06.11.2012
0

Поделиться

Глава 10. Звездный путь домой

Стефан Хёллер

Гностический Юнг

Глава 10

The Seventh Sermon— Homeward Bound Among the Stars

Седьмое наставление кратчайшее, однако, далеко не последнее по значению увещевание, адресованное Василидом неугомонным мертвым. Если предыдущие поучения используют архетипы, Седьмое Наставление прямо и без всяческой маскировки обращается к феномену человеческого существа. Это, конечно, верно, что все наставления имеют дело с человеком, что Плерома, Боги и Демоны, Абракас и все другие великие символические мотивы в реальности находятся внутри индивидуума. Тем не менее, миф Наставлений, таким образом, сконструирован, что эти темы кажутся внешними по отношению к психе. Так всегда и происходит: разум проецирует свое наиболее глубокое и наиболее потенциальное содержание на кажущийся внешним экран видимых и невидимых миров. Небеса кишат богами и богинями, имеющими свою изначальную и главную резиденцию на Олимпе человеческого разума. Серебряная Луна отражает мистическую люминозность бессознательного, в то время как красная планета Марс рождает имагинацию яростной силы, заключенной в воинственной человеческой душе. Венера в своем дуальном аспекте Люцифера и Вечерней Звезды напоминает об альфа и омеге суточного цикла, имеющего свои начала и конец в любви. Все мифы творения рассказывают не о формировании универсума и земного шара с водами, растениями и животными, но о рождении сознания из гигантского чрева, которое мы сегодня зовем бессознательным. Точно также и рассказы-инспирации сплетенные вокруг жизней мудрых и святых душ в человеческой истории означают не историческое спасение человечества Кришной, Буддой или Христом, а скорее искупление страдающего разума парадигмой индивидуированного эго.

Как вверху, так и внизу, как с добром так и со злом. Древние верно декларировали: “Homo homini lupus”, “человек человеку – волк”. Нет у человека злейшего врага, чем он сам. Злые люди, несомненно, существуют в мире вне нас, но отношения с ними странно и таинственно взаимосвязаны с досадными неудачами и печальными недостатками внутри нас самих. Злодей снаружи неотделим от своего идентичного близнеца внутри нас, сотканного из всего нежелательного и злого. Попытки избавить мир от злодеев, не избавившись от внутреннего злодея, обречены на провал. Они порождают войны во имя мира, во имя свободы все более закабаляют человечество, производя революции приводящие к штурвалу еще более жестоких тиранов чем были прежде. Selten kommt etwas besseres nach» (редко приходит лучшее) старейшая и испытанная немецкая поговорка скорее не продукт цинзма а мудрость полученная из опыта.

На протяжении истории и своих индивидуальных жизней люди всегда были склонны путать изменения с трансформацией. Эта путаница чревата большими бедами, т.к. перемена без трасформации — упражнение в тщете. Алхимики, столь высоко ценимые Юнгом, считали, что природный мир четырех элементов, не трасформирует себя, а просто меняется. Следуя намекам данным досократиками, в особенности Гераклитом, они утверждали что элементы вечно воют друг с другом, но, в сущности, остаются теми же самыми в самый разгар битвы. Только посредством opus contra naturam, великого делания против природы, совершаемого алхимиками, элементы изменяются таким образом, что окончательная трасформация становится возможной. Когда земля, вода, огонь и воздух естественного мира больше не будут существовать в до сих пор известных формах, тогда и только тогда, может свершиться трансформация. Таким образом, мир изменений должен смениться миром трансформации, а работа природы стать работой “против природы”.

С прекращением бессмысленных изменений и пришествием полной смысла трансформации в индивидууме, обманчивая драма проекций стихает. Человеческому разуму больше не требуется созерцать себя в парадоксах плеромы или в ужасающих дуальностях Богов, Дьяволов, Горящего и Растущего или даже в змеиной сексуальности земли или в крылатой духовности небес. С трансформацией магического космоса внутри реторты алхимика, пламенный спектакль Абракаса теряет свою власть над сознанием. Когда человек становится живым философским камнем, он становится готовым встретить свет своей собственной внутренней природы без отраженного света спроецированных ей образов. Человеческая душа возвращается к себе и, наконец, осознает себя в качестве единственной экзистенциальной реальности, квинтессенции всего что было и будет. Свет Плеромы спускается через семь сфер и обретает покой в человеческой психе. Семь сфер ведут нас –согласно предустановленным и глубинным архетипическим паттернам септинария от абстрактного к экзистенциальному, от образа и образа образа к творцам образов, нам самим.

Фигура человека, данная в седьмом и последнем наставлении является одновременно курьезной и парадоксальной. В совершенном согласии с утверждениями Герметических и Гностических источников, Юнг прежде всего описывает человека как уникального посредника между макрокосмом и микрокосмом. Эти два мира, один из которых называется великим, а другой малым, занимают исключительно значимую позицию в символической системе альтернативной реальности, на протяжении ее долгой истории. Начиная с высокочтимого документа известного как Изумрудная Скрижаль, говорящего о небесах вверху и небесах внизу, звездах вверху и звездах внизу и заканчивая гримуарами по церемониальной магии возрождаемой в Викторианскую и Эдвардианскую эпоху различными тайными обществами, великий и малый космос играли важную роль. Пентаграмма или пятиконечная звезда, так популярная в геральдике как древней, так и современной, сохранилась с незапамятных времен как символ малого мира или микрокосма. Ее пять концов имеют бесчисленные символические аналогии, от пяти конечностей человеческого тела, до пяти ран на святом теле Христа. Интересно упомянуть, что два великих антагониста нашего мира, Соединенные Штаты и Советский Союз, оба имеют пятиконечную, микрокосмическую звезду на своей геральдической эмблеме: первый в типичной плюралистической манере, представляя каждый из своих штатов соответствующей звездой на флаге объединения, последний размещая одиночную звезду рядом с серпом и молотом на кроваво-красном баннере.

На ряду с микрокосмом или меньшим миром, всегда признавался великий мир или макрокосм, который обозначался шестиконечной звездой или гексаграммой. Часто говориться, что гексаграмма символизирует сбалансированную структуру совершенной Плеромы, в то время как пентаграмма, как несбалансированный знак, отвечает за растущий и трасформирующий аспект малого мира. Седьмое наставление определяет человеческое существо как ворота, соединяющие внешний и внутренний или великий и малый миры. Интересно отметить, что микрокосм и макрокосм определяются здесь как две бесконечности, одна внутренняя, а другая внешняя. “Мал и ничтожен человек, вот уже он остается у вас позади, и вы пребываете снова в бесконечном пространстве, в меньшей или же внутренней бесконечности.” Импликаций из этого наставления много, и только некоторые могут быть приведены в следующей короткой экспозиции. Полезно помнить о том, что термины микрокосма и макрокосма, как в Юнговских работах так и в Герметической литературе вообще, иногда означают мир снаружи человека и мир внутри человека; а иногда относятся к миру трансцендентных существ и низшей сфере персонального опыта.

Мистерия двух бесконечностей в микрокосме и макрокосме, имеющая место в человеческой психе тесно связана с тем, что Юнг в своих поздних работах называет синхронистичностью, концепцией с более широкими следствиями, чем принято считать. Было время, когда принцип каузальности рассматривался как абсолютный в научной мысли, и возможность акаузального принципа связывания событий во времени казалась тотально невозможной. Пока оперативная сфера научных усилий была ограничена землей или, по крайней мере, солнечной системой, каузальный принцип не встречал серьезного вызова. По мере того как научные поиски расширились на космическую сферу и на субатомный уровень материи, абсолютность каузального принципа встала под сомнение. Не философия, не религия и даже не психология, а скорее сами физические науки вдребезги разбили абсолютизм каузального принципа. После того как в этих науках был принят статистический характер естественных законов, исключения из этих законов, вынесенные на свет статистическим методом потребовали признания. Исключения в отношении космического пространства с одной стороны и субатомного уровня с другой, преумножились до такой степени, что абсолютность каузальности, стушевалась перед ними. Более важно для наших целей, однако, упомянуть, что пост-Ньютоновская дуструкция реальности, произошла главным образом из-за смещения внимания в сферу бесконечно больших и бесконечно малых. Здесь, т.о. как минимум два проявления того, что Седьмое Наставление зовет “внутренней бесконечностью” и “внешней бесконечностью”

То, что Эйнштейн и его последователи совершили в физических науках, а именно в теоретической физике, Юнг открывает в сфере психологии. Функционирование человеческой жизни содержит огромное количество феноменов — как Юнг вынужден признать -которые обусловлены не только сознательным, но также и бессознательным. Эти феномены, подобно наблюдениям Эйнштейна, нуждаются в ином принципе, нежели ординарная каузальность для своего объяснения. Существуют события, которые не вызываются, или как Юнг сам писал “Связь между событиями может быть в ряде обстоятельств иной, нежели каузальная и требует иного принципа объяснения” (Синхрония: Акаузальный Объединяющий принцип). В вышеупомянутой работе, Юнг рассказывает о опыте синхронии. В тот самый момент, когда пациент рассказывает ему свой сон о золотом скарабее, похожее на скарабея насекомое, с названием cкарабеевидный жук или хрущ обыкновенный, затарабанило лапками с той стороны окна. Эти два различных события, сон о скарабее и появление скарабевидного жука, соединяются с друг-другом посредством сходства или смысла, хотя, конечно, без всякой причинно-следственной связи. Внутреннее событие(сон) подкрепляется и выносится в фокус внимания внешним событием( насекомым на окне).

Юнг называет этот принцип, дополняющий, а порой и замещающий каузальность синхронистичностью, и определяет его как “ совпадение во времени двух или более каузально несвязанных событий, имеющих схожий смысл”. Последнее утверждение имеет ключевое значение, т.к. указывает на важнейший человеческий фактор смысла, к которому мы обращаемся снова и снова в наших рассмотрениях наставлений, и который также присутствует во всех научных трудах Юнга. В Юнговской модели реальности, человек является творцом смысла. Человеческое сознательное обладает непостижимой значимостью для истории и психологии, потому что является источником смысла, проливая свет смысла на тьму материальных и психических миров. Смысл – как утверждалось ранее в наших комментариях к наставлениям –не является некоторым родом объективного и измеримого товара, но во все времена включал глубоко субъективные ценности. Само понятие синхронистичности, в том виде, в котором дал его Юнг, является предметом частых недоразумений, во многом из-за субъективного фактора, которым часто пренебрегают те, кто обращается к синхронистическим феноменам. Когда Юнг говорит о “совпадении во времени”, он не имеет ввиду под этим простую одновременность зависящую от часового механического времени. Родом одновременности к которой он обращается, является относительная или субъективная одновременность, которая является гораздо более утонченной и глубокой. Время и пространство становятся относительными в некоторых опытах психе, что подразумевает что субъективная реальность меняется в соответствии со смыслом. Содержательная часть синхронистического опыта никогда не является простым соединением событий в объективном астрономическом времени, но скорее смысловой силой коренящейся в субъективных образах психе, динамично проявляющей себя во внешних событиях. Вот как объясняет это Анжела Джаффе, один из наиболее тесных сотрудников Юнга, в последние годы его жизни, объясняет этот жизненный факт следующим образом:

“Это.. относительная одновременнось, которую можно понять как субъективное переживание внутреннего образа совпадающего с внешним. Только в этом переживании временное различие отсутствует, т.к. событие, хоть будущее, хоть прошлое непосредственно присутствует. Может случиться, что внутренний образ и внешнее событие соединяются в объективной, часовой одновременности, по этой причине Юнг использует термин синхронистический, а не синхронный, и говорит о синхронистичности, а не синхронизме.”

Нет никаких сомнений в том, что Юнг придавал принципу синхронистичности огромную важность. Однако по той же самой причине он проявлял большую осторожность и сдержанность в придании его гласности. Существует много свидетельств того, что Юнг сформулировал свою теорию синхронистичности еще в 1930, т.к. он упоминал как эту концепцию, так и термин в своем некрологе адресованном великому китаисту Рихарду Вильгельму, когда говорил о психологических основах пророческой классики И-Цзин. Юнгу понадобится не менее двадцати-двух лет, чтобы вернуться к проблеме синхроничности. В итоге он публикуют свое эпохальное эссе по теме, вместе с длинным эссе по родственной теме, написанным нобелевским лауреатом физиком Вольфгангом Паули. Именно эта работа и сотрудничество Юнга с Паули, выдвинули на первый план соображения в значительной степени связанные с загадочными предзнаменованиями этих поздних теорий, которые мы можем найти также в наставлениях, в особенности в седьмом.

Седьмое наставление гласит, что “ человек это врата через который внешний мир богов, демонов и душ проникает во внутренний мир- великий мир в малый мир” Внешний мир богов, демонов и душ может рассматриваться в качестве сферы проекций и синхронистических экспериментов, которые присоединяются к сфере чувственной перцепции, в то время как меньший мир может в этом смысле описывать внутренние, психические или психоидные регионы бессознательного в индивидууме. Именно в этих взаимоотношениях кажущегося внешним и кажущегося внутренним, великого мира и малого мира, знаменательные выводы из теории синхронистичности становятся очевидными. Каким образом происходят синхронистические феномены? Посредством вступления в игру архетипа, отвечает Юнг. Основным требованием для появления синхронистических феноменов является не естественный психический дар, или определенные йогические упражнения, или большая эмоциональная экзальтация ( хотя любое из этого может присутствовать в качестве вспомогательного агента).

Это скорее констелляция архетипов внутри активной ситуации психе, где могущественные, обычно эмоциональные энергии способны перемещать бессознательное, а вместе с ним архетип в сферу сознания. Боги, демоны и души, упомянутые в наших наставлениях являются такими архетипами, отраженными экраном макрокосмической чувственной перцепции. В человеческом существе как во вратах или двери, эти архетипические силы и образы встречают соответствующие аспекты им в микрокосме психе. Внутренняя бесконечность и внешняя бесконечность встречаются в человеке. Аллюзии к этому примечательному феномену в юнговской формулировке принципа и теории синхронистичности являются весьма загадочными. В этой формулировке Юнг делает архетип гораздо более физическим, или, по крайней мере, потенциально физическим, чем мы обыкновенно встречаем в его других работах. Почему синхронистический феномен включает одновременно психический и физический аспект? Потому что он упорядочен архетипом, а сам архетип не является чисто психическим(природы психе, субстанции снов), но скорее психофизическим или психоидным( только отчасти психическим) – напоминает еще раз нам Юнг. Неожиданный и поэтому драматический параллелизм психических и физических событий обязан характеристике архетипа, которую Юнг назвал трансгрессивностью. Таким образом, архетип способен проявляться в двояко: внутренне, как психический образ и внешне, как физическое событие, а временами даже как физический объект. Несмотря на это расщепление, тем не менее всегда сохраняется глубинное единство внутри дуальности или антиномии архетипов; в действительности от этого единства зависят все сущностные опыты смысла, которые имеют отличительную марку, если не цель синхронистического события. Вот что говорит Аниелла Джаффе:

“Как мы знаем, вещь становится осознанной, только когда становится отличной от другой вещи. Следовательно, синхронистические феномены, в которых параллельные психические и физические события отличаются друг от друга, хотя и связаны эквивалентностью и таким образом образуют смысловое целое, должны рассматриваться как дошедшие до сознания архетипы. Вообще, появление в сознании это интрапсихический процесс: характеристическое отличие одной вещи от другой имеет место в мыслях, снах и интуиции индивидуума. Иначе происходит с синхронистическими феноменами. Здесь антиномии, и параллелизмы, различные аспекты архетипа, приходя в сознание, разрываются. Они манифестируют себя психически и непсихически, в различное время, в различных местах. Это появление на пороге сознания настолько странно и загадочно что наш разум борется против признания связи между принадлежащими друг-другу событиямию Хотя в приграничных территориях психе, иными словами, там где работает подсознание, мы больше не можем рассчитывать на четкие логические связи, обязательные в мире сознания.”

Т.о. архетип, манифестируясь в качестве синхронистиченского феномена, является поистине замечательным, если не откровенно чудесным–сверхъестественным жителем порога. Одновременно психический и физический, он может быть уподоблен римскому богу Янусу. Два лица архетипа соединяются в общей голове смысла, главной характеристике человеческой индивидуации.

Столь значительное само по себе, это понимание , тем не менее, еще не самое великое и ужасное из инсайтов, восходящих из области синхронии. Юнговское видение восходит из рассмотрений, на которые намекается в следующем утверждении : “Я склоняюсь к мнению, что синхрония в узком смысле, это только особая инстанция в общем акаузальном порядке –а именно, в эквивалентности физического и психического процессов.(Синхронистичность.)” Несомненно еще слишком рано, чтобы услышать великую и радосную весть( истинное “Евангелие”) в этих намеках. Тем не менее, идея общего принципа акаузального порядка лежащего под всеми физическими и психическими феноменами является, возможно, одним из самых многообещающих и волнующих открытий нашего времени. Скудные намеки, данные нам Юнгом и его соратником, Вольфгангом Паули, позволяют нам взглянуть на космо-психологический порядок, без разграничений.

Закономерные положения оппозиционных дихотомий тела и разума, материи и духа, даже природы и сверхприроды могли бы найти разрешение в этой пропозиции. Дуальные силы – которые так долго, и без сомнения оправданно, рассматривались величайщими мыслителями и самыми экзальтированными мистиками, как основные и непримиримые – могут, таким образом, открывать себя, тем не менее, как эквивалентные коренящиеся в одном акаузальном порядке и манифистирующими одно смысловое содержание. Психе, которая оживляет и физис, который оживляется, могут оба оказаться лишь чудесными пешками на нуминозной шахматной доске, трансцендентного и самодостаточного смысла, движимыми взад и вперед неиминуемыми и непознаваемыми силами, коренящемися в плеромном состоянии полноты бытия. Если действительно существует априорный порядок, обнимающий оба поля универсального бытия и воплощающий акаузальную смысловую связь между этими полюсами, тогда нам, возможно, придется пересмотреть печальную истину Наставлений, утверждающую, что в нас Плерома расчленяется надвое. Безшовные одеяния божества, так долго служившие игрушкой демиурга, могут быть сшиты, целостность Плеромы может быть восстановлена. Подобно Изиде и Тоту, терпеливо собирающим разрозненные члены их повелителя Озириса и магически соединяющим их вместе в теле восстановленного божества, Юнг и другие пионеры мистерии синхронистичности могут выиграть эональную битву против сил распыления и фрагментации, угнетающих жизнь нижнего эона. Человек, портал, дверь в которой значения архетипов микрокосма и макрокосма встречаются и праздную свое так долго искомое объединение, может в действительности стать алхимиком, магом, свещенником гнозиса, который осуществит реализацию, никогда до сих пор не осуществлявшуюся и редко встречавшуюся даже в самых заветных снах. В то время как вклад Юнга в духовное развитие человечества является более чем значительным, этот вклад является самым удивительным из всех. Чтобы не быть обвиненными в рапсодиях о фантазиях на почве благих пожеланий, приведем следующее высказывание, уже упоминавшегося нобелевского лауреата по физике, Вольфганга Паули:

“Хотя в физике не говорят о” саморепродуцирующихся архетипах” но о “статистических природных законах внутри заданной вероятности”, обе формулировки сходятся в стремлении расширить старую, узкую идею каузальности(детерминизма) в более общую форму “совпадений” в природе. Психофизическая проблема( т.е. синхронистический феномен), также указывает в этом направлении. Этот подход позволяет мне рассчитывать на то, что концепция бессознательного не будет развиваться сугубо в узких рамках терапевтического применения, но что ее слияние с главными течениями науки в исследовании наук о жизни, станет первостепенным для них.”

По – истине эпохальное значение принципа синхронистичности очевидно только очень немногим. Западные мыслители, проникнутые верой в абсолютность каузальности, вскармливаемой множество веков, считают почти невозможным отказаться от идеи причинности ради акаузального объединения. Хотя параллелзмы физических и психических событий по-прежнему продолжают случаться в соответствии с их таинственными вечно повторяющимися сценариями. Физические науки, равно как и психология все дальше проникают в регионы находящиеся за пределами ординарных прямых наблюдений и конвенциональной логики. От пустоты макрокосмического пространства до бесконечности микрокосмических атомов и субатомных структур, создается впечатление автономного порядка позади физических феноменов. В психологическом макрокосме проекций равно как в соответствующем микрокосме психоидных архетипических сил, мы находим проявления реальности скрытой за феноменами психе, аналогичные открываемым в сфере физики. Как утверждает Юнг в работе “Эон”: “Рано или поздно ядерная физика и психология бессознательного должны будут сблизиться, по мере того, как они, независимо друг от друга и из противоположных направлений проникают на трансцендентную террюторию, одна с концепцией атома, другая с концепцией архетипа.”

Нам не дано увидеть будущего развития теории и принципа синхронистичности. Совершенно очевидно, однако, что существование синхронистического феномена дает нам могущественнейший индикатор возможного психофизического единства связывающего традиционно раздельные категории бытия, которые мы называем материей и духом или телом и разумом. Юнг дал нам ясное и пророческое указание на новую и унитарную модель реальности, в которой каузальные и некаузальные связи найдут примирение, так же как и дух и материя.

Т.к. психе и материя принадлежат одному и тому же миру, и кроме того имеют непрерывный контакт между друг-другом и в конечном итоге покоятся на непредставимых трансцендентных факторах, не только возможным, но и наиболее вероятным является то, что психе и материя являются двумя дуальными аспектами одной и той же вещи.

Давно потерянное единство мира, таким образом, снова брезжит на горизонте человечества. Разъединение и дихотомии современной жизни , фрагментации некогда ценных, но уже не жизнеспособных моделей реальности могут оказаться на пороге унитарного синтеза.Значимость принципа синхронистичности т.о. может быть расширена далеко за пределы психологии или физики; возможно это первый утренний проблеск креативного и примиряющего ответа на один из величайших философских и религиозных вопросов, которые когда либо ставил человеческий разум.

Указывая в Седьмом наставлении, что две бесконечности могут быть примерены а позднее одаривая нас импликациями из своего принципа синхронистичности, Юнг также обращает наше внимание в том же Наставлении на величайшее и наиболее древнее затруднение духовной жизни: человеческие отношения с богом, великий и до сих пор не разрешенный вопрос. Наставление дает выражение этому в лирической и изысканной манере: В безмерной отдаленности одна-единственнаязвезда стоит в зените. Это и есть тот единственный Бог этого одногочеловека, это есть его мир, его Плерома, его божественность.” И далее, после аллюзии к подобной абракасу креативной и деструктивной роли человеческих существ, учитель продолжает описанием отношений Бога и человека: “звезда эта есть Бог и предел человеку. Она есть единственный Бог, что ему предводительствует, в нем человек находит успокоение, к нему ведет долгое странствие души после смерти, в нем воссияет, подобно свету, все, что влечет обратно за собою человек из большего мира.”

Идея личного Бога является великим камнем преткновения для многих современных персон, приближающихся к Юнгу. Односторонность подавляющей массы Иудео-Христианско-Исламской религии, с ее грубой интерпретацией концепции монотеистического божества управляющего человеком и его миром, отвратило многие умы от самого понятия “Бог”. Отвращение, испытываемое многочисленными интеллигентными и креативноми личностями нашей культуры к семитской богоконцепции делает этих людей подозрительными и антагонстичными любым религиям, во всех их возможных формах.

Против подобного отношения Юнг занимает крайне необычную позицию. Он утверждает, что не существует такого явления как по-настоящему нерелигиозные персоны, что атеист это просто тот, кто не признает важной сферы своего бессознательного. Те, кто осознанно нерелигиозен, являются сильно религиозными в бессознательном, т.к последнее всегда занимает компенсаторную позицию по отношению к сознательному. Непримиримый скептик в своем бессознательном гораздо более верующий чем он хочет признать; сознательный агностицизм вызывает поистине гностические символы в бессознательном. Охотниками за ересями и фанатичными борцами со злом, являются как правило персоны, чье бессознательное таит серьезные сомнения и антогонизмы против их убеждений. Соответственно, сны и фантазии атеистов обычно содержат религиозные образы и трансцендентные манифестации. Однако со всеми этими взглядами Юнг снова сочетает позицию, которая может быть названа глубоко гностической в классическом смысле. Юнг говорит в сущности о том, что человеческие существа имеют религиозную потребность, но эта потребность не столько в религиозной вере, сколько в религиозном опыте. Религиозный опыт это психическое событие, направленное на интеграцию души и т.о. репрезентриующее работу психе как целого. Религия является познанием высших реальностей, которые сознание отказывается признать, и если довести ее до полного психологического созревания, оно порождает единство и целостность человеческого существа. Эта объективация –которую Юнг и его духовные предшественники в раннюю христианскую эру называли Гнозисом – никогда не достигается верой в идеи, но только посредством опыта.

Из этих рассмотрений очевидно, что когда Юнг говорит о Боге в позитивном смысле, он не имеет ввиду идею. Юнговским Богом была не мысль, принимаемая или отвергаемая, фиксируемая и объяснимая идеями: его Бог был переживаем. Только то, что человек переживает в божестве, является живым: то во что он верит о нем — мертво.

Вместо Бога для веры, Юнг дает нам экзистенциальную реальность, которую мы можем испытать. Он зовет эту реальность Бого-образом(imago Dei) и временами также Богосимволом. Подобно гностикам древности, Юнг отклоняет “Бога веры”, как метафорическую и интеллектуальную репрезентацию Бога, и выбирает реальность образа или символа в качестве бессмертной психологической сущности. Вместо столь, злоупотребляемой концепции веры, Юнг оправдывает использование силы воображения как средства для Гнозиса или познания Бога. Воображение, великая магическая способность, восхваляемая Парацельсом, Альбертом Магнусом и бесчисленными представителями традиции альтернативной реальности, рассматривалось Юнгом как актуализация содержания бессознательного. Индивидуум использующий силу воображения участвует в жизни образов (фантазий) бессознательного, и в то же время продолжает сохранять некоторый контроль сознания. Активное воображение, или активное соучастие в воображении, требует, чтобы содержание бессознательного вышедшее на свет рассматривалось абсолютно серьезно и в то же время осознавать, что образы появившиеся таким образом не являются истинными в конвенциональном смысле, но являются выражениями глубинных движений психе. В магии, алхимии и родственных гностических дисциплинах, концепция имагинации всегда служила наиболее важным ключем успешной эзотерической работы. Символизм, используемый в алхимии, достаточно исследован психологически самим Юнгом.

Аналогичный символический процесс использовался в практике церемониальной магии – символической системе трансформации, унаследованной средневековьем от теургов и пневматиков классической античности, уходящей в конечном итоге к архаичным шаманским практикам. Маг, стоящий в четко очерченном круге защиты, производит эвокацию или инвокацию духовных сущностей в пространство манифестации снаружи круга и общается с ними посредством специальных формул. Круг обеспечивает защиту сознательного, не давая эго быть подавленным силами бессознательного, появляющимися на арене манифестации посредством магического воображения. В отличии от трансовых практик, в магических эвокациях и инвокациях маг никогда не теряет связи с сознанием и использует средства контроля, доступные сознательной воле. Разум мага никогда не позволяет себе попасть под власть явившихся духов, но поддерживая свой суверенитет, он разговоривает с позиции осознанной воли с вызванными сущностями. Подобные опыты воображения, которые могут показаться архаичными с современной точки зрения, давно используются для расширения личности, редуцирования доминирующий силы бессознательного и для того, чтобы добится, в целом, благотворных изменений для эго. Алхимические и магические операции являются наиболее явными примерами систематических проекций психического содержания; они являются мощными психическими событиями, во время которых воображение активирует и проецирует важные аспекты психе. Следует напомнить, что церемониальная магия когда-то включала(сь) в практику теургии, что переводится как работа богов или вызывание богов. Теурги, такие как Ямвлих, Прокл и многие другие, имели обыкновение проявлять богов своих религий перед глазами в видимой форме, посредством специально развитого магического воображения. Когда Юнг обращается к термину богообраз или Бог-символ, он снова следует по стопам безвременной магико-мистической традиции, для которой дает современные психологические формулировки.

Согласно Юнгу, все персоны, являются в реальности теургами в том смысле, что все создают Богообразы в своем воображении. Бог-образ таким образом создается не в результате восприятия или контакта с чем-то или кем-то внешним для человеческого существа, но скорее, можно сказать, является выражением психического факта, имагинативной формулировкой духовной действительности, которую разум должен спроецировать наружу, чтобы понять. Конвенционально-мыслящий религиозный человек или оккультист, будет, конечно, протестовать против такого взгляда. Юнг снова и снова обвиняется представителями обоих лагерей в т.н. “психологизме”. Хотя непредвзятые среди них должны рано или поздно признать, что его точка зрения имеет неоспоримые практические преимущества в экзистенциальной и эмпирической сферах.

Для того, чтобы развеять наиболее обоснованные опасения, мы можем обозначить, по-крайней мере, два важных момента. Первое, мы должны признать,это то, что Юнг не утверждал, что Бог-образ появляющийся в психе является созданием личной прихоти. Подобный образ появляется на свет из области лежащей далеко позади капризов любого индивидуума или даже коллективности. Бого-образ не делается, а становится. Второе соображение заключается в том, что Юнг не склонен ограничивать границы того или иного духовного принципа областью психики. Когда он называет Бога-образа психическим фактом, он не утверждает, что он просто или только психический. Когда его спросили, не являеются ли его психологизмы обожествлением психики, он со всей серьезностью ответил, что никогда не делал ничего подобного, но что создатель сам обожествил ее. Не предполагалось, что сознательное или даже бессознательное индивидуума создает Бога; можно утверждать однако, что некая сверхперсональная функция психе создала Богообраз. Всякий раз, когда люди сознательно умудряются создать Бога-образы для подражания, они, по сути, виновны в худших рода идолопоклонства. В последнее время подобные кумиры часто появляются в светских и часто в политических обличиях. Примером может послужить превознесение расы и нации у германских национал-социалистов или интересов пролетариата и достижений классового общества( у марксистов). Истинный Бог-образ – в отличие от этих суррогатных богообразов -никогда не приходит из осознанных актов воли. Люди могут переживать Богообраз; но они не могут предопределять форму, в которой он явится или характер, который это явление может принять.

Что, или кто, является Богом с точки зрения Юнга? Седьмое наставление определяет Бога как звезду, сияющую в неизмеримых пространствах наверху, но тем не менее представляет индивидуальную цель, руководство, покой и даже посмертную судьбу. В своих научных работах представляет того же самого Бога или Богообраза как автономный комплекс огромной силы и интенсивности, который в конечном счете является выражением силы и интенсивности самой жизни. Сила этого Бога-образа куда более велика, чем сознательная, персональная воля, т.к. она, в отличие от воли является частью объективной психе или коллективного бессознательного, которые имеет доступ к безграничным коллективным ресурсам бытия. Как утверждает Седьмое Наставление: “Это его мир, его Плерома, его божественность”. Укорененный в полноте бытия, внутри объективной психе, Богообраз сопричастен тому, что традиционными религиями часто определяется как всемогущество. Именно поэтому, следующий отрывок из проповеди имеет решающее значение: “ К нему одному возносит человек молитву.

Молитва прибавляет света звезде, она пролагает мост над смертью, она уготавливает жизнь для мира меньшего и умаляет безнадежное хотение мирабольшего. Когда больший мир охладеет, засияет звезда.” Является неоспоримым трюизмом современной жизни, что чем больше индивидуум полагается на себя как на эго, вместо того чтобы полагаться на силу трансцендентную себе, тем больше он обречен на страдание и осуждение. Ни одно человеческое эго не сильно достаточно, не умно достаточно и не хорошо достаточно чтобы оживлять жизнь исключительно собственным светом. Реальность Бога, не как идеи, но как опыта, репрезентует наиболее потенциальное решение затруднений вызванных недостаточностью человеческого эго. Это несколько странные слова в свете декларации о том, что Бог является автономным комплексом. Сегодня мало людей воспринимают буквально метафору, что Бог находится на небесах, однако еще меньше помышляют о том, что Бог может быть найден в душе. Юнг утверждает аналогичное, но и практически на одном дыхании утверждает, что в переживании Бога, человеческое существо участвует в божественной креативной силе. Совершенно справедливо, кто-то может спросить: как такое может быть?

Ответ на очевидную дилемму кроется в признании, что психическая или душевная реальность действительно реальна. Мы должны избавится от рокового понятия, имплантированного в нашу культуру преимущественно не-Гностическим Христианством, что все “психическое” является просто психическим и потому вторичным .Все что есть в психике существует, и это психическое существование так же реально как и физическая реальность. По этой причине Бог-образ является не менее мощным, существуя внутри нас, а не во вне нас. Чем больше мы доверяем ему, полагаемся на него, склоняемся перед его мудростью, сохраняя наше осознанное суждение, которое справедливо называется богом данным – тем больше мы соучаствуем в беспредпосылочном творчестве объективной психе. “Иго мое благо и бремя мое свет”, говорит Бог-образ в душе. Когда человеческое эго способно отказаться от сознательного высокомерия – проклятия архонтов, как могли бы назвать его древние гностики –великолепие сверхперсональных ресурсов Бога-образа начинает излучаться в сферу активности. Сознательная креативность не является креативностью как таковой, в то время как творчество-самоотречение несет на себе отпечаток окончательной полноты бытия. Высокомерие отчужденного эго отказывается полагаться на Богообраз и продолжает мусолить свое собственное так называемое творчество и персональный художественный или какой-то еще вызов. Тем не менее, чтобы творческая сила манифестировалась в соответствии со своими вечными предзаданными паттернами, меньший должен стать подмастерьем большего, и человек должен научится склонятся перед той реальностью, что зовется Богом.

Тема молитвы, раскрытая в вышепреведенном отрывке из Седьмого Наставления, выносит этот вопрос в еще более ясный фокус. Как человеческое эго зависит от Бога в креативности, так Бог, парадигма бытия, или Бог-образ, зависит от эго в признании, доверии и архетипической интенциональности. Богозависмость от человека и человеческая зависимость от Бога с необходимостью вытекают друг из друга. “Так молитва увеличивает свет звезды”, говорит наше наставление. В одной из своих ранних работ, “Психологические Типы”, Юнг цитирует с большим пиететом мистические стихи Ангелуса Силезиуса, отражающие туже психологическую реальность, что и Наставления:

“Я знаю, что без меня Бог и мига не может прожить; как только я превращусь в ничто, Он должен будет от скудости испустить дух.

Я — так же велик, как Бог, а Он так же мал, как я; Он не может быть надо мною, так же как и я не могу быть под Ним!

Бог есть огонь во мне, а я в Нем — свет огня: разве мы не слиты друг с другом в полной проникновенности?

Бог для меня есть Бог и человек: а я для Него есмь человек и Бог; я утоляю его жажду, а он помогает мне в беде.

Я есмь лоза в Сыне, — Отец насаждает и питает, а плод, вырастающий из меня, есть Бог, Дух Святой.”

В то время как доктрина человеческой зависимости от Бога крайне часто утверждается в религиозных учениях, ее необходимое следствие, т.е. зависимость Бога от человеческой души, утверждается гораздо реже. Эта идея была названа относительностью Бога и в ней Юнг возродил важные Гностические мотивы, а также связал собственные реализации с реализациями некоторых представителей традиции альтернативной реальности. Свет божественной звезды возрастает молитвами человеческого существа, в точности потому, что звезда находится не вне его, а в нем самом. Доктрина относительности Бога покоится не на теологической вере или философской спекуляции, но на опыте. Вряд ли стоит упоминать о том, что род молитвы упомянутой в 7 наставлении, это не обычное человеческое обращение к Богу за помощью. Мистическая религия Запада, в согласии с древним Гнозисом, всегда признавала форму молитвы, которая была далеко по ту сторону простого вопрошания Бога о выгоде. Согласно этому воззрению молитва в ее чистом виде является экстазом переживания полного единства с самим Богом. Скорее чем прошение чего-то у Бога, такая молитва является радостным отдаванием себя полностью и безоговорочно Богу. Это разрушение последних барьеров между своим обособленным существованием и всеединством Божества – обретение тотального единения с сокровенной сутью всего. Юнг однажды определил Бога как могущественную активность внутри души, которая в отличии от Абсолютного Бога существующего за пределами человеческого опыта, является вопросом неотложным и жизненно важным на все времена.

Ральф Вальдо Эмерсон, американский философ-трансценденталист, говорит об этом с особенной прямотой в следующих строках : “ Человек слаб до такой степени, что ищет помощи снаружи себя. Но только без колебаний бросившись к богу внутри себя, он может обрести силу и творить чудеса. Только когда он выбрасывает за борт все прочие реквизиты и полагается исключительно на Бога в себе раскрывает свои реальные возможности и находит источник успеха”. Это утверждение воплощает очень важный принцип, а именно: то что мы не используем мы должны потерять. Эта максима хорошо иллюстрируется в евангельской притче о талантах. Пока современная светская персона полагается исключетельно на свое собственное сознательное эго, а набожные души обращаются к внешней силе за помощью, креативные энергии тех и других атрофируются. Культивация отношений между внешним эго и способностями пребывающими в объективной психе составляют истинный гнозис кардиас, науку души. Стремление Эго пробудиться и наслаждаться связью с божественной имманентностью является истинной молитвой, увеличивающей светоносность Богообраза, поэтически представленного как звезда в Наставлениях.

Седьмое Наставление делает также две ссылки на Абракаса, которые перемежаются с главной темой. Одно из утверждений гласит: “ В мире том принадлежит человек Абраксасу,каковой его, человека, мир порождает либо поглощает. “ И далее: “ Ничто не стоит меж человеком и его единственным Богом, ежели только способен человек отвести глаза от полыхающего образа Абраксаса. Человек здесь, а Бог там. ” Абракас, как отмечалось ранее в наших комментариях это яростная сила, исходящая из первичного соединения оппозиций в основании психической жизни. Подобно тому, как у гностиков Абракас появляется в качестве космического правителя размещенного на седьмой из небесных обителей, так символ Абракаса в наставлениях является креативной жизнью психе, которая формирует и трансформирует персональный космос индивида. Не трудно заметить, что а протяжении своих работ Юнг говорит нам о двух силах духовной природы человека или, как он временами называет их, два духа. Это сила создавать и сила постигать смысл. Первая может быть названа силой Абракаса, если использовать терминологию предложенную наставлениями. Силой Абракаса по всей вероятности является та часть бессознательного, которая еще не достигнута сознанием. В противоположность ей, сила постижения смысла может рассматриваться как та часть бессознательного, которая находится выше порога сознания. Юнг целенапраленно отказывался употреблять термины подсознания и сверхсознания, т.к. не желал приклеивать ценностные ярлыки к идее бессознательного. С его точки зрения, бессознательное равно ниже и выше сознательного, и никакое ценностное суждение не должно применятся в попытках его описания. В тоже время должно быть проведено различие между креативной силой, которая еще не достигала сознания, которая вечно пытается прорваться на его порог и элементом смысла, который выше сознания и является превосходящим его. Ко всему этому стоит добавить, что креативность все равно являет собой нечто загадочное, даже в Юнговском учении. Среди немногого, что можно сказать с уверенностью – то что креативность всегда в некотором роде связана с бессознательным и зависима от него, хотя род связи и степень зависимости могут варьироваться.

В книгах Юнга часто используется в качестве образа иллюстрирующего природу индивидуально сознательного, остров появляющийся из бессознательного словно из океана окружающего его. В свете настоящих рассмотрений, можно продолжить этот образ таким образом, что появление острова из океана зависит от двух сил. Движение вверх складывается во-первых из силы Абракаса, направленной снизу вверх, и во-вторых гравитационной силы действующей сверху вниз, от сияющей звезды божественного смысла символизирующей богообраз. Первая дает естественную энергию или сырую психологическую силу, в то время как вторая дает ориентировку, веру окончательный смысл. Таким образом, говоря фигуративно, мы можем увидеть человеческое существо действующим между двумя естественными основами его бытия – того, что еще не достигло сознательности и небесной короны, находящейся над сознанием. Эти два полюса психе(напоминающие два экстремума Кабалистического Древа Жизни –Малкут, низшую сефиру и Кетер, высочайшую) оба воздействуют на сознание, но различным образом; один создает и уничтожает, другой освещает смыслом. Возможно, их стоит назвать естественной психе и духовной психе, которые взаимозависимы, хотя и различны по качеству. Подперсональному и надперсональному, природе и сверхприроде, суждено достигнуть взаимовыгодного единства, но это единство может быть результативным только при отсутствии соперничества между ними. В одном из своих пассажей, Юнг предупреждает о опасности, что дух может повернуть человека против жизни в состояние экстремальной сублимации психе — стремлении пожертвовать всю жизнь духу, или в нашей терминологии, пожертвовать Абракаса звезде.

“Жизнь является критерием духовной истины. Дух уносящий человека за пределы возможностей жизни и ищущий наполнение только в себе, является фальшивым духом – Жизнь и дух –две необходимые силы, и человек расположен между ними.Дух обеспечивает жизнь смыслом и возможностью дальнейшего развития. Но жизнь необходима духу, т.к. истина духа ничто, если она не может жить.”

Другой крайностью, встречающейся возможно гораздо чаще, является возможность против которой Седьмое Наставление предупреждает нас, а именно, что огненный спектакль Абракаса отвлечет внимание психе от света смысла и духовного полюса. Упомянутый огненный спектакль может принимать множество форм, все из которых являются по природе опасными для смысла души. Креативнаяя сила Абракаса является аспектом бесчисленных жизненный погонь и иллюзий, отвлекая внимание от света звезды. Не только ординарные функции т.н. мирского, материализма, привязанности к персональным и эгоистическим мотивам, но и многие более тонкие влияния могут быть причислены к этой категории. Мы должны дать одному из проявлений огненного спектакля несколько более пристальное рассмотрение из-за обманчивой тонкости этой особой ловушки, которая, благодаря этому качеству, является предметом некоторой необоснованной критики в адрес Юнга. Это широко расспространненный в некоторых типах духовности фальшивый оптимизм. В некотором смысли этот ложный оптимизм коренится в Западном религиозном наследии с его семитским фоном, которое в довольно примитивной манере превозносит достоинства физической жизни и радостей мира, который рассматривает как божественный, а следовательно благой. Юнг также указывает на важность жизни, но в более тотальном смысле, как осознанности и как возможности для приобретения дополнительного смысла и трансформации.

Подобно тому, как ранее древних Гностиков, Юнга обвиняли в мрачности и пессимистичности мировоззрения. Возможно, лучшей иллюстрацией этого отношения может послужить сон одной дамы-пациента, упомянутый ранее, в котором она видит себя погруженной в яму с ядовитыми субстанциями, а затем как Юнг толкает ее прямо в преисподнюю со словами “Не из, но через”. Было замечено, что когда бы Юнг не обсуждал этот сон на публике или с друзьями, он выказывал видимое удовлетворение, наслаждаясь тем, что такое четкое признание его сущностной позиции возникло во сне его пациентки. Согласно Юнгу, в жизни всегда присутствую два течения: восходящее и нисходящее. В полианновском оптимизме духовных подростков существует только один путь, или движение –вверх. Посмотрим ли мы на так называемое “новорожденное” Христианство с его популярным слоганом “один путь” или на распространенные в девятнадцатом веке и начале двадцатого школы Нового Мышления с их одержимостью концепцией эволюции и силой позитивного мышления – везде этот ложный оптимизм играет значительную роль. Сомнительно,однако, что подлинный духовный рост возможен при таких обстоятельствах. Принятое страдание, признанная тьма и понятая печаль – вот великие активы к подлинной духовной жизни. Спокойствие, безмятежность и подлинная духовная сила – все это исходит из признания и принятия реальности зла и темноты, а не из их отрицания благодаря духовному оптимизму. Беспечная веселость, с другой стороны, почти неизбежно сменяется в итоге печалью и недовольством, т.к. она отрицает реальность важной стороны жизни. Его последний секретарь, Аниелла Джаффе, пишет о Юнге в этом отношении:

“Юнг следовал нисходящему течению жизни, если это соответствовало внутренней правде момента. Однако он мог испытывать радость, когда наставало ее время, как никто другой и от всего сердца присоединялся к радости других. Только узнав его получше, с годами, узнаешь что он ..никогда не был лишен язвы скрытой тревоги, т.к. знал игру жизненного маятника, нескончаемую компенсацию “высокого” “низким”. Вы “страдаете от успеха?” спрашивал он в подходящий момент, наполовину насмешливо, наполовину забавляясь. Он заранее видел, что и это пройдет.”

Продолжая свои реминисценции о этой стороне персональности Юнга, Аниелла Джаффе, далее пишет:

“Любой вид “радостного Христианства” или сентиментальной претиффикации раздражал Юнга до предела. Я никогда не забуду его вспышку презрения и гнева на карточку о рождении ребенка, гарнированную стандартным украшением. Горести жизни, нищета времен, были живыми и присутствовали для него в каждый момент времени, как реалии, которые необходимо терпеть. Этой открытоглазой бдительности он ждал также от других.”

Именно эта “открытоглазая” бдительность является проклятьем для тех кто, подобно гностикам мог сохранять ее, не смотря на чар демиурга. Не заслуга ли этих промежуточных сил –которые как вредоносные космо-психологические комплексы вампиризируют души неоправданным оптимизмом и энтузиазмом –что суровые реалии жизни оказались проигнорированными? Разве не всегда было в обычае демиурга, спрашивают гностики, заключать человека в дурацкий рай, где детский и наивный маскарад превозносится как невинность и доверие?

Из всего этого совершенно очевидно, почему Седьмое Наставление считает необходимым, чтобы человек отвернул свой взгляд от огненного спектакля Абракаса, чтобы не быть лишенным руководства внутренней звезды. Какие угодно возражения могут возникнуть против этого воззрения, но ни одно из них не выдержит проверку историей. Будда — говоривший что ребенок мудр когда плачет, перед входом в этот мир –гностики, неоплатоники, величайшие из Христианских мистиков и многие другие, все как один признавали, что естественной психе, хотя и способной поддерживать креативную энергию жизни, не должно быть позволено узурпировать смыслонаделяющую функцию и руководящее действие духа.

Контраст между человеческим эго и духовным Богом–образом, поэтически раскрывает нам Юнг в последней части Седьмого Наставления :” Человек здесь, а Бог там. Слабость и ничтожность здесь, бесконечная творящая сила там. Здесь все – тьма, хлад и ненастье, там все – Солнце.” Бог как психологический факт не то же самое, что Бог, как придаток эго. Определенный ли психологически или пережитый психологически, Бог и рядом и далеко от нас в одно и то же время. «Nah ist und schwer zu fassen der Gott,» – “близок, но тяжел для понимания Бог” –говорит немецкий поэт Гельдерлин. Хотя и находящийся в сфере досягаемости нашего духовного опыта, Бог-образ, вместе с другими нуминозными силами психе, принадлежит к мистической категории сущностей, которые мы можем испытывать, но с которыми мы не должны себя отождествлять, дабы избежать великой опасности. Опыт внутреннего Божества, поэтому, является процессом, значение которого выходит за пределы персональности и всех целей эго. Как Юнг очень ясно отмечает в своей наиболее гностической книге “Ответ Иову”, от этого признания один шаг до воззрения, что в человеке Бог фактически завершает собственную трансформацию. Превратности жизни, страдание отчуждения, страдания и радости трансформирующего путешествия, в конечном счете, ничто иное, как проявления роста Бога.

Узор проявления Божества отпечатывается на мандалы наших собственных жизней, и путь по которому мы движемся в ней, наш собственный магический круг, в свою очередь оказывается значимым и полезным для достижения целостности со стороны Бога. Наш человеческий опыт причастен тому, что происходит в Боге; наша слабость это также слабость Бога и наши победы приближают несовершенное Божество к его собственной Плероме, окончательной полноте Бытия. В то время как в финальной части Седьмого Наставления утверждается отделенность человека от Бога, в других работах, включая “Ответ Иову”, подчеркивается внутренняя взаимосвязь обоих. Для Юнга, Бог никогда не был теологическим или философским постулатом, но являлся психологической реальностью;не сущностью, но опытом. Поэтому только естественно, что этот Бог может переживаться как удаленный и в тоже время быть тесно вовлеченный в нас в качестве субъекта и объекта человеческой трансформации. В очередной раз, мы имеем дело с принципом оппозиции действующим в человеческой психике.

В своей работе Эон, Юнг делает психологическую парафразу изречения написанного изначально Св. Игнатием Лойолой, основателем Иезуитского Ордена. Юнгианская версия изречения следующая: “Человеческое сознание было создано с той целью, чтобы оно могло: 1)Признавать свое происхождение от некоего высшего единства. 2) уделять должное и бережно относиться к этому источнику. 3)выполнять его команды разумно и ответственно. 4) т.о. позволяя психе достигнуть максимального уровня жизни и развития.”

В этом утверждении собрано то, что в некотором роде может рассматриваться как квинтессенция взаимоотношений между человеческой психе и подобным звезде Богом-образом затмевающим ее. Признавая наше происхождение и зависимость от высшего единства мы узнаем о звезде, которая подобно легендарной вифлиемской звезде, освещает сверху нашу новорожденную божественность. Все остальные ступени процесса индивидуации, как отмечается в вышеупомянутом утверждении, следуют из этого признания. Звезда, названная человеческим Богом и пределом является сиянием божественной души или Бога-образа светящего в сокровенных глубинах индивидуализирующегося человеческого разума и поднимающегося вместе с индивидуальным эго из черной ночи эонального сна и забвения. Высоко над сыростью, тьмой и холодом отчуждения и личных проблем сияет путеводная звезда человеческой жизни. К ней ведет наше долгое путешествие и возможно не только после смерти, но и в течении жизни также. В конце наших страданий и поисков мы увидим, как динамическая простота окончательного смысла естественно объединяет низшее с высшим, и как все человеческое знание сменяется гнозисом. Ничего не останется для нас, но только для любования возвышенным. Все полно смысла; все чудесным образом право в своей собственной сути; в этой Герметичности нежно сосуществуют луч удаленной звезды и стремительно несущаяся колесница Абракаса.

Если мы испытаем меру этой Герметичности вытекающей из природы окончательного смысла, мы постепенно придем к жизни в доверии и глубоком согласии с мудростью психических событий и целей происходящих за кулисами сознания. Мы поймем, что наш путь через пространство разума и духа привел нас к полноте бытия и к осознанию того, что и в тьме и в свете, и в радости и в горе, в тепле и ужасном холоде, все по-своему хорошо. И празднуя эту сущностную герметичность, где небо и земля слились в счастливых объятьях, бессловесный голос души хочет воскликнуть:

O star, Who shinest, serene, in the crystal ether of heaven Who like a fish swimmest, bright, in an ocean of peace, Let me journey, serene, and swift, pressing breast against windstorm

Guided, and nourished and blessed with the gift of Thyself.'»

О звезда, Что светит, ясность, в кристальном эфире небес, что плывет подобно рыбе в океане гармонии, дай мне дорогу, ясность, и скорость, пряча в груди от штормового ветра ведомого, вскормленного и благословленная даром самого себя.

Epilogue