Мария Луиза Фон Франц
Проекции и возвращение проекций в юнгианской психологии
Глава 8
Сознание и внутренняя целостность
Возвращение
Факт того, что Самость проявляется как аспект личности, кладущий конец проекциям,[1] часто выражается в символических безличных порождениях бессознательного. В видении Поймандра мы видели, как внутренний спутник души в итоге изменил свой облик, став сгустком сияющего света. На этот же мотив намекает и финал туркестанской сказки «Волшебный конь», цитированной в пятой главе. Там героине удается спастись от злого духа с помощью волшебного пони, персонифицирующего ее здоровые инстинкты. После победы над демоном конь требует ритуально принести себя в жертву. Его четыре ноги становятся золотыми деревьями, точно соотнесенными по четырем сторонам света, тело его образует чудесный мир, а голова превращается в серебристый источник. Жертва означает «анализ», то есть диссолюцию инстинкта, до этого функционировавшего неосознанно. Это можно соотнести с актом рефлексии, через который выявляется подлинное духовное содержимое, прежде скрытое за инстинктом. Психологический смысл разделения на четыре части, как пишет Юнг, состоит в «упорядочивании через рефлексию», через осознание внутренней готовности принятия архетипа Самости.[2] То, чем становится в итоге конь, в юнгианской психологии именуется мандалой.
Юнг в своих работах неоднократно подчеркивал, что лишь здравый смысл, размышление и самопознание единственно способны очистить наше сознание от наслоений проекций бессознательного. В длинной истории философии на тему рефлексии было сказано достаточно, мои же комментарии здесь будут ограничены рамками реального опыта, и в особенности теми досознательными процессами, которые делают возможным для эго сам факт рефлексии. То, что конь, то есть инстинкт, требует собственной смерти, подразумевает, что импульс к рефлексии исходит, в конечном счете, из бессознательного, точнее из Самости. Когда рефлексия возникает одновременно с пониманием проекции, за этим могут последовать глубокие моральные перемены, метанойа апостола Павла (Послание к галатам, 6), духовное и моральное обретение новой цели, понимаемой как идущей изнутри. Метанойа[3] – это изменение характера, даже ментальности, воздействующее на всю личность целиком и абсолютно необратимое. Именно по этой причине к внутреннему спутнику иногда обращались как к «Ангелу Метанойи».
Двадцать четвертая глава китайской книги И Цзин называется «Возвращение» (Точка Поворота) и прекрасно описывает этот акт наступления осознанности или трансформации. В ней изображен момент зимнего солнцестояния, когда «могущественный свет, который был изгнан, возвращается» естественно и внезапно. «Все само приходит в назначенный срок», все снова приходит в движение и «поворот ведет к самопознанию». В самом начале новый свет еще нуждается в поддержке, ведь «выздоровление после болезни, понимание после отчуждения должно наступить спокойно и мягко». В нескольких словах оракул говорит и о том, как должен вести себя человек в этот период: «Возвращение требует решительности и самоконтроля… Когда придет время, человек не должен искать убежища в пустых оправданиях, но обязан заглянуть себе в душу и спросить себя. Если он допустит ошибку, то должен иметь мужество и благородство признать это». Если же он не сделает этого, то с ним произойдет несчастье, «имеющее своей внутренней причиной ложную позицию индивида по отношению к миру».[4]
Здесь мы имеем, таким образом, дело с дуальным аспектом Возвращения. С одной стороны, если оно возникает спонтанно, в особенный момент времени, его можно сравнить с высшей благодатью; с другой стороны, мы можем ошибиться в принятии верного морального решения, впав тем самым в дисгармонию со смыслом, Дао, и навлечь на себя несчастье. Внимательно наблюдая за собой во время процесса возвращения, мы можем обнаружить, что находимся под влиянием проекции, нарушающей нашу адаптацию, будь то очарование кем-то либо ненависть или упрямство, с которым мы цепляемся за какую-то идею или теорию. Влияние проекции может ощущаться как мощный, несущий нас поток, некая внутренняя потребность, будь то буквально «поглотить» обожаемый объект, стереть врага в порошок или навязать людям свою идею. Такое поведение выглядит странным в глазах окружающих, приводя к конфликтам и разочарованиям. Гордость и неповиновение провоцируют нас бороться и толкают в том же направлении. Однако, если аффект оборачивается против нас, то начинает вызывать суицидальные фантазии. Когда же страдания продолжаются столь долго, что эго теряет силу и начинает ощущать себя «жалким и ничтожным», тогда наступает последний момент, когда еще возможно возвращение назад и отток энергии от внешнего предмета или идеи к самому человеку либо, что еще лучше, к его Самости. Человек становится спокойнее и устойчивее, скорее даже что-то «в нем становится устойчивее». Понимание проекции становится теперь совершенно обычным делом и не вызывает особенных проблем, даром что оскорбленная гордость еще продолжает периодически ворчать. Самым болезненным теперь будет необходимость признаться самому себе в бесполезной трате ценного времени в период заблуждений или, более того, в преступности этого факта.
В своей книге Семь дней Творения Максимов очень выразительно описал это пробуждение у старых комиссаров-коммунистов, когда они начали осознавать, что все их убеждения, вся их бесчеловечная идеология были не более чем проекцией и иллюзией. Иногда, впрочем, прозрение оказывается слишком трудным и приносится в жертву регрессу и возвращению к прежней позиции.
В моей практике был один такой случай, весьма драматичный. Одна женщина – анализанд, страдавшая психическим заболеванием, уверенно шла на поправку. Мне пришлось прервать лечение по определенным причинам, и, пока я отсутствовала, она снова соскользнула к ложным взглядам, вбив себе в голову, ко всему прочему, бредовую убежденность, что профессор Юнг будет убит группой неких заговорщиков. Понимая это символически, было ясно, что «убийцы», то есть болезненные тенденции, стремились уничтожить в ней самой зародыш юнгианской методики лечения.[5]
Она очень серьезно восприняла собственную проекцию и даже вызвала полицию, которая прибыла к дому профессора Юнга в полном блеске и вооружении лишь для того, чтобы убедиться в ненужности своего присутствия. Когда я вернулась из поездки, то готова была уделить ей час. В первые полчаса мне удалось постепенно успокоить ее и возобновить нормальное человеческое общение, беседа приняла разумный оборот. Затем, внезапно побледнев, она сказала «Да, но если все так, как вы говорите, то мне нужно признаться…» (Очевидно, она имела в виду, что «вела себя как дура»). Но она вдруг странно подпрыгнула на стуле, снова войдя в то же болезненное состояние начала разговора. За ночь ее состояние ухудшилось настолько, что потребовалась госпитализация, хотя она довольно быстро выздоровела и снова взяла себя в руки. Когда через несколько месяцев она опять начала проявлять признаки возбуждения и я поинтересовалась ее состоянием, она ответила, улыбаясь: «Вам не стоит беспокоиться: в госпитале было омерзительно, так что я никогда не позволю себе снова зайти так далеко». И правда: следующие пятнадцать лет она была столь же здравой, как и ее слова. В этой ситуации мы видим, что женщине успешно удалось распознать проекцию в своем бреде, и как ее уязвленная гордость (… значит, мне нужно признаться») не позволила до конца прийти через проекцию к горькому выводу. Я знаю по опыту, что эго довольно часто, руководствуясь собственным престижем, отказывается признавать ценность и необходимость «внутреннего прозрения». Если же таковое все равно прорывается, то в этом следует видеть акт милосердия со стороны нашей истинной природы.
Возвращение света подобно зимнему солнцестоянию, как это прекрасно описывает вышеприведенный китайский текст. На мой взгляд, неслучайно, что используется именно метафора света, который является общим символом сознания. Способность же к рефлексии составляет суть сознания.
Исходя из восточной позиции, ход вещей трактуется в И Цзин с точки зрения бессознательного; поэтому возвращение к «новому свету» и подчинение естественным законам обязывает эго-сознание измениться в лучшую сторону. Также нужно учитывать особенность конкретного момента жизни человека; то, что это на самом деле так, постоянно находит подтверждение в психиатрической практике, ведь пациент должен «созреть» для собственного выздоровления. С помощью анализа сновидений мы приблизительно сможем понять, когда это время пришло; однако даже тогда, когда эго освобождается и готово принять правильное решение, возможность сопротивления и сомнения остается, так как эго часто продолжает цепляться за старое.
Глаз как символ «Прозрения»
Момент, когда время созревания приходит, зависит от архетипа Самости, внутреннего центра, контролирующего сбалансированность психики и корректирующего позицию эго через сновидения. Другой внутренний субъект наблюдает за нами в наших сновидениях: он видит нас слишком беспокойными, слишком безрассудными, слишком аморальными, то есть в любом случае нарушающими целостность личности.[6] Это внутреннее око, которое видит нас иначе, чем эго, описанное еще учеником Парацельса Герхардом Домом, есть сущность алхимического делания. Он пишет: «Человек до тех пор не сможет полностью понять себя, пока не предпримет опыт ревностного размышления над собой… над тем, скорее, что он есть, нежели кто он есть, чей он и к какому итогу уготовила его судьба, для чего он был создан и кем».[7] Под словом что (а не кто) Дом подразумевает образ Божий в человеческой душе, делая акцент на объективной реальности этого феномена. Еще один момент заслуживает внимания: «Понемногу, день за днем, наше духовное око начинает с великой радостью постигать вокруг искры божественного сияния». Тот, кто так познал Бога в себе, также поймет и ближнего своего.[8] Парацельс называл этот божественный психический центр природным светом, создающим наши сновидения.[9] Другие алхимики сравнивали его с блестящими рыбьими глазами или всевидящим оком Господа, надзирающим надо всем миром (Зах. 3:9).
Когда мы начинаем понимать наши сновидения либо любые другие спонтанные порождения бессознательного, «наши глаза открываются» — следовательно, опять возникает мотив глаза. Многие ранние авторы, практиковавшие достаточно долгое время самопознание через медитацию, описывали, как внутренние лучи света или глаза постепенно сливались в одно большое око, образ Божий, или свет, «дарующий нам веру».[10] Я думаю, что слова Павла следует понимать именно в этом смысле: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю подобно как я познан (1 Кор. 13:12). Сначала это око видит нас; затем благодаря ему мы начинаем различать себя и подлинную реальность или Бога. Юнг говорит об этом: « Мандала на самом деле «глаз», структура, символизирующая центр бессознательного…. Око, которое находится за сознанием… и вглядывается в собственные истоки».[11] В то же время выражает оно также и Самость, вглядывающуюся в нас.
Божественный глаз, который, так сказать, смотрит на нас изнутри и в чьем видении состоит объективный источник самопознания, это очень распространенный архетипический мотив.[12] Описывается он как внутренний, нематериальный глаз, окруженный венцом света, и сам он тоже есть свет.[13] Платон и многие христианские мистики называли его «оком души»,[14] другие — оком познания, веры и интуиции. Якобу Беме принадлежит фраза: «Душа есть Око Вечной Бездны, образ Вечности». Или: «Душа подобна огненному шару или пылающему Глазу».[15] Только через это око человеческое существо способно увидеть себя и познать природу Бога, который сам есть глаз, главенствующий надо всем. Синезий даже называл Бога «Оком себя».[16] Когда глаз пробуждается и открывается в смертном существе, оно начинает впитывать божественный свет. Когда человек закрывает свои внешние, физические, глаза ночью, его душа «видит истину в сновидениях». Глаз также связан с феноменом сознания. Очень выразительно это описано в поэме Виктора Гюго.[17] После убийства своего брата Авеля Каин бежит от гнева Бога; однажды он с семьей останавливается на отдых в горах, но сон не идет к нему: он видит «во тьме широко открытый глаз», пристально смотрящий на него. «Я ушел недостаточно далеко!», вскричал Каин, дрожа, и продолжил бежать. Тридцать дней и ночей прошло и оказался он на берегу моря, но, присев на песок, снова увидел этот же глаз в небесах. Он крикнул своей семье, чтобы они скрыли его от Бога. Они построили над ним навес, но око Божье не покидало его. В конце концов, по просьбе Каина для него вырыли глубокую могилу в земле, он спустился туда, а сверху надвинули тяжелый могильный камень и остался Каин во тьме: « L’oeiletaitdanslatombeetregardaitCain» («Глаз остался в могиле и смотрел на Каина»).[18]
Не только верховное божество, но и отдельные боги и демоны самых разных культур имеют иногда на своей груди глаз, благодаря которому могут видеть все, что происходит на земле.[19] Это отсылка к тому факту, который мы можем вновь и вновь наблюдать в психотерапевтической практике, а именно, что бессознательное выражает себя через сны, помогая нам понять те вещи, которые мы просто не в состоянии постичь рационально и сознательно. Этот феномен нельзя объяснить, но можно описать термином телепатия. Бессознательное проявляется как некое интуитивное, неясное понимание, охватывающее все окружение индивида, которое Юнг описывал как «абсолютное знание» («абсолютное» в смысле «независимое от сознания»), сияние бессознательного либо его архетипического ядра. Точно также как демонический глаз может завораживать, глаз, нарисованный на посуде, может отвращать дурное влияние. Курт Зелигманн собрал обширную коллекцию таких примеров со всего мира, доказывающих огромную важность эффекта глаза – оберега,[20] так как, если злой дух становится «видимым», следовательно, его можно победить.
То, что демонические фигуры иногда появляются в виде глаза, соотносится с любопытным психологическим фактом: автономные комплексы часто ведут себя так, словно наделены отдельным сознанием или его зачатками, обладая, соответственно, и способностью к рефлексии (разумеется, ложной и частичной). Тень, анима или анимус могут внушить человеку странные, сбивающие с толку мысли о себе, но только лишь рефлексия, идущая из психического центра личности, Самости, позволяет увидеть себя в подлинном свете.
Мотив «Глаза Бога» приобретает личностный оттенок в ощущении, что «за нами кто-то наблюдает», в то время как аналогичный мотив зеркала подчеркивает, скорее, безличность этого ощущения. Ведь зеркало, не обладая собственными намерениями, просто отражает нас самих. В финальном анализе для нас уже не составляет труда сделать правильные выводы из своих сновидений; бессознательное вообще представляется столь же лишенным намерений, сколь и сама Природа.[21] Когда мы обнаруживаем у себя сахар в моче, то Природа не говорит нам, что у нас диабет; мы должны сами прийти к такому выводу и предпринять необходимые меры. Юнг интерпретирует мотив наблюдающих за нами глаз бессознательного или, еще конкретнее, одного глаза (обычно представляемого мандалой) как «отражение нашего взгляда в самих себя» с помощью внутреннего центра — Самости. Поэтому Христос в апокрифических Деяниях Иоанна говорит апостолу: «Я есть свет твой, через который ты познаешь меня; я есть зеркало твое, в котором ты постигнешь меня». Юнг дает интересную трактовку этого текста:[22] Христос понимается здесь как Самость, сознательно-трансцендентная целостность всей личности, «точка отсчета не только для отдельной индивидуальности, но и для всех подобных ей, связанных единой судьбой».[23] Христос выступает тут зеркалом, «отражающим субъективное сознание своего ученика», не только делая его видимым для последнего, но и, наоборот, позволяя ученику увидеть Христа, то есть осознать реальность Самости.
Объединение
Возможность интеграции содержимого проекций взамен их отбрасывания на внешнюю экстрапсихическую реальность не возникнет до тех пор, пока не начнут появляться символы Самости. Импульсы, исходящие из этого центра, пробуждают в нас воспоминания и глубокие размышления о нашей личности. Спроецированное содержимое опознается как принадлежность собственной психики во всей ее целостности, соответственно и немалая психическая энергия этих проекций начинает направляться к внутреннему центру, становясь сильнее и интенсивнее.[24]
Еще одним описанием для этого процесса, спонтанно протекающего между порождениями бессознательного, может послужить образ или мифологема «объединения» разрозненных частей божественных искр света в единое целое; от сознательной части психики требуется сформировать объективный внутренний образ личности. «Это акт воссоздания себя, объединения того, что было разбросано, не пребывая в должном порядке… для достижения полной осознанности».[25] Необходимость этого диктует Самость.[26] Прежде разделенное осознается и гармонично интегрируется в индивидуальность. «Само-воссоздание», как писал Юнг, «это собирание себя воедино».[27]
«То, что было разбросано, не пребывая в должном порядке» относится к явлениям так называемой психологии разделения, то есть к тому факту, что у многих людей определенные области психики как бы двойственны. Например, у них одна мораль в свободное время с семьей и совершенно другая в вопросах бизнеса; они свято верят в постулат «возлюби ближнего своего», однако только не в том случае, если этот ближний чернокожий; они стараются быть честными и искренними, но в политике мгновенно забывают об этом. Эти области отделены друг от друга естественным образом, так как сознательное поле психики представляет собой свободную структуру с отдельными островками сознания, которые постепенно сближаются; швы же в месте сращивания отдельных участков сознания у многих людей все еще ощутимы.
Если мы попытаемся оглянуться назад, в наше детство, то первое, что мы сможем припомнить, это отдельные вспышки сознания, вызванные особенно потрясшими нас впечатлениями. Только начиная с 8-10 лет большинство людей уже осознают свою жизнь, припоминая довольно продолжительные моменты. С точки зрения филогенетики человеческое сознание начинает вырастать именно из таких кратковременных вспышек; этот психологический факт уже был описан нами как мифологический мотив духовного ядра, собираемого из отдельных частиц.
В философии стоиков есть теория, согласно которой отдельные человеческие души являются искрами космического пылающего эфира, мировой души, и что различные убеждения, склонности и идеи освещают их, в свою очередь, как маленькие искорки (spintheres, igniculi). Это врожденное психическое содержимое (notiones), общее для всех людей, и составляет лучшую, наиболее духовную часть нашей психики. Когда человек искренне пытается следовать в жизни духовным путем, его внутренние разрозненные искры Самости начинают объединяться в единый внутренний свет разума.[28]
Идея искр души или сияющего психического центра также упоминается в различных гностических системах, хотя сформирована она у них более мифологически-наглядно.[29] Орфики, к примеру, считали, что когда женский дух Божий «носился над водами», он, не выдержав силы божественного света, пал в бездну хаоса вместе с искрами небесного света, которые к нему еще цеплялись;[30] с помощью этих оставшихся небесных искр он пытается восстать из бездны. Лишь тогда, когда все искры будут собраны, открыв пути к вечному и бессмертному эону, творение подойдет к своему завершению.[31] Барбело-гностики настаивали, что вместо искр света существует божественное семя, прорастающее сквозь материю, и человек, сдерживая свое собственное половое влечение, помогает вырасти этому небесному ростку.[32] В одном из писаний пророков мы читаем слова Бога: «Я есть ты, а ты есть Я, где бы ни был ты, там буду и я, и рассеян я во всем сущем, и откуда пожелаешь, можешь собрать меня из хаоса, но помни, что, собирая меня, ты собираешь себя».[33]
В первом трактате CorpusHermeticumможно встретить похожий образ расчлененного изначального человека: бессмертный Антропос, образ Божий, наклонившись через твердыни небесных сфер, являет свой совершенный облик миру нижнему. Творение видит этот образ отраженным в водах, тень его накрывает всю землю. Антропос, увидев свое отражение, влюбляется в него и решает остаться на земле, нисходя таким образом в отделенную от разума материю. Природа оплетает возлюбленного своими чарами, и они соединяются в страстном соитии, поэтому каждое человеческое существо несет в себе как физическое, смертное начало, так и бессмертное, божественное, частицу единого космического Антропоса. Путем же самопознания эта частица сможет вновь достичь света и вечной жизни.
Алхимик и гностик Зосима из Панополиса (3 век. н. э) был сторонником похожей теории.[34] Согласно ей, «великого светового человека» (Антропос-Адам) в Эдемском саду высшие силы убедили облечь себя в одежду земного Адама и принять форму, способную испытать земные страдания для освобождения «светового человека»; впоследствии он возвращается в царствие света. Алхимическая деятельность самого Зосимы была посвящена исключительно достижению освобождения этого светового человека.[35]
В манихействе также существовала возникшая под влиянием гностиков идея того, что человек, стремящийся к бессмертию и совершенству, должен освободить семена света, рассеянные во всем творении, даже в камнях и растениях, так как все они составляют часть страдающей души Спасителя.[36] Аналогичным образом у гностиков-сифиан искра божественного пламени пала в материю и задачей человека является посвятить всю свою жизнь возвращению этой искры вечности к первоисточнику.[37]
Все эти гностические и стоические тексты заставляют внимательного читателя задуматься над двумя моментами. Во-первых, индивидуальная личность содержит в себе различные виды искр коллективных представлений и должна объединить их в себе вместе (в разных вариантах она может собирать их даже из внешнего мира). Здесь речь идет о микрокосме. Во-вторых, духовные сущности человека или каких-то отдельных людей должны собрать все божественные искры, чтобы возник единый образ богочеловека, фигура спасителя, которая вернет всем нам божественное бытие. Тут действие происходит уже на уровне макрокосма. Переводя все это на язык психологии, ясно, что в первом случае имеется в виду, как человек может в состоянии медитации и с помощью бессознательного и сновидений осознать свои комплексы и проекции, достигнув в итоге абсолютной целостности.[38] Как мы знаем, Юнг назвал это процессом индивидуации. Самость состоит, как пишет Юнг, в творческой связи с эго, представляя в то же время всю полноту личности, через которую Самость себя и манифестирует. Объединение частиц божественного света у гностиков и манихеев психологически соотносится с интеграцией Самости, привнесения отделенного прежде содержимого психики в сознание.[39] Мифы, цитированные выше, изображают процесс объединения проистекающим от фигуры Антропоса-Спасителя, богочеловека, соединяющего множество человеческих душ в единую высшую общность. Поэтому к единству может прийти не только отдельная личность, но и все человеческое сообщество в целом, к тому, что в античности именовалось Антропос. Психологически это значит, что гармонично объединенная общность становится зримой, и группа эта будет организована не законами или любыми другими инструментами силы, но по принципу личной взаимосвязи каждого члена группы с Самостью, который будет занимать положенное ему по праву место в подобной психологической иерархии. В Средние века эта мысль выражалась верой в то, что ecclesiaspiritualisбыла телом Христа, Антропоса. Юнг пишет: «Апеллируя к незыблемым правам человека, вера неразрывно связывает себя с высшей реальностью не только за счет того факта, что личность Христа оказывала решающее воздействие на всю мировую историю, но и тем, что вера эффективно противостояла хаосу, не важно, как мы его называем: для верующего человека за пределами мира земного существует высший человек, Антропос, воплощающий в себе все достоинство и свободу отдельной индивидуальности».[40] Поэтому внутренняя интеграция и объединение с сообществом носят одновременный характер, как об этом прекрасно написано в «Евангелии от Евы», где богочеловек говорит ищущим: «Когда бы вы не начали познавать себя, в итоге познаете вы меня».
Этот двойной мотив процесса объединения мы можем обнаружить и в христианском учении, в частности, очень ярко на эту тему высказался Ориген в своем Комментарии на Первую Книгу Самуила. Он пишет: «Был здесь один человек. Мы все еще грешны и не смеем получить похвалу…ибо каждый из нас не один, но многие в каждом. Видишь, некто, который говорит, что он один, на самом деле не один, но имеет столько же людей в себе самом, сколько раз меняется его нрав. Также и в Писании: «Глупец изменчив подобно луне». Комментируя Книгу пророка Иезекииля 9:1 он усиливает акцент: «Там, где грехи, там и множественность, там же, где добродетель, все едино». В своей проповеди о Левит 5:2 Ориген говорит: «Постигни, что имеешь ты внутри себя два стада: стадо козлищ и стадо агнцев… что птицы небесные также в тебе, постигни, что ты сам есть мир уменьшенный, что в тебе и солнце и луна и звезды».[41] Индивидуальная личность должна, проходя через моральные испытания, превратить множественное в единое, объединившись, в свою очередь, в общность Христову, в каком-то смысле альтернативную corpusmysticum, Церкви.[42]
Первая стадия демонстрирует формирование внутреннего единства личности в процессе индивидуации. Вторая же стадия отсылает нас к особенному процессу, который всегда сопутствует отдельной индивидуации, а именно, способствует осознанию родства с ближним своим и с человечеством в целом. Ощущение такого Родства возникает не в эго, но во внутреннем духовном центре — Самости.
Индивидуация и родственная связь
В психологической практике довольно часты случаи, когда человек, поймавший себя на том, что ослеплен проекциями на собственное окружение, тем самым уничтожает эти проекции, но саму связь с определенным человеком он почти всегда порвать не может. С другой стороны, ощущение истинной, «глубинной», связи основывается больше не на эгоизме, стремлении к борьбе или иллюзиях, а, скорее, на чувстве единения через абсолютный объективный принцип. Об этом хорошо сказано в Брихадараньяка-Упанишадах: « Истинно, что если муж твой не любезен тебе, ты все равно можешь любить его; но если возлюбишь ты Высшее, то полюбишь и его. Истинно, что жена твоя может быть не любезна тебе, но если возлюбишь ты Высшее, то полюбишь и ее… Истинно, что Высшее может быть зримо, услышано, узнано и отмечено… Там, где Высшее узришь ты, все станет ясно».[43]
Следующий сон демонстрирует, как связь, идущая из Самости, проявляет себя в сновидениях мужчины, находящегося на пути индивидуации. Он был женат, но влюбился без памяти в также замужнюю женщину, от которой после долгого и интенсивного сопротивления добился сексуальной связи. На момент сна оба уже считались разведенными со своими прежними партнерами и готовы были снова вступить в брак. Вот что ему снилось:
Я был вместе с неким невидимым учителем на краю какой-то сферы, которую он описывал как «абсолютную реальность», лишенную времени, пространства и просто не поддающуюся описанию; только те, что видели это, могут описать свой опыт как «все и ничто», «везде и нигде», «кого-то и никого», в общем, «то, что слова выразить не в состоянии». Каким-то образом учитель помог мне вытащить из этой бесконечной реальности двух «существ». Я их не видел, но знал, что они есть. Для того, чтобы существ этих сделать видимыми, нам нужно было взять немного походящей на туман или облако серебристо-серой массы, окружавшей нас. Мы одели их в нее и во что-то еще и увидели, как они отделились от нас. Как только я увидел их одетыми, глубокое изумление овладело мной. «Это же ангелы!», вскричал я. «Да», ответил учитель, «и это то, что есть ты сам». Серый занавес, скрывавший нас от них, он объяснил как «покров иллюзий, в котором, однако, множество дыр». Я был крайне потрясен и вдруг закричал «Они уходят, они уходят!», почувствовав, что тысячи лет, потраченные в полуосознанной надежде того, что завеса иллюзии будет прорвана, были напрасными. Я подошел к тому ангелу, которым был «Я», и заметил серебристую нить, связывавшую его с крошечной фигуркой – отражением меня в земном мире. Другая нить от второго ангела спускалась к женской фигурке, в которой я узнал Альберту [возлюбленную сновидца]. Оба ангела выглядели одинаковыми, бесполыми, и даже думали они «вместе» в знак собственной полной идентичности. (Такое иногда случалось у нас с Альбертой в «нижнем мире»). Нам внезапно пришла в голову мысль: «Эти существа наделены такой маленькой частью нашего сознания, но они так сильно беспокоятся о ней. Бедные маленькие создания». Мы знали, что союз маленьких земных душ будет справедлив только тогда, когда они научатся помнить прежде всего о долге перед своими семьями и близкими, а не потакать эгоистичным желаниям. Нам тотчас же стало ясно, что это станет грехом и преступлением против абсолютной реальности (против Святого Духа?), если мы не будем помогать становлению взаимной осознанности.
Фигура учителя во сне олицетворяет внутреннее побуждение к индивидуации, существующее в личности сновидца, толкающее его на путь целостности и познания областей за гранью своего эго. Две ангельские фигуры, возникающие из мрака и неопределенности бессознательного, представляют аспекты влюбленных в сознательно-трансцендентной реальности. Как объясняет Юнг в «Психологии переноса»[44] и как я уже указывала ранее, в отношениях между мужчиной и женщиной участвуют четыре стороны – два сознательных эго, а также анима и анимус, контрсексуальные аспекты каждой из индивидуальностей. Во сне они бесполы, как бы компенсируя этим факт того, что в земном мире сексуальность была вынесена на передний план. Ангелы это «Божественные вестники», посланцы нашего глубочайшего уровня психики, где любые различия сливаются воедино. Именно этот уровень бессознательного вознес эго сновидца на столь высокий уровень реализации, что он должен был выполнить обязательства перед своими близкими. Стоит лишь добавить, что данный сон прямо говорит о процессе индивидуации не как личном деле, но что он обязательно должен протекать в неразрывной связи с другими людьми.
Речь здесь идет не только об отношениях мужчины и женщины, находящих единение в Самости; это касается и любых других человеческих взаимоотношений. В гностической секте ператов считалось, что из высшей божественной материи, «из вод, дарующих форму совершенному человеку», то есть из бессознательного и его импульса к индивидуации «каждое живое существо отбирает именно то, что более всего подходит ему», «что более всего ему свойственно». То же, что принадлежит ему, притягивает его сильнее, «чем магнит железо».[45] Все это означает, что связь между людьми создает Самость, регулируя ее и часто «неосознанно» сближая людей. Мы можем описать это как социальную функцию Самости, когда человек концентрирует вокруг себя близких ему «по духу» людей, собранных вместе не волей случая или эгоистических соображений, но, скорее, через глубокое внутреннее родство интересов, тем самым налаживая взаимную индивидуацию. В то время как связи, основанные, прежде всего, на силе проекций, характеризуются буквально магической зависимостью членов группы друг от друга, неким ореолом таинственного очарования, витающего надо всем коллективом, в первом случае мы можем говорить о трансперсональном, объективном базисе, который и дает растущее ощущение «бытия вместе», независимо от времени. Обычные связи, подчеркивает Юнг в другом месте, берут начало в чувствах и всегда включают в себя проекции, которые необходимо устранить человеку, желающему прийти к целостности и объективности. «Объективное знание лежит в основе эмоциональных влечений; его следует считать скрытым ядром этих процессов».[46] В этом мире, созданном Самостью, мы находим множество людей, с которыми мы незримо связаны, с чьими сердцами соприкасаются наши сердца, поэтому здесь «нет расстояний, но есть лишь ощущение непосредственного присутствия».[47]
Побуждение к индивидуации в принципе не может возникнуть в человеке, не создавая одновременно такого родства между ним и его близкими.[48]
Вместе с мифологемой воссоединения световых искр есть еще один архетипический мотив, подчеркивающий объединение людей посредством Самости. Это знакомый нам всем мотив «Круглого Стола», за которым сидят несколько человек. В сновидениях этот образ часто обозначает внутреннее единство личности, а также относится как к дружескому окружению, так и, в конечном счете, к человечеству в целом. Наиболее известен Круглый Стол Короля Артура в том виде, в каком он фигурирует в легендах о Святом Граале. В QuestedelSaintGraalмы читаем: «Ты знаешь, что с момента появления Иисуса Христа существовало три наиболее важных стола в мире. Первый — это стол Христа, за которым несколько раз восседали апостолы. Стол этот поддерживал тела и души пищей небесной… И непорочный Агнец, закланный во имя нашего спасения, и есть этот стол.
После этого стола был следующий, похожий и в память о первом созданный. Это был стол Святого Грааля, известного своими чудесами во времена Иосифа Аримафейского, когда христианство впервые было принесено на эту землю.
Следующий Круглый Стол был созван по совету Мерлина и также наделен великим символическим значением. Стол этот назывался Круглым потому, что повторял собой окружность мира и положение планет на небосводе… поэтому можно сказать, что Круглый Стол символизировал собой вселенную в целом».[49]
В пятой суре Корана (стихи 112-115) Бог посылает с небес стол Иисусу и его апостолам, на котором лежит рыба, в знак того, что он накормит их. Вследствие человеческой греховности Бог вскоре вернул стол обратно.[50] Я подозреваю, что изобильный стол и удовольствия, которые, согласно многим верованиям, достаются умершим в Раю, относятся к той же мифологеме, к образу идеального человеческого сообщества, созданного и управляемого Самостью. Так как пока цель эта в земных условиях не достигнута, она появляется в посмертных мифологических мотивах, скрытая в бессознательном.
[1] Юнг даже приравнивает избавление от проекций к индивидуации. Cм. CW 9(1), pars. 82ff.
[2] «The Visions of Zosimos,» CW 13, par. Ill; cм. также «Transformation Symbolism in the Mass,» CW 11, pars. 434ff.
[3] Лютеранский перевод метанойи как «покаяния» в своем глубинном значении для многих еще остается непонятным.
[4] I Ching, II, chap. 24, pp. 145ff . Tак называемый Acta Vercellenses интерпретирует перекрестье символа креста как «возвращение и изменение смысла человеческой жизни.» Cм. также Юнг, «Transformation Symbolism in the Mass,» CW 11, pars. 432ff
[5] Выражаясь психологическим языком, ее естественная душа взяла верх
[6] O персонифицированном аспекте коллективного бессознательного, cм. Юнг, Memories, pp. 68ff, 87f.
[7] Цит. по Юнг, CW 14, par. 684.
[8] Ibid., par. 685. Око самопознания это, так сказать, магический контрприем против «дурного глаза,» вызывающего болезни (Зелигманн, Der bose Blick).
[9] Юнг, «On the Nature of the Psyche,» CW 8, par. 390.
[10] Ibid., pars. 389 и 394, n. 68. Cм. также Юнг, «Concerning Mandala Symbolism,» CW 9(1), par. 704. Здесь глаз имеет значение Самости.
[11] «A Study in the Process of Individuation,» CW 9(1), par. 593.
[12] Юнг, «On the Nature of the Psyche,» CW 8, par. 394.
[13] В. Деонна, Le Symbolisme de I’oeil, pp. 46ff.
[14] Ibid., p. 47, n. 3.
[15] Юнг, «Concerning Mandala Symbolism,» CW 9(1), par. 704
[16] Деонна, Le Symbolisme de I’oeil, p. 49
[17] Ibid., p. 51. Эсхил в Эвменидах говорит, что пока мы спим, душа открывает свои глаза; этим взором она может заново увидеть все замеченное днем Герметическая философия утверждает: «Телесный сон создает сияние души; закрытые глаза видят истину» (цит. по ibid., p. 51).
[18] О сознании, выражающем Самость (не суперэго), cм. Юнг, «A Psychological View of Consciencc,» CW 10, pars. 825-827.
[19] Деонна, Le Symbolisme de I’oeil.
[20] Зелигманн, Der bose Blick, II, passim.
[21] Практический пример у Юнга в ManandhisSymbols: одному престарелому пациенту приснилось, что он во главе группы всадников скачет прямо по могилам. Бессознательное демонстрирует здесь, до какой степени он еще старается вести себя как безрассудный юнец. Другому пациенту, робкому молодому человеку, приснился точно такой же сон. В его случае бессознательное провоцирует сновидца на то, чтобы он занимал более активную жизненную позицию. Вообще, неверно было бы говорить, что бессознательное чего-то «хочет», оно лишь отражает содержимое психики.
[22] «Transformation Symbolism in the Mass,» CW 11, par. 415.
[23] Ibid., pars. 419, 427.
[24] Юнг, «Concerning Mandala Symbolism,» CW 9(1), par. 682: «… в процессе индивидуации поток проекций снова направляется вовнутрь и заново интегрируется с личностью.» Cм. также Юнг, «Transformation Symbolism in the Mass,» CW 11, pars. 398-402
[25] Юнг, «Transformation Symbolism in the Mass,» CW 11, par. 400.
[26] Ibid., par. 400
[27] Ibid.
[28] Cм. фон Франц, «Dream of Descartes,» p. 122, n. 257.
[29] Oб этой ремифологизации в поздней мысли гностиков, cм. Лейзеганг, Die Gnosis, pp. 12ff.
[30] То есть проекция появляется со стороны бессознательного
[31] Лейзеганг, Die Gnosis, pp. 183, 186ff (из Epiphanius, Panarium, chaps. 25-26).
[32] Ibid., pp. 186, 189ff («Gospel of Eve»).
[33] И в то же время , Барбело. Epiphanius, Panarium, XXVI, 3, из Джеймс, The Apocryphal New Testament, p. 12, цит.по: Юнг, CW 14, par. 6, n. 26.
[34] Cм. Hermes Trismegistus, Poimandres, Tractatc I-II, pp. 12ff. (Tractate I, chap. 14ff.)
[35] Подробнее см. Юнг, CW 12, pars. 456ff; и Ретценштайн, Poimandres, pp. 103ff.
[36] Г.-К. Пуч, «Der Begriff der Erlosung im Manichaismus,» esp. pp. 285ff.
[37] Лейзеганг, Die Gnosis, pp. 151 ff (из Hippolytus, Elenchos, V, 22).
[38] Юнг, «Transformation Symbolism in the Mass,» CW 11, pars. 399, 400f
[39] Ibid., pars. 399-401.
[40] Ibid., par. 444.
[41] In Librum Regnorum Homiliae (Минье, Д. Г., vols. 12, 13), цит. по Юнг, CW 14, par. 6, n. 26.
[42] Cм. Юнг, Letters, I, p. 395.
[43] Упанишады, пер.. Ф. Maкс Mиллер, p. 182.
[44] CW 16, pars. 437ff.
[45] Цит. по Юнг, CW 9(2), pars. 288ff
[46] Юнг, Memories, p. 297
[47] Юнг, Letters, I, p. 298.
[48] Именно поэтому групповая терапия и «собственный опыт» столь вредны. Cозданные искусственно, они подавляют работу Самости в личности, замещая ее бесстыдными проекциями, агрессией, эгоизмом и самолюбованием.
[49] E. Юнг, и Мария-Луиза фон Франц, The Grail Legend, pp. 162f.
[50] Ibid., p. 167.