04.01.2014
0

Поделиться

Глава 7. Мандала

Мария Луиза Фон Франц

Миф Юнга для Современного человека

Глава 7

Мандала

Когда Юнг ещё был студентом гимназии, ему приснился сон о гигантском радиолярии, скрывающемся в центре леса, и этот его сон повлиял на его решение изучать естественные науки. Хотя в то время он не мог знать что-либо об универсальном значении образа этого сна, он правильно заключил, что этот сон был указанием на то, что он должен был пролить свет на будущие знания тайн порядков природы. Он не знал, что позже он столкнётся с этим архетипическим образом при изучении санскритского слова мандала, которая станет одной из центральных проблем всех его поздних исследований.

Основная идея этого образа впоследствии проявилась в новом контексте и в соединении с различными ассоциативными значениями в течение Первой Мировой войны, когда Юнг был командантом интернов войны английского региона (1918/1919). Каждое утро он самозабвенно и методично делал наброски округлых изображений в своей тетради. Спустя некоторое время он заметил, что формы этих рисунков, как зеркала, отражали его субъективное состояние. Если он был «не в себе» или в плохом настроении, симметрия мандалы искажалась. Он пишет:

«Постепенно я обнаружил, что мандала в действительности представляет собой: «Формирование, Трансформацию и Воссоздание Вечного разума» [1]. То есть она отражает самость, единство личности, которая всем своим существом стремится к гармонии и которая не может быть терпимой к самообману.

Мои мандалы представляли собой криптограммы относительно состояния моей самости. … У меня было особое чувство, что они были чем-то центральным, и я вовремя приобрел через них живое осмысление самости. Самость, я думаю, представляла собой монаду, которой был я и которая была моим миром. Этой монадой является мандала, и она соответствует микрокосмической природе психэ.

Мандала – это центр. Она – объяснительный принцип всех путей. Она – путь к центру, к индивидуации» [2].

В течение этих лет Юнгу стало ясно, что «целью психического развития является самость. В этом нет линейной эволюции, это исключительно циркулярное движение к самости». [3]

В 1927 году Юнг видел во сне такуюмандалу. Он нарисовал её и назвал «Окно в Вечность» [4]. Год спустя он нарисовал похожий рисунок с золотистым замком в центре [5]. Через короткое время после этого произошло необычайно точное совпадение: Ричард Вильгельм выслал ему рукопись «Тайн Золотого Цветка», вкоторой Юнг с восторгом узнал описание того же самого явления в действии». (R)

Юнг описал свой сон 1927 года следующим образом:

Я обнаружил себя в грязном, закопченном городе. Была ночь, зима, было темно, шёл дождь. Я был в Ливерпуле [7]. С двенадцатью швейцарцами я шёл по тёмным улицам. … к расположенному выше плоскогорью. … Когда мы достигли плоскогорья, мы обнаружили широкий и тускло освещённый уличными фонарями квадрат, в котором сходились в одну точку многие улицы. [8] В центре него было круглое озеро, а в его середине – маленький остров. В то время как всё вокруг было затемнено дождём, туманом и копотью, а тусклый свет освещал темноту, маленький остров горел ярким солнечным светом. На нём стояло одинокое дерево — магнолия с множеством красноватых цветений. Оно стояло в солнечном свете и в то же время являлось источником света. Мои спутники … очевидно не видели дерево. … Я был захвачен красотой цветущего дерева и залитого солнечным светом острова. …

Этот сон нёс в себе чувство завершённости. Я видел, что его цель была обнажена. … Через этот сон я понял, что самость является принципом и архетипом направления и смысла. В этом заключается её исцеляющая функция. За этим осознанием впервые появился намёк на мой личный миф. [9]

Символы космического человека и мандалы являются синонимами; они оба указывают на завершённое внутреннее психическое единство Самости. Будда, великий восточный символ единства, всегда изображался в ранние времена как колесо с двенадцатью спицами; только после установления контакта с Грецией он начал изображаться в Индии как человеческая фигура. [10] На Западе Христос часто изображался в центре мандалыв окружении четырёх евангелистов. Когда в ранние годы Юнг открыл основную идею мандалы как формы и структуры души и Самости, он ещё не знал, что в поздние годы он подробнее остановится на исследовании этого символа божественной природы и космоса.

В нашей культуре этот символ имеет долгую и интересную историю. Он хорошо известен, как один из решающих моментов эволюции Западной культуры, зародившейся в естественнонаучной мысли (которая сегодня наделена очень высоким, даже демоническим приоритетом в мировых событиях)– рождения греческой натурфилософии в 7-6 вв. до н.э. В течение этого периода новое изображение божественного и окончательной структуры реальности прорывалось в сознание людей и всё больше и больше смещало личности богов греческого пантеона. Этот образ отличался множеством видимых вариаций в различных натурфилософских школах. Как бы то ни было, в данной временной перспективе нетрудно разглядеть нечто новое, единое, называемое идеей основного принципа единства всего существующего на земле в его круговой или сферический структуре, расположенной в согласии с собственным внутренним законом. В ранних концепциях натурфилософии, таких, как у Фалеса или Милета, главным направлением является поиск первичной (базовой) космической субстанции. Хотя, такие ранние школы, как школа Парменида, структурно изображали небесную сферу, как форму базового принципа появления космоса. Возможно, натурфилософы взяли этот образ из древнего пантеистического орфизма, в котором божественная природа мыслилась, как всеобъемлющее существо круговой или сферической формы, охватывающее начало, середину и конец. [11] Тот же самый образ вновь появился у Эмпедокла. Согласно его видению, когда космос находится во владении Эроса, он представляет собой «всецело и бесконечно любящую самого себя и каждого Сферу или шарообразную форму, возвышающуюся над всеобъемлющим одиночеством и исполненную радостной гордости». [12] У Анаксимандра мировым принципом является Апейрон (бесконечность, беспредельность), но центром мира является «сфера, которая плотно окружает космос». Для Ксенофана космический бог предельный и сферический, «всегда и везде однородный», «сотрясающий мир … силой своей мысли и своего духа».

Эти первичные образы не были уточнены, до тех пор, пока Платон и позже – Плотин, [13] не охарактеризовали циркулярное движение как своеобразную особенность души и духа и как всеуправляющий принцип, а космос – как лучшую сферу, задуманную в качестве подобия сферического организма бытия, мира идей. Плотин, в первую очередь, способствовал расширению этих представлений и перенесению их в Христианскую эру: центром всего здесь становится Единый, Свет, который бесконечно сияет во всех направлениях; этот Единый обрамлён сферическим покрывалом мировой души, а снаружи окружён видимым космосом. А его центром является «духовная сфера» (sphaeranoete), которая едина, целостна и обладает божественной природой как таковая.

Этот бог является всеобъемлющим и в то же время живущим «внутри глубин», в центральной точке. [14] Именно Плотину мы обязаны появляющимся вновь и вновь во всей немецкой философии и христианском мистицизме высказыванием: «Бог представляет собой духовную сферу (или окружность), центр которой везде, а окружность – нигде». [15] Традиции шли по пути «Книги двадцати четырёх философов» (Libervigintiquattuorphilosophorum) через Соломона ибн Габироля к Августину, Иоанну Скотту Эриугену, Алану Лилльскому и многих других к МейстеруЭкхарту, Таулеру, Рюйсбруку, Сузо, Николаю Кузанскому, а затем к Кеплеру, Вейгелю, Рейхлину, Бовелю, МарсилиоФичино, Джордано Бруно, Паскалю, Якобу Бёме, Лейбницу, Шеллингу, Окену, Фихте, Францу Баадеру и другим, традиция которых была нерушимой и которых Дитрих Манке назвал передовыми иблестящими в «Бесконечной Сфере и Вселенной»; такой масштаб здесь оказывается уместным.

Хотя в ранние времена образ мандалы или сферы воспринимался как бог, космос и мировая душа, он постепенно развивался в аналогичных образах богословия и как символ индивидуальной души или психики, в результате становясь образом идеального «я» или абсолютного «я» (Шеллинг), который противостоит ограниченному эмпирическому «я». Проекция этого образа вовне, на всё сущее всё больше и большеуводила от внутреннего мира индивидуального человеческого бытия к тем сферам бытия, с которыми вновь независимо столкнулся Юнг, ещё не имея представления об этих связях. Он не то, чтобы открыл их; они появились в его снах, спонтанно проявляя себя. Однако Юнг обладал правильным чувством того, что является важным, и он удерживал те значения и смыслы, которые ему открывались.

В жизни некоторых средневековых мистиков идея того, что отдельный человек несёт «божественную иску» или подобие Бога в самом глубоком центре своей психики, играет центральную роль. [17] Следовательно, самопознание не в смысле субъективного, эгоцентрического зеркального отображения «я», а как узнавание человеком своего «глубинного центра» имеет большое значение в мысли МейнстераЭкхарта, ЙогнаннаТаулера и Генриха Сузо. [18] Даже любовь к своему соседу имеет своей единственной основой любовь к этой Самости. [19] Герой приходит к Самости через самообладание, жертву всеми желаниями эго, целостность и интеллектуальную любознательность. («Придерживайтесь смирения, и в вашем незнании упокоится даже желание знать») [20] Таким путём можно прийти к «внутреннему человеку». Он «благороднейший, богоподобный, сокровенный и тайный человек» [21], который состоит из «чистого вещества души». [22] Это царство Бога, «где Бог живёт и творит». [23] Эта божественная основа человеческой психики, однако, воспринималась средневековыми мистиками как чистый дух или подобие христианского Бога. Природное творение и материя в неё не включались. Напротив, требовалось, чтобы человек «отделил» себя от своей человеческой природы, как творение. С другой стороны, в необычном опыте Юнга появляется символ психической основы, гармонично встроенной в природу. Несмотря на то, что в работах таких великих мыслителей, как Плотин, Августин, Николай Кузанский, Паскаль, Лейбниц и др., изображение космической мандалы появляется гармонично объединённым с образом более личного Бога, всё же есть разница между этим математическим символом Бога и космоса и представлением о личном Боге, которое преобладает в нашей культуре. Как утроба или матрица «психической основы», мандала содержит в себе много феминных черт, которые на Востоке изображаются в образе лотоса Будды и золотого города, а в западной культуре – в разделении образа Эдема на четыре части, в образе теменоса, крепости и круглого сосуда –всё это женские символы. Это изображение Бога очень тесно связано с материнской природой и образом матери-материи, первое появление которой в нашей культуре, согласно расчётам, приходится на то же время, что и появление естественной науки.

Феминный фактор оказал решающее влияние на личность и мысль Юнга. Интеллект, чисто мужской дух мира профессиональных знаний был чужд ему, потому что этот мир ничего не знал о процессе оплодотворения через бессознательное. «Но высочайший ум несёт на себе отпечаток феминности; он наделён восприимчивой и плодотворной утробой, которая может перекроить всё, что является странным, и придать ему понятный вид». Это и есть «редкий дар материнского интеллекта», который был характерен для Юнга. [24] Как это часто бывает с очень мужественными людьми, эмоциональная сфера и чувства Юнга отличались высокой чувствительностью и уязвимостью, хотя они были скрыты за его жизнелюбивым образом. Немногие люди пострадали от этих его черт; его великая творческая работа была вырвана не только из горячей пучины страстей, но и также из страданий. Личные травмы, несмотря на то, что они могли затронуть его глубоко, не влияли на него столь сильно, как страдания современного мира, опустошение природы, проблема перенаселения, войн, безжалостного насилия современных технологий над по-прежнему процветающими нехристианскими культурами. Для Юнга эти проблемы были агонией, постоянно удерживающей его в неустанном поиске любых возможностей исцеления и трансформации, энергия которых всплывает из глубин его психики. Пожалуй, только люди, находящиеся в непосредственном окружении Юнга, и те, которым повезло быть его пациентами, знали о силе его эмпатии и его высокой уязвимости, потому что он скрывал свою чрезвычайную ранимость и достаточно редко выражал сильные чувства. Романтический поэт, которым он также был, лишь изредка вспыхивает в его сочинениях.

Но интеграция феминного в мир мужского Логоса, которому наша культура была привержена до настоящего времени, было не просто личным интересом Юнга. Он был убеждён, что это, вообще, является необходимостью каждого в наше время. Исполненные благих намерений писатели вечно говорят нам о том, что мы должны преодолеть свою агрессивность, если мы хотим избежать мировой катастрофы. [25]Но в одиночку оказалось слишком трудно справиться с таким глубоким и архаичнымпорывом. Для того чтобы противостоять односторонности чисто агрессивного поведения, необходима великая сила. Эта сила представляет собой констелляцию противоположного архетипа, который сегодня является архетипом женственности и который никогда не был адекватно интегрирован в наш религиозный и научный образ мира.

Юнг оставил память об этом факте, поскольку он касался его собственной жизни. Над входом в его округлую крепость (каменный символ матери и мандалы) в Боллингене [26] он выточил надпись: «PhilemonisSacrum—FaustiPoenitentia» («Храм Филемона – Раскаяние Фауста»). [27] Это заключение себя в тюрьму своей собственной Самости формирует противодействие стремлению Фауста к экспансии в его воле к власти, которая привела его к убийству Филемона и Бавкиды, этих двух старых людей, которые были единственными, кто ещё почитал богов в безбожное время (Овидий). Так Юнг пожертвовал своим фаустовским стремлением к «уважению вечных прав человека, признавая древность и непрерывность культуры и интеллектуальной истории». [28] «Чем с более дикой стремительностью мы погружаемся в поток мчащего нас в будущее прогресса, тем сильнее он отрывает нас от наших корней. Некогда прошлое было уничтожено, а теперь движение вперёд не остановить. … Мы стремительно несёмся в новизну, движимые возрастающим чувством недостаточности, неудовлетворённости и нетерпения. Мы отказываемся признавать, что ценой всего лучшего является нечто худшее; что, например, надежда на большую свободу компенсируется увеличением порабощения государству, не говоря уже об ужасных опасностях, которым нас подвергают самые блестящие открытия науки». [29]Маскулинное стремление к деятельности и фаустовская агрессивность могут быть трансформированы в творческую форму только будучи пойманными материнской утробой мандалы, которая способна интегрировать разрушительные стремления нашего существования.

Единым корнем нашей современной культуры является греко-римский мир. Мигрирующие индо-германские племена с их исключительно патриархальным социальным строем осели в Греции, предшествующая культура которой носила более матриархальный характер. В античной Греции объединились два мира, создавая продолжительное напряжение, выраженное в расщеплении конфликтного брака Зевса и Геры. [30] Нечто подобное также происходило в древнем Риме. В более поздний период матриархальный принцип одержал победу в широком признании культа Исиды [31], но этот принцип не был объединён с патриархальным принципом государственной римской религии.

Другим корнем нашей культуры является иудейский мир. Там также патриархальные семейства возобладали над ханаанским миром с его культом богини матери, но не было подлинного единства, некогда имевшего место.

Tehom-Тиамат и великие богини любви до «вавилонской блудницы» остались отклонёнными противоположным принципом бога Яхве. Таким образом, дух раннего христианства также был патриархальным.

В то же время, однако, были заметны компенсаторные тенденции. Первые из них отчётливо видны в форме «Мудрости» которая проявилась в притчах, что, вероятно, было влиянием Греции на апокрифические писания Ветхого Завета.

Господь создал меня в начале своей работы,

Первым своим актом.

Давным-давно я была создана

Первой, перед началом земли.

Когда он выделил основание земли,

Я была рядом с ним, как мастер своего дела,

И я была его каждодневным восторгом,

Всегда радуясь в его присутствии. … [32]

И в премудрости Иисуса, сына Сирахова:

Я пришла из уст Всевышнего. …

Он создал меня перед началом мира. …

Подобно любимому городу он дал мне покой. … [33]

Я была вознесена подобно кедру на Ливане

И дереву кипариса на горах Ермона.

Я была вознесена как пальма в Эн-Гадди. …

Я – мать справедливой любви

И страха, и знания, и святой надежды. … [34]

Эта фигура, как объясняет Юнг в «Ответе Иову», «является центральным женским божеством… матерью-возлюбленной, отражением Иштар». [35] Метафора дерева напоминает многих других еврейских богинь любви и материнства. Евреи понимали божественный дух, как того, кто «хорошо знаком с Богом» и кто представляет собой отблеск вечного света, чистое зеркало божьей силы». [36]

Мария, мать Иисуса считалась его земным подобием. Мария также является Мудростью и с момента взятия её на небо, небесной невестой и божественной Софией. [37] Другой исконный образ женственности вновь появляется в «Откровении Иоанна» в «женщине, облачённой в солнце», которая родила сына, но была забрана с ним обратно на небо. [38] Это изображение также является космическим и наделено атрибутами космической природы. «Она является феминнымАнтропосом, противоположной стороной и дополнением маскулинного принципа» [39] и, поскольку она завершает целостность, она «примиряет природу духа» [40] и готовит путь для нового рождения Бога. [41]

В качестве финального образа Апокалипсиса появляется мотив брака Иисуса Христа и его Невесты, которая является «сходящим с небес новым Иерусалимом», мандалой города из драгоценных камней, «подобного яшме, чистой как кристалл». [42] Этот город является ещё одной стороной Софии, «которая была с Богом до начала времён, и в конце будет воссоединена с ним через священный брак». [43] Юнг с энтузиазмом интересовалсяДекларацией Папы Римского XII о Вознесении Марии; он увидел в ней глубинную тенденцию коллективного бессознательного, «стремление к миру, которое вызвано из глубин души» и компенсацию «угрожающего напряжения между противоположностями», «напряжения, от которого каждый человек в наши дни по-своему страдает и которое в итоге неизбежно должно привести к войне и революционной бойне» [44].

Эта же бессознательная тенденция выражается в ещё одной форме: в особых фантазиях, которые во многих местах были сотканы вокруг так называемых «НЛО» или неопознанных летающих объектов. В «современном мифе о летающих тарелках» (CW 10) Юнг отмечает, что НЛО чаще всего рассматриваются как круглые объекты (тарелки или блюдца) и что от них ожидается либо спасение, либо уничтожение нашей планеты. Летающие тарелки стали для многих людей символом Самости, искупительным или разрушительным проявлением божественного.

Мандала отличается от личного образа бога не только своим феминным аспектом, но и своим определённо математически-геометрическим характером. Поэтому неудивительно, что она была любимым образом бога первых естествоиспытателей, великих математиков и философов, таких как Николай Кузанский, Паскаль и Лейбниц. Существенной характеристикой мандалы является то, что она позволяет сориентироваться в хаосе, указывает на порядок и смысл.

Когда средневековый маскулинный образ бога начал терять свою силу в эпоху Возрождения, в великий период культурной трансформации человек повернулся к земле и материальному принципу. Не случайно именно в то время – посредством сочинений Помандресао заново открытом собрании CorpusHermeticum–мандала снова стала занимать особое место как модель божества и космоса. [45] МарсилиоФичино, к примеру, рекомендовал изготовление округлого подобия космоса в качестве магического средства оказания положительного влияния на созвездия. [46] Если некто созерцает это, он может увидеть сквозь множество вещей внешнего мира прямой образ высшей реальности, которую он несёт внутри себя. Джордано Бруно рекомендовал похожую конструкцию, как способ объединения всех частных вещей мира и всего содержимого нашей памяти в единство. [47] И в системе мира Птолемея, и в системе мира Коперника существовала мандала с глубоким религиозным и магическим смыслом [48], а от Джордано Бруно традиция перешла к Роберту Флудду и Иоганну Кеплеру.С другой стороны, система координат Декарта – такая же мандала – появляется как основанная на первоначальном мыслеобразе, пришедшем из бессознательного. [49] Не так давно эта же самая форма была отражена в модели атома Нильса Бора, а совсем недавно Вальтер Бём предложил бесконечную сферу с её вездесущим центром в качестве структурной модели электрона. [50]

Очевидно, что когда человек противостоит чему-то неизвестному и имеющему принципиальное значение, такой образ констеллируется во внешнем и внутреннем мире, как символ конечного надличностного порядка.

После того, как Юнг обнаружил мандалу в глубинах бессознательного своей психики, он также стал наблюдать за её появлением у других людей и за её воздействием на них. В «Исследовании процесса индивидуации» он анализирует ряд таких образов, которые иллюстрируют процесс реализации Самости, «реальной личности», «полноценного человека» или Антропоса. [51] И в первой части «Психологии и алхимии» он вернулся к теме, иллюстрирующей, как мандала периодически появляется в сериях личных снов [52], в символах четверичности, которые появляются не менее чем 71 раз за 400 снов. Все эти образы, судя по всему, символизируют «бога внутри нас». [53] Кульминацией этой серии снов являются «мировые часы», которые создают у пациента «переживание самой возвышенной гармонии». [54] Центр этой мандалы, образованной двумя пересекающимися окружностями, пуст; пространство занято божественной фигурой, представляющей собой лишь абстрактную точку. В мандалах, изображаемых современными мужчинами и женщинами, часто появляется звезда, крест с руками равной длины, драгоценный камень, человеческая фигура и т.д., но почти никогда – образ бога. Эти образы переживаются как внутренний центр психики, а опыт их создания позволяет познавать себя. [55] Такой символ, как говорит Юнг, «представляет собой невольное признание специфического психического состояния». В этих мандалах нет божественного и нет никакого представления о нём или его узнавания. Место божественного, по всей видимости, обусловлено полнотой (цельностью, единством) личности человека». [56]

«Современное психологическое развитие ведёт к гораздо лучшему пониманию того, что человек в действительности состоит из богов, которые сначала жили в сверхчеловеческой силе и красоте, на вершинах заснеженных гор и в темноте пещер, в лесах и морях. Позже они слились в единого бога, а затем бог стал человеком. Но в наши дни даже Богочеловек, кажется, сошёл со своего трона и растворился в обыкновенном человеке». [57] Однако это новое развитие, если оно протекает бессознательно, приносит с собой огромную опасность для человека, выражающуюся в отождествлении захватывающей его богоподобной власти с его ограниченным, эмпирически переживаемым эго. Человек становится жертвой такой инфляции (Ницще), и та же самая инфляция удерживает коллектив в гипертрофированных и тоталитарных требованиях идеализированного государства. «Тем же самым способом, которым государство поймало человека, он воображает, что поймал свою психику и держит её в своей руке» [58] Граница, позволяющая отделить первое от второго, утрачена.

Точно так же Антропос, несмотря на то, что он проецируется на группы и таким образом лишается своей основной функции создателя внутренней целостности, тайно играет важную роль в коммунистическом мифе спасения, а также создаёт мандалу. Образ мандалы неожиданно и неоднократно появляется в научных теориях Гегеля и Ленина в качестве «круга кругов» или спирали. Архетипический фон этого образа также остаётся здесь незамеченным, так как он заморожен в рационалистической формуле, которую отдельные мыслители, однако, постоянно пытаются сломать. [59]

Если процесс лишения космической природы её дущи – через изъятие богов или Бога из человека – продолжается, как в настоящее время, «в конечном итоге всё, имеющее божественный или демонический характер вне нас, должно вернуться в психику, во внутреннего неизвестного человека, из которого оно возникло». [60]

Возможно, изъятие богообраза из человека было неизбежным для того, чтобы он впервые встретился с неверной материалистической интерпретацией. Поскольку Бог не мог быть найден за кулисами или за констелляцией звёзд, думали, что его просто не существует. Попович в шутку сообщил на землю с космического корабля, что он не нашёл в космосе никаких следов Бога. Следующей ошибочной интерпретацией была психологическая, которая заключалась в замечании Фрейда о том, что идея Бога – всего лишь иллюзия, порождённая подавленной сексуальностью или стремлением касты жрецов к власти. [61] Однако, согласно Юнгу, эта власть не является чем-либо известным или сознательным; идея Бога исходит из реальности бессознательной психики, которая гораздо сильнее, чем эго.Она представляет собой всё внутри нас, в чём собраны страх, подчинение и преданность. Она может быть самой различной природы, может быть добром или злом. Одним человеком управляет комплекс денег, другим – сила инстинкта, третьим – идеологическая одержимость. Поэтому сегодня человек может выбрать своего «бога» или «господина». «Человек свободен решать, воспринимать ли Бога как «дух» или как стихийное явление, подобное зависимости от морфия». [62]

Юнг «выбрал» служение внутреннему бесконечному центру неизмеримых глубин своей психики [63], который он называл Самостью и который в настоящее время проявляется в людях как образ «великого всеобъемлющего человеческого существа» (Антропоса) или в форме мандалы. [64] Эта Самость никогда не рассматривалась (ни алхимиками, ни герметическими философами, предшественниками Юнга) как сущность или вещество, идентичное эго, но представлялась «божественной природой», которая отличается от эго и которую можно найти только внутри, когда она больше не может проецироваться. Защитные внешние круги, которые так часто подчёркиваются в мандала-образах, означают изоляцию этого внутреннего содержания, которое «не должно смешиваться с внешними вещами». Обитатель мандалы когда-то был богом, но сегодня он появляется в большей степени как «внутренний человек» в отдельной человеческой личности. «Можно также сказать, что сам человек (или его внутренняя душа) является заключенным или защищённым жителем мандалы». Поскольку современные мандалы удивительно близки к древним магическим кругам, в центре которых обычно расположено божество, становится ясно, что в современной мандале человек – глубокая основа Самости – не является заменой, но является символом божества. [65] «Бессознательное порождает идею одухотворённого или божественного человека, который заточён, сокрыт, защищён, обычно обезличен и представлен в абстрактном символе». [66] Однако лишь тот, у кого был такой опыт, знает, что это значит. «Независимо от того, что мир думает о религиозном опыте, тот, кто, у кого он есть, обладает великим сокровищем, которое становится для него источником жизни, смысла и красоты и тем, что придаёт величие миру и человечеству. Он обладает гармонией и миром. … Есть ли, в самом деле, лучшая правда об основных вещах, чем та, которая поможет вам жить?» [67]

Юнг писал об этом больше сорока лет назад, и удивительно видеть, как точно его наблюдения попали в цель. Когда я вижу окрашенные цветочными мандалами автомобили молодых людей, я вынуждена улыбаться и спрашивать себя: «Знают ли они, что они делают?». По-видимому, немногие, особенно в кругах хиппи, чувствуют что-то подобное – например, Рональд Стеккель написал жирным шрифтом в журнале «Любовь»: «Королевство находится и внутри вас, и вне вас, и тот, кто знает это, сам найдёт его». [68] Или когда некоторые хиппи говорят друг другу: «Ты бог, ебать, единый». Но многое из того, что они чувствуют, всё-таки искажено влиянием дурманящих наркотиков и невротически плохим вкусом. Конечно, есть те, кто признаёт, что путешествия и секс, скорее, препятствуют, чем помогают осознанию внутренней истины. [69] Однако сразу же поражает то, что большинство хиппи-коммун излишне ориентированы исключительно на «лёгкую, идеалистическую» сторону жизни, на «любовь» без ненависти, на мудрость без видения собственной глупости, на духовную сторону без принятия во внимание факта, что в такой ситуации тень становится всё более и более циничным реалистом или даже вором. Хиппи слишком сильно погружены в «свет», исключительно интровертированы, а их противники также односторонне экстравертированы и односторонне потеряны в «уничтожении» и тьме. Однако оба этих чувства в некотором роде представляют собой опыт предчувствия где-то в глубинах бессознательного нового образа богочеловека, которого ещё нет или который есть в немногих, кто достиг осознания. Тем не менее, мне кажется, что хиппи на порядок лучше и реалистичнее в своём неприятии всего фаустовского насилия (Philemonissacrum), в поисках элементов творчества и, особенно, в их внутренней трансформации; в то время как сторонники прогресса по большей части застряли в устаревших марксистских предрассудках девятнадцатого века, в которых они наивно полагают, что основные пороки человеческой природы могут быть укрощены силой.

Религиозный дух в коллективном бессознательном подобен огню, но огню в конкретной реальности разрушительных чар. Когда многие люди, которые испытали этот духовный огонь, собрались вместе, они основали социальный институт; из-за этого умирает дух и угасает пламя. На такую ситуацию люди реагируют по-разному; некоторые из них сохраняют верность огню, другие же предпочитают институциональный порядок. Революционеры предпочитают огонь, но они, как правило, пугают, а не привлекают даже друг друга. Когда огонь уничтожает всё, что должно быть поглощено им, люди становятся разумными и гармоничными в сдерживании своего огня, который причиняет большие неприятности. Следовательно, в них существует потребность найти контейнер, который сможет сдержать огонь. Первым таким контейнером, в котором можно безопасно сдержать огонь, являются человеческие отношения; даже отношения в коллективе коренятся прежде всего в отношениях между индивидуумами. [70] Вот почему проблема Эроса сегодня имеет столь важное значение.

Сторонниками прогресса являются «огненные люди», которые в самом деле могли быть назначены судьбой с целью уничтожения всего, что более не является жизнеспособным. Но, как и все люди, которые играют с огнём, вероятно, они разрушат себя самих, а будущее всегда в конечном итоге принадлежит тем, кто творчески строит новые формы жизни. В этом смысле, обычаи некоторых хиппи-коммун – культивация земли и творческой ручной работы – достойны внимания. [71] В интервью, которое Юнг дал некоторое количество лет назад, он подчеркнул своё мнение о том, что революционные беспорядки городских масс могут быть связаны с их работой в бездуховной технической промышленности. Работа крестьянина или фермера несёт в себе смысл и удовлетворяет человеческую душу; ремесленник же должен отказаться от результата своего труда, но, тем не менее, он находит удовлетворение в гордости, которую даёт ему выполненный долг. Но работа на конвейерах означает духовное обнищание, поскольку она опустошает или снижает творческую фантазию. Юнг считал, что недовольных работников часто ошибочно наделяют ответственностью за их обиды, потому что они не в состоянии видеть, чего хочет их душа. [72] Эта неудовлетворённость сейчас вспыхивает в тех секторах общества, в которых нет и речи о материальной нужде (конечно, это не означает, что материальные потребности уже не являются самым актуальным вопросом во многих частях мира). Поэтому мне кажется, что попытка хиппи поощрять осознание творческого подхода к работе, является действительно значимой.

Расщепление современной молодёжи представляет собой поиск новых, ещё не осознанных нами ценностей в двух лагерях, которые в конечном итоге являются результатом раскола Самости или образа Бога. Результат этого раскола похож на образ Бога Бёме, мандалу, вкоторой светлая и тёмная стороны бога противопоставлены друг другу в двух антагонистических половинах круга (вместо того, чтобы объединиться в один круг). [73] Этот раскол длится уже давно и имеет скрытую предысторию, которая связана с историей христианства, в целом.

Примечания:

1. Фауст, часть II, с. 79 (Penguin edition).

2. Memories, pp. 195-96/187-88.

3. Ibid.,p. 196/188.

4. Reproduced in C. G. Jung and Richard Wilhelm, The Secret ofthe Golden Flower, Fig. 3; also in Alchemical Studies, CW 13, ill. A3.

5. Golden Flower, Fig. 10; CW 13, ill.

6. Cf. Memories, pp. 197/188-89.

7. Комментарий Юнга: «Ливерпуль означает «котёл жизни». «Liver», согласно старому мнению, представляет собой место жизни». (Memories, p. 198/190).

8. Каждый квартал города был так же расположен радиально вокруг центральной точки, что является небольшой имитацией высшего плана.

9. Memories, pp. 197-99/189-90 (italicsadded).

10. Индейцы Наскапи на полуострове Лабрадор учат, что каждый человек несёт в своём сердце «великого человека», отправителя мечты и бессмертное семя или ядро индивидуальной психики. Но они представляли его как образ мандалы, а не как человеческую фигуру. Cf. Frank Speck, Naskapi.

11. CI. Dietrich Mahnke, UnendlicheSphiire und Allmittelpunkt, pp.243-244.

12. Ibid., p. 236. ПопредположениямMahnke , вместо «бесконечнойповсеместности» («uberallendlos»), asW. Kranzпереводитэтокак, «volligunzerstuckelt» («полностью не разделённое»). Я нахожу это очень иллюстративным.

13. Cf. ibid.,pp. 231 ft.

14. Ibid.,p. 220.

15. As formulated in the Poimandresof Hermes Trismegistus; cf.Mahnke, p. 44.

16. Ibid., p. 9.

17. Cf. Hans Hof, Scintilla animae, p. 183.

18. Cf. Alois M. Haas, Nim din selbes war.

19. Cf. ibid.,p. 51.

20. Cf. ibid., p. 135.

21. Tauler, cited in Haas, p. 125.

22. Haas, p. 139.

23. Ibid., p. 147.

24. And which he remarked about Richard Wilhelm in «RichardWilhelm: In Memoriam,» CW 15, par. 76.

25. For instance Konrad Lorenz, On Aggression.

26. Cf. Memories, pp. 223ff/212ff.

27. Ibid., p. 235/222; cf. also pp. 233-34/221-22.

28. Ibid., p. 235/222.

29. Ibid., p. 236/223.

30. Cf. Charles Seltmann, The Twelve Olympians and Their Guests;or Karl Joel, Der Ursprung der NaturphilosophieausdemGeiste derMystik, passim.

31. «One is reminded of the final chapter of Apuleius» The Golden Ass.

32. Proverbs 8:22-24 (RSV); cf. Jung, «Answer to Job,» CW II.

33. «Образ-мандала Небесного Иерусалима»

34. Ecclesiasticus 24:3-18 (AVmodern).

35. «Answer to Job,» CW 11, par. 612.

36. Ibid., par. 613.

37. Cf. ibid.,par. 628. Cf. the ConstitutioApostolica: Munificentissimus

Deus, par. 27.Cf. in this connection Friedrich Heiler, «Das neueMariendogmaimLicht der Geschichte und imUrteil der Okumene,»in «OkumenischeEinheit,» Archiv fur okumenisches und sozialesChristentum, 2, Vol. 2.

38. Cf. «Answer to Job,» par. 711.

39. Предположительно, под влиянием языческого изображения греческой Лето. (Ibid.—italics added).

40. Ibid.

41. » Cf. ibid.»pars. 714ff.

42. «Revelation 21: 10-11 (RSV).

43. «Answer to Job,» par. 727.

44. Ibid., par. 754.

45 . Cf. Frances Yates, Giordano Bruno and the Hermetic Tradition.

46. Ibid., pp. 74ff.

47. «Ibid.», p. 76.

48. «Ibid.», p. 155 and the reproductions on p. 147.

49. Cf. Marie-Louise von Franz, «The Dream of Descartes,» TimelessDocuments of the Soul, pp. 57ff.

50. Die metaphysischenGrundlagen der Naturwissenschaft und Mathematik,

pp. 159ff. По крайней мере, он мимоходом упоминает Юнга.

51. Archetypes and the Collective Unconscious, CW 9 i, pars. 525ff; cf.also «Concerning Mandala Symbolism,» CW 9i, pars. 627ff.

52. CW 12; also summarized in «Psychology and Religion,» CW 11,pars. 108ff.

53. Ibid., par. 101.

54. Ibid., par. 110.

55. Ibid., pars. 137-38.

56. Ibid., par. 139 (italics added).

57. «Ibid.,par. 141.

58. Ibid.

59. Cf. Wilhelm Raimund Beyer, «Das Sinnbild des KreisesimDenkenHegels und Lenins,» Zeitschrift fur philosophischeForschung, 26.

60. «Psychology and Religion,» par. 141.

61. Cf. ibid., par. 142.

62. Ibid.

63. Ibid., par. 144.

64. Cf. ibid.,par. 150.

65. Ibid., par. 157.

66. » Ibid.,par. 158.

67. Ibid., par. 167.

68. Cf. Peter Brugge, «tJber die apolitischeJugendbewegung in derBundesrepublik,» Der Spiegel, 25:33 (9 August 1971), p. 48. I owe myacquaintance with this article to the kindness of Manfred Wiele.

69. Ibid., p. 41.

70. Эти замечания собраны из заметок, сделанных ЭстеромХардингом на семинаре, проведённом Юнгом в Англии(Ползет, Корнуолл), в 1933 году с любезного разрешения доктора Хардинга.

71. Cf. Brugge, p. 44. Автор статьи иронично пишет об их деятельности и насмешливо предполагает, что «Робинзон» украдкой вернётся в продуктовый бизнес. Это кажется мне неправильным, потому что даже, хотя этим попыткам во многом присуще ребячество и невротическая безвкусица, тем не менее следует серьёзно отнестись к поискам этих молодых людей чего-то существенного и реального, которое содержит в себе зародыш нового понимания, пытающегося скомпенсировать аномалии нашего времени.

72. Cf. Hans Carol, «AuseinemGesprachmit C. G. Jung,» NeueZiircherZeitung, 2 June 1963, p. 6.

73. Reproduced in «A Study in the Process of Individuation,» CW 9 i,p. 297. The mandala is originally from Bohme’s XL Questions concerningthe Soule (1620). Cf. Victor Weiss, Die Gnosis JakobBohmes.