Некоторые авторы дошли до того, что предположили, что чувство неполноценности можно преодолеть, увеличивая ценность экологии и природных ресурсов, которыми Бразилия крайне богата. Однако, этот очевидно новый подход лишь снова укрепит миф о тропическом рае: Бразилии, стране изобилия и веселых карнавалов. Интеллектуальные качества, прорывы в бразильской технологии, или даже способность бразильцев найти рациональные решения своих проблем, например, не считаются национальным достижениями.

Итак, похоже, что существует некоторая слепота в отношении признания коллективной ценности научных и культурных достижений Бразилии. Или же бессознательное чувство превосходства, которое мешает адекватной оценке действительных возможностей бразильской продукции, которое всегда устанавливает негативные сравнения с продукцией и культурными свойства других стран.

Далее, возможно, что в бразильской психике действует компенсаторный механизм, который принимает только «лучшее» или «ничего вообще», отвергая бесконечные средние реалии.

Наряду с вкладом эдемовского мифа в бразильскую коррупцию и ее комплекс неполноценности существует особая структура родительских архетипов, общая для Бразилии. С одной стороны, у нас есть образ европейского отца, который только недавно вышел из средних веков и единственная цель которого — это эксплуатировать страну и быть как можно богаче. Очарованный обнаженностью и свободой туземного населения, подавленный европейский мужчина насилует мастерство местных. С другой стороны, у нас есть образ индейской матери, которая рождает полукровку, впоследствии заброшенного отцом и отвергнутого племенем матери. Бесконечное повторение этого шаблона также внесло свой вклад в создание mulatto, составляющих 38 процентов бразильского населения, согласно переписи 2000 г. (IBGE). Mulatto исторически происходят от жестокости и похотливости владельцев плантаций к женщинам-рабам. Образ человека смешанной расы как ребенка отца-насильника очевидно отражается в предрассудках и продолжающей социальной стратификации в Бразилии.

Таким образом, неспособность создать идентичность, сопоставимую с продуктивной реальностью Бразилии, ведет к стыду и удушает всякое возможное выражение позитивного национализма. И стыд, и заброшенность можно рассматривать как дальнейшие симптомы того же комплекса неполноценности, который породил коррупцию.

Некоторые властные фигуры, похоже, избегают стыда, примеряя и воспроизводя роли отца-бандита. Они натягивают деспотичную и хвастливую личину, сообщая миру вокруг, что «никто со мной не связывается — даже закон». Бессознательное воспроизводя эксплуатирующее меркантильное поведение «отцов», эти коррумпированные индивидуумы пользуются землей и окружающей средой по-хищнически. Ничего не нужно учреждать, строить или производить. Он (или она) не уважает историю и еще меньше ее творения. Цель в том, чтобы «опережать», «быть первым» — создавать ложное превосходство. Обсуждение морали поглощается негативным отцовским комплексом и потому недейственно. Реального уважения к отцу нет, а самоуважения слишком мало, чтобы усвоить всякое предложение, основанное исключительно на образовательных, моральных или этических ценностях.

Поиск выхода из этого тупика еще более осложняется отсутствием живого, культурно значимого мифа о герое. Культурно жизнеспособные формы героического мифа — это необходимое предварительное условие для успешного развития эго в любом обществе. Как мы знаем, задача героя в том, чтобы оспаривать существующий порядок и вдохновлять на усвоение новых архетипических сил в коллективном бессознательном. В патриархальной культуре юный герой сражается с установившейся фигурой отца и приносит с собой новые ценности.

Но как сын оспорит бросившего его отца, если тот не признает сына? Неизвестного отца, которым нельзя восхищаться ни минуты. В отличие от английского колонизатора, которого северо-американцы восхваляли и уважали, португальский «отец» предоставляет подходящий повод для презрения. В Бразилии полно шуток, которые, как явный компенсаторный механизм, изображают португальского «отца» как неполноценное, тупое и некомпетентное существо. Выставляя его в нелепом свете, бразильцы могут чувствовать свое превосходство и, в то же время, отрицать всякую возможность предположить его как модель отцовской фигуры.

Таким образом, возможно, что травматическое структурирование бразильской идентичности, включая непризнание португальских «отцов», которые отвергли и бросили сыновей, помешало развитию подходящих мифических и исторических героических образов. Эта нехватка подходящих героических образов, с которыми можно отождествиться, тем более поразительна, что в культуре есть богатое мифологические и символическое многообразие, которое простирается от библейского Бытия до космологии йоруба (африканская) и которое включает в себя различные туземные этнические группы, равно богатые мифологическими приключениями и персонажами.

Нехватка эмоциональной связи меду отцом и сыном может частично объяснить рецидивизм в правонарушениях, а также коррупцию и авторитаризм в лидерах. Как жалкая замена подлинной любви между отцом и сыном, их циничное использование «любящего протекционизма» мешает протесту и раскрытию их коррупции. Как возможно жаловаться на того, кто злоупотребляет властью и в то же время протягивает руку защиты? История полна примеров того, как диктаторские режимы заполняли разрыв в отсутствующем отце. Таким образом, политическая власть, навязанная силой, своей твердой и репрессивной рукой может быть более «любящей», чем некоторые демократические режимы, в которых любовь перешла от отцовских комплексов к состоянию отчужденности. «Любовь не совсем очевидна в демократии, поскольку в ней нет всемогущего отца, который должен следить за всеми нуждами народа» (Ribeiro 2000: 66).

Возможность демократии и ее равенства, созданного рассудком, трудно установить для людей, которые нуждаются в отцовской идентичности. Брошенный ребенок бросил братьев и сестер, которые объединяются в тени против отца-насильника. Братство титанов скрытно восстает против отцовской тирании, прибегая к обману и подчиненному протекционизму или фаворитизму в отсутствие необходимой силы, чтобы более прямо бросить вызов отцу. В результате, они пытаются воспользоваться любой возможной ситуацией, чем подчиняться беспристрастности закона, цель которого, по крайней мере, в теории, в том, чтобы подкреплять гражданские и моральные ценности со справедливостью.

Замыслы, нацеленные на то, чтобы навредить отцу (спроецированного на правительство или закон) — это один из немногих путей, с помощью которых чувствующий себя бессильным открыто выражает свое противостояние. Другая, более здоровая, форма протеста заключается в том, чтобы братья и сестры собрались в новый союз, создали иное правительство, основанное на чувстве различия, на ином уровне сознания, где существование патриархального героя не обязательно.

Бразильский комплекс неполноценности и его всепроникающий симптом коррупции также активирует более негативный полюс архетипа puer aeternus. Это подпитывает образ молодой страны, полной богатства, тропической красоты и безграничного потенциала. Он держится на иллюзии puer, что завтра неким магическим образом будет лучше, чем сегодня. Эта иллюзия сильно отпечаталась и укрепилась в бразильской психике в 1970-е годы, когда продвигалась националистическая фраза: «Бразилия — это страна будущего». Вера, присущая этой фразе, как многие видения puer, остается нереализованной и может звучать как пустое кредо.

Вера в невозможность преодоления разрушительного отца и нехватка знания о том, что составляет реальную, нынешнюю силу бразильцев — это очевидные последствия национального комплекса неполноценности, которые, в свою очередь, компенсируются фантазиями о величии и необузданным поведением. Например, дитя-полукровка склонен воспроизводить свою незаконность, колеблясь между низкой самооценкой и более маниакальными фантазиями, которые выражаются в большим правительственных проектах и гигантских, карнавальных празднествах. Так создается порочный круг, в котором невозможность реализовать грандиозные фантазии увеличивает чувство неполноценности. Юнг понимал этот индивидуальный и групповой феномен, когда писал: «сознательная мания величия уравновешивается бессознательной компенсаторной неполноценностью, а сознательная неполноценность бессознательной манией величия (одного без другого не бывает)» (Jung 1963: 304).

Стоит отметить, что хотя коррупция как симптом культурного комплекса затрагивает всех бразильцев, это не обычное поведение большинства населения. Это симптом культурной патологии, которая вызывает широко распространенное страдание. В целом, большинство не принимает это поведение. Напротив, многие группы от больших образовательных учреждений до правительственных и неправительственных организаций обсуждали эту проблему в поиске образовательных и исправительных мер. К сожалению, поскольку нет осознания бессознательных факторов, способствующих патологии этого культурного комплекса, публичные и частные усилия будут иметь только временный и репрессивный эффект. В этом случае будет принята пуританская личина, тогда как невротическое ядро останется нетронутым.

Подлинное изменение случится, только когда произойдет болезненная встреча со скрытыми конфликтами, включающая в себя эмоциональное принятие напряжения между полярностями неполноценности и превосходства, которые так сильны в бразильской психике. Такое сознание потребует от коллективного эго вынести огромное увеличение тревоги, когда оно столкнется с культурным комплексом неполноценности, порождающим коррупцию. И, как указал в своем исследовании целостности Джон Биб, коллективное эго должно будет поддерживать бдительность. «Из-за постоянной деятельности комплексов целостность не выживает без установки на бдительность» (Beebe 1992: 40).

Остается надеяться, что с некоторой сознательной ассимиляцией изначальных конфликтов вокруг заброшенности и отверженности архетипические энергии puer aeternus, столь мощные в бразильской психике, могут освободиться, чтобы дать свой потенциал для творческого обновления нового коллективного образа самости. Можно, по крайней мере, строить предположения, что затрагивание таких энергий приведет к тому, что констелляция новых сил в коллективной Самости снизит роль коррупции в публичной и частной жизни. Возможно, тогда коррупция, перестав быть патологическим симптомом культурного комплекса, снова вернет свою естественную роль древней драмы между добром и злом. Но это другая история.

Благодарности

Мне бы хотелось поблагодарить за внимательную вычитку и предложения Лилиану Ваба и Перикла Пинейро Мачадо и помощью членов SbrPA и AJB, а также Рикардо Сейхаса и Вивиан Гуадабассио за исследовательский проект.

Библиография

Beebe, John (1992) Integrity in Depth, College Station, TX: Texas A&M University Press.

Boff, Leonardo (2000) Que Brasil que queremos? Petropolis: Editora Vozes.

Brito, Enio (2000), Anima Brasislis, Sao Paolo: Editora Olho d’água.

— (2001) O DNA da alma brasiliera Espaços, vol. 9 (2), Instituto Teológico de São Paulo.

Carvalho, J.M. (2000) A formação das almas-o imaginário de Repúblico no Brasil,  São Paulo: Cia das Letras.

Couto, J.G. (2000) Quatro autores em busca do Brasil, Rio de Janeiro: Editora Rocco.

DaMatta, Roberto (1993) Conta de Mentiroso, Rio de Janeiro: Editora Rocco.

— (2003) Corrupçãp e Impunidade, Jornal “O Estado de São Paulo”, January 23.

Dias, Lucy and Gambini, Roberto (1999), Outros 500. Uma conversa sobre a alma brasiliera,  São Paulo: Editora Senac.

Funari Pedro (2002) “O nome do Brasil continua um mistério”, online www.scipione.com.br/educa/artigos/art15

Galliás, Iracy (1998) “Identidade anoréxica abaixo do Equador”, Anales de I Congreso Latinoamericano de Psicologia Junguiana.

Gambini, Roberto (2000) O espelho indio. A formação da alma brasileira, São Paulo: Axis Mundi.

Goettingen University and Transparency International, “The 2002 Corruption Perception Index”, online www-gwdg.de/uwww/icr.htm

Jung, C.G. (1935/1976) “The Symbolic Life”, Collected Works, vol. 18, Princeton, NJ: Princeton University Press.

— (1946/1970) “Analytical Psychology and Education”, Collected Works, London: Routledge & Kegan Paul.

— (1963) “The Psychology of the Child Archetype”, Collected Works, vol. 9, part 1, London: Routledge & Kegan Paul.

Kujawski, G. Mello (2001), Idéia do Brasil: A Arquitetura Imperfeita, São Paulo: SENAC/

Leisinger, Klaus (1996) “Working across Cultures”, Lecture at the Ninth Annual Conference of the European Business Ethnics Network, Working Across Cultures, Frankfurt, September 18-20, online www.foundation.novartis.com

Lucas, Fabio (2002) Expressões da indetidale brasileira, São Paulo: Educ.

Meira Penna, J.O. (1972) Psicologia do subdesenvolvimento, Rio de Janeiro: AEC Editora S.A.

Moog, Viana C. (1981) Bandeirantes e pioneiros: paralelo entre duas culturas, 13th edn., Rio de Janeiro: Civilização Brasileira.

Oliveira, Lúcia L. (2000) Americanos — representações da identidade nacional no Brasil e nos EUA, Belo Horizonte: Editora UFMG.

Ortiz, R. (1994) Mundializaçäo e cultura, São Paulo: Editora Brasiliense.

Pike, Frederick (2001), “Natureza e Cultura: América Latina, mitos e estereótipos nos Estados Unidos nas décadas de 20 e 30”, Projeto História, 23: 45-81.

Quijano, Anibal (1993) “‘Raça’, ‘ethnia’, y ‘nation’ en Mariátegui: questiones abiertas”, in Jose Carlos (ed.) Mariátegui y Europa: el otro aspecto del Descubrimiento, Lima: Amauta.

Ramos, Denise et al. (2000) “Zé Carioca e a Onça: simbolos em questão”, Anais do II Congresso Latino-Americano de Psicologia Jnginiana, Rio de Janeiro: Sociedade Brasileira de Psicologia Analitica.

Ribeiro, Renato (2000) “Renato Janine Ribeiro”, in J.G. Couto (ed.) Quatro autores em busca do Brasil, Rio de Janeiro: Editora Rocco.

Rodrigues, Nelson (1993) O óbvio ululante, São Paulo: Cia das Letras.

Santos, D., Silva, J. And Vietra, V. (2000) “Quinhentos anos de história e geografia: a alteridade como negação de identidade na colonização brasiliera”, in B. Brait and N. Bastos (eds.) Imagens do Brasil: 500 anos, São Paulo: Educ.

SEBRAE (2002) “A Cara Brasiliera”, online www. Sebrae.com.br

Singer, Thomas (ed.) (2000) The Vision Thing: Myth, Politics and Psyche in the World, London: Routledge.

— (2002), “The Cultural Complex and Archetypal Defences of the Collective Spirit: Baby Zeus, Elian Gonzales, Constantine’s Sword and Other Holy Wars”, San Francisco Jung Institute Library Journal, 20(4): 4-28.

Skidmore, Thomas (2002) “Skidmore prevê fim da era dos coronéis”, Journal O Estado de São Paulo, October 6:17.

Sorrel, Martin (2002) “O Stress é essencial”, Revista Veja, May 5: 11-15.

Ventura, Roberto (1991) Estilo tropical, São Paulo: Cia das Letras.

Von Franz, M. Louise (1972) Patterns of Creativity Mirrored in Creation Myths, Zurich: Spring Publications.

Wanderley, Luiz (2000) “500 anos: um legado paradoxal e fascinante” in B. Brait and N. Bastos (eds.) Imagens do Brasil: 500 anos, São Paulo: Educ.