Мария-Луиза фон Франц

«Миф Юнга для современного человека»

Глава 8

Совпадение противоположностей

Когда Юнгу было одиннадцать лет (1887), у него было видение, которое наложило свой отпечаток на всю его оставшуюся жизнь. Это было настолько значимое событие, что оно должно быть представлено с его собственных слов:

Одним прекрасным летним днём того года я вернулся из школы в полдень и двинулся к соборной площади. Небо было необыкновенно голубым, день искрился солнечным светом. Крыша собора блестела, солнце сверкающе отражалось от новой блестящей плитки. Я был поражён красотой вида и думал: «Мир прекрасен и церковь прекрасна, а Бог создал всё это и сидит далеко в голубом небе на золотом троне и …» В этот момент в моих мыслях возникла глубокая дыра, я почувствовал удушье. Я чувствовал оцепенение и знал только: «Сейчас нужно прекратить об этом думать! Грядет что-то страшное, о чём я не хочу думать, к чему я не рискую даже подойти. Почему? Потому что тогда я бы совершил самый страшный из грехов … грех против Святого Духа. … Все, что мне нужно было сделать – перестать думать об этом».

Я вернулся домой в достаточно взволнованном состоянии. … В ту ночь я плохо спал. … Следующие два дня были сущей пыткой. …

Однако на третью ночь мучения стали настолько невыносимыми, что я больше не знал, что делать. Я проснулся от беспокойного сна как раз в то время, когда чуть не поймал себя вновь на тех же самых мыслях о соборе и Боге. Я почти продолжил мысль! … Вспотевший от страха, я сел на кровать. … «Сейчас оно надвигается, теперь это серьёзно! Я должен думать. Оно должно быть обдумано преждевременно. Почему я должен думать о том, чего я не знаю? Я точно не хочу этого, ей-богу. Но кто хочет этого от меня? … Откуда пришёл этот ужас? … он нашёл на меня, как дурной сон. Откуда берутся такие вещи? Это произошло не по моей вине. Почему? В конце концов, я не создавал себя, я пришёл в этот мир как творение Бога – то есть таким, каким я был сделан своими родителями». [1]

Затем он продолжил думать и понял, что ни его родители, ни их родители не могли нести за это ответственность. В конце концов, мысли привели его обратно к Адаму и Еве, которые были созданы непосредственно самим Богом.

Они были прекрасным творением Бога, потому что он создал их исключительно совершенными, но всё же они совершили первый грех. … Как это было возможно? Они не смогли бы сделать это, если бы Бог не вложил в них такую возможность. Также, было ясно, что змей был создан Богом до них для того, чтобы он мог толкнуть Адама и Еву к греху. … Таким образом, то, что они должны были совершить грех, являлось намерением Бога.

Эти мысли тотчас же освободили меня от самого тяжёлого для меня мучения, так как теперь я понял, что сам Бог поместил меня в эту ситуацию. Сначала я не знал, толкал ли он меня к совершению греха или нет. …

«Чего хочет Бог? Действовать мне или нет? Я должен выяснить, чего от меня хочет Бог. …». Как ни странно, я ни на мгновение не задумался о том, что дьявол может играть со мной злую шутку. В то время дьявол играл незначительную роль в моём мировоззрении, и в любом случае я считал его бессильным в сравнении с Богом. … Поэтому у меня в голове даже не было сомнений по поводу того, что Бог устроил для меня испытательный тест и что всё зависело того, насколько правильно я смогу Его понять. …

«… Возможно ли, что Бог желает увидеть, что я способен повиноваться Его воле, даже если моя вера и мой рассудок предчувствуют угрозу смерти и ада? Это действительно могло быть ответом! Но это всего лишь мои собственные мысли. Я мог ошибаться. …»

Я думал об этом снова и снова и пришёл к тому же самому результату. «Очевидно, Бог также желает, чтобы я продемонстрировал мужество», — думал я. «Если это так, и я пройду через это, он даст мне свет и благодать».

Я собрал всё своё мужество … и дал этой мысли прийти. Я увидел перед собой собор и голубое небо. Бог сидел на своём золотом троне, возвышаясь над всем миром, а из-под трона на сверкающую новую крышу собора упал огромный комок экскрементов, который разрушил его и разломил его стены на части. Так оно произошло. Я чувствовал огромное, неописуемое облегчение. Вместо ожидаемого проклятия ко мне пришла благодать, а вместе с ней невыразимое блаженство, которого я никогда не знал. … Для меня стало ясным огромное множество вещей, которые я не понимал раньше. … В своем суде над человеческим мужеством Бог отказывается соблюдать традиции, какими бы они ни были священными. …

… Он так же мог требовать от меня чего-то такого, что заставило бы меня отказаться от традиционного религиозного фундамента. Это было повиновение, которое принесло мне благодать. … Человек может быть совершенно покинутым Богом; ничто не имеет значения, кроме выполнения его воли. В противном случае всё глупо и бессмысленно. С этого момента … началась моя настоящая ответственность. Почему Бог осквернил свой собор? Это было для меня ужасной мыслью. Но потом пришло смутное понимание того, что Бог может быть чем-то ужасным. Я пережил тёмную и страшную тайну. Это отбросило тень на всю мою жизнь, и я глубоко задумался. [2]

«Ужасный Бог», с которым также сталкивались Николай фон Флюэ [3], Мартин Лютер, Якоб Бёме и многие другие, стал для Юнга постоянной реальностью в результате этого опыта. Он раз и навсегда вырос из детских и наивных идей о «любящем Боге», представляющем собой Величайшее Благо. По описанию Юнга становится предельно ясно, что это не было вопросом интеллектуального понимания, но было результатом вовлечения в глубочайший моральный конфликт. В отличие от мандал, снов и видений, упомянутых в предыдущей главе, бессознательное персонифицируется здесь в фигуре Бога. Самость символизируется в данном случае не как наделённая смыслом математическая упорядоченность вещей, а как Бог, который действует. Преимущество такой персонификации «состоит в возможности гораздо лучшей её объективизации» [4] и в том, что эмоции, чувства, любовь, ненависть, страх и почтение могут посредством неё присоединиться к такому столкновению, т.к. они не столь абстрактны, как констеллированная в мандале форма. В итоге человек подвергается вызову и вступает в схватку с его тотальной реальностью. Только тогда он может стать целостным и только тогда «Бог может родиться», т.е. войти в человеческую реальность и связать человеческую форму с «человеком». [5]

Но здесь мы сталкиваемся с большими трудностями. Бог христианского мира является только добрым, но человек – его подобие – является одновременно добрым и злым; таким образом «христианский образ Бога не может быть воплощённым в живом человеке без противоречий». [6]

Юнг бился над этой проблемой всю жизнь и драматически выразил свою борьбу в «Ответе Иову». [7] Однажды в старости он отметил, что теперь, когда он знает больше, он переписал бы все свои книги за исключением «Ответа Иову», единственной из его книг, которую он оставил бы в её настоящем виде. Он писал её в едином порыве энергии и с сильным волнением, во время болезни, после высокой температуры, а когда он закончил её, он вновь стал чувствовать себя хорошо. «Ответ Иову» не следует воспринимать как богословскую работу. [8] Как писал сам Юнг, эта книга предназначена для того, чтобы показать «то, каким образом современный человек с христианским образованием и культурным фоном доходит до встречи с божественной тьмой, которая открыта в Книге Иова. … Таким образом, я надеюсь выступить в качестве гласа для многих, кто чувствует себя так же, как я, и дать выражение сокрушительной эмоциональной силе, которая откровенно показывает зарождающуюся в нас божественную дикость и жестокость». [9]

То, что Бог причиняет своему преданному слуге в своей безжалостной игре с Сатаной, ужасно. Невинные мужчины и женщины, которые прошли через ужасы Хиросимы, томились в концентрационных лагерях или которые страдают от подобных судеб сегодня, лучше всего понимают это. Благородство Иова заключается в том, что на протяжении всех его несчастий он ни разу не сомневался в существовании Бога и никогда не претендовал на то, чтобы его судить («Я закрываю своей рукой рот»), но в то же время он следует велению собственной совести и своим представлениям о правильном и неправильном и обращается к Софии, мудрости Бога, противоположной «гневному» Яхве. Он поворачивается к Софии, с которой Бог разделил свою жизнь в начале времён, но которая была потеряна из виду «со времён сотворения мира». [10] Таким образом, принцип божественного Эроса исчез в бессознательном и должен был смениться идеалом совершенства, достижения которого Бог требовал от Израиля.

Справедливость Иова и его любовь к Богу произвели удивительные изменения в самом Боге, для которого поведение Иова явилось в определённой степени моральным поражением. Это изменение проявилось в решении стать человеком во Христе [11] и ещё раз обратиться к феминному в форме Марии, матери Бога, которая представляет собой обновлённый образ Софии. [12] С помощью Марии будет создан новый человек, так как теперь, когда Бог был превзойдён своим творением, он нуждается в обновлении самого себя. [13] Однако устранение какой-либо скверны греха в матери и сыне противопоставляет их остальному человечеству. Они являются «не реальными людьми, как все, но богами» [14]. Таким образом, мужской идеал совершенства, противопоставленный женскому идеалу целостности, по-прежнему преобладает. Всё же так называемый идеальный статус или состояние всегда грозит энантиодромией. [15] «Нет пути, который в будущем ведёт к совершенству, есть только возвращение назад, крах идеала, который легко можно было бы избежать, уделяя внимание женскому идеалу полноты (целостности)». [16] История острых контрастов «исключительно добрых» образов Марии и Христа и противостоящих им образов Сатаны и Антихриста проявляется даже в Священном Писании, как воплощение противоположной стороны Бога или его тени; сам Христос видел падение Сатаны как молнию с небес (Лука 10:18), что приближает его к нашему человеческому миру.

Согласно средневековой легенде, Сатана был исполнен зависти и желал также воплотиться в человеческом теле, благодаря чему тёмный Бог тоже способен стать человеком. Это было рождение Мерлина. Благочестие его матери не смогло предупредить падение Мерлина в зло. Однако в дальнейшем, в конце астрологически отведённого царствованию Христа тысячелетия Сатана успешно воплотится в образе Антихриста и, таким образом, принесёт с собой финальную катастрофу, как описано в откровении Святого Иоанна. [17]

Первое воплощение Бога во Христе было представлено только светлой его стороной. После смерти Христа Святой Дух начал производить свой эффект, который заключался в продолжении воплощения Бога в человеке и трансформации всех людей, которые верят в этот «Дух истины», «унаследованный человеком от Христа», в единого Бога и в Богочеловека. [18] Благодаря своей безгрешности Христос не был человеком в полном смысле этого слова. «С другой стороны, Иов был обычным человеком и, следовательно, то, как Бог поступил с ним, а через него и со всем человечеством, может быть исправлено, в соответствии с божественной справедливостью, только через воплощение Бога в живом человеке. Этот акт искупления выполнен с помощью Святого Духа; ибо Бог должен был пострадать от человека так же, как человек пострадал от Бога. В противном случае между ними не могло быть никакого примирения». [19]

Вся эта драма, как подчёркивает Юнг, показывает удивительное несоответствие или отсутствие родства между Богом и его творением, так как немыслимо, чтобы всезнающий, добрый и всесильный Бог так обращался со своими беспомощными творениями, мужчинами и женщинами, как это описывается в Священном Писании. Несоразмерность власти слишком велика. Скорее, это выглядит так, как если бы Бог был «бессознательным» и поддавался влияниям собственной Тени, Сатаны. «Как же он тогда мог ожидать от человека с его ограниченным сознанием и несовершенными знаниями, чтобы он стал лучше?». [20] «Верить в то, что Бог является Высшим Благом, невозможно для рефлексирующего сознания». [21] «Более дифференцированное сознание должно рано или поздно понять, что трудно любить Бога, как доброго отца, когда есть все основания опасаться его непредсказуемых приступов гнева, ненадёжности, несправедливости и жестокости». [22] «Поэтому совершенно верно, что страх перед Богом следует считать началом всякой мудрости». [23] Бог представляет собой совпадение противоположностей наивысшей любви, величайшего добра и тёмной, бесчеловечной жестокости. «Эта внутренняя нестабильность Яхве», однако, является главной причиной не только создания мира, но и плероматической драмы, с позиции которой человечество представляет собой трагический хор. Встреча с творением изменяет творца». [24]

Появление Антихриста в конце второго христианского тысячелетия должно сопровождаться неописуемой мировой катастрофой, которая в самых тёмных красках представлена в Откровении Иоанна. Однако тогда, в разгар полнейшего уничтожения на небе появится солнечная женщина с «луной под ногами и короной из двенадцати звёзд». [25] Она представляет собой феминный образ Антропоса, который завершает исключительно мужской образ Бога; «она содержит в своей тьме солнце маскулинного сознания». … Она добавляет свет к темноте, символизирует священный брак противоположностей и примиряет природу духа». [26] Эта женщина даёт рождение ребёнку, которого однажды вновь забирает Бог. Психологически это означает, что мы имеем дело с образом, который был скрыт ещё в начале христианской эры и который не будет приведен в действие до более позднего времени. Этот человек-ребёнок воплощает мифологему «божественного дитя», являющегося символом перехода сознания к тотальной Самости в переплетении противоположностей [27], которая кажется нам тёмной только тогда, когда сознание забирает себе весь свет и претендует на слишком высокий моральный авторитет.

В своих апокалиптических видениях святой Иоанн предвосхитил идеи алхимиков и Якоба Бёме. Он чувствовал, что Бог обладает наводящей ужас двойственностью: «море благодати оборачивается бурлящим огненным озером, а озаряющий свет любви – тёмным и свирепым жаром, о котором можно сказать «ardet non lucet» – «он горит, но не даёт света». Таким образом, вечная, не обусловленная временем проповедь гласит: человек может любит Бога, но он должен бояться его». [28]

Парадоксальная природа образа Бога расщепляет бытие отдельного человека и всего западного человечества на подобные ему противоположности, тем самым очевидно сгущая неразрешимые конфликты. Но когда мы наблюдаем отдельного человека, разрываемого внутренними конфликтами, мы видим, что его бессознательное продуцирует такие символы, как фигура Антропоса или мандала, которые объединяют противоположности [29] и символизируют сущность процесса индивидуации.

Видимое психологическое превращение Бога в человека является символом процесса роста, который прорывается, когда человек осознаёт напряжение противоположностей в его внутренней целостности, которая хочет заставить его гармонизировать и объединить противоположные силы бессознательного, постоянно влияющие на наше сознание. [30]

Бессознательное хочет и того, и другого: разделять и соединять. Поэтому в своём стремлении к целостности человек всегда может рассчитывать на помощь метафизического заступника. … Бессознательное хочет прорваться в сознание, чтобы достичь света, но в то же время оно постоянно пресекает себя, потому что также хотело бы оставаться бессознательным. Можно сказать, что Бог хочет стать человеком, но не полностью. Конфликт в его природе настолько велик, что это воплощение может быть достигнуто только ценой искупительного, яростного самопожертвования, предлагаемого им своей тёмной стороне. [31] Это самопожертвование, глубокое принятие страданий и внутреннего конфликта отражены в символе креста [32]; так болезненное осознание внутренних противоположностей немедленно приносит чувство искупления и избавления от пустоты и беспомощного состояния греховности.

Юнг видел раскол внутри самой христианской церкви, а расщепление нашего западного мира, олицетворением которого стал «железный занавес», как следствие нашего внутреннего бессознательного конфликта, вызванного противоречивостью нашего образа Бога. Расщепление нашей молодёжи, которое обсуждалось в предыдущей главе, является всего лишь отражением той же самой проблемы; одна часть молодых людей идентифицирует себя исключительно с принципами добра и света, другая же впадает в «яростный огонь» Антихриста, тёмной стороны Бога. Только немногие люди, которые имеют достаточно мужества, чтобы взяться за свой внутренний конфликт, осознать и творчески преобразовать его, могут помочь избежать угрожающей каждому из нас всеобщей войны.

В первую очередь проблема противоположностей появляется в индивидууме в качестве конфликта его совести, который в самых суровых формах проявляется не в выборе между признанием блага и искушением зла, а, скорее, в тех случаях, когда каждая из альтернатив справедлива и может привести как к добру, так и к злу. В этих случаях необходимо либо подчиниться кодексу конвенциональной морали окружающей среды (фрейдистскому суперэго), либо прислушаться к исходящему от Самости творческому решению и набраться храбрости, чтобы воплотить его несмотря на опасность ошибиться, как это сделал Юнг, будучи мальчиком, когда после долгих колебаний он решил довести до конца пришедшую к нему из бессознательного мысль о порочном поведении Бога и позволил шокирующему образу Богу всплыть на поверхность его сознания. За противоречивостью и двойственностью бессознательного, толкающего нас от добра к злу, стоит фигура «защитника», Святого Духа или Божественной Софии, т.е. парадоксального единства Самости, которое может вывести нас на более высокий уровень сознания и является мягким, но непоколебимым внутренним голосом истины, толкающим нас в направлении индивидуации и не допускающим самообмана.

Юнг не был счастлив, когда Нойманн опубликовал свою книгу «Глубинная психология и новая этика» [34], так как он чувствовал, что точка зрения Нойманна была несколько инфлированной. Однажды он сказал: «Мы не нуждаемся в новых сводах закона. Мы должны сделать этикой нашу реальную жизнь. Перед нами стоит огромная необходимость в расширении нашего рефлексирующего сознания, поэтому мы можем осознать противоборствующие внутри нас силы более чётко и перестать пытаться сметать со своего пути всё зло, отрицая или проецируя его, как мы это делали до сих пор». Проще сказать, это означает, что мы должны увидеть нашу тень вместо того, чтобы бездумно жить ей. «Если бы сам Бог требовал от меня убийства» [35], — говорил Юнг, — «Я бы не совершил его. Вместо этого я бы поставил на весы свою крошечную человеческую свободу и сознание и, скорее всего, принёс бы в жертву себя».

Перед тем, как Юнг написал «Ответ Иову», он видел сон, описанный в его воспоминаниях, в котором отец поместил его в центр подобного мандале по форме здания, где он чувствовал «высочайшее присутствие». «Затем его отец опустился на колени и коснулся лбом пола. С большим волнением я подражал ему, так же стоя на коленях. Но почему-то я не мог коснуться лбом пола, — мне оставалось до этого около миллиметра». [37] После этого сна Юнг ожидал, что судьба пошлёт ему тяжёлые испытания (в первую очередь, смерть его жены), которым он должен был, но не мог полностью покориться. «Что-то во мне говорило, что всё хорошо, да не очень. Во мне было что-то непокорное и не желающее быть подобным немой рыбе: и если бы во мне не было этого свободного человека, «Книга Иова» не была бы написана за несколько столетий до рождения Христа. Человек всегда обладает некоторой психической суверенностью даже перед лицом божественной воли. В противном случае, в чём бы заключалась его свобода? [38] В наши дни смертный человек действительно в состоянии уничтожить творение Бога. «Этот сон раскрывает предчувствие того, что уже давно присутствовало в человечестве: идею творения, превосходящего своего Творца в небольшом, но решающем факторе». [39] Этим «маленьким, но решающим фактором» является сознание.

Идея, возможно, «бессознательного Бога» считалась большим преступлением среди современников Юнга. Даже Эрих Нойманн не смог её понять и написал Юнгу длинное письмо, наполненное возражениями. [39] Защищая свою точку зрения, Юнг подробно ответил ему [41], главным образом, ссылаясь на теорию эволюции в понимании современных учёных, которые занимались естественными науками. Он писал: «Мы знаем, что спустя сотни миллионов лет после случайной трансформации видов человек наконец вошёл в план творения» [42]. «Это чудо рефлексирующего сознания настолько велико, что никто не может сомневаться в некотором смысле, скрытом в глубине всей чудовищной и абсурдной биологической путаницы и в том, что путь его появления, по-видимому, проходит через уровень теплокровных позвоночных, обладающих дифференцированным мозгом, в котором как бы непредвиденно, невзначай и непреднамеренно начинает ощущаться, чувствоваться и нащупываться какой-то смутный импульс» [43].

Мы просто не знаем, какой созидающий фактор лежит в основе биологического развития. Мы хорошо знаем, что теплокровность и мозговая дифференциация были необходимы для появления сознания и следующего за ним постепенного откровения смысла. … Поскольку творение без отражающего человеческого сознания не имеет познаваемого смысла, в гипотезе о скрытой космогонической значимости предназначения человека раскрывается подлинный смысл существования. Однако если скрытый смысл приписывается Творцу как сознательный замысел, возникает вопрос: зачем Творец организовал весь этот феноменологический мир, если он заранее знал, где он сможет увидеть своё отражение? И почему он должен был быть отражён, если он и так осознавал себя? Для чего ему было создавать второе, уступающее его всеведению сознание – несколько миллиардов тёмных маленьких зеркал, которые будут отражать заранее знаемый им образ? После всех этих размышлений я пришёл к выводу, что сходство человека с Богом является проблемой, которая касается не только человека, но и его Творца. Ситуация Бога подобна или идентична ситуации человека, так как Бог похож на бессознательное человека или даже, согласно мифу о его воплощении, чувствовал внутреннюю необходимость стать человеком и предложить себя человеку в качестве жертвы. [44]

Творение или природа, которая окружает нас и частью которой мы являемся, с точки зрения Юнга, вероятно, совсем не бессмысленна, но её смысл скрыт, так как бессознательное, представляющее собой саму природу, таит в себе скрытый смысл, становящийся для нас актуальным только при его осознании. Приведу небольшой пример: каждый сон содержит в себе скрытый смысл, но этот смысл не становится нашей объективной реальностью до тех пор, пока мы не осознаем этот сон. В противном же случае он останется для нас бессмысленным.

Полное понимание космогонического смысла сознания пришло к Юнгу во время его поездки в Африку (1925), когда он путешествовал от Найроби до долин Ати, величайшего из охотничьих заповедников Кении. Он описывает это своё путешествие поэтическим языком:

На самом краю горизонта мы видели огромное множество животных: газелей, антилоп, гну, зебр, бородавочников и других. Ощипывая траву, пасущиеся двигались вперёд, как медленные реки. Был едва слышен навевающий печаль крик хищной птицы. Это была тишина вечного начала, мира в его вечном присутствии и состоянии небытия, ибо до этого момента не было никого, кто мог бы знать о его присутствии. …

Там космический смысл сознания стал для меня предельно ясным. Я, человек, накладывал на мир печать совершенства в невидимом акте творения, придавая ему объективное существование. Этот акт мы обычно приписываем Творцу, не учитывая, что при этом мы смотрим на жизнь, как на вычисленную до последней детали машину, которая наряду с человеческой психикой бессмысленно функционирует, повинуясь заранее установленным и известным правилам. В этой унылой и подобной часовому механизму фантазии отсутствует драма человека, мира и Бога; в ней нет «нового дня», приводящего к «новым берегам», а есть только скука вычислительных процессов. … Человек является необходимым условием завершения творения. … Фактически он является вторым творцом мира, единственным, кто даёт миру объективное существование, без которого бы он пребывал в бесконечной и глубочайшей ночи небытия, в состоянии глухоты, слепоты, рождения, смерти и безмолвного поглощения пищи сотнями миллионов лет. [45]

Когда Юнг пережил невыразимую красоту африканского восхода солнца, ему стало ясно, что «в глубине души, в самых первичных её основах есть неуёмное стремление к свету из первоначальной тьмы». Поэтому утреннее рождение солнца воспринимается аборигенами, как поразительное и наполненное необыкновенным смыслом событие. Момент появления света и есть Бог. Этот момент приносит искупление, освобождение. … В действительности тьма совершенно отлична от естественного рождения ночи над землёй. Она представляет собой первичную ночь, которая и сегодня остаётся той же, какой она была на протяжении бесчисленных миллионов лет. Жажда света представляет собой жажду сознания. [46]

Многие люди были очень даже оскорблены рассуждениями Юнга о тёмной стороне Бога и происхождении зла [47], так как, согласно его взглядам, Бог представлял собой бессознательное существо (фактически, в некоторой степени более бессознательное, чем человек). Очевидно, наша инфантильная сторона не желает отказываться от идеи «любящего Бога», который снисходительно наблюдает за нами, несмотря на то, что реальность полностью противоречит этой картине. В попытке спасти эту драгоценную идею многие люди даже предпочитают верить, что человек сам ответственен за всё зло, хотя они не намерены тщательно проверять эту мысль.

Ужас, который в последнее время навлекался государственным диктатором на человечество, представляет собой не что иное, как кульминацию всех зверств, в которых наши предки обвиняли себя в недалёком прошлом. Помимо варварства и кровавых ванн, происходящих среди христианских народов на протяжении европейской истории, Европа также ответственна за все преступления, которые она совершила против других рас в процессе колонизации. В этом отношении белый человек на самом деле несет очень тяжёлое бремя. Это открывает перед нами картину обыкновенной человеческой тени, которая едва ли может быть окрашена в более чёрные цвета. Выявляющееся в человеке зло … имеет огромные масштабы. …

Так как повсеместно принято верить, что человек представляет собой лишь то, что знает о нём его сознание, он считает себя безвредным, таким образом, добавляя к беззаконию глупость. Он не отрицает, что чудовищные вещи происходили и продолжают происходить, но всегда считает, что их делают «другие». … На самом деле нам просто не хватало подходящей возможности быть втянутыми в дьявольскую рукопашную схватку. Никто из нас не находится за пределами чёрной коллективной тени человечества. [48]

Если мы проецируем зло на «других», мы теряем возможность его осознания и способность иметь с ним дело. [49]

Мы являемся частью природы, и наша тьма принадлежит созданной Богом природе. Не вся тьма может быть приписана человечеству. Мы давно поняли, что наших собратьев можно простить за их злодеяния на том основании, что в юности они подвергались беспрецедентному ужасу внешних обстоятельств. Таким образом, проблема происхождения зла сохраняет свою актуальность за исключением тех случаев, когда человек принимает дуализм, соответствующий психическому расщеплению. В первом тысячелетии христианской эры преобладала идея Бога, как Величайшего блага, но вскоре после 1000 года стали разрастаться признаки беспокойства и страха перед грядущей мировой катастрофой. [50] В наши дни христианский мир неизбежно сталкивается с принципом зла: с открытой и широко известной несправедливостью, деспотией, ложью и ограничениями совести. Честные люди больше не могут отворачиваться от этих вещей или искать для них оправдания. «Зло стало определяющей реальностью. Оно больше не может быть отделено от мира путём разглагольствований. Мы должны научиться обращаться с ним, поскольку оно остаётся здесь». [51]

Важно, чтобы мы отказались от иллюзии того, что мы наверняка знаем, что есть добро и зло и что мы можем передать это знание другим, потому что это проигрышное убеждение. «Любая форма зависимости – это плохо, и не важно, является ли она наркотической, алкогольной, морфиновой или идеалистической. Мы должны остерегаться дихотомического мышления о добре и зле, как о полных противоположностях». [52]

Когда противоположности осознаются, добро и зло становятся относительными. Однако это ни в коем случае не означает, что эти категории становятся недействительными. Наша душа отомстит нам за неправильные действия, намерения или мысли, так как вор крадёт у самого себя, а убийца убивает самого себя. Релятивизация противоположностей делает этические решения более трудными, чем когда-либо. «Ничто не может избавить нас от мучительного этического решения, но, тем не менее, в некоторых обстоятельствах у нас должна быть свобода уклонения от общепринятого морального блага и совершения того, что считается злом, если этого требует наш этический выбор». [53] Для этого необходимо серьёзное самопознание, которое открывает человеку, сколько в нём света и сколько тьмы. В целом, однако, именно этого люди хотят избежать, предпочитая проецировать зло на других людей, нации или классы.

Юнг смотрит на эту психологическую ситуацию сегодняшнего мира следующим образом:

Некоторые… называют себя христианами и воображают, что они могут топтать так называемое зло ногами, если только они захотят; другие не поддаются этому и больше не видят добра. Сегодня зло приобрело заметную и огромную власть. Одна половина человечества растёт и крепнет, придерживаясь доктрины поддельной человеческой рационализации, а другая раздосадована отсутствием соответствующего этой ситуации мифа. Христианские народы подошли к печальному исходу; их оцепенение и невнимание к развитию мифа длилось в течение долгих веков. Тем, кто выражал тёмные зачатки роста в мифологических идеях, было отказано во внимании. [54]

Вопрос о происхождении зла, который был поднят гностиками, ещё никогда не находил ответа. Однако он, очевидно, проявляется в форме человеческого конфликта [55], когда Бог становится человеком, а образ Бога предстаёт, как соединение противоположностей, потому как с психологической точки зрения образ Бога является манифестацией основы психики. Наряду с этим расколом, становящимся неизбежно ясным, из самых основ нашей психики начинают прорастать исцеляющие тенденции в форме мандал и других символов Самости, а эти символы означают синтез противоположностей. Поэтому Юнг понимает миф о воплощении Бога в человеке как творческую конфронтацию человека с противоположностями, которые синтезируются в Самости, целостности его личности. [56] …

В опыте переживания Самости противоположности «Бога» и «человека» ненадолго примиряются, но, скорее, они представляют собой внутренние противоположности образа Бога. Смысл богослужения состоит в том, что в его процессе человек может воздать Богу дань и осознать себя, свет получает возможность выйти из тьмы, а Творец – осознать своё творение. [57] Это и есть путь «объяснительного мифа», который Юнг признал в конце своей жизни. [58] Когда Юнг говорил об этих вещах, он говорил с глубокой серьёзностью, и однажды он понял, что за его весёлой маской жил другой, настоящий Юнг, который не переставал страстно и проходя черед страдания сражаться с проблемой Бога. Со всем, что случалось с ним и происходило в мире, он обращался к Богу и ставил перед ним вопросы: почему и с какой целью? Подобно переходящему брод Иакову он сдержанно относился к этой тьме и мистическому Другому до тех пор, пока благодать не открылась ему самому. Если бы ему пришлось выбирать между «миром» и «Богом», он никогда не колебался бы в том, какому выбору следовать; тайна Самости всегда была решающим фактором в его жизни. Но всякий, кто пытается поступать так же, чтобы приспособиться к своей группе и в то же время продолжить преследовать свою личную цель, становится невротиком. Наш современный Иаков скрывал бы от самого себя тот факт, что в конце концов ангел оказался сильнее его и что он также смиренно вышел из битвы хромым». [59] Юнг знал, что вестник Бога сильнее, поэтому он никогда не отворачивался от борьбы. Когда его однажды спросили, как он мог жить с осознанием того, что он написал «Ответ Иову», он ответил: «Я живу на самой глубине своего ада, и оттуда я не могу упасть ниже». Это объясняет эпиграф от Корифян 2:10, который он написал к своей книге «Символика духа»: «Spiritus enim omnia scrutatur, etiam profunda Dei» – «ибо Дух всё проницает, и глубины Божии» (PSV).

Глубочайшая мысль, которую Юнг выразил в «ответе Иову», потрясла многих исполненных благих намерений, но поверхностных людей, однако, как ни странно, богословы, которых она касалась больше всего, менее всего её поняли. Интересно, что книга «Ответ Иову» появилась в некоторых списках американских бестселлеров. Влияние этой книги в некотором смысле можно сравнить с подводным ядерным взрывом. Подобные мысли переживались в умах многих других людей и были озвучены, но ещё не поднимались на поверхность. На мой взгляд, причину этого можно найти в специфических особенностях нашего времени, которые являются предметом следующей главы.

Примечания:

1. Memories, с. 36-37/47-48.

2. Ibid., с. 38-40/49-51.

3. См. «Видения Николая фон Флюэ» Марии-Луизы фон Франц.

4. Memories, с. 337/310.

5. Ibid., (с. 337/310-311).

6. Ibid., с. 337/311.

7. CW 11, pars. 553ff. См. «Миф смысла» Аниелы Яффе, pp. lOlff.

8. См. ответ Юнга Иозефу Рудину, «Психотерапия и религия», 2-е издание, с. 13; и его ответ Мартину Буберу в «Ответе Буберу», весна, 1973 (также в CW 18).

9. «Ответ Иову,» CW 11, par. 561.

10. Ibid., par. 620.

11. Ibid., pars. 625-627.

12. Ibid., par. 625.

13. Ibid., par. 640.

14. Ibid., par. 626.

15. Превращение в свою противоположность.

16. «Ответ Иову» par. 627.

17. См. ibid., par. 654.

18. См. ibid., par. 655.

19. Ibid., par. 657.

20. Ibid., par. 658. См. также par. 661.

21. Ibid., par. 662.

22. Ibid., par. 665.

23. Ibid., par. 664; также см. par. 685.

24. Ibid., par. 686.

25. Откровение святого Иоанна Богослова 12:1. Также см. «Ответ Иову» pars. 71 Iff.

26. Ibid., par. 711.

27. См. ibid., par. 716.

28. Ibid., par. 783.

29. Ibid., par. 738.

30. Ibid., par. 740.

31. Ibid.

32. См. ibid., par. 659.

33. Подробнее в «Психологическом взгляде на совесть», CW 10, pars. 825-857.

34. Оригинал был опубликован в 1949 году в Германии, «Глубинная психология и новая этика».

35. Здесь вспоминается приношение Исаака в жертву Богу Авраамом.

36. Memories, с. 217ff/207ff.

37. Ibid., с. 219/208.

38. Ibid., с. 220/209.

39. Ibid., с. 220/210.

40. В полном объёме перепечатано в приложении к «Мифу смысла» Аниелы Яффе, с. 179-82. Данное приложение не включено в английскую версию книги Яффе «Миф смысла».

41. Ibid., с. 182-84.

42. Например, см. прекрасное произведение Лорена Елисея «Большое путешествие». За ознакомление с этой книгой я в бесконечном долгу перед Рендом Маламудом.

43. Memories, с. 339/312.

44. Письма к Эриху Нойману, Яффе, с. 183-184.

45. Memories, с. 255-256/240.

46. Ibid.., с. 269/252.

47. См. Х. Л. Филп «Юнг и проблема зла» и особенно ответ на это Юнга, с. 234 (и CW 18, pars. I639ff.).

48. «Неоткрытая Самость», CW 10, pars. 571-572.

49. См. ibid., par. 572.

50. В связи с этим и далее см. Memories, с. 328ff/303ff.

51. Ibid., с. 329/303.

52. Ibid.

53. Ibid., с. 330/304.

54. Ibid., с. 351-32/306. Также см. «Человек и его символы» Юнга, с. 102.

55. См. Memories, с. 334/308.

56. Для того чтобы узнать, каким образом Юнг пережил эту конфронтацию, см. «Некоторые аспекты процесса индивидуации Юнга» Барбары Ханны, Quadrant, 16, с. 26ff.

57. Memories, с. 338/311-12.

58. lbid. Естественно, понимание человеком самого себя никогда не может претендовать на проникновение в глубины божественного духа; любые такие заявления, конечно, являются только человеческим и «бесконечным приближением» к сокрытому. См. письма Юнга марта-июня 1955, цитируемые в «Мифе смысла» Яффе, с. 120.

59. Memories, с. 344/317.

Перевод Татьяны Ивановой